Май

Хиллари (сокурсница по писательскому мастерству)

– Простите, немножко опоздала. Аллергия, – говорит Инга, вбегая в аудиторию в последнюю секунду. Она похожа на Рудольфа – красноносого оленя.

Дождаться не могу, когда же закончится этот семестр. Тем более теперь, когда Гейб возомнил, что он для меня слишком хорош. Мне надоело, что приходится проводить несколько часов в неделю в его присутствии.

– Внесу последние коррективы в задание на вторник. – Гнусавый голос Инги выдергивает меня из размышлений.

Аудитория разражается недовольным стоном.

– Оно будет короче, чем я задала, – обещает она.

Гляжу на нее с недоверием. Кажется, это какой-то трюк. На этом курсе не бывает ничего простого и короткого.

– Будете сочинять описание человека из ста слов, не используя при этом прилагательных.

– Что? – спрашиваю я. Наверно, я неверно расслышала.

– Сто слов, без прилагательных, описание человека.

– Но ведь прилагательные – это описательная часть речи.

Пытаюсь понять, с чего Инга решила, будто это под силу обычному человеку. Для выполнения такого задания надо быть гениальным писателем.

– Да, спасибо, Хиллари. Я знаю, что такое прилагательные.

– Это ведь невозможно, – говорю. Приходится постараться, чтобы не добавить вполголоса «сука». Может, она так поглупела от лекарства против аллергии?

Видимо, я попала в точку, потому что она закатывает глаза. Преподавателям ведь так делать неприлично. Надо донести на нее за то, что ведет себя по-скотски. Я смотрю на Гейба: тот рисует в блокноте закорючки – и на Лию: та грызет ноготь. Оборачиваюсь на остальную аудиторию: остальные студенты тоже безразличны к этому нелепому заданию. Медленно опускаюсь на место и скрещиваю руки.

– Ладно. Вот пример: «У мамы стоит кресло в гостиной, и, как только она в него садится, сразу расслабляется. Когда она читает в нем книгу, оно становится ее местом обитания. Если вечером она в кресле, значит, у нее все хорошо». Можешь представить мою маму? Понять, что она за человек?

– Наверно… – отвечаю, стараясь максимально выразить голосом свое отношение. Раз Инге позволено корчить из себя стерву, то и мне можно.

– Еще можно сказать, что кто-то лицом похож на хорька, волосы цвета соломы, а манеры как у пуделя, который много о себе возомнил.

Надеюсь, это она не обо мне? Я уже приготовилась соскочить с места и показать Инге, кто тут главный, как вдруг раздается тихий голос:

– А по-моему, это круто.

Милое личико Гейба помогает унять мой гнев. До тех пор пока не вспоминаю, что он – полный козел и я его терпеть не могу. Ну почему у меня такая сложная жизнь?

– Хорошо, – говорит Инга, – и все будут зачитывать работы перед группой. Оценка за них составит двадцать процентов от экзаменов. Ваши предыдущие рассказы по-прежнему будут составлять восемьдесят процентов, как до этого и обсуждалось.

Гейб звучно проглатывает слюну. И что такого я в нем увидела?

– Обещаю вам, все будет хорошо, – говорит Инга, глядя прямо на него.

Что сейчас было? Почему ей так нравятся чудики?

Как же я рада, что курс почти закончился.

Шарлотта (бариста)

Я так занята, что даже не замечаю ее, пока она не возникает прямо передо мной, выбирая напиток.

– Привет, – говорю.

– А, привет.

Кажется, она чем-то подавлена. Хочется хотя бы спросить, все ли хорошо, но очередь уже возмущается, а паровая трубка орет как птеродактиль. Момент для болтовни неподходящий.

Она берет большой карамельный макиато со льдом и садится за ближайший столик, уставившись в окно. Невольно задумываюсь, не пытается ли она заманить Гейба в кафе силой мысли. Но все-таки продолжаю следить за ней уголком глаза, пока не заканчивается мой час на напитках. У нее с собой розовый блокнотик, в котором она что-то черкает.

