Хроника третья с половиной
Последнее странствие

Огромный, как дом, белый корабль был пришвартован у портового причала. В передней части зиял проход, похожий на разверстую пасть. Сатору сказал, что мы заедем через эту «пасть» на паром прямо на машине. Он уже набил в свое брюхо не один десяток машин, но не пошел ко дну. Должен признать, что люди иногда способны сотворять поистине потрясающие штуки.

Интересно, кому пришел в голову этот фокус – чтобы огромная железяка плавала по воде? Наверное, у него голова была как-то особо устроена. Не иначе. Резонно ж предположить, что тяжелый предмет потонет в воде. Ни одно существо в мире, кроме человека, не попрет против законов природы, но люди – это особый случай.

Сатору ушел в паромный терминал, чтобы купить билет, однако вернулся он почему-то весь пунцовый от злости.

– Проклятье! Я не смог их уговорить! Они не разрешают брать тебя в мою каюту как пассажира.

Дело в том, что, покупая билет, Сатору вписал меня в бланк как пассажира. «Нана Мияваки (6 лет)». Могу себе представить эту картину, когда кассиры уяснили, что Нана Мияваки – это кот, поржали, наверное, от души. Порой Сатору бывает сказочно дремуч.

– Ну ладно, надо ехать на посадку.

Вереница машин уже выстроилась в длинную очередь, напоминавшую бусы; она тянулась к разверстому зеву парома, и я даже слегка занервничал. Этот корабль заглотил уже столько машин! А он правда не потонет? Ведь если вдруг он действительно возьмет и пойдет ко дну, то нас точно смоет за борт, прямо в море… Ох… Какой ужас!

Мне припомнилось море, каким я его видел, когда мы ездили к Ёсиминэ, это бескрайнее водное пространство. Мысль о том, что я буду погребен под огромными, перекатывающимися с ужасающим грохотом волнами, заставила меня содрогнуться. Хотя я и бесстрашный кот. Кошки плохо плавают и терпеть не могут воду (хотя бывают и исключения, некоторым, например, нравится купаться в ванне, но это какие-то кошачьи мутации). Даже Сатору придется туго, когда он будет плыть к берегу, ведь на его голове буду сидеть я, вцепившись в нее всеми когтями…

Но несмотря на все мои страхи, наш серебристый фургончик благополучно въехал в брюхо чудовища. Далее нужно было немного пройти пешком. В одной руке Сатору держал саквояж, в другой – мою переноску и очень скоро совершенно выдохся, хотя совсем недавно легко носил такие тяжести. Может, мне пойти своим ходом?

Я поскреб когтями задвижку на переноске, но Сатору велел мне прекратить это дело и быстро перевернул переноску так, что дверца теперь оказалась вверху, и я кубарем скатился на дно.

– На пароме животным не разрешают передвигаться самостоятельно, потерпи.

Животным? Значит, и собакам тоже? Ну что же, это по-честному. Ведь есть немало гостиниц, где как бы пускают с животными, только потом оказывается, что с собаками можно, а с котами нельзя. Коты точат когти о мебель и так далее. Взяли бы и повысили плату за проживание клиентов с котами – ну на ремонт и все такое прочее. Вопрос решен.

И еще эта пресловутая проблема с запахом, который так раздражает людей… Но ведь от котов вони гораздо меньше, чем от собак, разве я не прав? Но все равно с собаками можно, с котами – нельзя, в общем, какая-то дискриминация кошачьего племени. Гораздо честнее, когда никому нельзя – ни собакам, ни кошкам. Вот на этом пароме все по справедливости, хороший паром!

Сатору отнес меня в каюту для животных, где во время пути размещались все домашние любимцы пассажиров. Это оказалось очень незатейливое, но опрятное помещение. На удивление просторные клетки стояли друг на друге – до самого потолка. Вдоль всех стен комнаты. В тот день ехало много пассажиров с животными, и почти все десять клеток были уже заняты. Кроме меня, здесь находилась кошка-шиншилла, все остальные постояльцы были собаками – самых различных пород и размеров.

– Это Нана. Прошу любить и жаловать. Общайтесь мирно до конца путешествия.

Поговорив с обитателями комнаты, Сатору посадил меня в пустующую клетку.

– Нана, ты как? Тебе не будет здесь одиноко?

Одиноко? Среди всех этих собак плюс еще одна кошка? Я бы предпочел более уединенное место. Собакам явно хотелось поболтать, их было много, и они лаяли как одержимые. И все обсуждали меня: «Глядите, еще один кот! Беспородного подселили! Беспородный – куда это годится!»

– Жаль, что на сей раз не удалось добраться до места на машине. Прости, – сказал Сатору.

Не стоит беспокоиться. Всего один день, можно и потерпеть. Может, это и незаметно со стороны, но коты – удивительно покладистые существа.

Похоже, это странствие будет долгим… даже после того, как паром причалит в порту назначения. А Сатору последнее время стал что-то быстро уставать… ему сейчас не осилить на машине такую дорогу.

