Глава 7
Иркутский криминал
Утром Алексей Николаевич первым делом навестил полицмейстера. Тот о чем-то совещался с Аулиным. Увидев питерца, иркутяне повеселели:
— Что, пришли узнать насчет облавы? Будет, в девять вчера тряхнем Первую и Вторую части.
Коллежский советник посмотрел бумаги и сразу же заметил неладное.
— Василий Адрианович, где вы набрали столько городовых для прочеса? Сто человек! У вас их всего сто шестьдесят. Нельзя же так оголять город.
Бойчевский хитро сощурился:
— Я чуток слукавил. Да, сто шестьдесят. В постоянном штате. Еще сорок шесть человек служат на временных основаниях, а содержание оплачивает акцизное ведомство. Их наняли для охраны винных лавок, но на самом деле они усилили наружную полицию, несут такую же службу.
— Ого! Не так плохи ваши дела, как вы мне жаловались.
— А не пожалуешься — и сочувствия не дождешься.
Трое полицейских долго обсуждали предстоящую операцию. Нужно было оцепить и обыскать девятнадцать притонов в разных концах города. И сделать это одновременно. Из разговоров коллег Лыков понял, что такие облавы — забытое прошлое. Их практиковал капитан Никольский, а его сменщик прекратил. Аулин со смехом рассказал о личном опыте:
— Я при Никольском служил помощником пристава Первой части. Ну, послали нас как-то обыскать Сарафановку. Поступили сведения, что в сараях кирпичных заводов прячутся беглые. Где именно, осведомление не сообщало; пришлось шерстить все подряд. С нами были казаки Иркутской сотни и охотничья команда Первого Верхнеудинского полка. Ну, думаю, с армией не пропадем. Вдруг из бараков, где ассенизационный обоз, выскочили пятеро и побежали прямо на меня. Оборачиваюсь — никого рядом нет. Ни станичников, ни охотников. Только что были и вдруг все как сквозь землю провалились! Да… Вспомнил тут и мамашу, и папашу, как они отговаривали меня в полиции служить.
— И как ты выкрутился? — спросил полицмейстер.
— А драпанул сам от них быстрее ветра. Что сделаешь один против пятерых? Ребята быстренько исчезли. А потом одного из них поймали возле дачи сиропитательного дома Медведниковой, и оказалось, что на нем чуть не дюжина убийств. Долго я ту облаву вспоминал…
Полицейские зубоскалили еще четверть часа, Лыков вспомнил пару смешных эпизодов из своей биографии. Потом спросил:
— А что за история была с убийством семьи Рафильзонов?
Оба коллежских регистратора в один голос ответили, что дело — давнее и надо смотреть в архиве.
— У нас, Алексей Николаич, каждый день кого-то на нож сажают. Всех и не упомнишь. Вы, чай, составили уже представление, что за город Иркутск.
Тогда питерец рассказал о ночном налете и о предостережении главаря бандитов.
— Курчавый, ростом с меня? — ухватился Аулин.
— Да. Казакин на нем шикарный, видать, парень модничает. И наглый. Сказал, что ему хоть полковник, хоть генерал, все равно зарежет.
— Это Володька Чалдон, маз с Иннокентьевского поселка. Опасный человек. Вот, значит, кто ломбард грабил… Ну-ну. Поймаем, я ему объясню, как полковников обижать.
Бойчевский возразил:
— Мы его три года ловим, и все без толку. Надо Алексею Николаевичу возвращаться обратно в гостиницу.
— Чтобы они зарезали Космозерскую? — одернул полицмейстера Лыков. — Скажите лучше, как вы оцениваете их слова? Есть в них правда или нет? Может вдова действительно прятать ограбленные вещи?
Иркутяне стали менжеваться:
— А кто ее разберет, эту вдову? Она действительно дружила с покойной Рафильзон. Не просто так слух идет. Однако… Дело с ограблением ломбарда темное, виновные не обнаружены, покража не найдена. А четыре человека жизнью заплатили.
— Семья ювелира и те двое, которых вы повесили?
— Не мы, а военно-полевой суд, по законам военного времени.
Аулин мялся-мялся, потом высказался со всей определенностью:
— Не верю я, что Ядвига Андреевна замешана и прячет краденые ценности. После трех налетов и не выдать? А потом что, гроб купюрами обклеивать? Она не дура.