Конечно, как же обойтись без розового блокнотика? Удивительно, что на обложке нет искусственного меха.

Пробираюсь к ней, делая вид, что вытираю со столиков. Она поднимает голову, улыбается, сжав губы, и не замечает этого.

Затем в дверь буквально вплывает ее друг.

– Лия, любовь моя, – говорит он, и она отрывает взгляд от блокнотика. – Как дела?

– Привет, Дэнни. Дела уже получше, – отвечает она.

– Расскажи, что там у тебя за проблемы, – говорит он.

Я подслушиваю их, протирая столы тщательнее, чем это когда-либо делали в «Старбакс». Но тут она говорит, что попросила Гейба дать ей больше времени. Тут уж я не стерпела.

– Что ты ему сказала? – спрашиваю, подходя к столику.

– Мы были пьяные, – говорит она, глядя на меня и качая головой. – Был неподходящий момент. Все пошло не так.

– А ведь он в тебя влюблен, – говорю.

– Что?

– Он постоянно смотрит на тебя, когда вы здесь бываете одновременно. Я слышала, как он расспрашивал других о тебе, когда тебя не было, говорил о тебе.

– Она абсолютно права, – поддакивает Дэнни.

– Я запуталась, – говорит Лия.

– Послушай, – говорю, вздыхаю и сажусь напротив Лии, надеясь, что администратор не заметит. – Я думала, что он полный засранец, абсолютно ненормальный и не стоит чужого времени. Но за последние несколько месяцев он заставил меня изменить мнение. Нам нравится наблюдать за вами.

– Нам?

– Ну, собственно, всем, кто здесь работает, но особенно Табите и Киту.

Она улыбается, на этот раз искренне.

– Потому я и говорю: дай ему еще один шанс. Хуже не будет.

– Согласен, – поддакивает Дэнни.

– Ладно, – говорит она. – Кажется, у меня созрел план.

Виктор (сокурсник по писательскому мастерству)

Я слышу Гейба еще до того, как он входит. В смысле, слышу движение, но не понимаю, что это Гейб, иначе тихонько улизнул бы. Он в библиотеке расставляет книги, а мне нужна книга как раз с того самого места, у которого он работает. Столкновения не избежать.

Когда он меня замечает, у меня отчетливое чувство, что он боится меня даже больше, чем я – его.

– Привет, – говорю.

Он в ответ ворчит и едва на меня взглядывает.

– Ты тогда разобрался со своей девушкой?

Он фыркает.

– По-видимому, нет.

– А тебе какая разница? – спрашивает он тихим, но твердым голосом.

– Мне так стыдно. Надо было уйти. Вместо этого я вмешался и сделал еще хуже. И хочу извиниться.

Он закатывает глаза и переходит к стеллажам следующей секции.

– Я серьезно.

– Все нормально, – говорит он уже сдавленным, нервным голосом.

– И еще прости за то, что я сказал в последний день семестра на писательском мастерстве. Я подумал: тебе пригодится толчок в верном направлении. Видно ведь, что ты ей нравишься.

– Ха.

– Нет, я серьезно.

– Ну да. А с чего мне тебе верить?

– Потому что я по какой-то причине постоянно попадаю в ваши… особые моменты. Я был на полуночном завтраке, на концерте в январе и на другом вечере, не говоря уже о парах в прошлом семестре.

Он поворачивается и глядит на меня. Вероятно, я завладел его вниманием.

– Назойливее и милее вас, двух засранцев, я еще не видел. И меня бесит, что я говорю «милее». Меня от этого слова воротит.

От этой фразы он хихикает.

– Я честно не понимаю, зачем в это ввязываюсь. Сейчас у тебя есть полное право ударить меня по лицу, но, перед тем как это сделаешь, знай: я, может, вас и ненавижу, вот только вы друг друга ненавидеть никак не можете.

– Тогда вечером, когда ты ушел, она села в автобус, а там был я. Она попросила дать ей время. Вот я и даю ей время.

– Может, тебе не стоило уходить?

– Она что-нибудь рассказывала, пока вы шли?