– Я постараюсь заходить как можно чаще. Если будет грустно, ты уж потерпи!..

– Эй! Вы двое – кошачьей породы, надеюсь, поладите! – Сатору заглянул в клетку, находившуюся как раз подо мной, где, как я помнил, сидела кошка-шиншилла. Я не мог рассмотреть ее сверху, но, когда мы с Сатору вошли в комнату, она лежала в углу своей клетки, свернувшись клубочком.

– Ей, кажется, тоже грустно. Сегодня так много собак… наверное, ей страшно.

Нет, Сатору, ты не угадал. У свернувшейся клубочком шиншиллы постоянно подергивался кончик хвоста. Лично мне было ясно, что она просто злится и раздражена неумолчной собачьей болтовней.

– Ну, пока, Нана. Я еще зайду к тебе!

С саквояжем в руке Сатору вышел из комнаты для животных. И собаки тут же начали ко мне приставать:

Я тут же понял, что испытывала шиншилла, свернувшаяся калачиком от отвращения, и последовал ее примеру.

Я все еще лежал, свернувшись клубочком в дальнем углу клетки, притворяясь, что сплю, когда дверь открылась и вошел Сатору.

– Прости, Нана! Я понимаю, тебе тут грустно и одиноко.

Потом он заглянул еще десяток раз. Ну не надо так часто ко мне приходить. Из-за твоих визитов – гораздо более частых, чем у других хозяев, – собаки засмеяли меня.

Неженка, неженка! Они хором дразнили меня, как только за Сатору закрывалась дверь.

Да отвалите вы от меня, придурки! – рявкнул я и уже собрался снова свернуться клубочком, как из нижней клетки послышался голос шиншиллы:

Для представительницы такой дорогой длинношерстной породы шиншилла оказалась неожиданно острой на язык.

Да, но… Э-э-э… Его хозяин сказал, что Нана чувствует себя одиноким, вот он и приходит! – недовольно заворчали собаки.

Собаки тут же замолкли. И только тихонько переговаривались между собой:

Вообще-то, переговаривались они не так уж тихо, ну да ладно, я их простил. Молодые еще и глупые.

Спасибо тебе! – сказал я шиншилле.

Они меня раздражали, вот и все! – ответила та весьма нелюбезно.

Когда в следующий раз Сатору заглянул проведать меня, собаки после взбучки шиншиллы принялись дружно вилять хвостами.

– О-о-о! Они виляют хвостами, значит рады мне? – возликовал Сатору. И просунул руку через прутья, чтобы погладить собак. Да, эти псы не блещут умом, но в общем они оказались добрыми малыми.

После этого мы, кошки, время от времени включались в пустую болтовню собак и так коротали время в ничем не примечательном морском путешествии. Однако по большей части наши разговоры текли в разных плоскостях, – например, мы, коты, никак не могли взять в толк, почему собак так сильно занимают всякие собачьи лакомства, в частности жвачка.

Около полудня следующего дня паром благополучно прибыл в пункт назначения – на остров Хоккайдо. Сатору сразу же прибежал ко мне.

– Прости меня, Нана! Тебе было здесь одиноко.

Нисколько! Мы тут отлично поболтали с вредной и острой на язык шиншиллой. Я как раз подумал, что было бы недурно попрощаться с ней, и в это время Сатору так развернул мою переноску, что в открытую дверцу стала видна вся комната.

– Нана, скажи всем «до свидания»!

Пока-пока! – попрощался я – и собаки дружно завиляли хвостами.

Гуддо ракку! – ответила мне шиншилла.

Гуддо… чего? – не понял я.

Good luck! Удачи тебе! Так частенько говорит мой хозяин, это не по-японски, – пояснила шиншилла.

Ее хозяин, человек с голубыми глазами, приходил со своей японской женой проведать шиншиллу во время плавания. Шиншилла хорошо понимала японскую речь, но и многие иностранные словечки хозяина в основном тоже усвоила.

Распрощавшись с обитателями комнаты, мы с Сатору отправились на палубу и загрузились в наш серебристый фургончик.

Когда фургончик выехал из «пасти» парома, на нас надвинулось бескрайнее ярко-голубое небо.

– Ну вот мы наконец на Хоккайдо, Нана.

Перед нами простиралась огромная, совершенно плоская земля. Пейзаж за окном машины был обычным городским пейзажем, однако все здесь было как бы растянуто вширь – дороги, например, были просторней, чем в Токио. Через некоторое время пейзаж начал меняться – пошли окраины. Пространство раздвинулось еще больше. Это было приятное ощущение.

Машин попадалось мало, и мы наслаждались неспешной ездой, слушая музыку. И сегодня Сатору первым делом включил ту самую мелодию, от которой думаешь о вспархивающих голубях.

Вдоль дороги тянулись буйные заросли каких-то цветов, лиловых вперемешку с желтыми.

