Глава 30

Что делать, если ты из кожи вон лез, но так ничего и не добился? Если у тебя не получается все перечеркнуть, если ты вцепился во что-то или в кого-то, как в спасательный круг, и никак не можешь отпустить? Вот бы найти ответы на эти вопросы.

Вероника лежала на нижнем ярусе двухэтажной кровати. В доме было тихо и темно. Светились только мигающие нули радиочасов. Из-за них Вероника стала думать об автоответчике телефона, о нестертом сообщении.

Конечно, она знает, почему не может отпустить Леона. До него у нее были отношения с другими мужчинами. И чаще всего она заранее знала, что отношения эти не продлятся дольше нескольких месяцев. Иногда все заканчивалось еще раньше. И всегда по ее инициативе. Но с Леоном все оказалось по-другому. Вероника впервые попыталась построить что-то прочное, она честно старалась, чтобы все получилось. Может, именно потому все и пошло наперекосяк? Она так вкладывалась в эти отношения, что стало невозможно разжать хватку, хотя они с Леоном явно не подходили друг другу. И еще: неужели она вот-вот станет одержимой этим блондином вместо Леона? Вероника отчетливо ощущала влечение к нему, кажется, иного рода, чем между братом и сестрой. Может быть, в этом все дело? В ее новой одержимости?

Больше всего Веронике хотелось просто вернуться домой, в Стокгольм. Оставить эту провальную поездку в прошлом и сосредоточиться на важном. Сохранить работу, сохранить то шаткое существование, которое она с таким трудом выстроила. Но уехать сейчас, пока они не отметили мамин день рождения, нельзя. Придется пробыть здесь по крайней мере до завтрашнего ужина. Папа, конечно, скажет, что вести машину ночью – плохая идея и пусть Вероника останется до утра, но настаивать и удерживать ее он не будет. Маттиас тоже, судя по их недавним разговорам. Старший брат изменился; интересно, думает ли он то же самое о ней? Если он вообще о ней думает. Может, это мы на самом деле означало не ее, а кого-то другого.

Вероника закрыла глаза, пару раз глубоко вздохнула. Мысли текли своим чередом, понемногу унося ее от бодрствования ко сну.

Они с Маттиасом снова на лестнице. Он позади нее; вибрирует горячий металл. Краски сливаются, звуки меняются. Голос Маттиаса становится голосом матери. Громким, взволнованным.

– Вы что, не понимаете, что натворили? Вы убили птенцов!

– Дядя Харальд говорит, в лесу место есть только для одного охотника. Что настоящий охотник не… – Ладонь матери опускается на щеку Маттиаса, потом – на затылок. Раз, два, три…

– Не Харальду решать, что тебе делать. Не он твой отец.

Всхлипывания Маттиаса становятся все громче. Вероника сжимается, готовится. Но вместо раздраженного дыхания матери она слышит другой звук. Тихий звон, который переходит в грохот.

Проснулась Вероника мгновенно. Последний звук ей не приснился, в этом она была уверена. Вероника встала и осторожно подошла к окну. Синие ночи, которые раньше глядели в окна, сменились глухой августовской чернотой. Звезд не было; от луны, почти полной, разливался серебристый свет, и высокие тополя отбрасывали длинные тени на лужайку и дальнюю часть сада. Над темными полями моргали красные глаза ветряных великанов – авиасигнальные огни.

Как давно она там не была. Даже еще до исчезновения Билли она старалась избегать той части сада. Полузасохшие острые кусты кололись, оставляя ранки, которые потом щипало, или выдирали пряди волос. А иногда на земле обнаруживались скелеты. Останки животных, закопанных здесь давным-давно.

Звук, разбудивший ее, не повторился. Вероника приоткрыла окно, но услышала только сверчков и дальнее уханье одинокой совы. Вероника уже собиралась снова лечь, как вдруг краем глаза уловила какое-то движение. Она быстро повернула голову, но успела увидеть только промельк среди теней. Какое-то животное. Наверное, косуля прокралась в сад, есть падалицу. Или кто-то с рыжим мехом, черным носом и острыми зубами, любитель рыть землю в поисках старых костей.

И тут послышался новый звук. Тихий скрежет, который Вероника научилась распознавать давным-давно. Кованые петли калитки, ведущей в розовый сад. Вероника подвинулась, стараясь найти место, с которого лучше видно. Из оконной ниши просматривалась только часть белой стены. Но из комнаты Билли, а в первую очередь – из материнской, сад был бы виден гораздо лучше. Вероника на всякий случай подошла к дверям и тронула их, хотя знала, что они заперты. Несколько секунд она стояла в небольшом холле второго этажа. Стенные часы показывали четверть третьего.

