Построение нашей колонны осталось прежним, так же как и экипажи вездеходов. Первую смену управлял «газоном» я, а Сергей как обычно дремал на пассажирском кресле. И это несмотря на то, что перед этим он проспал почти что сутки. Слушая сопение, изредка прерываемое сладким почмокиванием, мне оставалось только завидовать стабильной психике и общему физическому здоровью его организма. Вот уж поистине живой пример народной мудрости – солдат спит, а служба идёт.

Когда подходила к концу моя смена, я даже с каким-то злорадством растолкал Сергея ещё до остановки нашего каравана на пересменок. При этом громко крикнул, практически прямо ему в ухо:

– Подъём! Хватит дрыхнуть – Наташку проспишь.

Малой буквально подпрыгнул на сиденье, повертел головой и очумелыми, круглыми глазами уставился на меня:

– Ты что, Батя, офигел? Так же можно и до разрыва сердца довести, – воскликнул он и усиленно, обеими руками, начал растирать себе шею.

– Как же, такого лося доведёшь! Я, наоборот, тренирую тебя – мгновенно быть готовым к любым неожиданностям и никогда не терять присутствия духа. Согласись, ты же растерялся, когда открыл огонь из пулемёта по приближающимся аэросаням?

Сергей хмыкнул и обиженно пробубнил:

– Да ничего я не растерялся, просто давно не стрелял, вот и промазал. Они оказались шустрыми – гады. Эти аэросани двигались так быстро, что я подумал – если там есть пулемёт, то, приблизившись и открыв стрельбу, они запросто могут в кого-нибудь попасть. К тому же когда вы пошли проверять тот караван, Саня предупредил – открывать огонь при малейшей опасности, так что я действовал точно по инструкции нашего главного спеца.

Он победно глянул на меня и продолжил:

– Так что нечего меня учить! За столько лет такой жизни я стал ужас какой учёный – самому иногда страшно становится. А то взяли с Ханом моду – меня поучать, вон, лучше новенькими займитесь, коль у вас свербит. Они ещё не обкатанные, и будут долго терпеть ваши приколы.

Я, уже остановив «газон» вслед за впереди идущим вездеходом, ответил ему:

– Да ладно, Серый, не обижайся! Воспринимай мои поучения как заботу о твоём благополучии, да и Хан тоже тебе только добра желает; видно же, что готовит тебя к себе в напарники. А стать напарником такого бойца, как Флюр, многого стоит.

Сергей открыл дверь кабины, повернулся ко мне и, ухмыляясь, выкрикнул:

– Поучайте лучше ваших паучат. – После чего выбрался из кабины, надел лыжи и направился к вездеходу, которым управляла Наталья.

Я тоже собрался было выбраться из кабины, но тут будто кто-то резко задёрнул шторку перед моим левым глазом – появилась белая пелена, и он перестал видеть какие-либо детали. Я зажмурил правый и попытался что-нибудь осмотреть неожиданно ослепшим глазом, но смог увидеть только неясные очертания впереди стоящего вездехода, да и в кабине видел тоже не ясно, только крупные предметы; так приборная доска казалась просто туманной поверхностью с вкраплениями небольших чёрточек.

Всё это было так неожиданно, что я, как это обычно бывает в таких случаях, стал думать, что всё это происходит не на самом деле. Чтобы прийти в норму, я, не надевая лыж, спрыгнул прямо в снег, нервно зацепил его целую пригоршню и стал с остервенением растирать лицо. После нескольких минут такого моциона у меня от холода заломило в висках, и я, прекратив самоистязание, опять попробовал левым глазом осмотреть окружающий пейзаж, однако снова увидел мир, словно бы окутанный сильнейшим туманом. И тогда меня начала охватывать настоящая паника, такого мандража я не испытывал, даже когда заманивал на ТТМе две БМП в нашу засаду.

«Вот это я влип, – думалось мне, – не иначе Бог наказал за моё злорадство по отношению к Сергею. Не по-доброму я его будил сегодня, не так, как делает настоящий друг. Зависть к его здоровому виду и желание как-то досадить – вот, что двигало мной». Так, каясь и кляня себя, я стоял по пояс в снегу минут пять, потом, немного успокоившись, начал заниматься самовнушением. Я убеждал себя, что это обыкновенная усталость глаза на яркий свет, что через некоторое время он, отдохнув, опять начнёт видеть как прежде, что, в конце концов, второй глаз видит вполне нормально, и в крайнем случае можно жить и с одним.

Так я стоял до самого появления Сергея. Увидев меня в таком положении, он принялся было шутить:

– Что, решил снежную ванну принять? Наверное, совсем угорел в кабине? Ты бы, Батя, лучше устроил пробежечку на лыжах вокруг каравана, мозги сразу бы в норму пришли, да и дыхалка поработала на славу.

– Какая, к чёрту, дыхалка, тут глаз ни хрена не видит, – прохрипел я, а потом более подробно стал описывать свои ощущения.

