Глава 10
Полицейские и жандармы
Днем, когда Лыков зашел на Луговую, его позвали к полицмейстеру.
— Алексей Николаевич, я слышал, вы встречались с Бакрадзе? — спросил тот, не глядя собеседнику в глаза.
— Да, мы с ним поговорили и разошлись.
— А зачем он вам понадобился, этот головорез?
— Как зачем, Василий Адрианович? Вы разве не знали? Они с Нико Ононашвили в ссоре. Там жуткий конфликт на личной почве. Вот я и решил с вашим головорезом поговорить по душам. Чтобы он выдал все, что знает о своем обидчике.
— Как интересно… Почему мне это самому в голову не пришло? Это… сейчас вспомню… Разделяй и властвуй, так?
— Еще говорят: третий радующийся.
Бойчевский восхитился:
— Да вы прямо Макиавелли! Ну, а каков был результат?
— Увы, Василий Адрианович. С результатом так себе. Нет никакого. Бакрадзе вспылил, он вообще горячий. Одно слово — абрек. Сказал, что доносчиком не был и не будет. Я и так, и сяк. Говорю: Нико тебя уже ославил, распустил слух, что ты нам наушничаешь. Терять тебе нечего. Расскажи, отомсти ему. Бесполезно. У этих кавказцев обостренное понятие о чести.
— А почему вы решили собрать компрометирующие сведения на Николая Соломоновича Ононашвили? Ведь ваши улики указывают на братьев Родонай.
— Я решил, что без ведома Нико такое сложное предприятие, как санатория для беглых, состояться не может.
Бойчевский свел брови:
— Хм… Как знать? Вы не преувеличиваете значение этого туземца? Вонючие привокзальные номера и второразрядный ресторан — все его имущество. Слушайте, кто и что вам наговорил? Алексей Николаевич, поделитесь. Ведь не в ту сторону можете дознание повернуть. Вы тут новый, многого не понимаете. Хоть бы с нами советовались, что ли.
Полицмейстер всматривался в сыщика, словно пытаясь что-то прочесть на его лице:
— Ну? Это вас жандармы сбили с толку? А вы знаете почему?
— Жандармы? У меня с ними всегда как-то не ладилось. Но вы правы в одном: я собирался идти в ГЖУ.
— Зачем?
— За информацией.
— Полно! Что они могут знать? Сами постоянно к нам обращаются. Видите ли, Алексей Николаевич, у нас с ними междоусобица. По их вине. Там кадры — негодяй на негодяе. И голова кружится от вседозволенности.
— Случилось что-то конкретное или так, характерами не сошлись? — поинтересовался Лыков.
— Неприятная и неприглядная история, целиком на их совести. Дело вот в чем. Как-то в феврале жандармский ротмистр Семеко нажрался, как свинья, и решил справить малую нужду прямо на улице. На глазах, так сказать, у изумленной публики. В шинели и при шашке. Помощник начальника ГЖУ!
— Днем или вечером?
— Какая разница? В три часа ночи дело было. Подошел караульный и сделал ему замечание. Ротмистр вынул револьвер и стал угрожать караульному, что сейчас его застрелит! На крик явился городовой Черкашин Первой части, бляха номер семь. Хороший городовой, старательный. Дело-то знаете где было? На углу Большой и Тихвинской улиц, в самом что ни на есть центре города. Черкашин пытался успокоить разбушевавшегося жандарма, но куда там. Тот спьяну совсем ум потерял. Орал на всю округу и целил из нагана уже в городового. Как только не пальнул, дурак. Справил, что хотел, словно собака, прямо на угол и ушел. Черкашин подал рапорт о случившемся приставу Садовскому, тот переслал его мне. Я, как полагается, известил начальника ГЖУ полковника Познанского. Попросил разобраться и наложить взыскание на ротмистра. Чтобы, значит, не повторялось. Как вы думаете, что ответил мне полковник?
— Обиделся? — предположил Лыков.
— Не то слово. Весь дерьмом изошел. Он будто бы произвел дознание и установил, что его офицер был лишь слегка выпивши и вел себя вполне пристойно. Это, значит, когда он ссал на лучшей улице города! Доклад Садовского мне полковник назвал ложью, имеющей целью замаскировать небрежное исполнение чинами Первой части своих обязанностей. Читай так, что голубым мундирам можно все. А кто их ставит на место, тот плохо исполняет службу. Вот такое хамство, Алексей Николаевич. Более того, Познанский пошел еще дальше. Он рекомендовал мне наложить взыскание на пристава за ложный доклад и уведомить об этом его высокоблагородие!
— А вы что?
— Объявил Садовскому благодарность в приказе по городской полиции.
— Вот это правильно, — одобрил сыщик. — Значит, мне на Зверевскую, четырнадцать, можно не ходить?
— Только зря время потеряете. И про меня всякого вранья наслушаетесь.
На этих словах вошел письмоводитель и положил перед Бойчевским бланк телеграммы.
