Глава 29
– Вера! Ве-е-ра-а! Ее разбудил голос матери. Заставил вскинуться посреди вдоха. Пару минут она растерянно озиралась, ища маму. Сердце колотилось от радости, от тоски. Потом мозг проснулся. Она, Вероника, в их с Маттиасом комнате, и давно уже не ребенок. А зимой будет двадцать лет, как мать умерла.
Они с отцом долго сидели на кухне. Вероника пыталась собраться с духом, чтобы достать фоторобот и рассказать о том, что ей удалось узнать о блондине. Но всю ее решимость как ветром сдуло, на смену смелости пришли пустые слова ни о чем. О летней жаре. Об урожае, о долгой поездке на машине. Они были как двое конькобежцев, которые осторожно обходят друг друга. Маленькими шажками, чтобы не проломить тонкий лед, что отделяет обоих от холодной черной бездны.
Когда отец предложил Веронике отдохнуть после поездки (а он, мол, пока съездит купить что-нибудь к ужину), она тут же согласилась. Убедила себя, что лучше поговорить вечером, когда они оба немного притрутся друг к другу.
Вероника понятия не имела, сколько проспала. На старых радиочасах мигали две пары нулей. Поставить бы правильное время, но Вероника забыла, как это делается. Ничего тут не изменилось, только стало меньше и печальнее, как и весь поселок. Старые пыльные модели самолетов Маттиаса так и стояли на полке; обои над ними, под потолочным плинтусом, слегка вздулись. Афиша, которую она прикнопила над письменным столом в середине восьмидесятых и так и не сняла, выцвела, один уголок завернулся.
Они с Маттиасом делили эту двухэтажную кровать после рождения Билли. И продолжали делить все годы после его исчезновения, хотя ее старая комната освободилась. Никто ничего не менял – ни отец, ни Маттиас, ни она сама. Потом, когда Маттиас уехал в полицейскую школу, двухэтажная кровать и вся комната перешли в ее единоличное владение, за исключением выходных, когда брат наведывался домой. Впрочем, справедливости ради, ночевал он в основном у Сесилии – еще одна причина, по которой Вероника терпеть не могла эту глупую корову.
Она успела уже проверить двери в спальни Билли и мамы. Заперты, как всегда. В ночь, когда пропал Билли, папа перебрался на кожаный диван в кабинете, потому что мама нуждалась в покое. Два десятилетия спустя он так и жил внизу, а двери в комнаты жены и сына оставались запертыми. Сама Вероника после исчезновения Билли тоже не заходила в эти спальни. До того, как объявился блондин, она о них и не думала. Даже в свои редкие приезды домой. Интересно, что там внутри. Правильно ли она помнит эти комнаты? Узнал бы их блондин, если бы ему представился случай заглянуть туда?
Вероника вытащила распечатку из бокового кармана сумки. Кажется, здравый смысл все же не вполне покинул ее; теперь Вероника видела больше различий между фотороботом и блондином. Или она просто ищет повод ничего не рассказывать отцу? От тишины в доме ее неуверенность усиливалась. Отдавалась эхом в коридоре с запертыми дверями.
Ее мысли прервал звук автомобильного мотора. Папа вернулся из магазина. Вероника услышала, как он открыл входную дверь, потом загремел чем-то на кухне.
– Ужин будет через полчаса, – крикнул он.
Маттиас появился как раз к ужину. На этот раз на машине и, слава богу, без жены и детей. Его присутствие сильно все усложнило, и Вероника решила отложить разговор с отцом до утра.
Она быстро поняла, что Маттиас с отцом ужинают вместе довольно часто, и только вдвоем. Может, Маттиас иногда даже ночует здесь. Это объясняло бы свернутый военный спальный мешок на верхнем ярусе их старой кровати.
Они ужинали на кухне за большим дубовым столом, где места хватило бы на шестерых. И все же они теснились на одном конце, словно вцепившись друг в друга и любой ценой желая избежать пустоты. Над лампой покачивалась спираль мухоловки. Вроде бы новая – наверное, единственное, что время от времени менялось в этом доме. Покрытый пятнами деревянный пол, тряпочный коврик, пожелтевшие обои, кухонные шкафчики, которые давно следовало покрасить – все так похоже на себя. Муха, которая днем пыталась вылететь в окно, теперь увязла в буром клее мухоловки. Во всяком случае, Вероника решила, что это та самая муха. Зелено-черная и уже не дергается.
На полпути к кофе Вероника передумала. Может, это предложенный отцом коньяк придал ей духу.
– Мне приснилась мама, – начала она, ощущая напряжение в горле.
– Вот как. – В голосе отца, как всегда, слышались выжидательные нотки.
– Я обычно говорю о ней, когда веду группу. Терапия горя. И у нас там есть один человек, лет двадцати пяти. Светлые волосы, голубые глаза.
– Вера… – Маттиас сердито посмотрел на нее, но она отвела взгляд.
– Этот мужчина называет себя Исаком. И рассказывает про себя. Детские воспоминания. Пропавший без вести пятилетний мальчик, сад с шалашом, дуплистый вяз…
Отец поднял глаза. Взгляд сразу стал острее: отец насторожился.
– И все похоже на правду. А потом я увидела вот это.
