Глава 19
Все переплелось
Прошло десять дней. Иркутск жил своей обычной жизнью. Начался сентябрь. Войска вернулись из лагерей в казармы. В пехотном училище произошло производство в офицеры. Золотые погоны надели 38 юнкеров и 14 прапорщиков с зауряд-прапорщиками. В электротеатр «Одеон» привезли комедию «Байрам из Константинополя». Первый образцовый гранд- электро-театр-иллюзион «Дон Отелло» показывал картину «Месть при помощи загипнотизирования». В цирке Сержа и Бондаренко выступала труппа гимнасток в коротких юбках.
Продолжились и преступления. В рабочем карьере 3023-й версты Сибирской железной дороги нашли обезглавленное тело мужчины, а в саду-циклодроме общества велосипедистов — еще один труп с проломленным виском. Полиции удалось выяснить, что оба были грузинами из банды покойного Бакрадзе. Люди Нико добивали противника; несколько кавказцев срочно уехали из города.
Губернатор Гран устроил выволочку Бойчевскому. Поводом послужило некорректное поведение околоточного надзирателя Понсылиуса. Он явился в Интендантский сад и стал на виду у публики распивать в буфете водку в компании цехового Криса. Начальник губернии как раз шел мимо… В результате статский советник объявил коллежскому регистратору:
— В буфет сада могут ходить только лица высших рангов! А околоточные приравнены к низшим полицейским служителям. Распорядитесь на будущее, чтобы ни они, ни тем более городовые не смели посещать открытые для публики буфетные помещения.
Бойчевский ушел обиженный, а вскоре опять провинился. Полиция давно получала сигналы, что в клубе общества приказчиков на Большой улице по ночам идут запрещенные коммерческие игры. Василий Адрианович лично возглавил наряд, ворвавшийся в клуб. Вторжение было таким неожиданным, и полицмейстер так кричал, что у некоторых дам, сидевших в зале, от испуга произошло мочеиспускание. Прислуга потом долго отмывала кресла. Конфуз довели до сведения губернатора, и он опять отчитал полицмейстера.
Лыков все это время занимался своими делами: следил за японскими агентами, включая людей Нико.
Филеры охранного отделения проникли в штаб Иркутского военного округа: один — под видом нового истопника, а второй — канцелярского служителя в мобилизационный отдел. Одновременно другие топтуны следили за Яшкой-Августом. И спустя неделю были получены важные сведения.
Выяснилось, что писарь мобилизационного отдела Нагевич забирал по вечерам домой отпуски важных бумаг. Никому и в голову не приходило, что с них можно видеть на просвет набранные машиной тексты… Ян Готлибович по субботам навещал писаря и, видимо, покупал у него краденые копирки. Во всяком случае, по воскресеньям Нагевич регулярно буянил в увеселительном саду «Звездочка», тратя немалые деньги.
Кроме того, слежкой за аптечным торговцем были установлены его дружеские беседы с чинами окружного артиллерийского управления. Причем не с писарями, а с самим подполковником фон Агте, начальником инспекторской части.
Наконец, фон Агте вывел охранников на еще одну важную фигуру — помощника начальника строевого отдела штаба округа капитана Шлау. Было зафиксировано, как оба офицера при посредничестве Зайдена тайно встретились с Сонетаро-Инео. Свидание проходило за городом, на берегу речки Кая, на даче, арендованной подручным Нико Нестором Каландаришвили.
Лыков срочно отправился на угол Медведниковской и Толкучей. Здесь, в доме Файнберга, располагался штаб Иркутского военного округа. Доска с соответствующей надписью красовалась на фронтоне, прямо под шестиконечной звездой Давида. Сыщик подивился такому соседству и прошел к генерал-майору Кузьмину-Караваеву. Узнав новости, тот изменился в лице:
— Шлау тайно виделся с японским резидентом?
