Глава 9
В поисках союзников
Лыков вышел из экипажа, стукнул в калитку. Тут же ее распахнули изнутри. Иванов посторонился, пропуская припозднившегося жильца:
— Извольте, ваше высокоблагородие.
Сыщик обернулся через плечо и увидел на углу фигуру.
— Это кто там маячит?
— С десяти часов стоит, будто на карауле, — ответил дворник.
— Черкес?
— Он самый.
Лыков развернулся и решительным шагом направился к туземцу. Тот не сдвинулся с места.
— Ты чего тут торчишь, паскудник?
— Хочу и стою. Ты что, купил весь тротуар?
Питерец развернул наблюдателя и дал сильного пинка. Кавказец вскочил с руганью, полез было в карман, но не решился.
— Еще раз тут увижу — буду твоей башкой гвозди забивать. Брысь отсюда!
Расправившись с уголовным, Алексей Николаевич вернулся.
— Стану их отучать, — сообщил он свои намерения дворнику.
— Может, и нам тоже гонять?
— Нет, вам нельзя. Они подадут жалобу мировому, и вас засудят.
— А вас?
Лыков удивился:
— Какой дурак станет судиться с полковником полиции? Мне можно. А вы просто держите ушки на макушке. Они могут и средь бела дня полезть.
— Мы бдим, — уверил сыщика Иванов. — Кто-то один всегда на месте и при оружии.
Было два часа ночи, и питерец не стал тревожить Ядвигу Андреевну, ушел спать в свою комнату.
Утром он явился в городское полицейское управление и первым делом отбил клерную телеграмму Азвестопуло. В ней он срочно вызывал помощника в Иркутск. Сергей должен был проникнуть в город тайно, под видом беглого. Легенда для такой роли была заготовлена еще в Петербурге: титулярный советник подделывался под одесского контрабандиста, бежавшего из Александровского централа.
С телеграфа питерец направился к Аулину.
— Бернард Яковлевич, а кто такой Бакрадзе?
— Георгий? Бандит. А что?
— Он арестовывался?
— Нет пока. Улик против него не сыскать, показаний никто не дает.
— То есть головорез спокойно ходит по улицам Иркутска, не прячась.
— А что я могу сделать? — раздраженно стал оправдываться начальник сыскного отделения. — Арестовать? На каком основании? Выслать из города? Тоже нужен повод. Следователь не выпишет распоряжение просто так.
— У вас столько народа сидит в тюрьме месяцами безо всяких формальностей, — напомнил Лыков. — Ну хоть бы припугнули наглеца: ходи да оглядывайся!
— Прокурорский надзор не даст, Алексей Николаевич. И потом — отчего вы заинтересовались этой личностью? Таких полсотни; чем он лучше других?
Лыков понизил голос:
— Я слышал, он в ссоре с Ононашвили. Правду говорят?
— Правду, — собеседник тоже перешел на шепот. — А… Вон вы что задумали… Хотите его завербовать?
— Хочу. Он же изнутри знает всю хевру Николая Соломоныча. Многое может рассказать.
— Мысль правильная. Я сам над ней думал, но отказался.
— Почему, Бернард Яковлевич?
— Да моих силенок на такое не хватит. Бакрадзе — крупная птица, он много лет был у Нико штатным палачом. Такое знает о бывшем хозяине, что хватит на смертный приговор. Сам весь в крови. Он потребует гарантий не от скромного начальника отделения в четырнадцатом классе, а как минимум от губернатора. Или даже выше.
— И что? Вы начните, а наверху вас поддержат.
— Вы так думаете? — Аулин даже вскочил со стула. — А по мне, будет ровно наоборот. Выкинут меня со службы за такие инициативы. А Жорке голову отрежут.
— Но как бандиты узнают?
Коллежский регистратор долго молча смотрел на коллежского советника, колебался, говорить или нет. Потом сделал официальное лицо:
— Разрешите обсудить вашу мысль с господином полицмейстером.
— Он же нас с вами первый и сдаст, — констатировал Лыков.
— Кому?
— Сами знаете кому. Ононашвили. Что, его векселя у Нико тоже имеются?
Аулин подошел к двери, прикрыл ее поплотнее и ответил спокойным голосом:
— Хорошо, что вам уже многое понятно. Я даже знаю, кто подсказал.
— Кто, по-вашему?
— Зенков. Угадал?
— Какой такой Зенков? — удивился питерец.
— Да будет вам. Константин Константинович, делопроизводитель особого делопроизводства канцелярии губернатора. А ему велели жандармы. Ну, так и было?