Лицо Сергея сразу стало серьёзным, и он, не дослушав моих жалоб, заявил:

– Ладно, давай-ка надевай лыжи и двигай к нашему кунгу, а я сейчас вызову Дохтура и предупрежу Кота, да и других, чтобы глушили движки. По-видимому, придётся здесь устроить небольшой привал, нужно, Батя, тебя слегка подлечить.

Не слушая моих возражений, он развернулся и покатил в сторону заправщика. Чтобы не терять время на разговоры с ребятами, которые по-любому бы пришли сюда, я снял с боковины «газона» лыжи, надел их и сам отправился к мужскому кунгу.

Когда туда добрался, меня уже встречала целая толпа наших ребят, во главе с Игорем. Они буквально подняли меня на руки, сняли лыжи и поставили на лестницу, ведущую к дверям кунга. Всё это было проделано практически молча, без всяких вопросов и соболезнований, по-видимому, Сергей им уже всё рассказал о моих проблемах.

Когда попал в тёплое помещение, то сразу же был взят в оборот Машей, которая уже давно дожидалась меня; она заботливо помогла раздеться, а потом, усадив на стул, начала внимательно изучать моё лицо. У неё самой глаза были раскрасневшиеся, с застывшими капельками слёз в уголках. Чтобы как-то снять тягостную тишину, я ухмыльнулся и произнёс:

– Ну что вы носитесь со мной, как со смертельно больным человеком. Подумаешь, один глаз стал плохо видеть, но второй-то в норме. Может быть, это организм хитрит, захотелось ему просто отдохнуть – надоело всё время пялиться на этот ослепительный снег. Ты же знаешь, что это бывает у альпинистов; когда они долго, без защитных очков смотрят на снег, то на время лишаются зрения.

Краем глаза я видел, что находившаяся здесь же Надя устанавливает на столе какой-то прибор, который мы приватизировали в больнице Пущино. Так же там стояло несколько пробирок с лекарствами. Две наши новые девушки, которые ехали в этом кунге, забились в угол помещения и испуганно наблюдали оттуда за всем происходившим. Вскоре в кунг поднялся Игорь, он разделся и сразу же пошёл мыть руки, перед этим крикнув своей жене:

– Наденька, закапай нашему болезному расширяющие зрачок капли.

Потом, повернувшись ко мне, заметил:

– Ну что, Батя, возраст-то берёт своё. Теперь понимаешь, нельзя быть во всех бочках затычкой, у нас, вон, полно молодых, здоровых мужиков. А ты всё вровень с ними пытаешься делать. Слушай Дохтура, он дело знает. Надеюсь, хоть сейчас-то ты не будешь упорствовать и рваться управлять вездеходом. Теперь тебе нужно немного полежать в кунге, отдохнуть, набраться сил, тогда всё нормализуется.

– О чём разговор, Дохтур, – ответил я, – тем более что поеду не один, а в обществе таких прелестных дам.

Потом, когда мне уже закапали в глаза, я продолжил ёрничать:

– Слушай Игорёх, а пусть порулят твоей скрипучей таратайкой новые ребята, а мы тут с тобой пулечку на двоих распишем. Опять же, эликсиром полечимся, а то, боюсь, как бы твои уши не отказали, как мой глаз.

Игорь, уже севший за стол и подкручивавший что-то в приборе, глянул на меня, усмехнулся и ответил:

– Да… просто экстрасенс какой-то. После того, как ты прошёл в кунг, мы ещё там, на улице договорились, что вместо меня и тебя управлять вездеходами будут Миша и Василий. Ребята сейчас пошли перекусить и отдохнуть в женский кунг, а движение начнут после того, как я дам отмашку. Так что у нас с тобой скоро начнётся райская жизнь, можно будет от души отоспаться.

– Вот видишь, Дохтур, как полезно иметь слабые места в организме. Считай – мой глаз предоставил тебе возможность отдохнуть в таких приятных условиях, поэтому ты, как истинный джентльмен, должен растрясти свои запасы эликсира, ибо только он даст мне силы бороться с проклятой болезнью.

– Алкоголь только больше навредит твоему недугу, – ответил Игорь, – сам знаешь, он повышает давление, а эликсир к тому же является стимулирующим средством. Поэтому – фиг тебе, а не эликсир, обойдёшься и чайком; а то пьяный и слепой разнесёшь, к чёрту, всю нашу будку, и хорошо, если только руками, а то ещё и голову повредишь, а нам твои мозги ещё пригодятся.

Примерно в таком вот ключе и текла наша беседа, пока, под воздействием капель, мои зрачки не расширились до максимального размера. После чего началось обследование глаз, которое продолжалось минут тридцать. Затем Игорь похлопал меня по плечу и заявил:

– Ну что, Батя, похоже, тебе при таком ярком свете больше водить вездеход нельзя, но не расстраивайся – зрение я тебе восстановлю. У тебя кровеносные сосуды возле зрительного нерва пережаты каким-то воспалением, поэтому глаз плохо снабжается кислородом. Так что придётся потерпеть укольчики, а колоть их нужно будет прямо под глазное яблоко, поэтому не дёргайся, а то получится гематома, и будешь ходить с фингалом.