— Ваше благородие, срочная депеша на ваше имя от товарища министра внутренних дел Курлова. Там есть и насчет господина Лыкова.
Полицмейстер схватил телеграмму, пробежал ее глазами и хмыкнул в усы:
— Поспешил я, Алексей Николаевич. Придется вам таки познакомиться с полковником Познанским. Причем с моим участием.
— Что такое?
— Курлов велит срочно провести совещание с участием жандармов и чинов общей полиции. Вам велено тоже присутствовать.
Лыков прочитал текст. Генерал Курлов приказывал всем высшим чинам ОКЖ и полиции Иркутской губернии срочно изучить секретный циркуляр Департамента полиции по Особому отделу от 5 июля 1909 года № 132831. А коллежскому советнику составить прокол совещания и отослать в министерство.
На столе полицмейстера звякнул телефон. Он снял трубку:
— Бойчевский у аппарата. Да, господин полковник, только что получили. Лыков у меня. Да. Не подскажете, что это за циркуляр и почему такая спешка? Ага… Тогда собраться лучше у вас на Зверевской. Нынче вечером? Могу. Мы оба можем. В девять пополудни. Принято. Да, там я вас познакомлю с Алексеем Николаевичем. До встречи, Михаил Игнатьевич.
Полицмейстер положил трубку и сказал сыщику:
— Все слышали? В девять вечера встречаемся с жандармами у Познанского. Там будут также охранники и железнодорожная жандармская полиция. Сразу со всеми и познакомитесь.
— А что за циркуляр?
— Познанский сам не в курсе, но обещает к нашему приходу найти его в своей канцелярии.
Письмоводитель счел нужным сообщить:
— Я, как получил телеграмму, стал его разыскивать. И не нашел. Мы не получали еще такой бумаги, ваше благородие.
— Точно не получали? Или получили и потеряли? — нахмурился полицмейстер.
— Все обыскал и входящий журнал смотрел. Нет нигде.
— А, — легкомысленно махнул рукой Бойчевский, — в первый раз, что ли, нам идти на говорильню не готовыми? Наболтаем чего-нибудь. Я больше чем уверен, что там какая-нибудь ерунда.
Бойчевский не ошибся. В девять вечера в кабинете начальника ГЖУ состоялось совещание. От общей полиции присутствовали полицмейстер коллежский регистратор Бойчевский, его помощник надворный советник Пирашков и коллежский советник Лыков. От жандармов, помимо хозяина, были начальник Иркутского районного охранного отделения ротмистр Лебедев, начальник Иркутского охранного отделения ротмистр Самохвалов и начальник ЖПУ Забайкальской железной дороги полковник Мартос.
Лыков познакомился со всеми голубыми мундирами, причем они с Самохваловым сделали вид, что впервые видят друг друга. Познанский на правах старшего пожурил питерца, что тот до сих пор не пришел к нему в гости. Затем помощник начальника, тот самый ротмистр Семеко, с важным видом взял со стола бумагу.
— Господа, зачитываю секретный циркуляр, по которому мы сегодня собрались. Преамбулу опускаю, перехожу сразу к сути. Департамент полиции сообщает следующее. В Управлении военных сообщений имеются сведения об особого рода взрывчатом снаряде, представляющем собой автомобиль, приспособленный для движения по железнодорожному пути без управления людьми.
На этих словах Семеко прервался и со значением поглядел на полковника Мартоса. Откашлялся и продолжил:
— В передней части автомобиля помещается адская машина, то есть заряд взрывчатого вещества с часовым механизмом, для взрыва через определенный промежуток времени. И с приспособлением для взрыва в случае встречи на пути какого-нибудь предмета. При пользовании таким автомобилем может быть причинен существенный вред железнодорожным сооружениям.
Ротмистр запнулся. Все слушали его молча, с важным видом; Мартос даже что-то конспектировал.
— Об изложенном, — чугунным голосом продолжил Семеко, — Департамент полиции предлагает поставить в известность как подлежащие жандармские полицейские пункты, так и чинов общей полиции в районах, прилегающих к железнодорожной полосе отчуждения, на предмет надзора за всякого рода вновь появляющимися автомобилями и моторами, которые могли бы быть со злоумышленной целью подготовляемы вблизи железной дороги для действия на последних. Подписано: директор департамента действительный статский советник Зуев. Скрепил заведывающий Особым отделом коллежский советник Виссарионов.
Ротмистр аккуратно положил листок на стол. Все с интересом обернулись на Лыкова. Тот невозмутимо глазел в потолок, хотя ему очень хотелось расхохотаться…
— Ну, — обратился к питерцу Познанский, — и как это прикажете понимать? Собрали в кучу занятых людей и… Ведь это же… А мы тут…
Полковник с трудом сдерживался. Как-никак Департамент полиции. Алексей Николаевич добродушно спросил его:
— Удивлены? Прогресс не стоит на месте.
— Хм. А сами вы как прокомментируете?
