Глава 21
Разгром

До утра сыщики успели побывать в номерах «Эльдорадо». Когда жандармы проникли на этаж, Азвестопуло постучал в дверь:

— Это я, Серега. Откройте.

Ему отворили — и через минуту все пятеро боевиков лежали на полу в ряд.

— Где другие? Говори, не то заколочу до смерти! — кричал на них Лыков. Однако никто из кавказцев не испугался и явки не выдал. Оставалось надеяться, что их обнаружат другие арестные команды.

Доклады от этих команд коллежский советник получал, уже стоя у сходни парового катера «Орел». Тот стоял выше рыбной пристани и принимал на борт десант. Сначала спрятались в трюм пятьдесят солдат из разведывательной команды 28-го Восточно-Сибирского стрелкового полка. За ними поднялись три человека из сыскного отделения, включая Аулина. Следом погрузились девять жандармских унтер-офицеров, которыми командовал Самохвалов. Особняком устроились связисты — отделение Второй Восточно-Сибирской роты искрового телеграфа с полевым аппаратом системы «Маркони». Капитан катера ждал только начальника экспедиции — Лыкова. Того задерживали рапортами чины городской полиции. Наконец выяснилось, что из дружины Иосишвили удалось накрыть еще четверых боевиков. Они прятались в Пшеничной пади, на кирпичном заводе Арона Рова. Когда полиция пошла на штурм, кавказцы сдались без боя. Других поймать не сумели. На свободе оставались девять бандитов из числа тех, кто обучался стрельбе в Илимске.

Облавы в притонах дали чуть не сотню задержанных. Среди них уже опознали нескольких опасных преступников, включая беглых каторжников. Остальных предстояло идентифицировать.

Поняв главное и отмахнувшись от мелочей, коллежский и титулярный советники поднялись на борт. Катер ухнул и отчалил. В Братский острог еще днем полетела телеграмма: обеспечить проход корабля, который везет офицеров-топографов в Енисейскую губернию.

Началось плавание. Люди сгрудились в тесном трюме катера. Лыков, Азвестопуло, Самохвалов, Аулин и командир разведчиков штабс-капитан Чегодаев старались держаться на палубе, но дым из трубы загнал их внутрь. Они заняли каюту командующего. Алексей Николаевич обнаружил под кроватью ящик пива и бесцеремонно вытащил его наружу. Иркутяне сначала стеснялись, но когда увидели, как питерцы истребляют запасы генерала от инфантерии, присоединились. К Братскому Острогу пиво закончилось. Лыков приказал остановить пароход. Вдвоем с Чегодаевым они сбегали в лавку и притащили полведра водки и три дюжины венского. Алексей Николаевич пояснил:

— Это для конспирации. Общеизвестно, как лопают военные топографы. Если бы мы не запаслись выпивкой, противник заподозрил бы подвох.

Все, начиная с Лыкова, немного нервничали, и алкогольные напитки шли хорошо.

Плавание продолжилось без приключений. К вечеру «Орел» достиг того места, где Илим впадает в Ангару. Капитан предложил встать на ночевку: плыть в темноте по узкой таежной реке было небезопасно. Коллежский советник согласился. Кораблик причалил к песчаному берегу. Обитатели трюма с удовольствием размяли затекшие члены. Жечь костры Лыков запретил. Начальству сготовили горячую пищу на камбузе, а нижние чины довольствовались чаем с булками. Едва начало светать, экспедиция снова двинулась в путь. «Орлу» повезло: только что прошли дожди, уровень воды в Илиме поднялся, и катер двигался без остановок. На реке не встретилось ни паузка, ни завалящей лодки. Из-за встречного течения экспедиция прибыла в городок лишь около трех часов пополудни. Горсть домов раскинулась на правом берегу, чуть меньше — на левом. По улицам ходили гуси и обыватели. И те, и другие с удивлением глядели на редкое и неожиданное зрелище.