– Да чёрт с ним, с фингалом, лишь бы зрение восстановилось, – воскликнул я, – коли, эскулап, буду неподвижен, как скала.

Игорь о чем-то тихо переговорил с Надей, она оделась и вышла из кунга. После небольших препирательств он выпроводил из кунга и Машу. Затем, усадив меня вплотную к стене, заставил головой плотно к ней прижаться, смотреть неотрывно в потолок и замереть. Немного мандражируя, я выполнил это требование, и Игорь разовым шприцем ловко ввёл мне лекарство, как мне показалось, прямо в глаз. Сам укол длился от силы секунд пять, потом минуты три, крепко прижав к ранке смоченную в спирте ватку, я отходил от испытанного шока. Дохтур же, коротко хохотнув, предложил испуганно наблюдавшим за этой процедурой нашим новым девушкам отвернуться и обратился ко мне:

– Ну что, Батя, а теперь, по сравнению с предыдущим, можно сказать, приятный момент – укол в задницу. Так что, вставай, поворачивайся и приспускай штаны.

– Ты же ничего не говорил о других уколах, – возмущённо пробормотал я, – что же, по-твоему, неприятный момент, если это ты считаешь приятным.

Игорь опять хмыкнул, набирая при этом в шприц лекарство, и ответил:

– Ладно, расслабься, подставляй задницу и готовься к следующему испытанию; как только Надя принесёт оборудование, будем ставить тебе капельницу.

– Что, и это ещё не всё? Да ты просто маньяк! Что, радуешься, зараза? Дорвался наконец до безропотной жертвы? А что, не кричу, не дёргаюсь, молча выполняю все указания – мечта, а не пациент. К тому же и эликсира можно беззастенчиво лишить.

Игорь опять улыбнулся и ответил на мои стенания:

– Что-то, Батя, ты стал очень разговорчивый и капризный. Наверное, придётся рассмотреть вопрос о назначении тебе моего знаменитого расслабляюще-слабительного курса. Думаю, после него жалобы сразу прекратятся, и тогда я смогу спокойно заниматься лечением твоего глаза. А пользу капельницы, я думаю, ты оценишь дня через два, когда сможешь видеть ослепшим глазом. Радуйся, что Галя перед самым нашим выездом приготовила кучу раствора для капельницы, так что мы быстро почистим твои сосуды – будешь себя чувствовать лет на десять моложе.

В этот момент в кунг вошла Надя, она принесла штатив для капельницы и пакет с медикаментами. После этого меня уложили на боковую лавку, где пришлось находиться минут тридцать, пока из большой колбы по капле стекал мне в вену лечебный раствор. Так я лежал, а у меня побывала за это время целая череда посетителей. Каждый из них пытался меня как-то развлечь, по делу говорил только Саша. Мы с ним решили, что как только закончится эта процедура, караван немедленно двинется дальше и больше длительных остановок из-за меня делать не будет. Машу, которая всё это время сидела рядом, я всё-таки уговорил ехать в женском кунге – нужно было кому-нибудь заниматься с Ваней.

В общем, вся эта суета вокруг меня продолжалась более трёх часов. Когда наш караван тронулся, солнце уже давно скрылось, но полной темноты не было; на небе ярко светила луна, и вся окружающая местность серебрилась отражённым от снега светом. Температура была –14 градусов, было очень тихо, ни намёка даже на лёгкий ветерок.

Так долго отдыхать, лёжа на постели в кунге, мне было совсем непривычно, но чертовски приятно. Я первоначально старался прислушиваться к беседе наших новых девушек, но минут через двадцать был уже убаюкан неспешным покачиванием кунга, монотонными скрипами двигающегося вездехода и тихим журчанием женских голосов. Вскоре я крепко заснул, несмотря на громкий храп, доносившийся от спального места Игоря.

Проснулся от какого-то непривычного ощущения, минут пять лежал и пытался разобраться, что же изменилось в окружающей обстановке. Потом до меня дошло, что мы стоим, и я подумал, что это остановка на пересменок, но, посмотрев на часы, увидел, что после начала движения прошло уже больше шести часов, и эта остановка не могла быть плановой. Меня мгновенно захлестнула волна тревоги, и я, вскочив, начал судорожно одеваться. Все остальные пассажиры кунга безмятежно спали, несмотря на то что в окна бил яркий солнечный свет.

Когда я уже собирался надевать тёплую куртку, меня осенило, что могу связаться с кабиной «Урала» по переговорному устройству; этой системой были оборудованы оба наших кунга. Только я подошёл к стене, где висела переговорная трубка, как распахнулась входная дверь и в кунг ввалился Флюр. Лицо его, немного раскрасневшееся от мороза, не выражало никакой тревоги, это меня немного успокоило, но не спасло парня от града моих вопросов:

– Хан, ну что там случилось? Почему стоим? Что, неужели опять кто-нибудь сломался?