— Почти. Бернард Яковлевич, давайте не гадать, а сотрудничать. Втайне от вашего начальства, как ни грустно мне это говорить.
— Ага! Потом вы уедете в свой Петербург, а с меня тут шкуру спустят.
— Если по-умному, аккуратно, то проскочите до пенсии.
— Это как: по-умному? — саркастически уточнил начальник сыскного отделения. — Мы с вами будем встречаться на явочных квартирах, а переписываться шифрованными посланиями? Бойчевский быстро догадается, что я помогаю вам в обход его.
— Но вы и должны мне помогать. Вас к этому прямо обязывает приказ генерал-майора Курлова. И открытый лист за подписью Столыпина. А не будете, так я пожалуюсь нашему общему начальнику. И вас с полицмейстером обоих турнут. Так и скажите Василию Адриановичу: давай, мол, хотя бы делать вид, будто содействуем Лыкову. А то мы лишь скулим, что Нико — неприкасаемый, улик нет, показаний на него никто не дает. И ничего не предпринимаем. Дурак, и тот заподозрит, что мы у «иван иваныча» на довольствии.
— Давайте попробуем, — нехотя согласился Аулин. — Пожалуй, я выйду с ним на разговор. В том духе, как вы сейчас сказали. Будто бы надо прикинуться, помочь в каких-то пустяках, не выдавая главного. И тем получу, так сказать, законность наших с вами отношений. Годится?
— Годится для начала, Бернард Яковлевич. И учтите: я ведь действительно могу выкинуть вас с Бойчевским со службы! Наушничать не привык, но если обстоятельства заставят… Вы правы: жандармы имеют зуб. Не на вас, а на полицмейстера. Они видят разницу. Как только Курлов получит мою жалобу, он первым делом запросит мнение ГЖУ. Каким оно будет, вы понимаете. Тогда вам обоим укажут на дверь. Доведите это до сознания Бойчевского. Пусть сдаст хотя бы пехоту. И номера для беглых придется открыть, без этого я отсюда не уеду. Ну? По рукам?
— Так точно.
— Где мне найти Бакрадзе? И как лучше с ним договариваться?
— Жорка большую часть времени проводит в пивной Шмугия на углу Ланинской и Поплавской. Там его лагерь.
— А кто этот Шмугия? — взялся за карандаш коллежский советник.
— Крестьянин из ссыльных Манзурской волости Верхоленского уезда. Отбыл каторгу за убийство. Опасный человек; впрочем, они там все опасные.
— Что у них за отношения с Бакрадзе?
— Георгий не простой уголовный, а маз, главарь банды. Даже когда он служил при Нико, его хевра подчинялась только ему. Там семь или восемь головорезов. Когда Георгий и Нико поссорились, маз ушел из организации и обособился. В пивной Шмугия их притон. Сейчас между атаманами идет война. Силы в ней заведомо не равны: Бакрадзе может выставить лишь своих, а у Ононашвили больше полусотни штыков.
— Сильно они сцепились?
— Сильно, — подтвердил Аулин. — Никто не знает причины, но обиды смертельные. Жорка ворвался в дом Соломоныча и выстрелил в него в упор, представляете? При свидетелях. Но револьвер дал осечку, и Нико убежал в задние комнаты. Потом их пытались примирить, и Ононашвили отомстил. Примирение он использовал лишь как повод, чтобы заманить обидчика. И так избил его, что тот месяц лежал в больнице. Вражда зашла настолько далеко, что кто-то один должен умереть. Шансов окочуриться больше у Бакрадзе. «Иван иваныч» не может себе позволить иметь такую оппозицию в собственном городе, это бьет по репутации. Я жду крови.
— Значит, надо успеть, — резюмировал Лыков.
— Согласен. Но как вы устроите разговор? Просто придете в пивную?
— Почему бы нет? Или у вас есть другое предложение?
Начальник отделения пожал плечами:
— Черт его знает, того абрека. Говорят, он очень вспыльчивый, чуть что, сразу хватается за нож. А вы туда один явитесь? Вдруг ему разговор не понравится?
— Не зарежет же он чиновника полиции.
— Это Иркутск, Алексей Николаевич.
Сыщики стали судить и рядить. И придумали следующее: в пивную к Шмугия придет околоточный надзиратель с проверкой, на пару с Лыковым. Будто бы поступила жалоба, что в заведении оказывают тайные услуги проституции. Околоточный заведет долгий разговор, а Лыков потребует встречи с мазом. В отдельной комнате. В присутствии другого полицейского Бакрадзе за нож не схватится. А дальше — как пойдет.
