Глава 6
Лыков осваивается
Идея масштабной облавы была одобрена, и Аулину поручили ее подготовку. Дня через три полиция громко стукнет по столу кулаком. Лыков в ожидании облавы решил изучить архив полицейского управления: переписку, приказы полицмейстера, рапорты осведомителей. Он хотел лучше понять, насколько действительно опасен Иркутск. К коллежскому советнику прикрепили на время его командировки надзирателя сыскного отделения Франчука.
Уже на третий день пребывания в городе Алексей Николаевич угодил в заварушку. Он шел из полицейского управления к себе в номера, выбирая, где бы поужинать. Его заинтересовал ресторан «Модерн» в подвале гостиницы «Централь» на углу Большой и Амурской. Сыщик потоптался перед входом, но что-то его удержало. Он решил прогуляться по Большой улице пешком и найти заведение поскромнее. Вдруг на углу Шестой Солдатской питерец услышал громкий крик:
— Помогите! Убивают!
Кричала женщина средних лет, наполовину высунувшись из окна второго этажа. Дверь в дом была распахнута, изнутри слышался шум борьбы. Лыков хлопнул себя по боку и браунинга не обнаружил — тот остался в гостинице. Раззява… Не раздумывая, Алексей Николаевич ворвался в дом. Внизу было пусто, драка происходила выше. Сыщик взлетел по лестнице и увидел, как двое кавказцев режут русского, по виду — дворника. Его уже ранили в руку и в бок, но он продолжал отбиваться черенком лопаты. Дела храбреца были плохи: против двух финских ножей долго не устоишь. За спиной дворника продолжала голосить женщина.
Лыков не стал тратить время на окрики, а молча налетел на бандитов. Первый получил крепкую плюху и укатился к лестнице. Второй, всклокоченный, с бешеными глазами, тут же развернулся и атаковал сыщика. Вид у него был такой, что Алексей Николаевич не счел нужным церемониться. Увернувшись от выпада, он сверху приложил нападавшего в темя. В полную силу, так, чтобы навсегда… Налетчик, охнув, упал лицом вниз. А питерец уже сидел верхом на его сообщнике и выкручивал ему руку за спину.
Через секунду все было кончено. Женщина из двери ошарашенно наблюдала за происходящим. А ничего бабенка, подумал про себя коллежский советник.
— Идти можешь? — спросил он раненого. Тот вдруг икнул и осел на пол, из его бока обильно лилась кровь.
— Бегите на улицу и зовите полицию, живо! — приказал сыщик женщине. Та молча кивнула, проскочила мимо лежащих тел и кинулась вниз.
— И доктора хорошо бы найти! — крикнул ей вслед Лыков. Потом врезал пленному по уху так, что тот потерял сознание, и подошел к дворнику.
— Держись, я тебя перевяжу.
Он разодрал на себе сорочку, быстро затамповал мужику рану под сердцем и туго ее перевязал. Кровотечение сперва остановилось, но вскоре началось снова. Человек угасал на глазах.
— Эй! Не спи! — осторожно тронул его за плечо сыщик. — Айда вниз, не помирай!
Он взвалил раненого на плечо и направился к лестнице. По пути двинул пленному бандиту ботинком в лицо, чтобы подольше не вставал.
На углу уже стояла толпа зевак.
— Доктор есть? — спросил сыщик, укладывая раненого на лавку.
Ему никто не ответил. Тут прибежал, расталкивая народ, городовой в сопровождении женщины. Та сразу упала перед раненым на колени:
— Никифор! Что с тобой? Ты же мне жизнь спас…
Видя бардак, Алексей Николаевич начал распоряжаться. Он велел соседскому дворнику поймать извозчика и срочно отвезти Никифора в больницу. А городовому приказал:
— Пошли со мной наверх.
— А вы кто такой?
— Коллежский советник Лыков из Департамента полиции.
— Да? — недоверчиво ответил дядька. — А чего у вас с платьем?