Он, не отвечая, оглядел всё помещение, потом хмыкнул и заявил:

– Ха, хорошо вы тут устроились! Я тоже так хочу! Пойти, что ли, подговорить Малого, чтобы дал мне в глаз – глядишь, после этого и меня Дохтур госпитализирует. – И громко загоготал, да так, что все проснулись, и девушки, испуганно закутавшись в одеяла, снова сгрудились у дальнего конца лавок. Игорь тоже подскочил и непонимающе уставился на нас. Флюру очень понравился произведённый эффект, и он опять неестественно громко загоготал, продолжалось это секунд тридцать, потом ему надоело, и он стал отвечать на поставленные вопросы:

– Батя, не волнуйся, всё тип-топ. Просто возникла одна небольшая проблемка – дальше хода нет. Впереди сплошная стена торосов. – И снова начал было смеяться, но вовремя прекратил и уже серьёзно, совсем другим тоном продолжил: – Хорошо, Батя, что ты уже оделся, пойдём, сам, своим зорким глазом всё осмотришь и будем держать совет, что делать дальше. Ты, Дохтур, тоже одевайся и подходи к переднему «Уралу». Кстати, не забудь захватить свою заветную фляжку, а то половина народа находится в шоке.

После этих слов я поспешно надел куртку и валенки, натянул шапку и вышел вместе с Флюром из кунга. Когда мы на лыжах подкатили к головному «Уралу», там, на маленьком пятачке, возле передних гусениц столпились все наши водители и что-то горячо обсуждали. Наверху, на самой кабине вездехода стоял Саша и в бинокль оглядывал открывающуюся перспективу. А она, если сказать прямо, была совсем нерадостного вида. Впереди, насколько хватало глаз, громоздились неровные холмы, кое-где верхушки их были свободны от снега, и оттуда выступали ледяные глыбы торосов.

Увидев нас, с «Урала» быстро спустился Саша. Всё лицо его выражало серьёзную озабоченность, во взгляде чувствовалась явная растерянность. Когда Саша присоединился к общей группе, он, обращаясь ко мне, немного срывающимся голосом доложил о результатах своего визуального обследования:

– Впереди полный песец, торосы тянутся до самого горизонта. Если вырубать трассу, это работа не одной недели. Как раз, когда всё начнёт таять, мы, может быть, и доберёмся до Чёрного моря.

В это время у меня в мозгах происходила усиленная работа, буквально раскалывая мою слепую башку в поисках выхода; шло сопоставление всех имеющихся данных, но информации явно не хватало, поэтому я, прервав Сашу, спросил:

– Слушай, Кот, а где мы вообще находимся-то? Какие координаты показывают навигаторы? А то со своими болячками я полностью выпал из действительности.

Саша, даже не задумываясь, ответил:

– Мы стоим напротив Керченского пролива, нам до Чёрного моря осталось километров тридцать.

В моей голове что-то щёлкнуло, и в мозгу вдруг отчётливо вырисовалась картина про то, что надо делать. А в это время вокруг опять разгорелся спор о методах преодоления этого поля. Я громко, чтобы меня все услышали, начал выкрикивать:

– Мужики, а что вы так разволновались, что за пустые споры. Сами же понимаете, что используя любой метод, напрямую нам к Чёрному морю не пробиться, да это и ни к чему. Ну-ка, как нас учили герои любимых детских фильмов? Правильно – «настоящие герои всегда идут в обход», вот и нам нужно так же действовать; зачем же тупо лезть напрямик, расходуя лишние силы и взрывчатку, когда можно проехать вдоль этой линии торосов, выбраться на берег и уже по нему доехать до Чёрного моря. Гор здесь нет, а при выезде на берег, если и есть ледяные глыбы, то не больше, чем те, что мы уже преодолевали, когда въезжали на поверхность Азовского моря.

Я ненадолго замолчал, оглядел притихший народ и продолжил:

– Судя по всему, эти торосы образовались из-за неравномерного замерзания Чёрного и Азовского морей. Наверняка Азовское море начало замерзать раньше, поэтому эти торосы и идут уступами. Скорее всего, на акватории самого Чёрного моря такого безобразия не наблюдается. На поверхности моря торосы в таком количестве могут быть только следствием того, что лёд стаивал, а потом снова замерзал. Но, сами понимаете, при таких температурах это невозможно. Этого, я думаю, можно будет ожидать только при нашем приближении к тёплому океану.

После этой речи голос у меня совсем охрип, а глаз несколько разболелся, но я добился желаемого; разгоревшиеся после этого споры пошли по новому руслу и велись уже вокруг одного вопроса, в какую сторону нам поворачивать; двигаться ли в сторону Украины или попытаться проехать к Чёрному морю по территории Краснодарского края. Победило мнение о продвижении по украинскому берегу. В основном это было связано с имеющейся информацией о Сочинской гвардии; никому из нас что-то не очень хотелось встречаться с новыми выжившими людьми. Хотя насчёт сочинцев нам ничего, порочившего их, не было известно. Но всё равно было решено держаться от берега Краснодарского края подальше.

