Глава 22
Последние приключения

Лыков сказал Аулину:

— Хочу знать, кто зарезал моего осведа.

— Зачем? Человека не вернешь.

— Бернард Яковлевич, помогите. Я скоро уеду. Напоследок окажите содействие.

Начальник сыскного отделения крякнул:

— Их столько в городе, кто может ударить человека ножом в спину! Как угадать?

— Гадать как раз не надо. Мне нужен настоящий виновный.

— Я думал внедрить в кавказскую арестантскую среду своего слухача, — осторожно начал коллежский регистратор. — Их там сейчас много, сидят друг у друга на головах. Нового человека не заметят.

— Ну-ка поподробнее.

— А вот, — Бернард Яковлевич выложил на стол папку. — Из Читы к нам пересылают. Он, конечно, дрянь. Но может оказаться полезным.

Лыков взял документы и стал их читать.

Читинское полицейское управление просило поместить в Иркутском тюремном замке срочного арестанта Сергея Печенева. Он получил два года временно-заводских работ за покушение на кражу. Отбывал срок в Читинской тюрьме, где выдал подготовку арестантов к побегу. Спасая доносчика от мести, администрация перевела его в Нерчинскую тюрьму. Там доброволец снова отличился. Он сообщил, что готовится заговор с целью отравить морфием дежурного надзирателя, а затем перебить охрану. Для нападения группа арестантов уже приготовила два револьвера. Печенев во время обыска прошел по корпусу со смотрителем и указал тайник, в котором хранилось оружие.

Ценного осведа перебросили в Сретенскую цинтовку. Он вошел в доверие к сокамерникам и узнал, что трое его соседей сидят под чужими именами. За пустяковую кражу, и скоро будет суд, который выпишет им небольшие сроки. А на самом деле они сбросили в шахту урядника на прииске «Трудный», и по ним плачет виселица.

После такого Печенев не мог сидеть ни в одной тюрьме Забайкалья: арестанты приговорили его к смерти. Он парился в лягавой камере и боялся даже выносить в коридор свою парашу. И читинцы попросили иркутян, чтобы остаток срока слухач досидел у них.

— Отлично, — поддержал мысль коллеги Алексей Николаевич. — Терять ему уже нечего, пусть работает на нас. У парня, видать, талант залезать в душу. Я встречал таких.

— Я тоже, — брезгливо сообщил Аулин. — Но полезные, сукины дети. Заставлю его разузнать о боевиках Нико Ононашвили. Заодно вдруг кто-то проговорится насчет убийства вашего Саблина. В тюрьме всегда все знают.

Печенева посадили в пятнадцатую камеру острога, туда, где сидели подследственные кавказцы. Они приняли новичка настороженно. Однако через три дня молодого вора уже держали за своего. Бандиты разговаривали между собой по-грузински, полагая, что русские их не поймут. Но Печенев вырос в Поти, учился в тифлисской начальной школе. Он многое забыл и большую часть бесед не разбирал. Но освед запоминал некоторые фразы, казавшиеся ему важными. Потом приходил в допросную и записывал их по памяти. Бывший пристав Четвертой части Гургенидзе по просьбе Аулина переводил эти каракули. В большинстве случаев подслушанное оказывалось ерундой. Но несколько важных фактов полиции таким образом удалось узнать.

В частности, бандит Дадиани сказал своим товарищам, что Нико ведет собственное дознание. Он хочет знать, кто его предал. И как фараоны разведали илимский притон. Роль артельщика Полубщикова выяснилась быстро: Гоги Иосишвили ушел ночью к нему на квартиру и пропал. С ним был провокатор Серега Сапер. Потом Гоги нашли мертвым. А Серега участвовал в разгроме Илимска вместе с жандармами. Нико дал команду, и артельщика зарезали. Для этого специально выписали из Селенгинска блатного на мокру по кличке Фикса. Тот жил в городе, а люди Ононашвили повсюду искали изменника. Уже решили, что он сбежал, и Фиксе даже выправили обратный билет. Но вдруг встретили артельщика возле банка, проследили за ним, а потом блатной выполнил заказ…

В другом разговоре тот же Дадиани обмолвился, что Нико велел казнить какого-то Лыкова. Тот приехал из России и сильно мешал «иван иванычу» вести дела. В разгроме Илимска Лыков принял главное участие. За голову приезжего назначена награда в восемь тысяч рублей — огромные для Иркутска деньги. И уже нашлись желающие их заработать.

Аулин получил эти сведения поздно ночью и не стал сообщать их командированному, отложил на утро. Потом оказалось, что эта задержка едва не стоила Лыкову жизни.

Ни свет ни заря курьер принес питерцу визитную карточку и сказал, что ее хозяйка просит зайти к ней. Желательно как можно быстрее. Алексей Николаевич глянул на карту. Знакомая визитка, Елены Валерьевны Тальянской, Спасо-Лютеранская улица, собственный дом.