Только сходня полетела на берег, как по ней стали сбегать ловкие подтянутые разведчики. Азвестопуло заранее раздал отделенным листки с обозначением домов. Пять групп, не мешкая, приступили к арестам. Стрелков усилили жандармы с сыщиками. Лыков лично возглавил три отделения, которые очищали Суворкино. Азвестопуло взял себе Протасовку. Самохвалов захватывал паспортный стол и караван-сарай. Аулин прижал урядника с городовым старостой. Чегодаев с фельдфебелем стояли посреди базарной площади и наблюдали. Связисты остались на катере и настраивали свой диковинный аппарат.

Ошарашенные номеранты оказались не готовы к нападению. Одни гуляли по выпасам, другие пили пиво в лавочке, человек двадцать сидели в синематографе. Все они попались сразу и не оказали сопротивления. В караван-сарае случилась короткая сшибка. Татары успели запереться и пустили в окна несколько зарядов. Ротмистр тут же скомандовал:

— С колена… пачку… беглый… огонь!

Стрелки выпустили по обойме, и уцелевшие сдались. Трое туземцев были убиты наповал, пятеро получили ранения.

Второй инцидент произошел на заимке Суворкино. Два постояльца увидели солдат и бросились в тайгу. Чегодаев заметил это раньше коллежского советника и приказал своему фельдфебелю:

— Сними их.

Тот вскинул винтовку, прицелился и двумя выстрелами положил обоих. Потом оказалось, что это были Блонский и Леймер, поляки из банды «Червоный Круль», сбежавшие из Минусинска.

Увидев мгновенную расправу, другие постояльцы Суворкина подняли руки. Шесть охранников притона первыми подали пример.

В третий раз пришлось применить оружие в Протасовке, в доме, где проживали пятеро дашнаков. Один из них выстрелил из револьвера в жандармского унтер-офицера. Солдаты рассердились и закололи всех штыками.

Уже через час Лыков в избе городового старосты подводил итоги. Арестная команда отделалась незначительными потерями. Были легко ранены два стрелка и жандармский унтер. Их перевязали и посадили на корабль; жизни людей ничего не угрожало.

Обитатели санатории понесли более значительные потери. Десять из них были убиты, еще двое умерли к вечеру от ран. В плен попали пятьдесят восемь человек. Лыков присоединил к арестованным всю правящую головку Илимска, включая станового пристава Амеросова.

Несколько самых бойких постояльцев все же успели скрыться в тайге. Но коллежский советник предусмотрел это. Для того он и прихватил искровой телеграф! Азбукой Морзе сообщение о беглецах полетело в Иркутск. По условиям местности ребята могли уйти лишь в Киренск или Братский острог. И там, и там уже стояли кордоны. Иркутск обычным телеграфом известит их, и беглецам хана.

В целом операция по уничтожению притона прошла успешно. Переночевав, каратели поутру двинулись на Братский. Пришлось реквизировать всех лошадей в округе. Беглых связали попарно и усадили на возы. Разведывательная команда охраняла пленников. Питерцы с Чегодаевым ехали в тарантасе во главе колонны. Самохвалов с иркутскими сыщиками остались довершать разгром: делать повальный обыск, сочинять протоколы, реквизировать вещественные доказательства.

Лыков с Азвестопуло вернулись в Иркутск победителями. Их принял генерал-губернатор и с любопытством расспросил «демона» о его внедрении в банду. Алексей Николаевич телеграфировал в Петербург Курлову с Зотовым и сообщил предварительные результаты. Дело было сделано: номера для беглых уничтожены, их содержатели и постояльцы арестованы. Попалось много опасных преступников, объявленных в розыск. Захвачены паспортный стол, бухгалтерия и архив, что позволяло выявить сообщников предприятия.