— Я уже привык. Вот весной участвовал в Особом междуведомственном совещании о мерах для борьбы с возможным осуществлением преступных замыслов при посредстве воздухоплавательных аппаратов. Вы тут не проводили подобных?
Начальник ГЖУ порозовел, а его помощник заржал в голос.
— То-то, — назидательно закончил мысль сыщик. — Радуйтесь, что сидите в глубинке, далеко от властителей.
— Но что нам делать с этим циркуляром, Алексей Николаевич? — взмолился Мартос.
— Курлов поручил составить протокол совещания мне. Вот и не забивайте себе голову. Я все оформлю, как надо. А вы потом подпишете.
— Отлично! — хором сказали присутствующие и стали уже было расходиться. Но тут взял слово ротмистр Самохвалов:
— Господа. Коли мы тут все так и так сошлись, прошу обсудить вопрос о Гидулянове. У меня есть новые сведения.
— Это интересно, — объявил Познанский. — И намного ближе к нашей службе, чем автомобили с адскими машинами. Начинайте, ротмистр.
Алексей Николаевич впервые услышал эту фамилию. Но из доклада начальника ИОО быстро схватил суть. Неделю назад в Иркутске случилось серьезное происшествие. Казначей 26-го Восточно-Сибирского стрелкового полка штабс-капитан Гидулянов сбежал вместе с полковыми суммами. Он прихватил с собой аж 160 000 рублей. Причем это была не рядовая кража, какие, увы, случаются нередко. Казначей украл деньги на нужды боевой организации эсеров. И теперь пытался перебраться с ними в Америку. Все силы полиции и жандармерии были брошены на ловлю беглеца, но пока безрезультатно.
— Наши коллеги напали на след Гидулянова, — доложил ротмистр, — и снова его упустили. Последние несколько дней он скрывался во Владивостоке, в Корейской слободке. Жил в доме некоего Нигирошокая, торговца вразнос. Видимо, корейца наняли за деньги, вряд ли тот идейный эсер… Жандармы не успели арестовать штабс-капитана, он ускользнул в последний момент. Думали, что сел на пароход и уплыл за океан. Но сегодня я перехватил письмо. Из Владивостока сообщили эсеровскому комитету железной дороги, что (охранник процитировал с листа дословно) «Виктор Васильевич возвращается обратно, сбить ищеек со следа, и деньги все при нем». О как! Надо бы принять голубчика.
Жандармы с полицейскими дружно зашумели. В таком деле каждый хотел отличиться. За возврат казенных сумм полагалась денежная премия — редкая возможность для людей, живущих на жалованье. Алексей Николаевич подсмотрел, как Бойчевский старательно записывал новые приметы Гидулянова. Одет в длинный желтый дождевик, на голове темная шапка английского покроя. Усы сбриты, имеет накладные бакенбарды, внешностью походит на эстонца. Особая примета — левая норка носа рваная…
Правоохранители расходились уже в одиннадцатом часу. Лыкова хотели подвезти, но он отказался и пошел пешком — хотел лучше изучить город. Уже через несколько минут сыщик пожалел об этом. На ближайшем углу его поджидали трое налетчиков, один держал в руках фунтовую гирю на ремне. Не раздумывая, питерец вынул браунинг и пальнул ему под ноги. Бандиты сбежали, но через пять минут из другой подворотни вылезли новые. Опять пришлось стрелять, на этот раз в воздух. Эдак обоймы не хватит дойти до Ядвигиного дома, стал опасаться Алексей Николаевич. Опасный город Иркутск!
Когда он переступил наконец порог, хозяйка ждала его и сразу бросилась на шею:
— Слава богу! Иван сказал: рядом с нами опять кого-то зарезали. Я места себе не нахожу.
— Иван — это кто? — отстранил женщину сыщик.
— Который Иванов, старший дворник. Его вызывали в понятые. Распороли живот старику, по виду крестьянин. Что можно взять у такого? А они не побрезговали.
Откуда-то взялась Феоктиста и принялась накрывать в гостиной. Поставила бутылку мускат-люнеля и бегом удалилась.
— По какому случаю гуляем? — кивнул на бутылку Алексей Николаевич.
— Ты пришел! Вчера не захотел греть мою холодную постель…
— Ядвига, я очень устал и хочу спать. Пока шел к тебе, пришлось дважды стрелять на воздух. Как вы тут живете?
— Как на бочке с порохом. Особенно я.
Лыков всмотрелся в лицо своей подружки. Под глазами у нее появились тени, изящный нос заострился. Ядвига Андреевна жила в постоянном страхе. «Нет, не похоже, что она утаила те ценности из ломбарда, — подумал сыщик. — Из-за тридцати восьми тысяч так усложнить себе жизнь? Глупо. Покойный муж вполне ее обеспечил. Кто-то оговорил вдову, и теперь ее могут убить. В отчаянии Космозерская схватилась за сильного, уверенного в себе мужчину, первого попавшегося. А он менжуется. Что же, теперь надо ее предать?»
— Ладно, подставляй бокал, — улыбнулся сыщик. — И подвинься поближе.