Дороги на Хоккайдо не очень ухоженные, однако чрезвычайно живописные. Они очень сильно отличаются от токийских дорог, где все буквально закатано в асфальт и бетон. Здесь даже в относительно благоустроенных населенных пунктах на обочинах дорог – обычная земля. Возможно, поэтому почва здесь дышит свободно и вокруг разлита благодать.

– Желтые цветы – это золотарник канадский, а вот лиловые… нет, не знаю.

Сатору тоже обратил внимание на цветы. Лиловый с желтым – удивительно красивое сочетание. Причем лиловый самых различных оттенков – от светлого, бледно-сиреневого, до очень темного, насыщенного, близкого к черному.

– Давай остановимся на минутку?

Сатору выбрал местечко на обочине пошире и остановился. Меня он вынес из машины на руках. Мимо проносились редкие автомобили, и Сатору, не выпуская меня из рук, подошел к лиловым цветам.

– Возможно, это дикие хризантемы. Хотя я представлял их себе немного другими, поаккуратней, что ли…

Зеленые кустистые стебли буйно тянулись вверх и были сплошь усыпаны цветами, чем-то напоминая перевернутые ручкой вниз метелки. В них не было утонченного изящества – скорее мощная сила жизни.

Моя реакция была непроизвольной: лапа дернулась вперед мгновенно. Я увидел пчелу, вившуюся над цветами.

– Нана. Нельзя ее трогать! Она ужалит тебя!

Предупреждай не предупреждай, это ж инстинкт! Я попытался сцапать пчелу, но Сатору зажал мои лапы ладонью.

Я попытался его лягнуть, но Сатору держал меня крепко. Не выпуская мои лапы из рук, он отнес меня в машину.

– Ладно бы ты просто ее изловил… но ты же непременно попробуешь ее съесть. Я знаю… И это будет настоящий кошмар, если она ужалит тебя в язык.

Ну конечно, если я кого-то поймал, я должен попробовать это на зуб! В Токио, когда мне удавалось изловить таракана, я непременно разгрызал его. Крылья у него жесткие и безвкусные, как пластик, а вот тельце мягкое, мясистое и вкусное.

Каждый раз, находя останки растерзанных тараканов, Сатору поднимал дикий крик. Не понимаю, почему люди испытывают к тараканам такое отвращение. По существу, они мало чем отличаются от кабутомуси и жуков-скарабеев, которых так любят ловить и держать дома детишки. Ты же не стал бы так истошно вопить при виде кабутомуси или жука-скарабея? Они ведь не тараканы. Но все эти твари такие шустрые и проворные… так и хочется их изловить!

Потом мы ехали вдоль берега реки, затем спустились по холму вниз и наконец выехали на дорогу, которая вилась вдоль какого-то побережья.

– О-о-о!

Вопль изумленного восхищения вырвался у нас почти одновременно.

– Прямо как море!

Только это было не море. По обе стороны от дороги простиралась бескрайняя равнина, поросшая сусуки. Его белые метелки колыхались под дуновениями ветра, и казалось, что по равнине прокатываются волны, увенчанные белыми гребнями. Мы только недавно останавливались, но Сатору снова затормозил.

Хотя дорога была пустынной, всякий раз, выпуская меня, Сатору обходил машину, открывал дверцу с моей стороны и выносил меня на руках. Видимо, боялся, как бы я не выскочил на проезжую часть. Слишком уж он надо мной трясется, но пускай, раз ему так спокойнее. Я не против. Я чувствую себя в полной безопасности в его больших и надежных руках.

Надо хорошенько рассмотреть этот вид с более высокой точки обзора. Я перебрался из рук Сатору на его плечо и вытянул шею. Мои глаза оказались на одном уровне с глазами Сатору.

Ветер шелестит, раскачивая колосья сусуки. Волны прокатываются по бескрайней равнине – конца и края не видно.

Сатору верно сказал, это как море, море на земле. Но в отличие от настоящего моря колышущаяся трава не издавала никакого ужасного рева. В таком море я мог бы плавать. Я соскочил с плеча Сатору на землю и нырнул в море травы. В травяное море.

Но тут картина разительно изменилась. Дорогу мне преграждали густые заросли стеблей сусуки, а высоко вверху на фоне ясного голубого неба качались белые метелки.

– Нана? – донесся до меня встревоженный голос Сатору. – Нана, ты где-е-е?

Послышался звук шагов по сухой траве, значит Сатору тоже вошел в травяное море.

Однако голос звавшего меня Сатору звучал все глуше, удаляясь. Ой-ей, я-то вижу Сатору, а вот он меня – нет, меня скрывает высокая трава.

Придется мне идти за Сатору, чтобы он не потерялся.

– Нана!

Да здесь я! Я ответил ему, но, похоже, звук моего голоса уносит ветер и Сатору не слышит меня.

– На-а-на-а! – В голосе Сатору послышалась истерика. – Нана, ты где-е-е-е?

Сатору уже кричал куда-то вдаль, и я мяукнул что было сил.