В конце концов, мы договорились, что всем нужно подкрепиться горячим завтраком, мне продолжить курс лечения, и только после этого возобновлять движение. Время было семь часов утра, температура держалась около –14 градусов, снега и ветра не было.

Как только Игорь освободил меня от иглы капельницы, то стал быстро собираться на выход. Я его спросил:

– Дохтур, ты куда собрался? Мы же с тобой собирались поиграть в карты.

– Всё, Батя, больше не могу как овощ ехать в этом ящике. К тому же сам видишь, как только меня нет в колонне, происходят всякие катаклизмы. Тебе-то лечение и покой сейчас просто необходимы, ну а мне это вредно, сразу в голову лезут дурные мысли. Так что, Батя, извини, пульку мы с тобой распишем, когда доберёмся до тёплого океана. А пока вон, пускай тебя девчонки развлекают.

– Ты что при моей жене это говоришь, – рассмеялся я. – Хочешь, чтобы она оставила Ваньку одного в женском кунге? Сам же знаешь, он без неё там такое натворит, что потом все вместе будем неделю исправлять последствия.

Маша, сидевшая рядом (она только что принесла мне завтрак), звонко рассмеялась и потрепала меня по плечу. Потом, опережая меня, она ответила на реплику Игоря:

– На что ты его, старого, толкаешь, кому он нужен, кроме меня – инвалид с одним глазом?

– Но-но, – возмутился я, – старый конь борозды не испортит.

Я повернулся к притихшим девушкам, подмигнул им слепым глазом, улыбнулся и продолжил:

– К тому же кто это сказал, что я инвалид? Я ещё о-го-го, какой мужик, вот гляжу на девчонок и прямо чувствую – глаз начинает видеть всё лучше и лучше.

– Ладно, мужик, лучше давай завтракай уже, а то превратишься в измождённого ворчливого старикашку, – остановила мои разглагольствования Маша, потом посмотрела на молчавших девушек и добавила:

– Вот же, сволочи, что с детьми сделали. Как же этих гадов, которые сами себя ещё и в элиту произвели, земля-то носит. Но ничего, девоньки, отольются им когда-нибудь ваши слёзы.

Пока я расправлялся с принесённым завтраком, Маша беседовала со спасёнными девушками. Игорь в это время уже оделся и вышел из кунга. Минут через пять распахнулась входная дверь, и в помещение вошёл Саша, в руке у него был какой-то пакет. Не раздеваясь, он прямо от входа начал поторапливать Машу:

– Все уже расселись по местам, пора трогаться, Мария Николаевна, давайте я сюда принесу Ваньку, и вы пообедаете вместе с Батей.

– Да нет, Сашенька, уж лучше я пойду в наш кунг, а то он не даст Толе спокойно полежать, – ответила она, – к тому же там Никита, да и собаки не дадут Ванечке заскучать, – и она спешно начала одеваться, а Саша, обращаясь уже ко мне, заявил:

– Скорее всего, когда мы подъедем к берегу, придётся останавливаться, но тебе выходить на улицу не стоит. Дохтур сказал, если хочешь дня за три вылечить глаз, нужно всё это время соблюдать полный покой. Он собирается часов через восемь опять тебя колоть и ставить капельницу, поэтому лучше сиди здесь и не дёргайся. Кстати, он не против того, чтобы ты изредка выглядывал в окно и обозревал окрестности, я тебе принёс для этого подзорную трубу – будешь нашим боковым дозором, только смотри, особо не увлекайся наблюдениями.

– Ладно, Сань, что я тупее паровоза, что ли, буду беречься и выполнять все указания нашей медицины. Только вы хоть иногда заглядывайте сюда, а то тут с тоски можно сдохнуть, – на эти слова никто не ответил, я видел только спины удаляющихся Маши и Александра.

Минут через пять после их ухода тронулся и наш вездеход, опять меня начали убаюкивать мерное покачивание кунга и еле слышный звук работающего дизеля «Урала». Первоначально я улёгся на своё спальное место и честно попытался задремать, но спать совершенно не хотелось. Тогда я оделся и попытался понаблюдать в окно за нашим передвижением, но смотреть было совершенно не на что – везде безбрежная, ярко блестящая снежная равнина. Читать или работать на ноутбуке с одним глазом было очень неудобно, а долгое время так и вообще невозможно, поэтому мне пришлось хоть как-то развлекать наших новых девушек, которые молча сидели на ближней к двери лавке.

Я разогрел самовар, налил всем чаю и начал потихоньку выспрашивать их о прошлой жизни. Сначала они отвечали односложно, но потом одна из них – брюнеточка Марина, немного оттаяла и начала более связный и подробный рассказ о своей прошлой жизни. Перед этим я немного капнул им, ну и себе, естественно, немного остававшегося у меня эликсира Дохтура.

