Кирпичный дом Роберта Дентона в Гринвуд-Вэлли – с виниловой крышей и комнатами на разных уровнях – стоял на делянке площадью в четверть акра. Весь участок покрывал густой ковер пышной травы, судя по всему, не видавшей газонокосилки аж с середины августа. Цветочные клумбы застилала опавшая листва, а грядки, присыпанные мульчей, опутывали сорные ползучие растения. Демарко приехал на серебристом «Шевроле Импала» без опознавательных знаков, из полицейского автопарка. Припарковавшись за полквартала до дома поэта, сержант до входной двери прошел пешком.

Все окна фасада были зашторены. Поднявшись на парадное крыльцо, Демарко трижды нажал на кнопку звонка. По дому эхом разнеслось двухнотное чириканье. Сержант быстро спустился с крыльца, зашел за угол и стремительно прошел вдоль стены дома до заднего входа. За его дверью послышалась глухая возня. Затем звук торопливых шагов. И рокот приглушенных голосов. Через минуту-две задняя дверь приоткрылась, и из нее резво выскочила та самая худенькая студенточка, которую Демарко видел возле кабинета поэта в Кэмпбелл-Холле. Она пересекла задний двор и поспешила в узкий проем в живой изгороди.

Демарко вернулся к передней двери и снова надавил пальцем на кнопку звонка.

Наконец дверь распахнулась. И на сержанта из-под полуопущенных ресниц глянул босоногий и помятый Дентон в сине-зеленом полосатом банном халате, с кружкой кофе в одной руке и толстым томиком поэтической антологии в другой.

– Доброе утро, – поприветствовал хозяина Демарко через металлическую сетку от насекомых и непогоды. – Я сержант полиции Райан Демарко. А вы – Роберт Дентон?

– Да, он самый, – ответил поэт, застыв на месте как вкопанный. Если бы не его ошарашенный вид, босые ноги и банный халат, можно было подумать, что он позирует для ежегодного альманаха.

– Вы не уделите мне несколько минут? Я хотел бы переговорить с вами о вашем коллеге, профессоре Хьюстоне…

Дентон постоял еще пару минут без движенья; только два раза моргнул ресницами. А затем вдруг внезапно ожил:

– Да, разумеется. Проходите на второй этаж, – поэт отошел от двери и, быстро затараторив, начал подниматься наверх. – Только позвольте мне облачиться в приличную одежду. Я работал над планом сегодняшних занятий. Буду ждать вас в гостиной, на втором этаже.

Демарко прикрыл за собой дверь.

– Я еще не успел убрать защитные ширмы, – снова подал голос поэт.

Уже поднявшись по лестнице, Демарко выдержал паузу и переспросил:

– Ширмы? – А потом добавил: – А, ну да. Вторые двери… Верно. А я даже не заметил.

– Проходите в комнату. Я мигом, – отозвался Дентон.

Лестница вела прямо в гостиную. Не будь на ее широком венецианском окне горизонтальных жалюзи, она была бы залита солнечным светом. Демарко немного постоял на последней ступеньке лестницы, давая глазам время привыкнуть, а себе осмотреться. Коричневая кожаная софа. Книжный шкаф, заставленный книгами. На полу бежевый ковер с вмятинами от ножек какого-то тяжелого предмета мебели, долго стоявшего в углу у стены – там, где теперь находилась акустическая гитара на металлической подставке. «Что там могло стоять? Пианино?» – подумал Демарко. На каминной полке не было никаких традиционных атрибутов – ни свечей, ни ваз, ни часов, ни сувениров; а сам камин был забит старой золой. Глаза сержанта заметили на ковре и другие вмятины в разных местах. А в стенах гостиной торчали пустые крючки и гвозди. «Комната отдыха», – догадался Демарко. Глубокое кресло с откидывающейся спинкой. Кофейный столик. В том же стиле журнальные столики. И везде картины. Только воскресная газета, расстеленная на полу перед софой, намекала на то, что здесь кто-то жил.