— Но где тогда похищенные золото и серебро?
— У ювелира осталось два сына. Им бандиты предъявили. Так они схоронили мать и в ту же ночь исчезли из города. Если старик Рафильзон действительно был наводчик, то ценности сыновья с собой увезли.
— Почему же тогда уголовные обвиняют Ядвигу Андреевну? — дотошно спросил коллежский советник.
— Там народ не семи пядей во лбу. Иные верят в любую чепуху. Кто-то сболтнул, они и купились. А сболтнул, вернее всего, тот, кто сам и украл, а от себя подозрение отводил. Как теперь узнаешь? Почти три года прошло.
— Выходит, — резюмировал питерец, — Космозерская невиновна, но ей угрожает опасность. За чужой грех. Так?
— Думаю, что так, — подтвердил Бернард Яковлевич.
— Значит, я остаюсь жить на углу Шестой Солдатской.
— Алексей Николаевич, мы ведь под вашими окнами пост выставить не можем, — напомнил командированному полицмейстер. — Тем более круглосуточный.
— И не надо, у городовых есть заботы поважнее.
— И как вы будете отбиваться, если придет пятнадцать головорезов?
— Пулемет у военных возьму.
— Я серьезно!
Лыков поднялся:
— Нельзя же бросить беззащитного человека. Тем более одинокую женщину. Мы — полиция и должны защищать обывателей. Пусть состав Третьей части помнит, что Космозерской угрожают. Лишний раз мимо дома пройдут, шороху наведут…
— Это при налете не поможет, — поддержал начальника Аулин. — Вломиться могут хоть ночью, хоть днем. Лучше Ядвиге Андреевне на время уехать из города.
— А когда вернуться? — желчно спросил коллежский советник. — Вы три года не можете дело распутать. Сколько ей скитаться?
— У нас, ваше высокоблагородие, имеются дела помимо старых дознаний, — вскочил полицмейстер. — Вчера опять на Амурском тракте мертвяка нашли. Со следами удушения. Облаву вот готовим… по вашему совету.
Они едва не поругались, но в конце концов вернулись к спокойному разговору. Алексей Николаевич понимал, что предъявить иркутянам нечего. Больше половины дел остаются нераскрытыми. И никто не будет караулить обычную купеческую вдову, даже если известно, что ей угрожает опасность. А Лыков не сумеет защитить бедняжку, потому как занят по горло своими делами. Уйдет утром на службу, а через час ее зарежут… Ситуация была невеселая и на вид безвыходная. Жизнь понравившейся сыщику женщины висела на волоске. Спасти ее могло лишь быстрое обнаружение действительного похитителя воровской добычи. Но этим никто не собирался заниматься. А Лыков если и хотел бы, то не мог.
Он взял в судебном архиве старое дело и стал его изучать.
27 марта 1906 года была совершена кража в городском ломбарде на Преображенской улице, в доме благотворительного общества «Утоли моя печали». Воры проникли в помещение через подкоп и похитили золотых и серебряных закладов на сумму 37 800 рублей. Преступление осталось нераскрытым.
28 сентября того же года на Баснинской улице возле дома Громова был зарублен топором хозяин ювелирного магазина Рафаил Рафильзон. Негласная агентура сообщила, что блатные отомстили ему за обман. Будто бы именно ювелир выступил наводчиком в деле ограбления ломбарда и забрал похищенное на реализацию. Но за пять месяцев бандиты не получили от него ни копейки. Решив, что их обмишурили, они убили блатер-каина, рассчитывая вернуть свою добычу через его вдову. Далее история окончательно запутывалась. Мария Рафильзон то ли не смогла, то ли не захотела расплатиться с грабителями. В результате ее задушили в собственном доме на Харлампиевской улице. Налетчики перевернули все вверх дном. По подозрению в совершении злодеяния были арестованы рецидивисты Петров и Голубев (он же Некрасов). У них обнаружили вещи убитой вдовы. Учитывая военное положение в Иркутской губернии, 19 декабря бандиты были повешены. Связь ограбления ломбарда со смертью четы Рафильзон осталась не выясненной дознанием, на нее указывали лишь скупые намеки негласной агентуры. А вскоре в городе случилось очередное громкое преступление. Грабители прорыли подкоп под золотоплавильную лабораторию на Набережной улице и унесли четыре с половиной пуда золота в слитках! Полиции стало ни до чего. И вот теперь, почти три года спустя, тени несчастных Рафильзонов опять напомнили о себе. За грех старого наводчика — если он был — хотели спросить с купеческой вдовы.