— Увы, Аглай Дмитриевич, это бесспорный факт. Может, пиво пили, а может, и… Я послал запрос в Департамент полиции. Сейчас по всей стране будут искать активы капитана. Если он продался, то вряд ли станет вкладывать тридцать сребреников в покупку земли в Иркутске. Это сразу вызовет подозрения. Когда мы изловили в Одессе германского шпиона, выяснилось, что он приобретал нефтеносные участки в Баку.
— Проклятье! Только не Шлау!
— Чем он так опасен? — спросил сыщик.
Генерал-квартирмейстер пояснил:
— Японцы интересуются нашими скрытыми кадрами. А именно это и поручено капитану начальником штаба округа.
— Что такое скрытые кадры?
— Алексей Николаевич, тут дело идет о военной тайне, очень засекреченной и любопытной для неприятеля. В феврале в русской армии по образцу германской были созданы так называемые скрытые кадры. В составе всех полевых полков учреждены новые штатные единицы: девятнадцать офицеров и двести тридцать два нижних чина. Что позволит в военное время сформировать тридцать пять второочередных дивизий. Представляете, какой масштаб? И это не все. Военный министр Редигер накануне ухода с должности успел провести еще несколько полезных реформ. Он не только ввел для солдат постельное белье и носовые платки. Армия должна быть благодарна Редигеру за многое. Новый министр Сухомлинов, по правде сказать, ему в подметки не годится. Так вот, в числе прочих нововведений из штатов рот были выделены отдельные команды: пулеметная, разведывательная, денщиков, конных ординарцев и ряд других. В результате строевые части здорово подтянулись: не стало бесконечных отвлечений солдат от основной службы. Чтобы провести реформу, пришлось вторично усилить кадр полка — еще на двадцать офицеров и триста семьдесят семь нижних чинов. До конца эти новые должности пока не заняты, но по мере призыва их заместят. И нашим врагам очень-очень интересно, как продвигаются реформы. С какими трудностями мы столкнулись, где буксуем, достаточно ли у нас людей. В Иркутском округе вопросами скрытых кадров занимается капитан Шлау. Если он изменник, то — караул!
— Улик мало, но и тянуть нельзя, — высказал свои соображения сыщик. — Покуда собираем доказательства, японцы все наши секреты выведают. Отошлите Шлау в командировку. Длительную и далекую, куда-нибудь в Варшавский округ, за опытом. Под надзор моего приятеля капитана Продана. А мы тем временем разорим их сеть. И поищем спрятанное имущество Шлау. А?
— Надо идти к командующему, срочно, — заявил генерал-квартирмейстер. — Вашу мысль про командировку считаю правильной. А успеете? Сколько вам понадобится времени?
— К зиме так и так закончим, — уверил генерала сыщик. — А что с фон Агте? Его куда?
— А этого немчика на восток, — предложил Кузьмин-Караваев. — В Приморский округ, и тоже за опытом. Чтобы японцы ничего не заподозрили, разослать обоих подозреваемых… я пока буду их так называть, шпионаж ведь еще не доказан… с небольшим интервалом. Раз! — и нету у косоглазых ни того и ни другого информанта.
— Пусть Агте во Владивостоке тоже возьмут под негласный надзор, — посоветовал сыщик.
Он спрятался в казенной квартире Аглая Дмитриевича и два дня изучал военные документы. И узнал для себя много нового.