Из спальни вернулся Дентон – в голубых джинсах без ремня и свободной хлопчатобумажной полосатой рубашке с расстегнутыми манжетами и только наполовину заправленной в штаны.

– Садитесь, пожалуйста, офицер. Может быть, выпьете кофе?

Демарко улыбнулся:

– Такое впечатление, будто вас обчистили.

– Увы, бывшая супруга постаралась, – признался Дентон. – Точнее, еще не бывшая. Но живем уже врозь. Ладно, хоть оставила мне, где можно посидеть, – указал поэт жестом на софу. – Вы присаживайтесь. А себе я возьму стул.

Он извлек из-за кухонного стола низкий табурет, затащил его в гостиную и уселся, водрузив босые ступни на верхнюю ступеньку. А затем заметил, как неловко сидит сержант, широко расставив ноги, чтобы не топтать газету.

Дентон поспешно соскочил с табурета.

– Извините, бога ради! – воскликнул он, скомкал газетные страницы и бросил их в пустой угол комнаты. – Я живу теперь по-холостяцки. У меня никак не получается как-то обустроиться.

– Вы с женой не пытаетесь наладить отношения? Помириться? – спросил Демарко.

– Хрен его знает… Она хочет встречаться, понимаете? И мы встречаемся. Но каждый раз она начинает ворошить старое белье. Вот я и думаю – а стоит ли пытаться что-то налаживать?

Демарко молча кивнул.

А Дентон усмехнулся:

– Сказать по правде, пианино мне не хватает. А она даже не умеет играть! Она забрала его, только чтобы мне досадить.

Демарко улыбнулся, но опять ничего не сказал. Он уже понял, что Дентону неловко от его молчания.

– Так что там с Томасом? – не выдержал поэт. – Ужас… такое потрясение для нас. Весь университет просто в шоке от того, что случилось. У ваших ребят есть идеи, где он может сейчас скрываться? И почему он сотворил такое?

– Я останавливался возле вашего кабинета на днях, но вас не было, – сказал Демарко. – Я пообщался со студенткой, которая поджидала вас у кабинета. Такой привлекательной, стройной, рыжеватой блондинкой…

– А, это Хизер Рэмзи, – сказал Дентон. Он замолчал, но долго выдержать паузу в разговоре снова не смог. – Хорошая студентка. Очень яркая, – поэт заерзал босыми ступнями по ступеньке табурета. – Так что там… Вы вроде бы хотели расспросить меня о Томе?

– Я пока пытаюсь раскусить его. Понять, что он за человек, – сказал Демарко.

– Он для меня – герой, – сказал Дентон. – То есть не сейчас, конечно. После всего того, что он сделал. Но… Скажу вам так: он был для меня святая святых, прибежищем и отдушиной… Не знаю, как я смогу без него дальше выживать.

– Вашим святая святых?

– Ну да, это как… Думаю, вы должны понимать, что представляет собой высшая школа на самом деле. Изнутри, так сказать. Вы не поверите, сколько там мелочности, низости, грязных интриг. Эти чертовы карьеристы, которых волнуют не столько идеи, сколько площадь их кабинетов… Лизоблюды и полные ничтожества, ни к чему не пригодные за стенами аудитории, понимаете?

– Томас Хьюстон не был таким?

– Да будет вам известно, что мы с ним – единственные издаваемые авторы на факультете английской литературы. Из семнадцати преподавателей всего два пишущих автора! Это же кошмар!

– А профессор… Конеску? – спросил Демарко.

– Да он просто придурок.

– Как это?

– Да вот так. Ходячий ученый параноик. Думает, что от него захотели избавиться… что весь факультет ополчился на него только потому, что он – румын. Потому что у него акцент. Потому что его деда-цыгана якобы повесили в Бухенвальде.

– А вы?..

– Что я?

– Вы и профессор Хьюстон… вы хотели от него избавиться?

– Гм… Да, мы хотели от него избавиться. Но только не из-за его национальности. А из-за его чертовской некомпетентности. Конеску – вредоносный паразит. Болячка на теле всего факультета.

– Поэтому ему было отказано в контракте пожизненного найма?