– Надеюсь, ты понимаешь, насколько глубоко я себя ненавижу за то, что вообще в это влез. После того как ты ушел, я проводил ее до автобуса. И все это время она говорила о тебе. Не всегда приятное, ведь она злилась, но ее было не остановить. Она взяла с меня обещание никому об этом не рассказывать, да и подробностей я не помню, но точно уверен, что она просила тебе не говорить, просто никому не рассказывать, что именно она сказала.

Он суживает глаза, и я замечаю, что губами он повторяет последнее сказанное мной слово.

– Наверно, тут я тебя поддержу.

– Да, не хотелось бы за такое получить коленкой по яйцам. Не думай, она бы врезала.

На этот раз он улыбается по-настоящему.

– Не верится, что такое скажу, но спасибо, Виктор.

– Совру, если скажу «обращайся в любое время».

Я ухожу, пока ситуация не стала похожа на сцену из фильма телеканала «Лайфтайм».

Пэм (жена Инги)

– Ой, милая, у тебя ужасный вид, – говорю Инге, когда прихожу во вторник вечером, после работы.

– Спасибо, – говорит она и сморкается.

– Вид у тебя и впрямь плачевный. Да и голос стал хуже. – Мне нравится считать, что честность – это ключевой аспект наших отношений, краеугольный камень, если угодно.

– Пожалуйста, перестань болтать и приготовь мне суп. – И голос у нее даже грустней унылого лица.

– Конечно.

Когда суп готов, а она уютно устроилась на диване с новой кипой одеял и подушек, я усаживаюсь в кресло напротив. По сути, одеяла исполняют роль силового поля, поэтому не стоит даже и пытаться присесть на диван рядом с ней.

– О, я думала, что это аллергия, но это точно не она.

– Отмени занятия на завтра.

– Нет!

– Так…

– Я должна пойти. Я дала задание.

– Какое еще задание?

– Описать кого-нибудь без использования прилагательных.

– Серьезная тема.

– Настал час. Мне надо предоставить им последнюю возможность. – Она делает паузу и сморкается. – Трудно выговорить слово «возможность», если нос забит.

– Знаю, милая, – говорю сочувственно, хоть сама с такой проблемой ни разу не сталкивалась.

– Так вот, если ничего не получится, хотя бы буду знать, что испробовала все.

– И то верно. Ты сделала все возможное и невозможное, такое, что человек в здравом уме может и должен сделать для случайной пары студентов из класса по писательскому мастерству.

– Перестань пытаться застыдить меня за веру в силу любви.

– Я не хочу тебя пристыдить! Я пытаюсь до тебя донести, что ты сделала все, что было в твоих силах.

– Можно было еще провести в классе соревнование. – От этой мысли у нее загораются глаза, и фантазия пускается в полет. – Дать им работу в парах, а призом сделать ужин в ресторане.

Я гляжу на нее с сомнением.

– Разве это не из серии «Хора»?

– Нет. Может быть. Не помню, я перепила лекарства от простуды.

– Приготовлю тебе чай. Он поможет вернуть память.

– Спасибо! – отзывается она с дивана.

Проходит едва ли три минуты, как я возвращаюсь к дивану – но она уже отключилась, пуская слюнки на диван.

Марибел (соседка Лии по комнате)

– Марибел! – шепчет Лия с другого конца комнаты.

Я не отвечаю.

– Марибел, – повторяет она, на этот раз громче. Крепко зажмуриваюсь и почти не дышу.

– Марибел, может, надо было написать о папе, бабушке или той бариста из «Старбакс»?

Уже думаю, что вот-вот потеряю сознание от недостатка кислорода, но тут она кидает в меня подушку.

– Знаю, ты не спишь.

– Ну и ладно, – говорю, бросаю подушку обратно и переворачиваюсь на другой бок. – С чего ты решила снова это обсудить? Ты ведь уже знаешь мое мнение.

– А что если рассказ ужасный и он его не оценит? Или сильно сердится и ему будет все равно? Вдруг он решит больше со мной не общаться? Или меня стошнит прямо там, и я не успею прочесть рассказ?