Она потянулась к заднему карману, чувствуя, как горят щеки.
– Слушай, Вера…
Теперь Маттиас явно рассердился не на шутку, но горячая кровь бежала быстро, и Вероника не дала остановить себя.
– Вот! – Она торжествующе выложила на стол фоторобот. Подождала, пока оба прочитают текст и поймут, что представляет собой изображение.
– Этот парень, Исак, выглядит вот так. Почти один в один. Так выглядел бы сейчас Билли.
Воцарилось молчание. Отец вынул из нагрудного кармана очки, пододвинул изображение к себе. Вероника старалась не смотреть Маттиасу в глаза. Сердце колотилось о ребра. Вероника не отрываясь глядела на отцовское лицо, ожидая реакции. Пыталась представить себе, какой она будет. Радость, слезы, печаль, гнев? Но ничего не произошло.
Веронике казалось, что прошла целая вечность; на самом деле отец отодвинул от себя фоторобот всего через пару секунд.
– Это не твой младший брат, – сказал он вдруг так жестко, что вздрогнула не только Вероника, но и Маттиас. – Билли не вернется, Вера. Я давно смирился с этим. И думал, что ты тоже смирилась.
Она вышла проводить Маттиаса. Отец уже пожелал им спокойной ночи и заперся в кабинете. В щель под дверью видно было мерцание телевизора. От разочарования Вероника стала вялой. Она убеждала себя, что затеяла все ради отца, но на самом деле она проделала это и ради себя самой. Она хотела быть хорошей дочерью, которая нашла Билли и раз и навсегда решила загадку. Теперь Вероника понимала, как это было глупо. Чтобы совладать с отцовской скорбью, требуется кое-что повесомее нескольких смутных воспоминаний и компьютерной картинки. Ее специальность – работа с горем. Она должна была предвидеть реакцию и не пытаться убедить отца, не имея надежных доказательств. А она поторопилась и разозлила его.
На улице уже почти стемнело. В каштановой аллее пел соловей. Печальная песня слабо звучала среди запущенных построек. Маттиас привалился к капоту джипа, достал из кармана мятую пачку; предложил сигарету Веронике, зажег, заслонив огонек ладонями.
– Не знала, что ты куришь.
– Я тоже не знал. – Брат усмехнулся, выдул дым углом рта. – Обещай, что не проболтаешься Сесилии.
– Насчет курения?
Маттиас ответил долгим взглядом, но вызов не принял.
– Когда ты нашла этот фоторобот? – спросил он.
– С неделю назад. – Вероника старалась говорить невозмутимо.
– А когда собиралась рассказать о нем мне?
– Ну вот, рассказала.
Вероника пожала плечами и на этот раз не стала отводить взгляд. Несколько секунд они играли в гляделки, потом Вероника сменила тактику.
– Ты думаешь про него? Про Билли? Кем он мог бы стать?
Маттиас отвел глаза. Капитуляция.
– Осторожнее, Вера, – буркнул он.
– В каком смысле?
– В таком, что ты не можешь вот так просто объявиться и натворить бог знает чего.
– Что значит – объявиться? – огрызнулась Вероника. – Ты же сам предложил мне приехать.
– Чтобы отметить мамин день рождения. А не чтобы ты заявила папе, что считаешь, будто Билли жив.
Вероника отвернулась, сердито затянувшись.
– Я понимаю, что ты хотела как лучше. Но надо было немного подумать. Не делать выводов прежде, чем мы успели расследовать дело. Люди иногда не видят правды и потому принимают за правду что-нибудь другое.
Вероника сердито смотрела на брата, прикидывая, продолжать ли злиться. Но его голос звучал теперь не так менторски, к тому же он сказал – мы. Мы, то есть она и он.
Оба снова затянулись. У Вероники никак не укладывалось в голове, что Маттиас курит украдкой. Человека честнее она в жизни не знала. Во всяком случае, прежде Маттиас всегда был честным. Вероника подумала о коробке из кладовки. И представила себе, что ее открывал Маттиас. Это оказалось легче, чем ей хотелось бы. Но зачем Маттиасу рыться в ее вещах?
– Я видела в нашей комнате спальный мешок, – сказала она, сама не зная зачем. Может, хотела наказать его, но тут же раскаялась в этом. – Все настолько плохо? – спросила она уже помягче.
Брат ничего не ответил, только снял с языка табачную крошку. Веронике стало стыдно. Она перешла границу, влезла в чужие дела.
– Мы с Сесилией ходим к семейному психотерапевту.
– Вот как, – глупо ответила Вероника.
Странно: несмотря на проблемы Маттиаса, она была рада, что брат ей доверился. Придумать ответ получше она не успела; Маттиас выпрямился, бросил окурок на землю и затоптал его.
– Иди спать. Папа пригласил на завтрашний вечер дядю Харальда, Тесс и Тима, в память о маме. Еще будем мы с Сесилией и девочками. Веди себя спокойно и будь добра, не начинай больше про Билли. Обещаю, что после выходных разберусь, кто такой этот Исак. Ладно?
Вероника молча кивнула. А потом какое-то время стояла неподвижно, глядя, как красные огоньки джипа удаляются в темноту аллеи.