Иркутский военный округ наряду с Казанским и Омским считался резервным. Он появился лишь в 1906 году вследствие разделения огромного Сибирского округа на два поменьше. Это находило отражение и в количестве войск, и в их качестве. Основу военной силы составляли Второй и Третий армейские корпуса. Вся пехота в них (а это четыре дивизии) состояла из стрелковых полков. Они в отличие от пехотных полков четырехбатальонного состава формировались всего из двух батальонов. Обычная «пехотная» пехота была представлена лишь местной резервной бригадой. В кавалерии числились только казаки, регулярной конницы не имелось вообще. Артиллерии тоже не хватало, так как считалось, что воевать начнут другие, а дело иркутян — пополнять фронтовые части. В результате в Иркутском округе было всего чуть более 58 000 нижних чинов, которыми командовали 40 генералов. А Приморский насчитывал более 100 000 солдат при 63 генералах…
Алексей Николаевич с интересом прочел переписку Иркутска с Петербургом по вопросу комплектования войск, хотя это вроде бы не касалось борьбы со шпионством. Столичное начальство, например, сообщало, что в верхах ходит мысль отменить воинскую повинность для евреев. Как «носителей революционных идей и разлагающего дисциплину типа поведения». Предложение уже одобрил государь, заявивший в узком кругу, что евреи — язва русской армии.
Национальный вопрос вообще занимал большое место в служебной переписке. Лыков с удивлением выяснил, что все уезды Европейской России делились на три группы комплектования: великорусскую, малорусскую и инородческую. Белорусы включались в малорусскую группу и считались «самым слабым элементом русского населения и при том имеющим некоторую примесь инородческого». Интересно, видел автор этого пассажа вблизи хоть одного белоруса? Алексей Николаевич бывал в западных губерниях — там люди как люди, не хуже остальных…
Инородческая группа у военных отличалась пестрым составом. В нее входили прочие славянские народы, а также прибалтийские и поволжские плюс евреи. Общее число инородцев не должно было превышать в составе частей 30 %, а в приграничных округах — 26 %. При этом количество евреев при любом раскладе не могло быть выше 6 % от общей численности новобранцев. В армии, как оказалось, тоже была процентная норма! А туземцы Кавказа, Средней Азии и Сибири, всего свыше сорока народностей, вообще не подлежали призыву на воинскую службу как низкокультурные.
Генерал от инфантерии Селиванов принял совет сыщика и разослал подозреваемых офицеров по командировкам. Оставшийся временно без помощников резидент выехал в Читу. Лучшие филеры ИОО на этот раз проследили за ним. Сонетаро-Инео зашел в ресторан «Восходящее солнце», расположенный на берегу реки Ингоды. И провел там полдня. Заведение держали три японца: Тера-Кава, Тера-Яма и Недзу. Читинские коллеги ротмистра Самохвалова подтвердили, что рестораторы давно у них на подозрении. Видимо, они были субрезидентами в Забайкалье. Сеть начала обретать контуры.
Вдруг Лыков получил сигнал, что люди Ононашвили зачастили на Якутскую улицу. Окружные артиллерийские склады находились в Омске, а здесь, в Знаменском предместье, располагался их иркутский магазин. Встревоженный сыщик сам отправился посмотреть на опасный объект.
Магазин притулился на выезде из города, за Фабричной улицей. Наблюдать его было невозможно: любой новый человек на виду. Лыков, одевшись мещанином средней руки, терся возле единственной в округе мелочной лавки. «Долго так не протянешь, — думал он. — Через пять минут придется уходить с глаз долой». Пролетка с Франчуком на козлах пряталась на Адмиралтейской набережной. Неожиданно часовой распахнул ворота склада и отдал «на караул». Первым наружу вышел кавказец в белой приметной бурке, а следом за ним… Азвестопуло. Он держал в руках корзину, в каких обыватели носят пиво. В ней, судя по всему, лежало что-то тяжелое.
Растерявшись, коллежский советник повернулся к парочке спиной. Его окликнул знакомый голос:
— Эй, дядя! Где здесь биржа извозчиков?
Лыков повернулся, успев нацепить подходящее выражение лица:
— Вы тово… идите к Покровской церкве, ближе ни-ни.
«Демон» со спутником бодро зашагали по Якутской, а командированный свернул в Фабричную. Махнул рукой — от реки подскочила пролетка.
— Догони вон тех и предложи себя, потом скажешь, куда их отвез!