Алексей Николаевич ломал голову и так, и сяк. Ценности почти на сорок тысяч рублей до сих пор не найдены. Бандиты уверены, что их прячет Ядвига Космозерская. Питерец вовсе не исключал, что так оно и есть. Но вот Аулин сомневается, а он начальник сыскного отделения. Если у ювелира были сыновья, логично, что заклады достались им. Ребята уехали, увезли все с собой. И как теперь быть?
Единственное, до чего додумался коллежский советник, это нанять сразу двух дворников вместо погибшего Никифора. Найти отставных солдат, таких же нетрусливых, и платить им хорошее жалованье. А Ядвига пусть пока не выходит из дома. Командировка Лыкова должна продлиться месяц, а то и два. За это время многое в загадочной истории с ломбардными закладами прояснится. Например, можно попробовать отыскать беглых сыновей ювелира и допросить их. Пусть расскажут, почему уехали, кто их запугал. Если младшие Рафильзоны увезли ценности с собой, то высока вероятность, что они их уже обернули в деньги на новом месте. Полиция поищет, нет ли признаков такой операции. Купили особняки, бросают билеты певичкам в ресторанах… Тогда можно шепнуть их адрес Володьке Чалдону. Пусть снимет подозрение с Ядвиги и летит туда требовать справедливости. Идея Лыкова была, конечно, фантастичной. Но ничего лучшего в голову не лезло.
Вечером коллежский советник отправился на облаву. Он выбрал себе пивную на Поплавской улице. Хотел лично познакомиться с братьями Родонай и задать им пару вопросов.
Результаты разочаровали сыщика. Братья якобы уехали в Читу по торговым делам, и знакомство не состоялось. И в заведениях оказалось прилично до скукоты. Полиция арестовала десяток человек, все мелкая шушера без документов. Еще взяли дезертира, сбежавшего из дисциплинарной роты Пятой стрелковой дивизии. И это на девятнадцать притонов! Пшик. Сердитый, Алексей Николаевич вернулся в полночь в полицейское управление и с порога сказал Бойчевскому:
— Так не бывает. Их кто-то предупредил.
— Запросто, — не стал спорить коллежский регистратор. — Когда готовишь такую облаву, приходится извещать много людей. Среди них найдутся и болтуны.
— Это, Василий Адрианович, изменники, а не болтуны. Мы хлопнули по пустому месту. Все опасные знали заранее и перебежали в Глазково.
— На одновременную облаву по всему городу у нас сил не хватит, — стал защищаться полицмейстер. — Даже если армию привлечь. Мой предшественник Никольский так и делал. Однажды двести человек зараз арестовал! А никого серьезного и там не зацепили. Как будто у них агентура есть среди нас, а не у нас среди них. Тьфу!
Тут вошел без стука Аулин:
— У вас так же пусто, как у меня?
— Никого стоящего, — ответил Бойчевский.
— А я чуть Мишку Глухова не поймал. Уже совсем у меня в руках был и вдруг куда-то делся. В трактире Битарашвили он играл в карты с Исидором Махарадзе…
— Махарадзе — известный у нас бандит, неоднократно судимый, — скороговоркой пояснил Бойчевский Лыкову. — Но спокойно владеет торговым предприятием, потому как формально чист. И что дальше, Бернард Яковлевич? Ты упустил Глухова?
— Так точно. За минуту до облавы смылся. Как будто его кто предупредил.
— Вот и Алексей Николаевич мне то же самое говорит. Измена, мол, в рядах. Не просто так все крупные преступники разбежались, одна мелюзга сидела в притонах.
— Иначе и быть не могло, — согласился главный иркутский сыщик. — Когда сто человек привлекаешь, кто-нибудь да продаст присягу с потрохами. Жалованье маленькое, люди зарабатывают, как умеют.
— Ладно, пора спать, — зевнул во весь рот полицмейстер. — Меня три-четыре раза за ночь еще разбудят. Так что… шли бы вы, господа, по своим делам.