В Иркутске продолжались облавы. В гостинице «Марсель», известном притоне, взяли Африканта Силина, побег которого и вызвал командировку Лыкова в Сибирь. А в чаевой Кабахидзе сыщики обнаружили бывшего письмоводителя из Туруханска Мелентия Непогодьева. Заперли даже самого Ононашвили, хотя Алексей Николаевич был против этого. Однако генерал-губернатор настоял.

Лыков лично пришел арестовывать главаря кавказцев. С ним были Азвестопуло, Аулин и надзиратель Франчук. Нико узнал Сергея и презрительно скривился. Тот взял грозного хозяина за шкирку и пинком выкинул в соседнюю комнату. Сыщики начали обыск. Лыков открыл бюро, вытащил оттуда толстую пачку банкнот и принялся раскладывать их на три кучки. В каждой выходило по нескольку сотен. Иркутяне с недоумением наблюдали. Разделив деньги, коллежский советник вручил их каждому из сыщиков со словами:

— Это вам премия от Николая Соломоныча.

— А он того… прокурору жалобу подаст… — робко сказал Франчук, не принимая купюр.

— Вот я ему подам!

Бернарда Яковлевича смущало другое:

— А вы себя обошли.

— У него лесное имение в Костромской губернии, ему не требуется, — пояснил Азвестопуло, деловито засовывая свою долю в портмоне.

— Тогда того…

Через неделю «ночного губернатора» отпустили на волю. Улик против него, как и ожидал Лыков, не нашлось. Но удар нанесли чувствительный. Грабительская организация сибирских кавказцев объединила множество беглых. Десятки их вновь угодили на нары. Тюремный замок, и без того всегда переполненный, теперь трещал по швам.

Ситуацией воспользовался Володька Чалдон. За один вечер его банда ограбила три заведения, принадлежащие Ононашвили через подставных лиц. В биллиардной на Соломатовской знаменским громилам пытались помешать. В результате двух грузин зарезали. Добыча Чалдона составила лишь несколько тысяч рублей — несопоставимо с тем, на сколько его обокрал «иван иваныч». Но маз хотя бы отомстил.

Несколько дней питерцы занимались многочисленными и хлопотными делами, с трудом выкраивая четыре часа на сон. Затем к ним пришел ротмистр Самохвалов.

— Александр Ильич, вы вернулись? — бодро приветствовал его коллежский советник.

— Еще вчера.

— А что в Илимске?

— Выжженная пустыня, как и просил генерал-губернатор.

— Очень хорошо.

Жандарм помялся, потом сообщил:

— Знаете новость? Полиция нашла труп Гоги Иосишвили. Лежал в Ангаре на перекате, напротив Жилкина.

— Да? И кто его? — спросил Лыков без особого интереса.

— Ведется дознание. Представляете, кувалдой вбили нос в череп.

— Собаке — собачья смерть.

— А вы, Алексей Николаевич, помнится, хотели его арестовывать в ту ночь? Вместе с помощником.

— Искали, да не нашли. Времени было в обрез: катер стоял под парами и ждал нас. Мы и плюнули.

— Ну ладно…

Ротмистр ушел, а следом явился Аулин.

— Алексей Николаевич, мне телефонировали из окружного госпиталя. Они ищут вас.

У сыщика сжалось сердце:

— Что случилось?

— Зарезан какой-то артельщик. Говорят, его поместили в госпиталь по вашей просьбе.

Лыков сидел, как пришибленный. Потом поднялся, посмотрел на коллежского регистратора и сказал:

— Поехали туда.

— Сейчас не могу, я…

— Поехали туда, — жестко приказал питерец. — Немедленно.

Пока они добирались на другой конец города, командированный молчал. Уже когда переезжали по мосту Ушаковку, он признался:

— Это мой освед Саблин. Именно Иван Богданович рассказал про Илимск.

— Ваш освед? Откуда он взялся?

— Старый-старый знакомый. Я знал его по Забайкалью в тысяча восемьсот восемьдесят третьем году.

— Мне тогда было десять годов.