Франчук кинулся исполнять приказание. Алексей Николаевич увидел издали, что он взял пассажиров. Ну, дело сделано… Сергей в городе и вышел с артиллерийского склада. Осталось выяснить, где он остановился, и ждать помощника. Или самому его найти?
Коллежский советник перебрал в памяти утреннюю сводку происшествий. С товарного двора станции Иркутск пропал ящик с железнодорожными петардами. Он сначала не придал этому значения. Теперь сыщик вспомнил рассказ Сергея о знакомстве с «иван иванычем». Тот интересовался хлопушками, расспрашивал, как их можно использовать. Только что Серега Сапер вышел со склада с тяжелой корзиной. Он был не один. А спутник его кто таков? Так… Рост 2 аршина 7 вершков, корпусный, нос длинный с горбинкой, левая щека обожжена, походка косолапая… Да это же Гоги Иосишвили! Человек, который зарезал семимесячного ребенка. Стало быть, боевики из Илимска перебираются сюда. Обучение закончено. Осталось снарядить бомбу, и можно идти на дело.
Следующий час Лыков провел как на иголках. Он ждал надзирателя в буфете гостиницы «Амурское подворье». Франчук явился уже в обычном платье, сняв кафтан извозчика.
— Ну?
— Довез седоков до кухмистерской «Заря». Хозяин, некий Махарадзе, бандит, каких свет не видел.
— Мне надо там отобедать.
— Полноте, Алексей Николаевич. Вас уже приметили в городе как сыщика.
— А грим на что?
Коллежский советник загорелся. Разумнее было бы ждать Азвестопуло на явочной квартире. Сам придет и доложит. Но вдруг он под наблюдением и не сумеет отлучиться?
Внутренний рассудочный голос говорил сыщику: если Сергей под надзором, то к нему и в кухмистерской не подойдешь. Зачем рисковать? Но был и второй внутренний голос, безрассудный. И он шептал: а вдруг ты улучшишь момент?
В итоге к вечеру Алексей Николаевич входил в кухмистерскую. Он был в тужурке телеграфиста со споротыми петлицами. Лицо красное, как у сильно пьющего человека, глаза припухшие (пришлось кинуть туда песку), весь вид помятый, но с претензией.
Коллежский советник увидел своего помощника сразу. Тот сидел у окна с мужчиной средних лет, седовласым, заросшим живописной щетиной, и с серьгой в левом ухе. Мишка Глухов! Неуловимый налетчик, иркутский Робин Гуд. Рядом оказался свободный стол, и Лыков уселся с задиристым видом.
— Эй! — крикнул он половому. — Дай вкусной и чего-нибудь на язык положить.
Половой кивнул и убежал за стойку. Лыков прислушался. Азвестопуло громко рассказывал старый анекдот про полковника, который мечтал сделаться генералом. Долго ждал, а когда получил производство, так обрадовался, что нашил генеральские лампасы даже на подштанники. Вдруг «демон» сменил пластинку и заговорил про баб:
— А вот еще хочу сказать. Про них, окаянных. Бабы бывают двух фасонов: с фигурою и без. Лучше, конечно, чтобы с фигурой.
Мишка лениво согласился.
— Я одну такую знаю, Гертрудой зовут, — продолжил «демон». — Молочное хозяйство — во! Не вру, ей-ей.
— Немка? — уточнил налетчик. — Немки такие, у них это запросто. Только на рожу страшные.
— А эта ничего. Особенно в темноте! Поехали к ней? Она меня ждет… в ночь-полночь. Ей-ей.
Лыков понял, что Азвестопуло узнал начальника и сообщает ему, что в ноль часов будет у Перестай. Можно было уходить, не рисковать, но сыщику захотелось осмотреться. Однако у Сергея, видимо, было на этот счет другое мнение. Он вдруг сказал Глухову:
— А гляди, какой стрюк рядом сел. Давай ему карманы вывернем?
Алексей Николаевич затылком почувствовал, что Мишка тщательно изучает его. Через минуту маз сказал:
— Больно плечистый. Как бы он нам самим не вывернул.