И тут же увидел склонившегося надо мной Сатору, заслонившего голубое небо. В тот момент, когда наши глаза встретились, его искаженное лицо мгновенно расслабилось. Глаза потеплели, и солнечный свет высветил дорожки слез на его щеках.

Он молча опустился на колени, схватил меня поперек туловища и стиснул так сильно, что у меня аж живот свело.

– Глупый кот! Если ты здесь потеряешься, я тебя никогда не найду! – Голос Сатору прерывался от рыданий. – Для такого маленького существа это поле – как море деревьев!

«Море деревьев» – вот что это такое, Сатору как-то уже говорил мне. В таком «лесу» мой внутренний компас не будет работать, и я потеряюсь.

– Нана, будь со мной… Не оставляй меня!

– Какая жалость, что я не могу оставить здесь своего кота, – говорил он людям, однако по пути домой светился от счастья.

Сатору молча плакал. И тогда я лизнул его руку. Потом еще и еще, ласково и нежно. Все хорошо. Все хорошо. Все хорошо… Теперь я отлично представлял себе чувства Хати, которого разлучили с Сатору. Каково это – потерять маленького друга, который так обожает тебя. Та ситуация была безнадежной – и для Сатору, и для Хати.

Но Сатору уже не ребенок. А я – бывший бродяжка. И на сей раз все будет так, как мы захотим. Так может быть, так должно быть…

Мой «счастливый» хвост, загнутый семеркой, непременно сгребет для нас все чудеса, которые только встретятся на пути.

Когда мы сели в машину и тронулись с места, мелодия на диске, от которой вспархивают голуби, закончилась. Ее сменил низкий хрипловатый женский голос, певший на каком-то странном, чудно звучащем и непонятном мне языке. Мелодию с голубями любила, кажется, мама Сатору. А отец, похоже, предпочитал ту, что исполняла женщина с низким хрипловатым голосом…

Вдоль дороги тянулись – насколько хватало глаз – заросли желто-лиловых цветов. Наш серебристый фургончик все так же неспешно катил по шоссе… Уже и не помню, когда мы последний раз останавливались на светофоре.

В маленьких городках, попадавшихся по пути, были какие-то светофоры, но как только мы их миновали, пустынная дорога тянулась вперед в бесконечность. Ни одного светофора. Совсем как на скоростной автостраде – едешь почти без остановок.

Мы уже проехали море волнующегося сусуки и углубились внутрь острова. По обе стороны дороги дышала первозданная, не тронутая человеком природа. Потом пошла холмистая местность, где мы наконец увидели возделанные поля.

Эта совершено плоская бескрайняя равнина была божественна. Я никогда не видел ничего подобного. Теперь вдоль дороги потянулись деревянные ограждения, за ними в специальных загонах гуляли… даже не знаю, как их назвать, в общем, какие-то очень большие животные. Опустив морды к земле, они щипали траву. Кто это?!

Я оперся передними лапами о стекло пассажирского сиденья рядом с водителем, вытянувшись в столбик. Я частенько так делал, когда хотел получше рассмотреть окрестности, и Сатору даже устроил для меня специальное «гнездышко» на сиденье рядом с собой – поставил коробку, а в нее положил подушку, чтобы был лучше обзор. Когда на пути появлялось что-нибудь интересненькое, я всегда привставал и вытягивал шею, вот как сейчас.

– А, это лошади. В этой местности сплошь пастбища.

О-о-о, лошади? Эти зверюги называются лошади?! Я видел лошадей по телевизору, но вот так, живьем, первый раз… В «ящике» они казались мне намного больше… крупнее. Лошади, щипавшие траву у шоссе, были, конечно, большие, но как-то компактнее, что ли… изящнее.

Я почти шею свернул, провожая глазами лошадей, когда мы проезжали мимо, Сатору даже рассмеялся:

– Если они так тебе понравились, давай остановимся, когда снова увидим их.

Следующий загон для лошадей находился на некотором расстоянии от дороги.

– Немного далековато, – с сожалением заметил Сатору, тормозя. Он вылез из машины, обошел ее и снова взял меня на руки.

Когда дверца машины с лязганьем захлопнулась, лошади, которые на таком расстоянии казались даже меньше Сатору, перестали щипать траву и подняли головы.

Это был напряженный момент. Лошади навострили уши, настороженно рассматривая нас.

– Гляди, Нана, они нас разглядывают!

Нет, они не просто разглядывают, они нас внимательно изучают! Пытаются определить, не представляем ли мы угрозы. Наверное, мы слишком далеко от них, вот они и хотят убедиться. Если б могли рассмотреть поближе и увидели, что это всего лишь человек с котом, сразу бы успокоились.

Учитывая их размеры, лошади могли не волноваться по нашему поводу, но животные повинуются инстинкту. Хоть они и большие, но все-таки травоядные, и генетическая память подсказывает им, что хищники всегда охотятся на травоядных. Поэтому они такие пугливые. А вот мы, коты, мы хоть и мелкие, но принадлежим к охотничьей породе. Все охотники по природе своей – бойцы. Мы тоже настороже, когда сталкиваемся с чем-то неизвестным, однако, когда дело доходит до битвы, мы готовы схватиться со зверем, намного превосходящим нас по размерам! Поэтому, когда собаки пытаются задирать нас, все кончается для них печально – они с воем поджимают хвосты. Даже если эта собака в десять раз крупнее кота… дайте ее нам, мы ей покажем!