Через два часа Алексей Николаевич уже входил в пивную. С ним были помощник пристава Третьей части Мотовилов и здешний околоточный. Навстречу полицейским выскочил хозяин: глаза навыкате, длинные черные волосы, ручищи, как у кулачного бойца. Вид у Шмугия был страхолюдный. Но Лыков за годы службы видел много и уже давно никого не боялся. Вот и сейчас он ткнул горца пальцем в грудь и приказал:
— Позови Георгия, я хочу с ним говорить.
Тот покосился на пристава. Мотовилов сказал:
— Зови, зови. Это коллежский советник Лыков, он приехал из Петербурга.
Шмугия заупрямился:
— За что арестовываете Бакрадзе? Он ничего такого не сделал!
— Никто его не арестовывает. Просто у господина Лыкова есть к нему разговор.
— Здесь?
— Найдется у тебя пустая комната? — уточнил Алексей Николаевич.
— Выгоню всех из чистой половины. Сей момент!
— Пришли туда Бакрадзе.
Лыков уселся у окна. Ему тут же принесли кружку «бергшлоса» и блюдце моченого гороха.
— Хорошее пиво? — перехватил сыщик полового, тоже кавказца.
— Нового завода, только вчера открыли. Вах, вкусное!
За дверью пристав бубнил, а Шмугия оправдывался. Ожидание затягивалось. Алексей Николаевич уже собирался рявкнуть, но тут из грязной половины вошел человек.
— Я Бакрадзе. Зачем меня искал?
Маз оказался высокого роста и еще более устрашающей наружности. Глаза жесткие, на щеке шрам… Прямо злодей из фильмы.
— Я — Лыков, служу в Департаменте полиции. Вот, читай.
Сыщик протянул бандиту свой полицейский билет. Тот внимательно его изучил и вернул обратно.
— Теперь прочти еще вот это.
Алексей Николаевич показал свой открытый лист, подписанный Столыпиным.
— Усвоил?
— Ну, ты легавый из Питера. Дальше что?
Бакрадзе держался независимо. Всем своим видом он показывал, что не боится полиции.
— Разговор к тебе есть, секретный.
Туземец еще более подобрался:
— Валяй.
— От Иркутска до Петербурга пять тысяч семьсот две версты. Я проехал это расстояние не просто так. Начальство поручило найти укрытие, в котором прячутся беглые. Где-то здесь в губернии есть такое, а может, и не одно.
Бакрадзе слушал молча. «Крепкий орешек», — подумал Лыков.
— Мы называем их номерами для беглых. И знаем, что они не пустуют. Вот недавно сбежали из Туруханска три поляка-револьверца и прибыли сюда, к братьям Родонай. А те перепрятали пшеков куда следует. Они там отдохнут, обзаведутся документами, а через месяц-другой окажутся в Варшаве.
— Ты зачем мне это рассказываешь?
— Сейчас поймешь. В Иркутской губернии ни одно большое дело не обходится без ведома и согласия Нико Ононашвили…
Бандит протестующе поднял ладонь:
— Я ему не подчиняюсь. И еще есть вольные мазы: Володька Чалдон, Мишка Глухов, Вацлав Яруха.
— Есть, но крупные дела, такие как номера, которые я ищу, под силу лишь ему. И братья Родонай из команды Нико.
— Продолжай.
— Ты с Ононашвили в ссоре, и мира между вами не будет. Теперь кто кого. Так ведь?
— Ну…
— Вот видишь, твое положение тяжелое. Соломоныч не успокоится, пока тебя не закопают. И сил у него больше. Нужны крепкие союзники.
Бакрадзе откинулся на спинку стула и сверлил сыщика глазами. Тот пододвинулся поближе:
— Слышал поговорку: враг моего врага мой друг?
— А… Вон ты куда клонишь. Хочешь сделать Георгия Бакрадзе доносчиком?
— Нико распустил такой слух давно. Что ты теряешь?
— Я теряю честное имя. Все знают, что Нико врет. А теперь вдруг окажется, что я действительно лягач? Меня поставят на ножи — и правильно сделают. Уходи, наш разговор окончен.
— Значит, пусть он тебя зарежет? Ты же один с ним не справишься! Семь джигитов у тебя? Не густо.
— Это мы еще поглядим, кто кого первый зарежет! — вспыхнул маз.