— Раненого перевязывал. Давай живее! Там наверху двое налетчиков. Один навряд ли встанет, а второй вот-вот убежит, пока ты тут вопросы задаешь…
Полицейские поднялись наверх. За ними осторожно шла женщина — видимо, хозяйка дома. Городовой увидал нападавших и сообразил. Он потребовал полотенце и связал руки тому из бандитов, который шевелился. Потом осмотрел второго. Тот лежал лицом вниз без движения.
— Вона как…
— Живой?
— Да как сказать, ваше высокоблагородие… Не похож он на живого… Это Малявкин его так уделал? Никифор — парень храбрый.
Тут женщина впервые вступила в разговор:
— Нет, Синеоков, его неизвестный господин поборол. Еще бы секунда, и лежали бы мы с Никифором оба, исколотые.
Женщина всхлипнула, но удержалась от рыданий. Вместо этого она вдруг в пояс поклонилась сыщику:
— Спасибо вам, не знаю, как вас звать. И как благодарить, тоже не знаю.
Полицейский вытянулся перед Лыковым во фрунт:
— Городовой Второй части, бляха нумер сто пять, Синеоков. Какие будут распоряжения?
— Вызови пристава и сыскных, у двери поставь караул.
— Слушаюсь!
— Живого мы с Аулиным будем допрашивать. А покойника пусть везут на опознание.
— Будет исполнено, ваше высокоблагородие.
Городовой выбежал на улицу, и в комнате остались трое. Связанный кавказец щерился на сыщика, потом сказал с угрозой:
— Зря ты влез, барин. Теперь тебе кирдык.
Он говорил с сильным акцентом, и вид у бандита был жутковатый. Женщина замерла, прижав руки к груди:
— Ну вот, они от меня не отстанут. Господи Боже, что же это такое делается! Как мне дальше жить?
Лыков за волосы поднял кавказца с пола, подвел к хозяйке:
— Кирдык сейчас тебе, дураку, будет. Если не извинишься.
Он руками зажал бандиту нос и рот. Тот забился, но вырваться был не в силах. Через минуту кавказец стал хрипеть, посинел и обмяк. Алексей Николаевич разжал руки.
— Не слышу извинений, генацвале. Сдохнуть хочешь?
И опять перекрыл арестованному воздух. Отсчитал тридцать секунд.
— Ну? Я вас, крысенышей, столько уже задавил. Одним больше, одним меньше… Думаешь, с меня спросят, если ты сдохнешь? Спасибо скажут.
— Не надо, ваше благородие, я все понял, — прохрипел бандит.
Лыков хлопнул его по плечу, и тот упал перед женщиной на колени.
— Прошу простить, барыня… По глупости мы. Русский плохо знаем, да, больше хамить не буду, вай.
Коллежский советник тычком отправил пленника в угол и подошел к женщине.
— Меня зовут Алексей Николаевич Лыков, я чиновник особых поручений Департамента полиции. В Иркутск прибыл в командировку.
— Ядвига Андреевна Космозерская, купеческая вдова. Спасибо вам! Я…
Сыщик перебил ее, не желая слушать благодарности:
— Вы тут хозяйка?
— Да. Дом остался от мужа, он умер шесть лет назад. На первом этаже магазин лодзинского товара, им и содержу себя. Как вы думаете, Никифор выживет? Сильно его порезали? И за дворника был, и за приказчика, и даже за телохранителя. Без него как? Они ведь уже в третий раз нападают.
— В третий? Так обычно не бывает. Что их притягивает?
Вдова хотела ответить, но запнулась. Тут снизу полезли, и скоро вся комната оказалась заполнена людьми. Первыми явились Аулин с надзирателем Франчуком. Сразу за ними пришел крупный мужчина и доложил:
— Пристав Второй части прапорщик запаса армейской пехоты Пемошевский Владислав Иванович. С кем имею честь?
Лыков представился.
— Как вы здесь оказались, господин коллежский советник? И что, наконец, произошло?
Питерец начал было рассказывать все с самого начала. Но тут прибежал запыхавшийся Бойчевский:
— Погодите, погодите! Как все было? Говорят, дворника зарезали?
Полицмейстер глянул на арестованного и скрипнул зубами:
— Опять кутаисцы! А тот чего валяется?