– Лия, ты замечательный человек. Он везунчик, потому что у него есть ты. Но тебя ведь никто не заставляет писать эссе именно о нем. Необязательно делать то, чего не хочешь, – говорю ей.

Она уже собирается что-то ответить, но я ее прерываю: знаю ведь, что она скажет.

– Хватит зацикливаться на этом.

– Если бы было так просто, поверь, я бы уже перестала.

– Мне хочется тебе верить, вот только сейчас четыре часа утра, а у нас этот разговор повторяется как минимум раз десять за последних два дня. А теперь ложись спать, чтобы завтра выглядеть чудесно и идеально, когда будешь читать эссе Гейбу.

– Хорошо. Споки.

– Споки.

Несколько минут проходит в молчании.

– Тогда что мне надеть? – причитает она в темноте.

Сэм (брат Гейба)

Гейб сидит на скамейке с потерянным и смущенным видом. Для него это обычное состояние. Он всегда такой.

– Привет, зачем хотел встретиться? – спрашиваю.

– Мне нужен твой совет.

– Конечно, нужен, – говорю и присаживаюсь на скамейку. – Просто порой тебе необходим старший брат. Вполне тебя понимаю.

– Прочти, пожалуйста, – просит он, передавая мне листок бумаги и совершенно не обращая внимания на мой комментарий о старшем брате.

– Ну ладно. – Просматриваю написанное. Там все суперкратко. Он выжидающе смотрит на меня.

– Это о Лии?

Он кивает.

– Хорошо написано.

– Просто хорошо?

– Ну да, а для чего это? Ты просто хочешь отдать это ей?

– Нет, собираюсь прочесть в классе.

– Ух ты, – отвечаю. Я и впрямь поражен. Заново перечитываю два параграфа.

– Это не слишком стыдно?

– Теоретически – может быть, но если ты ей хоть чуточку нравишься, то покоришь ее. – Я качаю головой и снова перечитываю. – На самом деле то, что будешь читать это вслух… потрясающе.

– Мне страшно.

– Это глубоко и смело. Я был бы удивлен, если бы ты был спокоен.

– Если умру от стыда или страха, скажи маме, что я ее люблю.

Он встает и собирается уходить.

– Удачи, – серьезно говорю я.

– Спасибо.

Инга (преподаватель писательского мастерства)

Я нервничаю точно так же, как и Гейб: есть надежда, что он проглотил наживку. Понимаю, что так и есть, когда призываю группу к порядку, а он поднимает руку.

– Гейб?

– Можно я пойду первым?

– Конечно! Я ценю твой энтузиазм.

Он слабо улыбается, набирает в грудь воздуха, выходит вперед, а я занимаю боковую парту. В этом семестре у него лучше получается читать эссе перед публикой. Он уже не тот юноша, который пришел в класс осенью.

– Так, значит… – Он откашливается и смотрит на меня, вот только не пойму, что это за взгляд: «помогите» или «плохая была затея». – Здесь ровно сто слов.

– Отлично. Начинай, когда будешь готов, – говорю.

На секунду он зажмуривается и жует губу, затем широко открывает глаза и сосредоточенно смотрит на Лию.

Каждый раз, когда ее вижу, я удивляюсь как ребенок. Возле нее я хожу на цыпочках, не дыша. Бывает так, что она улыбается, когда мне это необходимо, хотя не знает, что мне это нужно. Я люблю смотреть в ее глаза, когда она о чем-нибудь задумывается. Мне нравится, как она за мной наблюдает, когда задумываюсь я. Она разговаривает с белками, словно они – ее друзья. Мне кажется, отношение к животным многое говорит о человеке, показывает его умение находить общий язык даже с таким собеседником, который ничего тебе не говорит. С тобой беседуют, хоть ты почти ничего не говоришь в ответ.

Эссе оканчивается так скоро, что я едва замечаю, были ли там прилагательные, да и, откровенно говоря, это неважно. Он так честен в своих чувствах, что я никак не могу поставить ему оценку ниже «отлично». И ведь он так хорошо описал Лию.