— Да чего плечистый! Я таких одной левой!
— Заткнись, он нас слышит.
— Ну и пусть слышит, — нагло заявил «демон». — Чего этот гусь тут расселся? И руки у него трясутся. Не люблю телеграфистов, они мне раз в Одессе дундель начистили, ей-ей. Давай отомстим ему за тех. Прямо сей минут.
Лыков обернулся с испуганным видом, вскочил и быстро засеменил к двери.
— Эй, ты куда? Я ж пошутил.
Но коллежский советник не остановился. Сергей его выпроваживает, значит, так надо.
В полночь они встретились на явке. Гертруда Казимировна поставила самовар и вышла. Лыков не удержался и обнял помощника:
— Ну, привет. Рассказывай.
— Что за дыру вы мне нашли? — делано возмутился титулярный советник. — С Одессой не сравнить.
— Кончай зубоскалить. Выгнал меня из кухмистерской, водки испить не дал. Что случилось, почему ты здесь?
— Дозвольте уж с самого отъезда.
— Дозволяю.
Азвестопуло откашлялся на манер артиста и начал доклад:
— Илимск называется городом совершенно незаслуженно. Безо всякого зубоскальства. Правильнее было бы именовать его селом. Одна улица! На ней сто двадцать восемь дворов, я пересчитал. Есть Спасская церковь, убогая. Еще две стоят, но служба в них давно не идет — некому ходить. Остались от того времени, когда Илимск являлся настоящим городом. Но это было давно, в семнадцатом веке! От тех же затхлых времен уцелела часть деревянного острога, а именно две башни в четыре этажа каждая. Больше там смотреть нечего.
— А где номера для беглых?
— Они в предместьях. По-тамошнему, в заимках. В девятьсот пятом году в Илимске произошел пожар, сгорело сразу шестьдесят шесть дворов. Обыватели опустили руки — такое бедствие, а денег, чтобы отстроиться, ни у кого нет. Тут и появился Ононашвили. Он предложил людям средства на обзаведение, но с условием. Пусть новые дома будут в выселках, а не в самом городе. И пусть в них живут постояльцы, а хозяева за ними ухаживают. Почти все согласились. Так Илимск стал притоном для беглых.
Основные клиенты живут в Суворкине, это на другом берегу речки Илим. Для них выстроены те самые хорошие дома, при каждом своя баня. Есть универсальный магазин, который снабжает ваш приятель Саблин. Выселок незаконный, в официальных бумагах не значится. Но что за хоромы, Алексей Николаевич! Постельное белье меняют через три дня. Никаких тараканов с клопами. Прислуга вежливая-превежливая. Сто рублей в месяц не жалко: и в Иркутске не потерялись бы эдакие номера.
Второй выселок называется Протасовка, он отделен от города одноименным ручьем. Строений в нем больше, а постояльцев — меньше. Господин Амеросов за этим тщательно следит. Место проходное, не как Суворкино, и прятать людей в нем сложнее.
— Амеросов — это становой пристав? — вспомнил коллежский советник. — Саблин говорил, что он внешностью похож больше на бандита, чем на полицейского.
— Так и есть. Харлампий Харлампиевич — очень хитрый мужчина, себе на уме. Не знаю, как они с Ононашвили соотносятся, но в Илимске пристав ведет себя словно хозяин. Без его ведома ничего не делается.
— Сколько номерантов живет в Суворкине и сколько в Протасовке?
Сергей задумался:
— Точно определить затрудняюсь. К примеру, бакинские татары квартируют все вместе. Сколь- ко их там, знает только шайтан. Десятка полтора-два. Мы называем туземную малину караван-сараем. А всего на обеих заимках я видел человек шестьдесят.
— Но где в деревне может укрыться такая прорва народу?