Мне кажется, собаки давным-давно разучились охотиться. В наше время даже охотничьи псы преследуют дичь исключительно для забавы хозяина и сами не приканчивают ее, не убивают. В этом главное отличие котов от собак. Даже в охоте на какую-то ничтожную мошку для кота главная цель – прикончить добычу.

Вот в этом и различие между животными – в инстинкте убивать свою жертву. То есть живет в тебе эта страсть – или нет ее. Лошади в десятки раз крупнее котов, но я их совершенно не боюсь.

Меня вдруг обуяло чувство гордости. Потому что я кот и до сих пор во мне жива природа охотника. И как боец, я не собираюсь отступать перед тем, что ждет впереди Сатору.

Некоторое время лошади пристально рассматривали нас, но потом, убедившись, что мы им не опасны, принялись снова щипать траву.

– Да, пожалуй, действительно далековато, но, может, получится снять их на камеру.

Сатору достал мобильник из кармана. Чаще всего он фотографировал на камеру меня. Но лучше бы ты не снимал мобильником этих лошадей, Сатору.

Когда Сатору вытянул руку с мобильником в направлении лошадей, те снова подняли головы и выгнули шеи. И снова настороженно подняли уши. Они пристально наблюдали за Сатору, совершавшим непонятные телодвижения.

– Нет, слишком далеко… – с сожалением сказал Сатору и убрал мобильник.

Но лошади продолжали смотреть на нас. Они не спускали с нас глаз, пока мы брели обратно к машине, и, только когда дверцы захлопнулись, снова принялись щипать траву. Простите нас великодушно. Мы потревожили ваш покой!

Есть же на свете такие существа… которые живут вот так, хотя могли бы прикончить нас с Сатору одним ударом.

Если их природный инстинкт велит им вести подобную жизнь, то мое счастье, что я родился котом и инстинкт велит мне бороться за жизнь. Я никогда не спасую – даже перед огромным зверем, во много раз крупнее меня. Хорошо быть отважным, внушающим трепет котом!

На всякий случай еще раз повторю свою мысль: эта встреча с лошадьми имела для меня бесценный опыт.

На пути стали попадаться совсем диковинные пейзажи – я никогда прежде не видел таких. Березы с белыми стволами, рябины, сплошь усыпанные алыми гроздьями ягод.

Сатору рассказывал мне, как называется то, как называется это… и про то, что у рябины ярко-красные ягоды, тоже сказал. Как-то один ученый, выступавший по телевизору, заявил, что, мол, кошкам трудно различать красный цвет.

– Ух ты! – вскричал Сатору. – Какие алые гроздья на этой рябине!

Так я узнал слово алый.

Наверное, мы с Сатору каждый по-своему воспринимали этот цвет, но теперь я знал, как цвет, который Сатору назвал алым, выглядит в кошачьих глазах.

– А вот на той рябине гроздья еще даже не покраснели…

Увидев из окошка рябину, Сатору всякий раз принимался сравнивать цвет ягод. Так что я, можно сказать, стал экспертом по оттенкам красного. И научился различать их – в пределах моего кошачьего зрения, хотя, наверное, мы с Сатору видели это каждый по-своему. Но во всех оттенках доминировал один и тот же цвет – красный. Я до конца своих дней не забуду названия всех этих оттенков, которые в тот день перечислил мне Сатору.

Мы также проезжали мимо полей, на которых сбор урожая – картофеля, тыкв – был в самом разгаре, а на иных полях все было пусто, урожай уже собран.

Выкопанный картофель крестьяне собирали в мешки такие огромные, что в них, наверное, могло поместиться несколько человек. Потом эти мешки оттаскивали на край поля. И складывали в кучи.

А огромные пирамиды тыкв лежали прямо на черной влажной земле.

А еще там и сям на пологих склонах холмов я заметил множество гигантских пластиковых свертков… я даже не сразу понял, что это такое и кто оставил здесь эти игрушки. Но оказалось, что в этих свертках – скошенная трава.

– Зимой здесь выпадает очень много снега, поэтому местные жители косят траву до начала снегопадов, чтобы у скота зимой был корм.

Снег… Даже в Токио я несколько раз видел какие-то беленькие пушинки, летевшие с неба. Правда, они очень быстро таяли, поэтому можно было не обращать на них внимания. Во всяком случае, я так думал тогда. Здешний снег – совершенно другое дело. Я узнал потом, каково это – попасть в снежный буран, когда ни зги не видишь прямо перед собственным носом, а ветер такой сильный, что сбивает с ног даже меня, сильного и мощного кота… но обо всем этом я расскажу потом.