— Да он покойник, — сообщил из-за плеча начальства Синеоков. — Знамо дело… екзитус морталес.
— Как покойник? Слов дрянных откуда-то нахватался… А крови нет. Это чья лужа, не его ведь?
— Так точно, ваше благородие, из раны дворника Никифора Малявкина натекло. Тяжелый он, навряд ли живой останется…
— А…
Тут Лыков сжато рассказал случившееся. Бойчевский нагнулся над убитым, долго его рассматривал, потом произнес:
— Не понимаю. Как вы его наповал-то? Каким предметом?
— Да кулаком, Василий Адрианович.
— Каким кулаком? Нашли время шутки шутить.
— Да вот этим.
Алексей Николаевич показал. Бойчевский скривился, будто укусил лимон:
— Нам для протокола надо, я серьезно спрашиваю.
— А я серьезно отвечаю.
— Да ведь это невозможно.
— Отчего же?
— Ну как отчего? — полицмейстер обернулся в растерянности. — Ведь вы такой же, как я или вот как он.
И ткнул пальцем в пристава:
— Пемошевский еще и поздоровее будет. Значительно. И то кулаком человека не убьет.
Лыкову начал надоедать этот бессмысленный разговор:
— Василий Адрианович, давайте уже к делу перейдем. Надо провести опознание обоих бандитов и допрос живого по горячим следам. Мы зря теряем время.
— Но я так и не понял! Что писать в протоколе? Алексей Николаевич, объясните ради бога. Нельзя угробить крепкого, в соку, человека, просто ударив его голой рукой в голову.
— Однажды в деревне я убил так бешеного быка, — нехотя пояснил питерец. — Голой рукой, потому как ничего другого не оставалось. Правда, то было двадцать лет назад, я был тогда моложе. Сейчас, боюсь, уже не убью. Только оглушу.
Аулин открыл было рот, но Лыков продолжил:
— Здесь тоже было не до разговоров. Конечно, хорошо бы взять обоих живыми. Но я оказался без оружия, влез в драку случайно, не готовился. Ну и… Когда тот детина полез на меня с ножом, тут уж сами понимаете. Что вышло, то вышло.
Полицейские замолчали. Убийство преступника при задержании никогда не приветствовалось. Теперь придется писать рапорты с объяснениями, ждать служебной проверки. Да еще командированный, в чужом городе, на третий день… То-то Курлов разъярится. Многое зависело теперь от позиции местных властей, от того, в каком виде они подадут неприятный инцидент в столицу.
Обстановку неожиданно разрядил начальник сыскного отделения. Он присел перед убитым налетчиком, осмотрел его и сказал, ни к кому не обращаясь:
— Ха! А ведь это сам Роман Гуруа. По нему петля давно плачет, по сволочи.
Бойчевский ахнул и тоже наклонился к покойнику:
— Точно он?
— Видите три ямки от угрей на шее? И левый мизинец кривой. Он!
Аулин обернулся к командированному:
— Ай да господин коллежский советник!
— Что за птица ваш Роман? — ободрился Лыков. Авось, если он прихлопнул патентованного злодея, местные обелят его перед Курловым.
Полицмейстер подскочил с другого бока и затараторил:
— Гуруа — бандит первый сорт, правая рука самого Биты Секания! Представляете, кого вы приложили? Он же у Биты есаулом состоит. А за убийство в прошлом году стражника в Нижнеудинске приговорен к смертной казни, но сбежал из тюрьмы. И вот подох от вашего кулака. Чего жалеть негодяя?!
— У Секания был есаулом? — впечатлился Алексей Николаевич. — Ну, другое дело…
Бита Секания был легендарным налетчиком, известным всей стране. В 1903 году он отбыл в Александровской каторжной тюрьме восьмилетний срок за грабеж с убийством и вышел на поселение. Когда началась война с японцами, записался добровольцем и храбро сражался на фронте. Секания заслужил за свои подвиги аж два «Георгия» и по Высочайшему повелению был восстановлен в правах. Начал вести мирную жизнь, занялся торговлей, поставлял из Грузии кахетинские вина. Усыпил бдительность полиции, у которой состоял под негласным надзором. И вновь взялся за преступный промысел. Согласно агентурным данным, Секания участвовал в ограблении артельщика Амурской железной дороги. Он же организовал нападение на приисковиков на реке Зея, где было похищено десять пудов шлихтового золота. Знаменитый бандит жил на нелегальном положении, разъезжал по всей Сибири и творил свои черные дела; полиции никак не удавалось его поймать.