Алексей Николаевич вздохнул:

— У Ивана Богдановича жена больная. Можно сказать, что помирает. Как ей сообщить? Добить несчастную женщину?

Они нашли тело артельщика в анатомическом покое. Тот лежал скорбный, с суровым, еще более постаревшим лицом, словно хотел сказать сыщику: вот ты меня и погубил…

— Как его?

— Ножом три раза в спину, — ответил прозектор.

— Где?

— А в той комнате, что начальник госпиталя выделил.

— У вас прямо здесь людей режут? — вспыхнул коллежский советник. — А куда охрана смотрит?

— Так ведь клиника, все окрестное население идет на прием. Сотни людей в день. Как караулу уследить?

— Он выходил за пределы госпиталя?

Прозектор увидел несчастные глаза сыщика и вызвал медицинскую сестру, ухаживающую за Авдотьей. Та пояснила:

— Да, Иван Богданыч вчера ходил в Медведниковский банк. Купоны гасил.

— Какие купоны?

— С облигаций. Подошел срок, он и погасил.

— Вот дурень! — сорвался Лыков. — Из-за купона глупого себя под нож подвел. Я же велел ему не соваться в город!

Остальные молча смотрели на питерца.

— Ах, дурень… Они его увидели, выследили и убили.

Лыков с трудом взял себя в руки и спросил:

— Сестра, а что супруга Ивана Богдановича? Она уже знает?

— Да, ей сказали.

— Сказали…

Сыщик отпустил всех. Только велел Аулину взять это дознание под свой личный контроль. Потом постоял на дворе, поглядел в сентябрьское иркутское небо. Хотелось выпить, а к Авдотье идти очень не хотелось. Но выбора не было.

Подсознательно желая оттянуть разговор, сыщик сначала зашел к лечащему доктору.

— Сколько протянет больная Саблина? — спросил он.

— Полубщикова? — поправил его доктор. — Много, если месяц.

— И надежд никаких?

— Медицина еще не умеет лечить рак.

Наконец Лыков решился. Войдя в палату, он сел в ногах у женщины и спросил:

— Авдотья, узнаешь меня? Я — Лыков.

Больная посмотрела на гостя безразлично.

— Помнишь? Восемьдесят третий год. Ты просила меня не искать твоего Ивана. Он, мол, не содействовал бухгалтеру стрелять мне в спину. Я пожалел Саблина, поверил тебе. И не искал.

Он помолчал, но молчала и Авдотья.

— А теперь вот что вышло…

Лыков вздохнул и опять попытался объясниться:

— Иван Богданович желал вернуться в свою деревню. Я обещал помочь, снять все обвинения. Да, выходит так, что я твоего мужа втянул. Но он сам хотел уехать отсюда. От этих диких кавказцев, от негодяя Ононашвили. То была его плата за обратный билет. Он согласился.

На этих словах из глаз Авдотьи потекли слезы, но она по-прежнему молчала. Коллежский советник встал и пошел к двери. С порога сказал:

— Тебя будут держать здесь до последнего. Меньше месяца осталось, потерпи. Там вы с Иваном снова будете вместе.

Из палаты коллежский советник направился в комнату, ставшую последним прибежищем Ивана Богдановича. Обыскал ее и нашел в двойном дне старого чемодана пятнадцать с лишним тысяч рублей. Куда теперь девать эти деньги? Сыщик подумал и принял решение. Две сотни он вручил сестре-сиделке и попросил скрасить на них оставшиеся Авдотье дни. А остальную сумму положил в карман и поехал по городу. Сначала Лыков посетил городскую Медведниковскую больницу для хроников на Кайской горе. Затем Ивано-Матренинскую детскую больницу на углу Казачьей и Первой Иерусалимской. А закончил на Луговой, в Доме призрения бедных имени Сибирякова. Везде сыщик оставил по пять тысяч. Сказав, что эти средства дарит человек, пожелавший остаться неизвестным…