На другой день Лыков встретился с негласным осведомителем по кличке Масляный. Мужчина лет пятидесяти, с елейным голосом и вкрадчивыми манерами, служил маклером в бильярдной возле Сенного базара. Алексей Николаевич расспрашивал его целый час. Он быстро вычислил, что сведения агента носят случайный характер. И он далеко отстоит от серьезных уголовников. Что-то подслушать и донести по команде — таким был предел возможностей маклера. Тоже неплохо, иногда так можно получить ценные сведения, но это если повезет.
Лыкова интересовала кавказская преступная среда и как она соотносится с русской. Есть ли между ними взаимодействие, или, наоборот, они конфликтуют. Имеются ли общие барыги, наводчики и укрыватели. Вот, например, в той же бильярдной — сходятся наши с кутаисцами погонять шары?
Тут Масляный сообщил кое-что интересное. Да, сказал он, русские жулики с кавказскими вполне уживаются. Притоны общие есть, там купят краденое у кого угодно, лишь бы было выгодно. И документ липовый сварганят за положенную мзду. Но в некоторые заведения русским ходу нет. Среди туземных притонов имеется своя иерархия. Самым главным агент назвал меблированные комнаты Ононашвили на Кругобайкальской улице в доме номер девять. А самого хозяина — атаманом кавказской преступности.
Беседа проходила на явочной квартире сыскной полиции на Графо-Кутайсовской улице. Бывшая Арсенальная, она была переименована решением городской думы в честь бывшего генерал-губернатора, по случаю его пятидесятилетнего пребывания в офицерских чинах. Лыков хорошо знал графа. В молодости он начинал службу именно под началом Павла Ипполитовича, тогда нижегородского губернатора. Что называется, встретились…
В беседе участвовали, кроме питерца, Аулин и надзиратель Франчук. Когда агент назвал фамилию Ононашвили, иркутские сыщики и ухом не повели. Видимо, главарь туземцев был им хорошо знаком. Лыков же слышал о нем впервые и налег на расспросы.
Масляный неохотно сообщил, что дел атамана никто толком не знает. Он поселился в городе давно и осел в Глазково, возле железнодорожного вокзала. Нико Ононашвили владел меблированными комнатами «Крым» и рестораном «Южный Кавказ». Сам ничего противоправного не совершал, для этого у него имелись особые люди. Поскольку у кавказцев круговая порука, подобраться к Нико не представлялось возможным, и он полиции не боялся.
— А почему вы решили, что Ононашвили — атаман всех кавказцев в городе? — спросил Лыков.
— Ваше высокоблагородие, сужу с их же слов: как Нико скажет, так и будет. Много раз это слышал самолично.
Больше ничего важного освед про туземцев сообщить не мог. Тогда Алексей Николаевич зашел с другой стороны:
— А кто такой Мишка Глухов?
— О, это новый маз налетчиков из Лисихи. Боевитый парень!
— Расскажите о нем подробнее.
Масляный говорил о русском налетчике более охотно. По его словам, Мишка появился на иркутском преступном небосклоне менее года назад. Но ввалился шумно: ограбил на восемь тысяч кассу пивоваренного завода Половникова. После этого гулял неделю, щедро угощая всех подряд. Поступок так понравился людям, что с тех пор они налетчика любили и укрывали от полиции. Глухов стал популярной личностью и даже появлялся на улице средь бела дня. А сыщики узнавали об этом с запозданием…
Тут в разговор вступил Аулин и добавил кое-что о Мишке. По здешним меркам, тот был человек образованный: служил в военно-топографическом депо штаба округа в чине сверхсрочного унтер-офицера. Вел делопроизводство, чертил карты, собирался после отставки идти в землемеры. А вышел в налетчики. Глухов грабил лишь богатых, никого при этом пальцем не трогая. А добычу пропивал в компании обычных горожан. Говорили, что он устроил на свой счет хворую девочку в Солдатовскую больницу, помогал деньгами Знаменскому монастырю… Эдакий Робин Гуд иркутского пошиба! Ловить его у полиции не получалось — бандита укрывали всем миром.
Алексей Николаевич отпустил осведа и сказал оставшимся сыщикам:
— Я потому интересуюсь Мишкой Глуховым, что он может нам помочь унять кавказцев.
— Это каким манером? — удивился Франчук.