— Тем более тщательно надо допросить пленного, — повеселел коллежский советник. — Вдруг выведет нас на Биту?
Иркутяне хмыкнули, но промолчали.
Через два часа Лыков закончил допрос кавказца и подытожил:
— Вы оказались правы. Смешно было ожидать, сам теперь вижу…
Пленный налетчик сообщил лишь свое имя. Он оказался беглым в розыске, наказание — десять лет каторжных работ — отбывал в Зерентуйской тюрьме. Звали бандита Автандилом Шукишвили, он проходил как участник по нескольким ограблениям. Иркутская губерния все еще находилась на военном положении, и за умышленное убийство здесь полагалась петля. К вечеру дворник Малявкин умер в больнице. Алексей Николаевич попробовал запугать налетчика, но не вышло. Парень был тертый и сразу сообщил, что смертельную рану дворнику нанес Гуруа. А он лишь стоял рядом… Свидетелей, чтобы подтвердить или опровергнуть это, не было. Купеческая вдова звала в окно на помощь и не видела момент удара. А может, и видела, но боялась подтвердить.
Полицейские разошлись по своим делам, договорившись встретиться на Луговой в девять пополудни. Лыков задал Аулину с Бойчевским давно назревший у него вопрос:
— Госпожа Космозерская сказала мне, что ее грабят уже в третий раз. Как это объяснить?
Иркутяне переглянулись, и полицмейстер ответил:
— Ну и что тут такого? Она женщина не бедная, муж оставил хороший капитал.
Аулин из угла поддакнул:
— Квартиру Шестерикова, владельца кирпичного завода в Рабочей слободе, четыре раза в прошлом году грабили. Это Иркутск.
Алексей Николаевич почувствовал недосказанность. Его коллеги что-то от него скрывали.
— Ну ладно. Иркутск так Иркутск. Бернард Яковлевич, скажите мне вот что. Я смотрел рапорты негласной агентуры…
Аулин напрягся.
— Создается впечатление, — продолжил питерец, — что они кем-то отцензурированы.
— То есть? — возмутился Бойчевский. — Вы что хотите сказать, господин коллежский советник?
— Я хочу сказать, Василий Адрианович, что очень большие разрывы в датах по этим рапортам. Агент Масляный дал всего три донесения за весь год. Агент Байкальский вообще одно-единственное.
— Он штучник, потому и единственное, — сразу стал оправдываться начальник отделения.
— Так переведите его в штучники. А то по платежной ведомости для сыскного кредита Байкальский проходит у вас как постоянный осведомитель. И получает двадцать рублей ежемесячно. Не много за одно донесение?
— Исправлю, ваше высокоблагородие, — охотно согласился Аулин.
Да, с такими ребятами правды не узнать, вздохнул про себя командированный. И продолжил расспросы:
— Значит, рапорты мне дали в полном объеме?
— Точно так.
— Я хочу пообщаться с агентами Масляным и Вороном. Они ближе других стоят к кавказцам.
Бернард Яковлевич и глазом не моргнул:
— Сделаем. Только не сразу. Ворон записался в кострожоги и убыл на ангарщину, появится в городе лишь к ноябрю. А Масляного хоть завтра заслушаете.
— Вызывайте на встречу.
Вечером питерец ужинал в буфете «Деко», когда к нему подошел официант:
— Вашество, там женщина дожидается, просит принять. Что ей ответить-то?
— Женщина?
— Ага. На углу живет, где нынче дворника зарезали.
— Ядвига Космозерская?
— Ага.
Сыщик наскоро закончил с ужином и вышел к стойке. Ему навстречу метнулась вдова:
— Господин Лыков, удостойте разговора, молю вас!