Не зажигая света, она спустилась и тихо постучала в дверь кабинета. Щель под дверью была темной.

– Папа, ты спишь?

Нет ответа. Вероника постучала еще раз, сильнее и громче.

– Папа, мне кажется, в розарии кто-то есть.

Веронике снова никто не ответил. Она постучала в третий раз, после чего попыталась открыть дверь и к своему удивлению обнаружила, что та заперта. Из комнаты не доносилось ни звука. Отец принял снотворное и наверняка крепко спит и не слышит ее. Но зачем он заперся? Веронике вспомнилось, какое испуганное лицо у него было днем. Входная дверь дома, против обыкновения, оказалась заперта, а теперь заперта еще и дверь кабинета.

Вероника проскользнула в кухню, ища окно, откуда ей лучше было бы видно стену розария. Вскоре глаза привыкли к удивительному свету на улице, и Вероника разглядела, что калитка приотворена.

Сердце забилось сильнее. Там кто-то был – кто-то, кто только что проскользнул в розарий. Незваный гость, совсем как у нее в квартире. Вчерашнее чувство вернулось. Чувство бессилия, того, что она не может защитить себя. Веронике захотелось броситься наверх, позвонить Маттиасу и запереться в комнате. Спрятаться под одеялом, как ребенку, пока опасность не минует. Но что делать, если незнакомец решит пробраться и в дом?

Вероника вдруг поняла, как ответить на этот вопрос. Рысцой пробежав через прихожую, она открыла чулан под лестницей. Отодвинула задвижку шкафчика и сунула руку в темное пространство. Несколько минут она шарила впустую, стоя спиной к неосвещенной прихожей и чувствуя себя уязвимой.

Она потянулась еще глубже – так, что стало больно руке. Ощутила слабый запах оружейной смазки, а потом – облегчение: пальцы коснулись дерева и холодного металла.

Вероника вытащила из тайника дробовик и привычно переломила его. Оружие было не заряжено, но на полке у стены она обнаружила два патрона в желтой вощеной бумаге. Патроны были дедовскими – неровными, домашнего изготовления, один немного застрял, и Веронике пришлось протолкнуть его на место. Дробовик принадлежал маме, отец к нему даже не прикасался. Он ненавидел оружие, не желал к нему притрагиваться.

Вероника затворила стволы, положила приклад на плечо и для пробы прицелилась в прихожую. Страх уменьшился, сменившись другим чувством. Ощущением безопасности и уверенности. Контроля. Обращаться с оружием ее научил дядя Харальд. Как дышать, как обнимать – а не сжимать – приклад. Вот если бы дробовик был у нее вчера вечером! Она не позволила бы напугать себя настолько, чтобы сбежать из дому. Ни за что, мать их так!

Вероника опустила дробовик, убедилась, что он на предохранителе. Потом снова скользнула к кабинету, постучалась. Заперто.

Вероника прокралась на кухню, остановилась и прислушалась. Калитка розария так и оставалась приоткрытой.

Внутри у Вероники начало расти еще одно чувство, от которого застучало в висках. Гнев. В розарии кто-то есть – кто-то вломился к ее отцу. Может, это и раньше случалось, вот почему отец теперь запирает двери. А чтобы уснуть, ему приходится принимать таблетки. Он напуган.

Злость усилилась. В привычной жизни Вероника подумала бы о терапевте, применила бы что-нибудь из арсенала, которым снабдил ее долговязый Бенгт. Но сейчас она решила обернуть злость себе на пользу.

Сделав глубокий вдох, она открыла дверь террасы и крадучись ступила наружу. Ночной воздух был влажным, полным аромата поздних цветов. Вероника вышла в одной пижаме, однако холодно ей не было. Адреналин подогревал кровь и обострял восприятие.

Ей показалось, что из-за стены розария раздался какой-то звук. Там кто-то есть, точно. Но теперь охотник – она; наконец-то ей удастся контролировать ситуацию.

Вероника плотнее прижала приклад к плечу, большой палец скользнул по предохранителю; взгляд поверх стволов – в точности как учил дядя Харальд. Босая, Вероника почти беззвучно спустилась по ступенькам и по гравийной дорожке двинулась к калитке розария.