— Караван-сарай устроен в усадьбе Коморникова, помощника городового старосты. Двухэтажный домина, двор на десяток лошадей, огород. Там даже молельня есть для мусульман. И вообще… Вы себе представить не можете, что это за притон! Все для клиентов. В доме самого старосты, Панфилова, находится бордель. Четыре девки трудятся в поте лица. А урядник держит синематограф!
— Урядник с ними заодно?
— Разумеется, — пояснил «демон». — Как могло быть иначе? Вся верхушка в сговоре и хорошо на этом зарабатывает. Поляки — народ капризный, любят бросаться деньгами. Для них Саблин привозит даже французское шампанское. И вообще в санатории можно достать что угодно. Цены, правда, безбожные: бутылка пива — семьдесят пять копеек, водки — два рубля с полтиной, а за шустовский коньяк требуют червонец.
— Это сверх той сотни, что берется за проживание? Грабеж, грабеж!
— Да, сто целковых только за крышу над головой и за обычный стол, как в буфете средней руки. Но публика собралась калиброванная, кто попало сюда не суется, и многие желают развлечений сверх тарифа. Хотя все строго. За неделю до моего появления чиркнули латыша. Он задолжал за четыре месяца и не хотел платить. Вел себя беспардонно. Кричал: я самого полицмейстера стрельнул, теперь имею право у вас на дармовщину жить сколько захочу. И не боюсь никого, а если вы меня тронете, приедут мои товарищи и всех вас по лиственницам развесят. Зарезали дурака и прикопали, другим в назидание.
— Товарищи не приехали?
— Не приехали.
— Но все равно: убили постояльца, — удивился Лыков. — Как так? К ним же после такого побоятся обращаться.
— Не побоятся. Клиентам дали понять, что платежная дисциплина превыше всего. И все приняли. Там много политических, особенно националистов. У них денег больше, чем у фартовых: партии снабжают. Таким в номерах ничего не угрожает, и главные постояльцы именно они. Уголовные тоже в почете, но политики перевешивают. Да, в особой избе находится паспортный стол. Любой документ изготовят. Цены тоже кусаются: с меня за вечный паспорт с отметками просят полтыщи.
— А что ваша стрелковая команда? Я видел, как ты вышел из артиллерийского магазина вместе с Гоги Иосишвили. Это ведь он был?
— Верно. Команда существует, я стал там двадцатым. Моя роль — подрывник. Жили мы у Панфилова и действительно ходили каждый день в лес на учебные стрельбы. Прочие боевики сплошь все кавказцы: грузины, армяне, чечены и два черкеса. Я единственный грек.
— Самый главный вопрос, Сергей: что вы намереваетесь громить?
— Пока не знаю, — разочаровал шефа помощник. — Скрывают. А спрашивать я боюсь.
— Правильно делаешь. М-да…
Алексей Николаевич сцепил руки на затылке и откинулся на спинку стула.
— Все равно в голове не укладывается. Маленький городишко, все на виду. И набит беглыми. Всех мастей жулики; Иван Богданович говорил, есть даже китайцы.
— Есть, сам видел.
— Как устроители ловчатся скрывать всю эту приезжую публику?
— А они и не скрывают, — живо ответил титулярный советник. — Там круговая порука. Местные все имеют с санатории доход. Бабы — в обслуге, мужики охоту гостям справляют. Весь городишко с них живет. Деньги-то у постояльцев есть. А у кого нет, тот может заработать.
— Как? На приисках?
— Да. Надо добраться до Киренска, а там ходят пароходы к Бодайбо. Я расспросил своих новых товарищей, из них двое ездили, месяц поработали, еще весной. Привезли шлихтовое золото, заплатили Амеросову и в ус не дуют.
— Что, можно намыть на чужой россыпи золото и спокойно вывезти его прочь? А куда охрана смотрит?
Сергей стал рассказывать про витимские прииски:
— Они сейчас самые значительные в России. Так-то золота много где есть. Даже в Финляндии намывают пуд-полтора в год…
— У меня в Варнавинском уезде тоже имеется, — похвалился Лыков. — В речке Шуде, притоке Ветлуги.