Сыщик обрадовался просьбе и сразу дал ей объяснение. Не иначе, Космозерская хочет помириться! Узнала, что командированный завершает свои дела и скоро уедет. Как-никак некоторое время мужчина и женщина были близки. И вдова желает расстаться без обид. А подругу выбрала в качестве посредника примирения.

Лыков и сам в последнее время начал думать о Ядвиге Андреевне. Шикарная полька, темпераментная. А какая ухоженная! И в столице таких поискать. Коллежский советник не прочь был восстановить отношения. И пожить последние дни перед отъездом в доме на Шестой Солдатской. Самому делать первый шаг не хотелось, а тут такое дело. И он, надушившись одеколоном, отправился по указанному адресу.

Перед гостиницей удачно стоял свободный извозчик. Но Алексей Николаевич решил пройтись пешком. Путь был неблизкий, однако ему казалось неприличным оказаться у Тальянской столь рано. Вдруг еще подумает, что он бросил все и прибежал на радостях…

Извозчик очень хотел заполучить седока и ехал следом до пересечения Большой и Амурской. Сыщик же продолжал идти своим ходом. Через Харлампиевскую он свернул на Луговую, как вдруг увидел перед собой двух грузин. Они стояли поперек тротуара и недобро щерились на питерца. Тот мигом развернулся, чтобы бежать, и опешил: позади полукругом расположились еще трое. Засада! И где — на Луговой, в шаге от городского полицейского управления.

Времени на раздумья не было. Алексей Николаевич метнулся в ближайший подъезд, оттолкнул дворника и закрыл дверь на засов.

— Я из полиции! Там кавказцы, они хотят меня убить. Дуй через другой ход и зови городового. Живо!

С улицы послышались крепкие удары — бандиты ломали дверь. Лыков вынул браунинг и дважды пальнул на звук. Ни в кого, судя по всему, не попал и только раззадорил противников. А запасной обоймы-то и нет, вспомнил коллежский советник. Плохо дело…

Он бегом поднялся на второй этаж, распахнул окно. Пять крепких ребят увлеченно вышибали дверь. Та трещала и готова была поддаться. Что делать? И Лыков решился.

— Русские люди! — заорал он во весь голос. — Черкесы жизни меня лишают! Православные, выручай! Что же это делается: в русском городе русскому человеку спуску не дают!

Сначала прохожие на крики сыщика не обратили особого внимания. Двое или трое задрали головы, посмотрели затем на абреков и лишь ускорили шаг. Но вскоре подошла кучка человек в десять, по виду рабочие. Эти остановились и начали наблюдать за тем, что происходит.

Лыков приободрился и заголосил еще громче:

— Ребята! Бей черкесов! Много они русской крови пролили, нешто будете потакать? А я, как освободите, ведро водки выставлю. Спасите меня, православные!

Кавказцы злобно зашипели и вынули кинжалы. Один шагнул к толпе и пригрозил:

— Кто двинется, кишки выпущу.

Но толпа становилась все гуще, и люди в ней делались все смелее. Какой-то рослый цеховик обратился к своим:

— Ребята, как так? У нас на глазах одноверца жизни лишают, а мы буркалы пялим? А ну подмогнем!

И тут же зазвездил туземцу с кинжалом в ухо. Тот рухнул на тротуар, а толпа, воодушевившись, бросилась на остальных абреков. Те пытались отбиться, но куда там. Мужики сомкнули круг и принялись месить «черкесов» руками и ногами. Со стороны полицейского управления послышались свистки и прибежали городовые — им тоже досталось! Под шумок Алексей Николаевич выбрался во двор, боком-боком шмыгнул в калитку и быстро зашагал прочь.

Он явился на Спасо-Лютеранскую улицу и велел разбудить хозяйку. Вышла удивленная Елена Валерьевна, в кокетливом пеньюаре и заспанная.

— Алексей Николаевич? Что случилось? И почему в такую рань?

— А вот, — гость протянул хозяйке клочок картона.

— Моя визитная карта? Откуда она у вас? Ах, я же вам давала тогда, в «Деко».

— Это другая. Курьер принес утром. И сообщил, будто бы вы меня ждете. Срочно.

Он рассказал Тальянской, что с ним произошло четверть часа назад. Женщина только ахала. Разумеется, никаких встреч Лыкову она не назначала. И как в руках у бандитов оказалась ее визитка, не знала.

Прощаясь, Алексей Николаевич спросил:

— А что Ядвига Андреевна? Я на днях покидаю Иркутск, передайте ей поклон от меня.

— Передам, когда увижу, — ответила Тальянская. — Ядвига уехала на воды в Пятигорск с новым кавалером, еще неделю назад.

— Ну-ну… — пробормотал обескураженный сыщик и ушел.

Полиция пыталась дознать нападение на полицейского чиновника из Петербурга, но не преуспела. Очевидно, что ваньку, дожидавшегося у «Деко», подослали бандиты. Тот должен был взять пассажира и привезти его прямо к кинжальщикам. Лыков, пойдя пешком, спас себе жизнь.