Зовут меня Мариэта, фамилия Багдасарян, я армянка. Даже и не знаю точно, сколько мне лет. Знаю только, что когда произошла катастрофа, мне было девять, и я была очень счастливым ребёнком. У меня был такой большой и добрый папа, а мамочка – просто чудо; заботливая и нежная, она очень меня любила.

Марина заплакала, вытерла рукавом слёзы и немного срывающимся голосом продолжила свой рассказ:

– То время я вспоминаю как добрую сказку. Было тепло, меня окружали только красивые вещи, сколько хочешь сладостей и фруктов. Вы не поверите, тогда я даже ела ананас и красную икру. Ананас это такой большой, как голова, и очень вкусный фрукт, а икра это такая каша, только красного цвета, говорят, её добывали из настоящей рыбы.

Знаете, у нашей семьи было целых два дома, один был очень высокий, и на свой уровень мы добирались на таком маленьком, красивом подъёмнике, у нас там было четыре комнаты, окна выходили на улицу, где росли большие деревья, и там было так тепло и уютно. Второй дом у нас был не такой большой, но зато он находился в саду, где вокруг была пушистая зелёная трава, и тоже было много деревьев и кустов, он назывался дача.

Мой папа был какой-то большой начальник, за ним даже приезжала с работы красивая машина. Она, конечно, меньше, чем ваши, но в ней можно было сидеть и впятером. Кроме этого, у папы была своя машина, даже больше той. Она была тоже очень красивая, белая как снег и с большими толстыми колёсами.

Когда произошло то жуткое землетрясение, мы находились на даче. Все ещё спали, когда раздался страшный треск, и дом начал рассыпаться. Я спала на втором этаже и проснулась от того, что рядом с кроватью упала какая-то большая деревяшка. Я испугалась и забралась под кровать. Только это сделала, как на то место, где я лежала, начали сыпаться доски и всякие осколки, Один даже пробил матрас и оцарапал мне спину. Потом в комнату пробился папа, он вытащил меня из-под кровати, мы с ним еле успели спуститься по лестнице вниз и выбежать на улицу. Только мы это сделали, дом рухнул, и поднялась большая туча пыли. Мама начала сильно плакать, прижимая меня к себе, а папа стал заводить машину. Потом он почти что силой усадил нас в неё, и мы поехали, как сказала мама, в город. На окраине посёлка нас пытались остановить какие-то люди, они выбежали на дорогу и начали махать руками, но папа достал свой чёрный пистолет и погрозил им. Дорога сразу очистилась, и мы поехали дальше.

Ехали долго, везде были глубокие трещины, мост через речку был обрушен. Папа даже сказал, что если бы не наш джип, то мы никогда бы не доехали до города. По Ростову ехали тоже очень долго, многие дороги были завалены обломками рухнувших домов, было много пожаров и поэтому очень дымно. Наш дом был поврежден не очень сильно, только несколько больших трещин у первого подъезда, где жила моя подруга Лиза. Было разбито много окон, валялось много отколовшихся кусков от стен и балконов, которые повредили почти все машины, стоящие у дома, и убили несколько человек. Их тела так и оставались лежать на тротуарах, везде было ужасно много крови. Меня, чтобы я этого не видела, папа на руках отнёс прямо в наш подъезд, там было всё засыпано стёклами. Лифт не работал, и нам пришлось пешком по лестнице подниматься на наш шестой этаж. На бетонной лестнице были трещины, некоторые ступеньки были наполовину разрушены.

Когда мы добрались до нашего этажа, то не смогли попасть в квартиру, железная дверь не открывалась. Пришлось папе опять спускаться к машине и брать нужные инструменты. Дверь открывали очень долго, несмотря на то что помогать папе вышел наш сосед дядя Миша.

Когда мы зашли в свою квартиру, мама очень расстроилась – почти все стёкла были разбиты, телевизор упал с тумбочки, везде валялись мелкие предметы, упавшие с полок. Папа всё осмотрел и быстро уехал, а мы с мамой начали убираться. Это было очень неудобно делать; света не было, холодно, мы работали в верхней одежде. Часа через три приехал папа с каким-то дядькой. Они поставили стёкла в два окна, остальные заколотили фанерой, после этого стало немного теплей. А когда мы затопили наш камин, в этой комнате можно было ходить даже в майке. Папа, вместе с фанерой и стеклами, привёз много больших бутылок с водой и целую сумку с консервами.

После того как этот дядька уехал, папа усадил нас с мамой на диван и сказал, что произошла большая катастрофа, и несколько дней нам нельзя будет выходить на улицу, придётся сидеть здесь, а пищу разогревать в камине. После этого он собрался и уехал, пообещав вернуться через несколько дней, когда отменят газовую тревогу. Вот мы с мамой и сидели в этой тёплой комнате больше недели, пока отец не появился.