— А вот сами рассудите, Федор Степанович. Мишка — русский и вроде бы как с понятиями о совести.
— У бандита — и совесть? — с иронией переспросил надзиратель. — Ну-ну…
— Я к тому, что можно сыграть на противопоставлении: мы тут русские, а понаехали дикие ребята с кавказских гор и щиплют православных будь здоров.
— Грузины тоже православные, — возразил Аулин. — Но вообще задумка интересная. Национальные различия сильные. Хотите вбить клин?
— Хочу. А как так вышло, Бернард Яковлевич, что в Иркутске образовалось такое засилье кавказцев?
— Издавна повелось. Я сам этому удивился и посмотрел архивы. Первые горцы появились здесь аж в тысяча восемьсот двадцать третьем году. Прислали сразу сто пятьдесят пять человек за грабежи, убийства и воровство. Это были, как сказано в архиве, «грузины, армяне и прочие азиатцы». Сначала их помещали в Томскую и Тобольскую губернии, но ребята начали оттуда бежать. И их задвинули дальше на восток, к нам. С тысяча восемьсот шестьдесят восьмого года наместник Кавказа великий князь Михаил Николаевич приказал ссылать в Восточную Сибирь и чеченцев. В результате ссыльных или вышедших на поселение бывших каторжников из кавказцев накопилось в Иркутской губернии несколько тысяч. За все годы. Они осели, прикупили недвижимости, занялись торговлей. А в душе остались преступники. И вот результат.
— Что же полиция бездействует?
Коллежский регистратор хотел обидеться, но передумал.
— Сами знаете, какая между ними спайка. Если кого мы поймали на грабеже, то ему, конечно, тюрьма. Но не было еще случая, чтобы арестованный выдал сообщников. Вот вы ухватили на месте преступления беглого по фамилии Шукушвили. Того, кто помогал убивать дворника Малявкина. И что? Сказал он вам хоть одно лишнее слово?
— Нет, — признал питерец.
— И никто не скажет. Потому — у них за такое кишки выпускают. Это русский Ваня сдаст всех за полушку, а кутаисцы молчат.
— Вот я и предлагаю столкнуть их с нашими злодеями!
Франчук все так же недоверчиво произнес:
— А как мы это сделаем? Мишку Глухова надо сначала поймать. А когда поймаем, ему каторга светит. Вербовать и срок скостить за это? Другие враз догадаются. Да и по характеру судя, Мишка на доносчика не похож. Больно хитро вы, Алексей Николаевич, замыслили. Не выйдет так.
Начальник отделения поддержал своего надзирателя:
— Верно Федор Степаныч говорит. Мишка — умный. Догадается, что сначала мы уймем кавказцев, а потом возьмемся за него. И зачем помогать полиции?
Разговор на этом закончился.
До конца дня Лыков успел сходить на Соборную площадь, помолиться в кафедральном Казанском соборе. Храм был знаменит. Красивый, гармоничный, сложенный из местного камня, он вмещал пять тысяч человек. Четвертый в России среди провинциальных соборов! Особенно славился иконостас его главного престола, вырезанный из гагата. А к иконе Казанской Божией Матери у коллежского советника было особое отношение, после того как он не сумел отыскать образ, похищенный в Казани…
Вернувшись из храма, Лыков решил один важный вопрос. Они с Ядвигой Андреевной зашли на постоялый двор Ситникова на той же Шестой Солдатской. И там перекупили старшего дворника. Рослый, спокойный, с уверенными движениями парень, герой Японской войны, сначала ломался. Он знал о событиях по соседству и совать голову в петлю не хотел. Однако когда узнал цену — сорок целковых в месяц и питание, — заколебался. А услышав, что ему полагается еще и напарник за четвертной билет, сразу согласился.
— Я товарища возьму, он караульщиком в Тюрюминских торговых рядах. Можно?
— Бери кого хочешь, но спрос будет с тебя, — сказал Лыков. — Я распоряжусь, вам выдадут револьверы.
— А у меня есть, — шепотом признался парень.
— Тогда узаконим. Ну, по рукам?
К вечеру два новых дворника уже стояли на посту. Старшему была фамилия Иванов, младшему — Петров. Так вдова обзавелась сторожами. Алексею Николаевичу сделалось спокойнее.