– С ним вообще не следовало заключать никакого контракта. Его место в психушке, в палате для буйнопомешанных.

Демарко улыбнулся, сунул руку в карман куртки, достал маленький блокнот, пробежал глазами свои записи в нем и снова убрал в карман.

– Значит, именно вы с доктором Хьюстоном агитировали голосовать против Конеску?

– Он не доктор.

– Простите?

– Том… У него нет докторской степени.

– Зато у вас она есть.

– Я получил степень магистра изящных искусств в Калифорнийском университете в Сан-Диего. А докторскую защитил в Денверском университете.

Демарко кивнул.

– Но я имел в виду, что отсутствие у Тома докторской степени не имело для меня никакого значения. Человек написал два бестселлера!

– Я думал, четыре, – сказал Демарко.

– Верно, он написал четыре романа, как и я. Но только два из них – последние – хорошо раскупались. Первая его книга почти совсем не продавалась. Хотя это мой любимый роман. Не знаю почему, но он мне нравится больше всего.

– Вы тоже написали четыре книги?

– Да, только это поэтические сборники. Они выходили малыми тиражами. Не для массового читателя.

Демарко кивнул. Он вспомнил, что написал Хьюстон: «Если поднатореть, то между строк можно многое прочитать».

– Так, этот самый Конеску… Как, по-вашему, он способен учинить такое? Ну, то, что случилось в семействе Хьюстонов?

– Вы хотите сказать, что это сделал не Том?

– Я только спрашиваю, кто из них двоих более способен на такое.

– Боже правый! – воскликнул поэт. – Более способен? Тут и думать нечего. Во всяком случае, на мой взгляд. Том, конечно, не само совершенство… У него есть свои недостатки, как, впрочем, у любого из нас. Но сделать что-то подобное? Вырезать всю семью разом? Моему уму это непостижимо.

– А какие у него недостатки?

– В основном рабочего порядка. Он мало интересовался делами факультета. Во всем, что не касалось его семьи, его студентов или его собственных сочинений, его следовало подталкивать, направлять. Понимаете, о чем я?

«Что значит – его собственных сочинений?» – подумал Демарко.

– Так вы считаете, что Конеску может быть как-то причастен к этой трагедии? – спросил поэт.

– Мы этого не знаем, – улыбнулся сержант.

– Но допускаете такую возможность?

– На данном этапе следствия мы допускаем все, – Демарко положил руки на колени. – Пожалуй, позволю вам вернуться к планам уроков, – сержант поднялся. – Благодарю вас, что уделили мне время.

– Обращайтесь! Правда… Буду счастлив помочь.

Перед тем как направиться по лестнице вниз, Демарко немного помедлил.

– Кстати, только для протокола – а где вы были той ночью?

– Шутить изволите?

– Да нет, это просто стандартный вопрос.

– Ладно… Дайте припомнить. Кажется, я был здесь.

– Кажется?

– Ну, то есть я уверен, что всю ночь провел здесь.

– С вами еще кто-нибудь был?

– Здесь? Только моя муза.

– А у вашей музы есть имя?

– Я зову ее «Сукой». Но ту ночь мы провели с ней вдвоем. Я засиделся в спальне за своим компьютером глубоко за полночь. Корректировал рукопись для небольшого издания.

– Значит, если мой компьютерный пахарь залезет в ваш компьютер и извлечет все данные с жесткого диска, он сможет подтвердить ваши слова?

На челюсти Дентона задергался мускул.

– А ваши ребята могут это сделать? То есть я имел в виду другое: разве компьютер позволяет отследить действия пользователя?

– Поминутно, – подтвердил Демарко, хотя понятия не имел, так это или нет. И улыбнулся поэту.

– Да, конечно, пожалуйста, – ответил тот, немного помявшись. – В любое время.

Демарко кивнул и начал спускаться по лестнице. Дентон остался наверху.

– А вы не могли бы мне все-таки сказать? – донесся до сержанта его голос. – Где, по мнению ваших ребят, может прятаться Томас?

Демарко даже не подумал оглянуться:

– Хорошего вам дня, профессор.