После появления папы вся наша жизнь начала быстро меняться, через несколько дней мы собрали кое-какие вещи и на нашей машине в большой колонне выехали в сторону шахт. Там мы жили сначала очень неплохо, еды хватало, у меня было много друзей. Иногда у нас даже были школьные занятия. Только там, где мы жили, не было окон на улицу, и всё время чем-то неприятно пахло. Я называла место, где мы жили, пещеркой. К такой жизни я быстро привыкла, к тому же рядом со мной всегда была моя любимая мамочка.

Так мы прожили почти два года, отец на этой шахте был большим начальником, он распоряжался всеми продуктовыми запасами, именно папа начал обменную торговлю с другими шахтами. Он же одним из первых вошёл в новую элиту, поэтому мы с мамой имели всё самое лучшее, а в еде ни в чём себе не отказывали. Но постепенно папа начал от нас отдаляться, мои друзья говорили, что у него на четвёртом уровне имеется целый гарем. Он начал у нас появляться очень редко и почти что всегда выпивши.

Потом у нас в шахте произошёл бунт, люди просто обезумели, даже у нас, на элитном уровне, поднялась страшная суета и слышалась стрельба. Так было дня два, о папе ничего не было слышно, а мы с мамой были очень испуганы и всё это время сидели у себя в пещерке. Но однажды раздался громкий стук в дверь, мама открыла, и к нам ворвались человек пять. У всех были автоматы, люди эти были очень страшные и злые, громко ругались. Когда мама попыталась что-то узнать о папе, один из них стукнул её кулаком прямо в лицо. Двое из этой группы были мне известны, они работали в папином департаменте и иногда бывали у нас в гостях. После того, как мама заплакала и упала на кровать, я бросилась к дяде Рубену с криком и жалобами, но он грубо оттолкнул меня и выкрикнул:

– Молчи, ублюдочная тварь, а то я лично сверну тебе шею.

Потом он повернулся к остальным и начал распоряжаться:

– Рустам, ты с двумя брателлами бери эту суку и веди её на второй уровень, к другим блядям. Если опять начнёт орать, то дай ей ещё в рыло, а если и это не поможет, можете засадить ей по самое не могу, думаю, сегодня это ещё можно будет сделать на халяву. Только не забудьте вставить ей в рот кляп, а то она своей мерзкой слюной всё забрызгает. А я с Кузей пока отведу её маленькую сучку к другим малолеткам, на пятый уровень. Встречаемся через тридцать минут в большой столовой, вроде Комод хочет нам ещё что-то поручить.

Человек, который ударил маму, зло усмехнулся и, сильно коверкая слова, сказал:

– Слушай, дарагой, а ты что, совсэм не хочешь попользоваться этим элитним мясом. А-а? Хитрий какой, брезгуешь тухлым мясом, наверное, хочешь засадить этой свеженькой мартишке. Ай, нэхорошо! С друзьями делиться надо, брат. Давай их обеих прямо здесь будем е…ть. Ты, как главный, будешь первый.

Дядя Рубен гадко улыбнулся и ответил:

– Да мне уже за эти два дня от вида голых баб блевать хочется. Не у всех же такой чугунный член, как у тебя. А что касается этой сопли, то ей только карандаш и можно вставить, да и то весь измажешься. А, сам понимаешь, эта хата Хасану достанется, он тебе за беспорядок в своей вотчине глаз на жопу натянет… Так что давай, отводи этот мешок с говном к другим коровам и не опаздывай в столовую, а то Комод ждать не любит.

После этих ужасных разговоров (прошло уже столько лет, а я до сих пор помню их слово в слово) он за шкирку выкинул меня за дверь и вышел сам. Вместе с ним вышел и другой человек, которого я знала – дядя Мирза. Они пинками погнали меня к центральному стволу шахты, там, на площадке, был установлен пулемёт, около него стояли три мужика очень страшного вида. Они очень грубо шутили. Мы забрались в клетку подъёмника и спустились на пятый уровень. Там прошли по штреку, добрались до двери с решеткой, за ней увидели несколько больших помещений, это был приют для детей врагов народа. Так мне сказала надзирательница, которая встретила нас у входа. Она расписалась на листке бумаги и взяла меня у дяди Рубена. После этого кошмарного дня я никогда больше не видела ни мою любимую мамочку, ни папу.

В пещере этого приюта было очень темно, воздух был вонючий, у меня даже закружилась голова, и я чуть не упала. Когда заплакала от пережитого ужаса, надзирательница очень больно ударила меня по щеке и прошипела:

– Что, не нравится, как живут обычные люди, в обморок, гнида, падаешь? Ну ничего, подожди, скоро забудешь свою прежнюю жизнь и жраньё из золотой тарелочки; ты теперь не элита, а простая грязная шлюха для наших камрадов.