— Вот видите. Но промышленные разработки — другое дело. В Витимском округе драгоценный металл добывают давно и много. Содержание его в песках было прежде колоссальное: доходило до восьми фунтов в ста пудах песка! Сейчас залежи истощились, берутся уже за россыпи, где три золотника на сто пудов, как, например, в реке Дагалдын. И то считается выгодно. Добычу облегчают различные усовершенствования: бочечные машины, вашгерды, чаши Комарицкого, ручные бутары… Инженер Кулибин усовершенствовал последние, и теперь «кулибинки» позволяют промыть в день до двадцати тысяч пудов породы.
Азвестопуло преобразился: глаза его горели, пальцы подрагивали…
— Золото на Витимских приисках крупнозернистое, попадаются самородки до четверти фунта весом. В низовьях рек оно более мелкое, как бы тертое. Форма очень правильная, Гоги мне показывал: куб или октаэдр. Красиво… Проба удивительная: от восемьдесят шестой до восемьдесят восьмой. А лигатура — серебро и платина!
Сергей перевел дыхание и продолжил; было видно, что тема очень его интересует.
— Главная горная порода там — глинистый сланец. Верхние пласты, именуемые турфами, ничего ценного не содержат, их приходится снимать. Толщина турфов доходит до двадцати аршин. Под ними — золотоносный слой, от двух с половиной до четырех аршин. Иногда он разделяется на верхний и нижний, а между ними слой пустых пород. И в самом низу постель россыпи, то есть почва. Места трудные, встречается вечная мерзлота. Она очень удорожает разработку.
К чему я это рассказываю? Помимо пластового золота, где верхние турфы снимают открытым способом, есть и золотые россыпи. Их можно разрабатывать прямо в реке, безо всяких машин. Взял сковородку и мой. Пока не посинеешь от ледяной воды… Три главные реки округа: Бодайбо, Тохтыгу и Энгаиво. Они уже освоены и поделены между крупными компаниями. Там охрана, надзор, администрация. На Андреевском прииске — полторы тысячи рабочих, на Верхне-Прокопьевском — тысяча триста, а у Ратькова-Рожнова на «Весеннем» — тысяча двести. Целые города. Всюду резиденции, то есть склады припасов и материалов. Мужики тоже, конечно, воруют, но не так. А на отдаленных притоках нет никого. Приходи и вкалывай, сколько здоровья хватит. А здоровье там нужно железное. Кавказцы, которых я спрашивал, больше месяца не продержались.
Лыков с подозрением спросил своего помощника:
— Ты откуда столько про золотишко знаешь? В добытчики решил податься?
Сергей хмыкнул:
— А что? Там, говорят, есть вакансия помощника исправника. Это вам ничего не требуется, у вас лесное имение. А мне детишек кормить надо.
— Пока что только одного.
— Дело наживное.
— Чинам полиции, судебного и горного ведомства запрещено заниматься золотодобычей в той части Сибири, где они состоят на службе. Забыл?
— А, — отмахнулся титулярный советник, — это везде обходится!
— Сыщик с деловой жилкой, — сделал вид, что рассердился, Алексей Николаевич. — Ты давно у меня на подозрении. В Одессе даже взятки вымогал у контрабандистов.
— Про золото я спрашивал специально, — признался «демон». — Мы с Гоги хотели поплыть в Бодайбо за динамитом. Под видом начинающих промышленников. Вот я и подковался.
— А чего же сюда приперлись?
— Да пока собирались, власти ужесточили порядок закупки взрывчатки…
— Это я придумал, — похвалился коллежский советник.
— Правда? А хорошая идея. Так вот, купить ее в резиденциях стало нельзя. Никто не продает, говорят — самим не хватает. Ну, мы и поехали в Иркутск.