В очередной раз коллежский советник сказал себе: не связывайся с польками!

Еще он вынужден был признать, что отомстить убийце Саблина не получится. Улик против Фиксы нет, бандит укатил в Селенгинск и останется безнаказанным.

Удивительно, но на Азвестопуло никто нападать не собирался. Сергей свободно ходил по улицам, участвовал в допросах и очных ставках, а по вечерам понтировал в ресторане «Модерн». Причем всегда оказывался в плюсе, так, что даже скопил к отъезду пятьсот рублей! Еще по секрету титулярный советник показал шефу золотой самородок, который он спер из Илимска, когда обыскивал караван-сарай. Кусок высокопробного золота чуть не в полфунта весом отливал на свету… Все же у лыковского помощника была очевидная коммерческая жилка. Такой, если вылетит со службы престолотечеству, не пропадет.

Алексей Николаевич похоронил Саблина на Знаменской горе, в ограде Борисоглебского кладбища, в хорошем месте, рядом с часовней. Еще он сходил в окружной госпиталь и попросил начальника не оставлять уходом Авдотью до последнего ее вздоха. А когда преставится, положить рядом с супругом.

Сыщики выбрали время и съездили на Байкал. Полдня они гуляли по берегу, любовались Саянами на той стороне, пили из горсти необыкновенно вкусную байкальскую воду. Пора было домой, и питерцы прощались с этим удивительным местом.

Лыков совершал по Иркутску последние прогулки. Город в дуге быстрой и чистой Ангары начал ему нравиться именно сейчас, когда командировка заканчивалась. Деревянные дома непривычной архитектуры, с обязательными ставнями. Храмы столь же необычного «сибирского» стиля. Множество магазинов, пассажей и лавок при почти полном отсутствии фабрик с заводами. 1763 торговых заведения! Немощеные полупустые улицы, оживленные только на базарах. Веселые обыватели и хмурые буряты. Стаи уток на острове Любви. Очередь старателей в золотоплавильную лабораторию, каждый из которых пытается узнать, сколько намыл сосед. Роскошь Большой улицы и гнилушки Знаменского предместья. Когда еще Алексей Николаевич сюда приедет? Скорее всего уже никогда.

Коллежский советник подписал акт дознания. Потом питерцы устроили прощальный банкет для иркутян в ресторане «Купеческого подворья». Были приглашены Кузьмин-Караваев, Самохвалов, Бойчевский и Аулин. Алексей Николаевич захотел на прощание отведать тарасуна. Официант лишь развел руками. Коллежский советник по-приятельски обратился к полицмейстеру:

— Василий Адрианович, когда еще? Будьте добры…

Бойчевский кивнул, и заветная бутыль вскоре появилась. Действительно, тарасун отдавал навозом, но это лишь придавало ему экзотический оттенок.

Крепкие напитки текли рекой, звучали приятные речи. Местные обещали камня на камне не оставить от империи Нико. Начало положено, вот сейчас допьем и завершим…

Наконец пришел час расставаться с Иркутском. Лыков с Азвестопуло заняли купе скорого поезда № 1. Поезд отъезжал в Москву в 10 часов 11 минут утра каждые вторник, четверг, субботу и воскресенье. Бернард Яковлевич явился на вокзал проводить их. Он снова улыбался.

— Новость сорока на хвосте принесла. Помните Мишку Глухова, иркутского Робин Гуда?

— Помним, и что?

— Когда начали мы тут мести всех подряд, Мишка сбежал. Не стал дожидаться. И вот прислал чекушку моему осведу. Он перебрался в Нижний Новгород, поселился близ Сибирской пристани и пьет там водку с землемерами.

— Почему именно с землемерами? — спросил Лыков.

— Он же был топограф.

Азвестопуло встрял со своим:

— Мишка Глухов — порядочный, я с ним лично знаком.

Главный иркутский сыщик поддакнул:

— И я рад, что Глухов сбежал. Не хотелось, честно говоря, его арестовывать.

Звякнул колокол, до отправления осталось пять минут. Аулин простился и ушел. Титулярный советник забросил на полку саквояж и глубокомысленно процитировал известную воровскую песню «Погиб я, мальчишечка»:

Начальник укоризненно хмыкнул:

— Что, никак не выйдешь из образа Сереги Сапера?

— А весело там было, — отозвался грек. — Только страшно. Вдруг в этом Илимске кто-нибудь опознал бы чиновника особых поручений? Кричи не кричи, а помощь не придет… Потому — урман.

— Думаю, Сергей Манолович, что ты последний раз послужил «демоном», — ободрил помощника Лыков. — Образ твой примелькался, далее уже опасно.

— Хорошо бы!

Свистнул кондуктор, потом закричал и дернул паровоз. Поползли мимо серые привокзальные строения Глазкова. Колеса прогрохотали по железному мосту через Иркут. Слева мелькнули казармы военного городка, справа скрылась за соснами Ангара. Все!