Снег в «снежной стране» Хоккайдо, где сугробы лежат почти до самых крыш домов, – и снег в большом городе, который успевает растаять за несколько дней… не понимаю, почему называют одним и тем же словом два совершенно разных явления?!

Мы все ехали и ехали вперед, изредка делая короткие остановки у придорожных крошечных супермаркетов-комбини. Постепенно пейзаж начал меняться, пошла гористая местность. Потом и солнце стало садиться.

Мы миновали горный перевал уже в сгущавшихся сумерках – и тут увидели людские жилища. Стремительно спускалась ночь, и наш серебристый фургончик рванул вперед, словно наперегонки с наступающим мраком.

– Сегодня слишком поздно, мы не сможем купить цветов… – обеспокоенно пробормотал Сатору, однако не поехал прямо в гостиницу, где нам предстояло заночевать, а съехал с главной дороги на другую, более узкую.

Мы ехали по этой дороге, и домишки, тянувшиеся вдоль нее, стали попадаться все реже и реже, и наконец мы уперлись в пологий холм. Мы въехали по дороге на его вершину, где стояли железные ворота. Фургончик проехал через них.

За воротами простиралось ровное плато, поделенное на аккуратные квадраты, и на каждом квадрате стояли камни в форме брусков. Я знал, что это такое, потому что видел по телевизору.

Это были могилы.

Похоже, все люди хотят, чтобы после смерти на их могилах стояли дорогущие надгробные камни. Помню, я тогда еще подумал – когда смотрел передачу об этом, – что за странный обычай! В передаче как раз обсуждалась данная тема – речь шла о дороговизне камней и всем таком прочем.

Когда умирают животные, они остаются лежать там, где упали, и только люди ломают голову над тем, как приготовить себе место, где они будут покоиться после смерти. Если думать еще и о том, что станет с тобой после смерти, то и жизнь превратится в полный кошмар… Вот что я полагаю по этому поводу.

Сатору довольно уверенно гнал машину по территории кладбища, словно точно знал дорогу. И наконец резко затормозил.

Мы вылезли из машины, и Сатору медленно побрел между памятниками. Наконец он остановился перед могилой с белесым надгробным камнем.

– Это могила моих родителей, – сказал он.

…Вот, оказывается, куда стремился добраться Сатору! Конечный пункт.

Ума не приложу, почему людям так нравится водружать себе на могиле огромные камни, но я могу понять, почему им нравится ухаживать за этими прекрасными сооружениями.

Я понимал, что проделать весь этот путь на машине было невероятно тяжело для Сатору, и все-таки он доехал сюда на своем серебристом фургончике. Вместе со мной – с котом, как две капли воды похожим на Хати, с такими же отметинками на лбу и хвостом, загнутым в форме семерки.

Коты не бесчувственные создания, они умеют уважать подобные чувства.

– Нана, я хотел навестить их могилу вместе с тобой.

Я знаю, я знаю, – безмолвно ответил я и потерся лбом о камень на могиле.

– Простите меня, я так торопился, что не купил цветов. Я принесу их завтра, – проговорил Сатору, сидя на корточках возле могилы.

В вазе стояли чьи-то слегка увядшие цветы.

– Ах, понятно. Это тетя приезжала. Недавно же был Хиган. – Сатору нежно погладил поникшие лепестки. – Простите, что так редко навещал вас. Мне следовало приезжать чаще.

Я отошел от могилы, чтобы не мешать Сатору. Знал, что он начнет психовать, если я совсем пропаду из виду, поэтому слонялся в поле его зрения.

За те пять лет, что я прожил с Сатору, он уезжал всего пару раз, чтобы посетить могилу родителей.

– Когда-нибудь я возьму тебя с собой, Нана, – говорил он. – Ты вылитый Хати, думаю, папа и мама будут очень удивлены…

Но никогда не брал меня. Он был очень занят на работе, к тому же друзья, развлечения – дело молодое.

«Когда-нибудь я возьму тебя с собой в далекое странствие»… И вот этот день настал.

– Нана, иди сюда! – Сатору посадил меня к себе на колени. Он гладил меня – и о чем-то молча беседовал с родителями.

Кажется, его мама родилась в этом городе. Дедушка и бабушка работали на этой земле, однако покинули сей мир очень рано, и мама Сатору с младшей сестрой не смогли тянуть на себе такое хозяйство, поэтому продали дом и землю. Наверное, его мама потом жалела об этом всю оставшуюся жизнь.

Особенно после того, как в семье появился Сатору.

Родные места, где осталась только могила, – это мучительно больно для маленького ребенка. Но те немногие родственники, что еще жили здесь поначалу, разъехались кто куда, так что приходилось принимать ситуацию, как она есть.

В мире существует много вещей, на которые мы не можем никак повлиять…

Наконец Сатору поднялся, продолжая крепко обнимать меня.

– Мы вернемся завтра, – сказал он и направился к машине.

Мы ехали молча через погруженный во мглу совершенно темный город к нашему ночному прибежищу.