— Конечно, удостою, Ядвига Анжеевна. А меня зовите Алексеем Николаевичем. Вы ведь полька, я правильно отчество произнес?
Космозерская осеклась и посмотрела на него настороженно:
— Да, я польской крови. Имеете что-нибудь против нашей нации?
Лыков не стал рассказывать, что много лет назад его в Варшаве чуть не зарезала горячая паненка. Мстительница русским захватчикам с садистическими замашками… Он не любил вспоминать ту историю. Поэтому сыщик ответил:
— Нет, я хорошо отношусь к полякам. Воспитанные люди. А женщины самые красивые в империи. Хоть бы на вас поглядеть: сразу видна шляхетская порода.
Купчиха польщенно улыбнулась. Она действительно была интересна, несмотря на возраст. Сколько ей? Между тридцатью пятью и сорока, решил Лыков. Стройная, с чистой молодой кожей, одета со вкусом. Женщин обычно выдает шея. А у этой ни единой морщины…
— Так о чем вы хотели поговорить?
Ядвига Андреевна оглянулась — на них пялились все окружающие.
— Может, отойдем в другое место? — предложил сыщик.
— Да наплевать на них, — отрезала полька. — Я хочу вам предложить переехать на жительство ко мне. У меня есть пустая квартира о двух комнатах. Удобная, окна во двор. Кухарка готовит очень вкусно. Чего вам ютиться в номерах? Никакая гостиница не сравнится с домашним уютом. А уют я вам обеспечу.
Последняя фраза прозвучала особенно двусмысленно. Лыков поморщился и спросил:
— А как это будет выглядеть в глазах общества? Приезжий мужчина поселился у одинокой дамы…
— Повторюсь: наплевать на них на всех. Мне, Алексей Николаевич, защита нужна. Боюсь я, что они опять придут. Так что… спасите бедную вдову ради бога. Отблагодарю так, что останетесь довольны.
Сыщик растерялся. Конечно, нравственность в империи давно расшаталась. И женщина без мужа сама себе хозяйка, ей ни у кого разрешения спрашивать не надо. Однако так цинично предлагать себя в обмен на защиту… Алексея Николаевича покоробило, но не сильно. Уж очень привлекательна была полька. И потом, как откажешь даме, нуждающейся в помощи?
Космозерская внимательно следила за мимикой сыщика. Она торопливо добавила:
— И денег с вас ни копейки не возьму, хотя, кажется мне, вас деньги не интересуют, вы не из таких.
Эта незамысловатая лесть разрешила сомнения Лыкова. Он сказал:
— Я готов. Есть лишь одно возражение. Боюсь, вы меня переоцениваете. Если налетят снова, без полиции все равно не обойтись.
— Неужели? А я поглядела вчера, как мразь от ваших оплеух кувыркалась, и думаю иначе. Так мы договорились?
— Договорились. Сегодня, так и быть, я переночую здесь, а завтра поутру переберусь к вам. Готовьте комнату.
— Да она готова, — удивила сыщика полька. — Соберите чемодан и пошли. Кухарка Феоктиста приготовила битки с луковым соусом, пальчики оближешь.
В результате через полчаса Алексей Николаевич раскладывал вещи на новом месте. Комнаты его оказались чистыми, хорошо меблированными, как, впрочем, и весь дом. Во всей обстановке было что-то нерусское, слегка иностранное. Феоктиста, баба лет пятидесяти, зыркнула на нового жильца с едва заметной ухмылкой. Ну и пусть.
Устроившись, Лыков явился в гостиную пить вечерний чай. Ядвига Андреевна сама разливала, удалив прислугу. Обстановка была вполне интимной, однако сыщик решил не сдаваться без боя. И начал серьезный разговор:
— Скажите, почему бандиты раз за разом грабят ваш дом? Нет здесь какой-то подоплеки?
— Я сама думала над этим. Но какая может быть подоплека у бедной… у небогатой вдовы? Полагаю, их привлекала заведомая беззащитность моего жилища. После первого налета, когда у меня отняли личные драгоценности, что муж подарил, я наняла Никифора. Он бывший солдат, смелый человек. Второе нападение Никифор отбил, надавав кавказцам по шее. И вот чем все закончилось…
Ядвига Андреевна вдруг заплакала, утираясь салфеткой, а затем уткнулась гостю в плечо. Тот сидел несколько секунд, ничего не предпринимая.