Я оборачиваюсь, смотрю на нее, а она, естественно, сидит, чуть вжавшись в сиденье, вся красная и улыбается. Он на нее не глядит, лишь роняет распечатку на мой стол и занимает парту в заднем ряду.

– Спасибо, Гейб, – говорю. Он кивает, но, кажется, вот-вот запаникует.

– Так, кто готов последовать такому замечательному примеру?

– А разве «изумлен» – это не прилагательное? – спрашивает Хиллари.

– Заткнись, Хиллари, – бормочет Лия, сорвав слова с моих губ. – Дальше пойду я.

Хиллари сидит ошеломленно и молча, с открытым ртом, пока Лия встает читать.

– Чтобы меня не превзошел Гейб, – говорит она, привлекая его внимание, – вот мое описание, тоже ровно в сто слов.

– Превосходно. – Я жестом приглашаю ее начинать. Чувствую, как где-то позади кипятится Хиллари, но направляю все внимание на Лию.

Стоит он так, словно не хочет, чтобы на него смотрели. Но я все равно гляжу, потому что хочу, потому что меня заставляет смотреть его поза. Если он не желает, чтобы я глядела, ему пришлось бы перестать существовать вовсе, ведь никогда не знаешь: а вдруг он почувствует, посмотрит на меня в ответ? Я хочу во что бы то ни стало встретить его взгляд.

Если упущу момент, другого может и не быть. А если иного шанса мне уже не выпадет, он ни за что не узнает, что я на него глядела. Потому что такой он человек – тот, на кого хочется смотреть.

Жду не дождусь, когда расскажу Пэм, что они проглотили наживку как миленькие. Оба меня впечатлили. Я показываю Лии большой палец, пока она вручает мне бумагу и занимает свое место.

На секунду оборачиваюсь, чтобы взглянуть на Гейба. Он сгорбился над партой, скрестив руки и обняв себя, но выражение его лица бесподобно. Улыбка словно вот-вот разорвет его лицо надвое, он все моргает и качает головой.

– Хорошо, пока все замечательно. Давайте продолжим! – говорю.

Скамейка (на лужайке)

Ну почему, как только начинает теплеть, мне приходится участвовать в каждом личном разговоре? Неужели ребята никогда не разговаривают с глазу на глаз?

Но как только на меня садится этот зад, я сразу понимаю, что на этот раз я не против. Это мой любимый зад, самый лучший из всех мне известных. Мне понятно по его позе, что он кого-то ждет.

– Привет, – говорит женский голос.

– Привет, – отвечает владелец зада.

Они молчат целую минуту.

– Можно я сяду? – спрашивает девушка.

– Конечно.

А меня никто не спросил, хочу ли я, чтобы они сели.

– В общем…

– Мне понравилось твое эссе.

– И мне – твое.

Снова молчание.

– Прости за тот вечер, – говорит девушка. – Только о нем и думаю. Я пыталась придумать, как лучше об этом сказать. И если бы мне не было стыдно, то встала бы перед всей группой в аудитории и сказала бы еще тогда. Но потом я начала думать, что Хиллари будет слушать и осуждать. Просто…

– Эй, все хорошо, – отвечает он. – Я тоже хочу извиниться.

– Прости, что вела себя как дура.

– А вот и нет. Я вел себя глупее.

– Наверно, нам обоим стоит постараться не глупить. Обещаю, что заставлю тебя стать умнее, – говорит она, клятвенно поднимая руку.

– К твоему сведению: иногда я буду вести себя довольно глупо. Не обещаю, что окажешь на меня положительное влияние, как ты полагаешь.

– Ты ведь знаешь, что на самом деле я не считаю тебя глупым.

– Ну а как насчет такого, – говорит он после долгого молчания, – компромисса. Я буду глупить иногда.

– Конечно. Но ведь все порой глупят. Тебе не кажется, что я вела себя глупо, когда накинулась из-за разговоров с Хиллари?

– Не знаю, мне это показалось даже милым.