Это была обычная небольшая гостиница, однако в ней оказалось несколько комнат для постояльцев с животными. Хозяева были чрезвычайно любезны. Хотя в журнальной рекламке было написано «Только с собаками», Сатору позвонил и без проблем уладил дело насчет меня по телефону.

Он вел машину весь день и, видимо, страшно вымотался. Выйдя поужинать в город и что-то купить, он вернулся меньше чем через час и буквально свалился, уснув мертвым сном.

Тем не менее утром он вскочил ни свет ни заря. Быстро уложил наши немудреные пожитки. И когда мы вышли на улицу, солнце еще только-только вставало.

– Проклятье, цветочные лавки еще закрыты!

Он сделал круг по площади у станции – но увы…

– Может, какой-то магазинчик работает по дороге на кладбище.

По дороге на кладбище Сатору съехал на обочину.

– Похоже, нам придется удовольствоваться вот этим.

Сатору принялся рвать цветы – и это были те самые желто-лиловые цветы, которыми мы любовались вчера по дороге сюда.

Отлично! Они даже лучше, чем из магазина, такие красивые! Вчера Сатору так любовался ими, и папа с мамой тоже будут в восторге.

Я нашел несколько стеблей, прямо усыпанных цветами, и показал их Сатору.

– Нана, ты тоже ищешь цветы? – рассмеялся Сатору.

И сорвал те цветы, о которые я терся, пытаясь ему показать.

Он набрал целую охапку, и мы поехали дальше к кладбищу.

Накануне было совсем темно и ничего не видно, а теперь я разглядел с вершины холма лежащий в низине городок до самой его окраины, где городской пейзаж сменялся полями.

Кладбище выглядело гораздо приятнее, приветливее этим ранним утром, нежели накануне ночью, хотя и вчера, когда мы приехали сюда в кромешной тьме, я не особо испугался. Обычно могилы и храмы навевают мысли о призраках и привидениях, однако это место не было ни страшным, ни мрачным и не вызывало опасений, что вот сейчас откуда-нибудь вдруг появится мстительный дух.

Вам интересно, видим ли мы, коты, духов и призраков? Знаете ли, некоторые вещи в этой жизни лучше не выяснять – пусть себе остаются загадкой…

Сатору выбрался из машины, с полной охапкой цветов и садовыми инструментами (должно быть, он купил их вчера вечером).

Убрав могилу, он вынул из вазы увядшие цветы, налил свежей воды и поставил новые, которые мы только что сорвали, добавив к ним немного космей, буйно росших в окрестностях, – букет получился очень нарядным и праздничным.

Половина сорванных цветов не вошла в переполненную вазу.

– Они нам еще пригодятся, позже, – сказал Сатору и, завернув цветы в мокрую газету, положил их в багажник машины.

Он снял обертки с мандзю и сладостей, купленных накануне, и положил их на могилу. Скоро сюда приползут муравьи, а вороны и хорьки растащат все по кусочку, но это лучше, чем оставить приношения гнить в упаковке.

Потом Сатору зажег курительные палочки. Похоже, в семье Сатору придерживались обычая зажигать сразу всю связку. По мне, так слишком дымно, и я немного отодвинулся, устроившись против ветра, чтобы дым не ел глаза.

Сатору сел у могилы и долго-долго смотрел на надгробный камень. Я запрыгнул к нему на колени и прижался к его груди, Сатору просиял и почесал меня под подбородком.

– Как славно, что я смог тебя сюда привезти, Нана, – пробормотал он еле слышно. Было видно, что он счастлив.

Спустя некоторое время я слез и немного обследовал окрестности, не отходя далеко от Сатору. Под невысокой живой изгородью, окаймлявшей участок, росли какие-то цветы с узловатыми стеблями, что-то вроде астр.

А под ними прыгал кузнечик или что-то такое… Я сунул морду в цветы, принюхиваясь.

Тут подошел Сатору. Видимо, он уже закончил беседу с родителями.

– Нана, что там такое? Ты весь зарылся в эти астры.

– Что ты там нашел?

Я продолжал принюхиваться, и Сатору рассмеялся:

– А вдруг это коробоккуру?

– Маленькие человечки, которые живут под листьями этого растения.

– Про них говорилось в моей любимой детской книжке со сказками.

– Маме с папой тоже очень нравилась эта история. Они так радовались, когда я смог наконец сам ее читать.

Сатору еще долго рассказывал мне разные подробности про маленьких человечков, но для котов такие вещи не слишком интересны, поскольку это все выдумка, и я даже зевнул, широко раскрыв пасть.

– Я смотрю, тебе не очень-то интересно? – улыбнулся Сатору.

– Обещай, если ты и в самом деле увидишь такого, не надо его ловить, хорошо?

Сатору еще раз присел около могилы – на прощание. Я тоже потерся мордой о ее угол, выражая свое почтение.

Сатору произнес краткую молитву, затем поднялся.

– Увидимся… – сказал он. У него явно отлегло от сердца, во всяком случае, лицо у него было спокойное и расслабленное. Он сделал то, что должен был сделать.