— Страшно… очень страшно… Вы меня простите, я всего лишь одинокая женщина… Если вам кажется…
Космозерская запнулась. Алексей Николаевич отвел ее лицо, мокрое от слез, и поцеловал в губы.
К удивлению Лыкова, к ним пришли той же ночью. Когда в дверь забарабанили, вдова побледнела:
— Неужели опять они? Когда же это кончится?!
Лыков накинул халат, взвел браунинг, сунул его в карман и спустился вниз. Дверь тряслась от сильных толчков.
— Открой, стерва, а то с косяком вынесем!
Алексей Николаевич отодвинул засов и распахнул дверь. Туда полез крепкий детина в армяке, но натолкнулся на Лыкова. Отступил на шаг, крякнул. За его спиной стояли полукругом еще трое.
— Ну? — дерзко ухмыльнулся незваный гость.
— Еще раз так «нукнешь», башку оторву, — спокойно ответил сыщик. — Чего надо?
— Ядвигу позови.
— Иди к чертям.
— Ах лешман!
Детина сунулся в проем. Алексей Николаевич приложился, не сдерживаясь. Парень вылетел наружу, словно им зарядили пушку. Остальные сбились в кучу и озадаченно смотрели. Сыщик вынул браунинг.
— А как начну сейчас шмалять… Кто не спрятался, я не виноват.
— Эй, эй! Погоди! — крикнул курчавый мужик в дорогом казакине. — Не стреляй, разговор есть. Ты ведь новый, делов не знаешь?
— Каких делов?
— А таких!
Мужик властно цыкнул на своих товарищей — замри! — и продолжил:
— Напрасно ты, фраер, сюда влез. Тут бессовестно поступили, не по-людски. Мы за своим пришли. Скажи ей, пусть по-хорошему вернет, мы ведь не отступим.
— Да что вернет-то?
— Совсем Ядвига тебя втемную пользует? Хе-хе… Тогда слушай. Ломбард мы взяли. Давно, три года назад. А наводчик, жидовская рожа, нас кинул. Слам принял, обещал расплатиться и ничего не дал.
— Таких историй миллион, дядя. При чем тут Космозерская? Это ее муж вас нагрел?
— Нет, тут другой мошенничал, ювелир Рафильзон. Тот самый. Понял теперь?
Лыков по-прежнему стоял в проходе с пистолетом в руке, готовый в любую секунду выстрелить. Налетчик видел это и не решался напасть.
— Никакого Рафильзона не знаю. Давай от Адама и Евы, пока я не заскучал.
— Э, да ты еще и не местный… Ладно, пускай будет от Адама. Ломбард сломали, добычи взяли на сорок тыщ. Но вещами: часы, портсигары, брошки всякие. Рафильзон, слышь, знатный блатер-каин, он сам тот налет задумал. Обещал слам в деньги обернуть. Да не сделал!
— И что? При чем тут Ядвига?
— Ядвига твоя в лучших подругах у Рафильзонихи была. Оттуда и след. Ювелира мы казнили, чтоб не жульничал. Полагали, вдова его одумается и деньги вернет. А та еще жаднее мужа оказалась. Ничего не отдала, стерва. Тогда мы и ее удавили. Неужто ничего про то не слыхал? Вся Сибирь знает!
— Продолжай. Выходит, вы прикончили и наводчика, и его жену, а денег не получили?
— Точно так, — кивнул налетчик и сделал полшага к Лыкову. Тот навел ему браунинг в лоб:
— Стань на место.
Курчавый подчинился и продолжил:
— Что за люди? Им жизнь оказалась дороже сорги. Теперь скажу, при чем тут твоя баба. Учти, кстати, ты не первый, кого она дурит. Одного, казачьего офицера, мы отвадили. Объяснили, что к чему, он и ноги в руки. Второго пришлось вчера на тот свет услать. А все потому, что деньги наши покойная Рафильзониха Ядвиге вручила. Вместо того чтобы нам, кто дело делал. Вот!