Алексей Николаевич предпринял последнюю попытку:
— Дай мне подсказку, остальное я сделаю сам. Хлопну так, что от Нико перья полетят. Тебе облегчение.
— Ничего ты не сможешь, хоть и полковник из Петербурга, — Бакрадзе брезгливо скривился. — Ононашвили давно купил здешнюю полицию. Надо будет, положит в карман и губернатора. Захочет — и тебя купит. Как я могу тебе доверять? Вы в полиции все продажные.
— Ты меня не знаешь, согласен. И потому не можешь мне доверять. Так ведь и я тебе не доверяю. И что? Разве мы не союзники? Враг общий. И учти: я тебе нужнее, чем ты мне. Секреты Нико могут выдать и другие, для этого существуют деньги. А вот помочь тебе справиться с «иван иванычем» могу только я.
Бакрадзе задумался. Лыков повысил голос:
— Георгий! Соображай быстрее. Дай мне подсказку, и я разорю номера для беглых. Лишу Ононашвили статьи доходов и тем его ослаблю. Тебе с этого прямая выгода.
Маз долго чесал лоб, потом сказал:
— Дай мне подумать. Где тебя найти?
— Угол Шестой Солдатской и Большой, дом Космозерской.
— Той, которая утаила вещи из ломбарда? — оживился Бакрадзе.
— Говорят, это поклеп.
— Кто как говорит. Многие склоняются, что Ядвига взяла. Она жадная.
— А ты откуда знаешь? — вскинулся сыщик.
— Предлагала мне себя в обмен на защиту. Заместо денег! Вот фря…
— А ты?
Туземец неприятно засмеялся:
— Для меня Ядвига старая. А для тебя, я вижу, в самый раз?
«Черт, во что я вляпался из-за своей похоти, — расстроился Лыков. — Зарекался иметь дело с польками. И вот опять!»
— Сыскные считают, что ее оговорили, — стал защищать женщину питерец. — И сделал это тот, кто на самом деле утаил ценности из ломбарда. Ты можешь поспрошать? В своей среде. Тебе скажут то, что не сообщат другим. Это моя личная просьба, не по службе.
Бакрадзе озадаченно посмотрел на коллежского советника.
— В своей среде? Значит, веришь ей?
Тот лишь вздохнул:
— Не знаю. Хочу верить.
— Ой, Лыков! Бабы такие хитрые. Вокруг пальца обведут, и не заметишь как.
Между двумя мужчинами словно протянулась невидимая связующая нить. Маз покачал головой, улыбнулся:
— Да я сам дурак бываю. Иногда такая попадется, что голову теряешь…
Помолчал и добавил:
— Ладно, спрошу. Ты того… уходи через ту дверь. И здешним фараонам ничего не рассказывай, они купленные.
— Даже Аулин?
— Начальник отделения? Про него разное говорят. Больше хорошего, чем дурного. Ну ловит он нас, старается. Служба у него такая. Бьет на допросах. Так в полиции всегда били… Нас, кавказцев, вы мордовать боитесь, мы можем сдачи дать. А русские терпят, их и лупят.
— На чем расстанемся, Георгий Александрович?
Бакрадзе встал:
— Я тебя найду, когда буду готов. А ты учти: Нико опасный. Очень. Если решил с ним схватиться, будь всегда настороже.
— Буду. Ты тоже… один по улицам не ходи.
Мужчины пожали друг другу руки и расстались.
Закончив с мазом, сыщик пошел к другому возможному союзнику. Он подходил к Старо-Сенной площади, когда увидел неприятную сцену. Высокий обрюзгший русак махал кулаками и орал на троих инородцев:
— Я вас, косорылые, в тюрьму засажу! Я председатель отделения «Союза русского народа». Я так не оставлю! Я… эй, городовой, ко мне! Карагасы православного человека обижают!
Лыков подошел одновременно с городовым. Служивый схватил туземцев за плечи:
— А ну пошли в участок.
— Он нам деньги должен, — стал объяснять старший. — Четыре месяца прошло, не хочет отдавать. Шкуры взял, а платить?
— Какие еще шкуры? — еще громче закричал скандалист. — Ты бумаги покажи.
— Да мы на словах договаривались, — ответил карагас срывающимся от обиды голосом. — Нельзя так жульничать, нехорошо это.
— Городовой! Ты слышал — он меня жуликом обозвал! Меня, потомственного почетного гражданина Петухина-Кошелева! А ну веди их всех к приставу.
Алексей Николаевич развернулся и пошел прочь.