Мы тронулись, но очень скоро Сатору снова остановился – у другой могилы.

– Это могила моих дедушки с бабушкой.

Он возложил на могилу оставшиеся цветы, развернул мандзю и сладости, совершил приношение и воскурил благовония.

На могиле дедушки с бабушкой он пробыл недолго. Оно и понятно, ведь он даже ни разу их не видел.

– Ну, в путь!

Следующим пунктом назначения был Саппоро, где жила тетя Сатору.

Наш серебряный фургончик тронулся в последний путь.

Мы ехали по какой-то совершенно неведомой дороге, которой и на карте не было. Дорога вела через довольно крутой холм. И справа и слева мелькали белые стволы берез. Густой подлесок состоял из невысокого полосатого бамбука. Привычный пейзаж для Хоккайдо.

Вдруг Сатору негромко вскрикнул и резко нажал на тормоз. От неожиданной остановки меня швырнуло вперед, я едва удержался.

– Нана, ты только посмотри! Вон туда!

Я повернулся в ту сторону, куда показывал Сатору. И… Вау! Вот это сюрприз!

Там стояли два взрослых больших оленя и один поменьше, с белыми пятнышками на спинах. Наверное, олененок с родителями. Благодаря узору на шкурах они практически сливались с подлеском. Какой великолепный камуфляж!

– Я поначалу даже и не заметил их, но один пошевелился – и тут я увидел!

У этого оленя был пушистый белый зад в форме сердечка. Он-то и выдал его присутствие.

– Опустим стекло?

Сатору перегнулся через пассажирское сиденье, нажал на кнопку, и стекло начало опускаться с легким гудением. Тут все семейство, как по команде, дружно обернулось на нас.

Воцарилось напряженное молчание.

А, понятно, понятно! Эти олени – они такие же, как те кони! Если разделить всех животных на две категории, то олени натурально жертвы, преследуемые.

– Похоже, я их вспугнул.

Сатору перестал опускать стекло. Вся троица пристально разглядывала нас, потом большие олени – родители – повернулись и поскакали вверх по склону. Олененок же продолжал стоять, не сводя с нас глаз. Видимо, у него еще не выработалось чувство опасности. Родители обеспокоенно позвали его с вершины холма, и малыш, сверкнув на прощание своим белым задом с рисунком в форме сердечка, тоже помчался по склону.

– Все… убежали… – Сатору с сожалением проводил троицу взглядом. – Но это просто потрясающе! Я никогда еще не видел оленей так близко от дороги!

Подтверждение моему пророчеству не заставило себя долго ждать.

Пейзаж снова был самым обычным для здешних мест. За пологими холмами виднелись невысокие пологие же горушки с небольшими участками пахотных земель между ними.

Когда нас накрыла серая туча, начал накрапывать дождик. Он был похож на легкий дождик среди ясного дня, знаете, бывает такой, когда капают редкие-редкие капли.

– Обалдеть! Какая у этого дождя четкая граница!

Сатору крутил баранку с чрезвычайно довольным видом, а вот на котов дождь нагоняет уныние. Я мечтал о том, чтобы мы поскорее выбрались из дождя под ясное небо.

Тут Сатору издал странный звук, прямо-таки задохнулся от изумления. Я дремал, но тут сразу проснулся и поднял морду. Сатору осторожно затормозил и поставил машину на обочине.

В небе над холмом висела семицветная радуга.

Одним концом она упиралась в холм. Вторым концом ее невысокая арка упиралась в другой холм.

Я никогда не видел конца и начала радуги, ни разу в жизни. Видимо, и Сатору тоже, поскольку он затаил дыхание.

Сейчас мы оба впервые в жизни видели чудо чудное – вместе.

– Давай выйдем из машины?

Сатору очень осторожно выбрался наружу, словно опасался, что от неловкого движения радуга может исчезнуть.

Он поднял меня с пассажирского сиденья, и мы оба уставились в небо.

Оба конца радуги твердо стояли на земле. В самом центре цвета были немного глуше, однако радуга была целенькая и нигде не прерывалась, являя собой идеальную арку. Где-то я видел эти цвета… И тут я вспомнил. Цветы на могиле нынешним утром! Дикие фиолетовые хризантемы, отличавшееся друг от друга оттенком, ярко-желтые цветы золотарника и разноцветные лепестки космей… Если накрыть букет прозрачной газовой тканью, получится вот такая радуга.

– Мы с тобой возложили на могилы радугу.

Услышав это, я чуть не подпрыгнул от счастья. Мы с Сатору на одной волне!

Но я не стал раздуваться от гордости, а снова задрал морду и посмотрел вверх. Тут я заметил еще одну потрясающую штуку.

Продолжая смотреть в небо, я призывно мяукнул, Сатору проследил за моим взглядом – и тоже увидел это.

Над идеальной аркой большой радуги была еще она радуга – не такая яркая, но очень, очень, очень большая!!!

Сатору снова ахнул.