— Что «вот»? Хочешь, чтобы я съел твою сказку? Что банда лихих налетчиков три года свою добычу вернуть не может? Вы кто после этого?
— Мы-то ребята правильные, живем по воровскому закону. Все указывает, что Ядвига унаследовала наши сорок тыщ. Больше некому. Скажи ей, пусть вернет. Иначе аминь.
Коллежский советник опять поднял браунинг:
— Ну-ка пошли вон! Я полицейский полковник.
— Да нам хоть генерал! Придут пятнадцать сердитых мужиков, ты что с ними сделаешь?
— Считаю до трех. Три!
Сыщик выстрелил в воздух. Налетчики подхватили своего товарища, так и не оправившегося от лыковской оплеухи, и удалились с руганью. На прощание курчавый сказал с угрозой:
— Ну, баран, сам напросился. Теперь жди…
Постоялец запер дверь и поднялся наверх. Там стояла вдова, белая от страха.
— Рассказывай, как все было. Во что ты меня впутала?
— Это все ложь! Или какое-то страшное, безумное заблуждение. Мы действительно дружили с Марией Абрамовной Рафильзон… при ее жизни. Я не знаю, что произошло на самом деле. Ее супруг Рафаил Григорьевич держал ювелирный магазин на Харлампиевской улице. Он был честнейший человек.
— А твои гости говорят, что блатер-каин, то есть скупщик краденого. А еще наводчик.
— Это невозможно, я не могу такое представить, — убежденно ответила вдова. — Сколько лжи в людях… Почему ты веришь бандиту и не веришь мне?
— Ядвига, я тебя совсем не знаю.
— А тех, кто сейчас приходил, знаешь? То-то.
— Что же случилось с твоими друзьями?
Космозерская в отчаянии замотала головой:
— Рафильзон мне никакой не друг был! Только Мария Абрамовна. А его зарубили топором в тысяча девятьсот шестом году. На улице, у всех на виду. За что, я понятия не имею, ей-богу. А через месяц пришли в дом и удушили его несчастную жену.
— Убийц нашли?
— Кто знает? Ты спроси в полиции, тебе скажут правду. Повесили двоих, сказали, что за Марию Абрамовну. А так ли это на самом деле?
— Почему теперь бандиты ходят к тебе по два раза на дню?
Ядвига Андреевна схватила сыщика за руку, провела в гостиную и поставила перед иконой.
— Вот, смотри. Клянусь Всевеликим Богом, что понятия не имею. Святой истинный крест!
— А ты не католичка? — засомневался Лыков. История с ограблением ломбарда и последующими смертями нравилась ему все меньше и меньше. Не хватало командированному ввязаться в разборки между здешними бандитами. Ведь если ночные визитеры правы, его хозяйка — воровка. А он — дурак, которого хитрая баба использует.
— Нет! — вскрикнула полька и зарыдала во весь голос. — Мы венчались, и я приняла православие… Искренне приняла! А теперь… Это ложь, навет, жуткое недоразумение. Но если ты не веришь мне или боишься — уходи. Пусть меня зарежут за чужие грехи.
Сыщику стало не по себе. Что, если вдова говорит правду? Уголовные очень подозрительны. Иногда в их не шибко ученых головах выстраиваются такие заключения, что хоть смейся. Но эти фантазии потом кончаются кровью, и тут уже не до смеха. Неужели можно бросить сейчас эту женщину? Нет, сначала надо разобраться.
— Хорошо. Я буду смотреть дело и говорить с полицией.
— А пока?..
— Пока смотрю, живу здесь. И в обиду тебя не дам.
— Слава богу!
— Но учти, Ядвига. Если выяснится, что ты меня обманула, то сядешь в тюрьму за соучастие в ограблении ломбарда.
— А вот это мне никогда не грозит, потому как я не виновата, — наконец-то улыбнулась полька. — Ну, пойдем ко мне, мой храбрый рыцарь.
Однако сыщик уклонился и досыпал ночь у себя в кровати. Браунинг лежал под подушкой.