В её голосе было столько ненависти и злобы, что я не выдержала и снова заплакала, за что получила ещё один удар по щеке. Потом меня пинками заставили двигаться вглубь коридора, по обеим сторонам находились спальни и другие помещения этого центра содержания детей.

Сначала тут жили дети, эвакуированные из ростовского интерната и дома малютки, а затем сюда начали помещать детей врагов народа, да и просто тех, у кого родители умерли от болезней или погибли. В нашей спальне сначала было тридцать девочек моего возраста, и никто из них не верил, что я жила на элитном уровне и что мой папа распоряжался всеми продуктами шахты. Первые несколько месяцев они издевались и били меня, но потом как-то я сдружилась с несколькими девочками, особенно со Светой, и вместе с ними мы смогли дать отпор детдомовским заводилам. Тем более что детдомовские были все истощённые, часто болели и умирали. Места у нас быстро освобождались, через год нас объединили с девочками из соседней спальни, и опять все кровати были заняты.

Примерно через полгода после этого у нас в приюте произошли большие изменения. Всех мальчиков и самых некрасивых, уродливых девочек куда-то перевели. Оставшиеся надзирательницы говорили, что организован новый «мясной» корпус. И если кто будет себя плохо вести, окажется тоже там, а это прямая дорога под нож мясника. Все уже знали, что из самых непослушных и буйных в мясном цехе готовят фарш на котлеты. После этих изменений у нас в приюте начались совсем чёрные времена: за малейшую провинность секли кнутом, кормили варевом из зерна и кукурузы, вывезенных с элеваторов. Нас объявили школой куртизанок. После этого появились три новых надзирателя – мужчины. Старые надзирательницы называли их евнухами.

Было объявлено, что каждая воспитанница при достижении шестнадцати лет, если не будет продана или передана элите, направится в бордель для быков. Также было начато наше обучение; до этого никаких занятий не было, просто заставляли делать всякую мелкую и грязную работу. Обычно обучение вели новые надзиратели, они буквально издевались над девочками. Например, один из них, по прозвищу Шакал, забил насмерть Таню – мою подружку. Она всего лишь плохо выполнила одно из практических заданий – минет называется. Что-то сделала не так – надзиратель озверел и стал её бить деревянным кием. Обычно всегда наказывали плёткой, но в этот раз Шакал пришёл на занятие после игры на бильярде и принёс кий с собой.

В последние два года кормить нас стали немного лучше, даже иногда давали котлеты. Кроме этого, два раза в месяц устраивали бани. А тех, которых готовили на продажу, котлетами кормили два раза в неделю и почти ежедневно давали зелёный лук или петрушку, перед самой продажей им выдавали новую одежду и бельё.

Если сказать по правде, я была очень рада, когда меня продали. Уже не было никаких сил жить на нашей шахте, и лучше принадлежать кому-нибудь из элиты, чем каждый день нюхать вонючий член надзирателя. Особенно я обрадовалась, когда узнала, что нас со Светкой продали в одну шахту. К тому же барыга, который нас купил, был довольно добрый с нами и даже перед отъездом накормил в коммерческом кабаке.

Когда мы вас увидели, сначала сильно испугались, подумали, что вы дикие охотники за мясом. О них у нас ходило много слухов; надзирательницы болтали, что стоит только удалиться от шахты, сразу налетают эти дикари. Они очень любят свежее мясо и начинают обгладывать его прямо с живого человека; связывают, надрезают вены и нацеживают себе полные стаканы крови, и ты всё это видишь. А ещё они очень любят живой мозг, особенно молоденьких девушек. Если гейша убежит от хозяина, её обязательно поймают дикие охотники, привезут к себе в шалман, где у них стоит специальный праздничный стол с отверстием посередине. Вот они пойманную пленницу связывают и сажают под этот стол, чтобы голова торчала наружу, потом снимают черепную коробку и ложками выедают мозг.

Поэтому мы чуть в обморок не упали, когда вас увидели. А теперь, когда узнали всех вас поближе, всё ещё не можем поверить, что так можно жить – без рабов, быков и паханов. У меня такое чувство, что вы появились откуда-то из доброй сказки, где всё ещё живут моя любимая мамочка и папа…

После этого Марина горько разрыдалась, вслед за ней всхлипывать начала и Света. Мои нервы, взбудораженные рассказом, больше уже не выдерживали, и я прямо из фляжки сделал пару огромных глотков. Это слегка привело в чувство, по крайней мере, я сообразил, что наш вездеход не двигается. Забыв про обещание – сидеть в кунге и никуда не выходить, я быстро оделся и буквально скатился по лестнице в снег. Я плохо помню, как спустился по лестнице и подъехал к грузовому «Уралу», слышал только шум работающих бензопил, плохо соображал и насчёт своего зрения, только уже подъезжая к головному вездеходу, понял, что глаз у меня начал вполне прилично видеть. Конечно, не так, как раньше, но уже были различимы небольшие детали, я даже смог прочитать левым глазом надпись на ближнем кунге – Минавтодор РСФСР, что окончательно меня взбодрило.