– Это ты сейчас так говоришь, но клянусь тебе: это была глупость.

– Этот разговор тоже начинает казаться глупостью.

– Ну да, есть немного.

– Мне кажется, мы слишком часто говорим слово «глупость». Придется записать его в список запретов, добавив к слову «заморочка».

Она смеется:

– Ага, но это ничего. Нет ничего страшного в том, чтобы иногда вести пустые разговоры. Они вроде… практики.

– А что, у нас на очереди большой устный экзамен?

Она ерзает на месте, чтобы сесть прямо, а он копирует ее движения. Думается мне, они долго смотрели друг на друга. По крайней мере, мне выдалось хоть несколько минут мира и покоя.

– Хватит разглядывать мое ухо, – говорит он.

– А я и не гляжу.

– Нет, глядишь.

– Ладно, вот теперь смотрю, – говорит она, косясь на его ухо. – Он совершенно невидим.

– Ничего такого, он действительно маленький, – говорит он.

– И как, помогает? – спрашивает она, придвигаясь ближе, словно ждала повода попасть в его личную зону.

Он чуть придвигается к ней, пока их ноги не соприкасаются.

– Врач не знал, поможет ли он, но мне, похоже, повезло.

– По-видимому, так и есть.

Теперь ее голос стал таким мягким, что я бы его не расслышала, если бы они сидели не здесь.

– Ты мне нравишься. Ты ведь и сама знаешь, да?

– Да. Мне это помогло понять твое эссе.

– На это я и надеялся.

– И я… имею в виду, что ты мне тоже нравишься.

– Тебе сейчас куда-нибудь надо?

– Нет.

Они тянутся друг к дружке, и мне ясно, что они на мне еще задержатся.

Пожалуй, мне приходилось выслушивать парочки и похуже этой.

Максин (официантка)

Как только они появляются, я сразу же понимаю: что-то изменилось. Напряжение между ними ослабло, будто смыло все беспокойство, не говоря уже о том, что они пришли вместе и он придержал для нее дверь как воспитанный мальчик, каким я его и считаю.

– Выбирайте место, – говорю им. Здесь тихо. Семестр почти закончился, одна из девушек сегодня заболела, так что я и за хозяйку, и за официантку. Я ни капельки не возражаю, тем более что можно следить за любимой парочкой.

– Как ваши дела? – спрашивает она, поворачиваясь ко мне.

– Чудненько, – отвечаю, – а у вас как дела сегодня?

– Не знаю, как Гейб, а я ужасно хочу есть, – говорит она.

– И я, – вторит он.

– Чем сегодня занимались? – спрашиваю, вдруг почувствовав, что сую нос куда не следует.

– Ездили на поезде в город и просто гуляли, – говорит он.

– Было прекрасно, – делится она.

– Видно, вы хорошо провели время, – говорю. Они кивают и улыбаются.

– Вам нужно время на выбор заказа?

– Если можно, пожалуйста, – просит она.

– Позовите, когда будете готовы.

Иду за стойку и начинаю наполнять солонки, оставаясь при этом в пределах слышимости: почему-то они мне совсем не надоедают.

– Слушай, Лия, – говорит мальчик.

– М-м-м? Не могу определиться между сырным тостом и омлетом.

– Посмотри на меня секундочку, – говорит он. Она поднимает глаза.

– Я собирался это сделать весь день. – Он наклоняется над столом, целует ее в губы и через несколько секунд отодвигается.

– Хорошо, что сделал, – говорит она.

Ох, как же меня растрогали эти два голубка.

Белка!

Мальчик с девочкой возвращаются, на этот раз вместе. Я стремглав бегу к ним, приготовившись броситься к их ногам ради вкуснятины, которую они принесли в этот раз.

Они садятся на мою любимую скамейку. Он при-обнимает ее одной рукой, их головы рядом, они разговаривают.

– Так, значит, ты хочешь узнать обо мне больше, – говорит она, и их пальцы сплетаются.