— В Бодайбо нельзя, а на военном складе можно? — уточнил Лыков.
— Сколько хочешь, только плати.
— Стервецы, — ругнулся коллежский советник. — И почем товар?
— Мелинит стоит двести рублей пуд. Нам требовалось десять фунтов, так там даже говорить сначала не хотели.
— А кто торгует?
— Унтер-офицеры.
Лыков опять ругнулся.
— Всегда в армии все решают унтера. Я узнал это на войне тридцать лет назад. С тех пор ничего не изменилось.
Тут он спохватился:
— Погоди! Так вы теперь с бомбами?
— Нет, пока только с мелинитом. Еще купили капсюли и огнепроводный шнур.
— То есть бомбу уже можете собрать?
— Дел на полдня.
— А как я объясню это генерал-губернатору? Банда Ононашвили вооружилась разрывными снарядами большой силы. И в этом участвовал мой помощник. Да мне голову оторвут! Вдруг они применят свои штуки, люди же погибнут.
— Генерал-губернатор пусть сначала наведет порядок на своих армейских складах, — хладнокровно парировал Сергей. — Что касается бомб, снаряжать их буду я, Серега Сапер. Других специалистов у Нико нет. А снаряжу я их так, что ни одна не взорвется. Тринитрофенол, он же мелинит, он же шимоза, сам по себе не очень опасен. Для его подрыва нужен капсюль-детонатор. Вот они будут все испорчены.
— А может, лучше так, как в Ростове? Гоги заслужил.
— Нет, нельзя. Опасно. Мы же не знаем, где, когда и как они нападут. И потом, казнить без суда восемнадцать человек… Гоги и мне не жалко, но остальных за что? Пусть уж лучше бомбы не взорвутся.
Лыков опять задумался. Когда Сергей все это узнает? Скорее всего в последний момент. И как предотвратить налет, если он один, а бандитов много? И как известить полицию? Похоже, время ожидания заканчивается. Вон уже и шимозу запасли. Взять всю санаторию, и дело с концом. Попросить у генерала Селиванова солдат, подобраться к Илимску тихо и налететь.
Шеф изложил помощнику свои соображения и спросил:
— Сергей, не пора нам брать штурмом твой городок?
— А как? Колесная дорога всего одна. На ней караулы. Помните, я говорил, что весь Илимск в сговоре, поскольку выгоды из санатории жители извлекают поголовно? Так вот, часть обывателей зарабатывает именно в караулах. Система оповещения начинается от Братского острога.
— Можно спуститься на казенном пароходе по Ангаре до Ванчикова, где в нее впадает Илим, — стал рассуждать коллежский советник. — И свернуть в него. Дальше останется подняться по речке вверх до самого города. Внезапно высадимся — не успеют удрать. Взгляни на карту.
Азвестопуло начал разбирать мысль начальника. Выходило, что план реалистичный.
— Военные пароход дадут, — продолжил Лыков. — Только надо выбрать с мелкой осадкой. Возьмем солдат, а полицию даже не осведомим. С реки нас никто не ждет.
— Согласен. Но лучше дождаться, когда дружина Иосишвили уйдет из города. Иначе кровью умоемся. Девятнадцать отчаянных, при оружии. Мы с Гоги здесь, а остальные пока там.
— А другие? Шестьдесят беглых. Захотят ли они сдаться без боя?
Сыщики сидели до утра. Азвестопуло составил список отряда экспроприаторов. Имен он не знал, кавказцы называли друг друга кличками, но титулярный советник записал их приметы. Еще он нарисовал план Илимска с обеими заимками, обозначив крестиками «номера». Особо указал избу, в которой жила охрана — шесть громил из окружения Ононашвили.
Стало светать, и Сергей ушел. Когда они теперь увидятся? Все было крайне серьезно. Вот-вот произойдет нападение, а полиция понятия не имеет, кого выбрали в жертвы. Хорошо бы «демон» успел сообщить. А если не успеет?