– Да, мне кажется, я мало о тебе знаю. Мне известны любопытные особенности, но мало фактов. Например, кто твои родители, есть ли братья и сестры, когда день рождения, какое любимое мороженое.

– Ничего особенно интересного. Родители в разводе, я в основном вижусь с папой, потому что мама снова вышла замуж, у нее двое детей, которым она уделяет больше внимания, чем мне. – Она ненадолго замолкает. – Не сказать, чтобы мне от этого было так уж горько, нет.

– Приятного мало, – отвечает он. Мне нравится, как он накручивает ее локон на палец. Хотела бы я, чтобы и моим хвостиком так кто-нибудь вертел.

Она пожимает плечами:

– Я справляюсь.

– Как с таким можно справиться?

– Такой разговор больше подошел бы четвертому свиданию, – говорит она. – Потому перейду к остальным вопросам. День рождения – четвертого июня.

– Уже скоро, – отвечает он. – Отмечу его в календаре.

– Любимое мороженое – мятное с шоколадной крошкой.

– На день рождения куплю тебе целое ведро…

Она хихикает и наклоняется ближе к нему.

Решаю им не мешать. У меня ведь столько еды.

Фрэнк (доставщик китайской еды)

До конца учебного года остается всего пара вечеров, а я снова доставляю еду в общежитие первокурсников. Мне надо быть дома, готовиться к экзамену по физике, но деньги лишними не бывают. Наверно, надо захватить с собой кого-нибудь, чтобы читал мне вслух конспекты, пока еду.

Когда подхожу с заказом к дверям, вижу, что на улице сидят парень с девушкой, которых я вечно принимаю за пару.

– Это нам, – говорит девушка.

– О, так вы наконец послушались моего совета и заказали вместе!

Они смеются.

– Я так на это надеялся.

– Не ты один, – отвечает парень. Они оставляют мне щедрые чаевые.

Дэнни (друг Лии)

Штурмую дверь комнаты Лии в общежитии ради того, чтобы узнать, что, черт побери, творится между ней и Гейбом. От нее ничего не слышно с прошлой недели, когда мы были в «Старбакс», и я нуждаюсь в новостях. Мне едва удается сосредоточиться на экзаменах.

Иду по коридору, дверь комнаты Лии чуть приоткрыта. Превосходно, значит, она, по-видимому, там, и я смогу загнать ее в угол и узнать то, что меня интересует.

Распахиваю дверь.

– Азалия Фонг, – говорю серьезнейшим тоном.

И тут замечаю пустые контейнеры от китайской еды, раскиданные по столику. По телевизору идет сериал, кажется, «Баффи – истребительница вампиров».

Божечки, а эти двое сплелись на полу, в гнезде из подушек.

Прикрываю глаза, воплю и поворачиваюсь, чтобы уйти.

– Дэнни! – охает Лия и садится.

Гейб тоже выпрямляется. К счастью, они оба одеты.

– Простите, пожалуйста, – говорю.

– Все нормально, – отвечает Лия и встает. Гейб следует ее примеру, но становится чуть позади нее и не смотрит мне в глаза. Она берет его за плечо и толкает перед собой.

– Гейб, это Дэнни.

Я наклоняюсь, чтобы пожать ему руку.

– Приятно познакомиться, – говорит Гейб.

– Мы уже виделись разок-другой. Ты жил на одном этаже с моей соседкой Морин.

– А разве раньше ты не был блондином? – спрашивает Гейб, разглядывая мое лицо.

– Был такой период.

– А, да! Я как-то спросил тебя о джинсах, потому что мама все время ругает меня за мои. Но мне на бренды плевать, а ей – видно, нет.

Теперь все встало на свои места.

– Ну, не буду отвлекать вас от свидания.

– Спасибо, Дэнни, – говорит Лия и тянется обнять меня. – Мы скоро с тобой поговорим, обещаю.

– Клянешься на мизинчиках?

Она закатывает глаза, но цепляется своим мизинцем за мой.

Уходя, плотно закрываю дверь, чтобы им больше не мешали.

Как же унизительно. Но, боже мой, какие они все-таки милые.