Глава одиннадцатая
На западном горизонте догорал краешек солнца, когда мы проехали межевой камень, после которого начинались дворцовые угодья. Послышались окрики стражников, и рог затрубил им в ответ. Поднявшись на холм, мы увидели внизу дворец, за ним хмурилось море.
И – внезапно, будто удар молнии – на пороге дворца стояла Фетида. Ее черные волосы так и сияли рядом с белым мрамором дворцовых стен. Платье ее было темным, цвета неспокойного океана, кровоподтечный багрянец мешался с бурливым серым. Где-то там же были стражники, да и Пелей, но на них я не смотрел. Я видел только ее и изогнутые острия ее скул.
– Там твоя мать, – прошептал я Ахиллу.
Я был готов поклясться, что она сверкнула глазами в мою сторону, будто меня услышала. Я сглотнул, заставил себя двигаться дальше. Она меня не тронет, так сказал Хирон.
Странно было видеть ее среди смертных, рядом с ней что стражники, что Пелей казались выцветшими, поблекшими, хотя это ее кожа была бледна как кость. Она держалась от них вдалеке, пронзая небо своим нечеловеческим ростом. Стража со страхом и почтением опускала перед ней взгляды.
Ахилл соскочил с лошади, я спешился вслед за ним. Фетида обняла его, и я заметил, как переминаются с ноги на ногу стражники. Они гадали, какова на ощупь ее кожа; они радовались, что им не доведется этого узнать.
– Сын моего чрева, плоть моей плоти, Ахилл, – сказала она. Говорила она негромко, но ее слова разлетелись по всему двору. – Добро пожаловать домой.
– Благодарю, матушка, – сказал Ахилл.
Он понял, что так она заявила о своих на него притязаниях. Мы все это поняли. Сыну полагалось первым поприветствовать отца, матери шли потом – если до них вообще доходило дело. Но она была богиней. Пелей поджал губы, но промолчал.
Когда она отпустила его, он подошел к отцу.
– Приветствую тебя дома, сын, – сказал Пелей.
После приветствия его богини-жены голос Пелея казался слабым, да и сам он заметно постарел. Нас не было во дворце три года.
– Приветствую и тебя, Патрокл.
Все взглянули на меня, я кое-как сумел поклониться. Я чувствовал на себе колючий взгляд Фетиды. Он обжигал кожу, словно бы я, продравшись сквозь заросли терновника, нырнул в океан. Я обрадовался, когда Ахилл снова заговорил:
– Что за вести, отец?
Пелей покосился на стражников. Слухи и домыслы, наверное, уже разлетелись по всем дворцовым коридорам.
– Вестей этих я пока никому не сообщал, да и не хотел, пока все не будут в сборе. Мы ждали только тебя. Идем, пора начинать.
Мы пошли за ним во дворец. Мне хотелось поговорить с Ахиллом, но я не смел – сразу за нами шла Фетида. Слуги разбегались от нее в стороны, охали от изумления. Богиня! На каменном полу не слышалось звука ее шагов.
Трапезная была заставлена столами и лавками. Слуги сновали туда-сюда с блюдами еды, таскали до краев налитые вином чаши. У самого входа был возведен помост. Здесь воссядет Пелей, подле жены и сына. Три места. У меня пылали щеки. А чего еще я ждал?
Даже посреди шумных приготовлений был слышен голос Ахилла:
– Отец, я не вижу места для Патрокла.
Я покраснел еще сильнее.
– Ахилл… – зашептал было я.
Ничего, хотел сказать я. Пустяки, я сяду вместе с остальными. Но он не обращал на меня внимания.
– Патрокл – мой спутник. Его место рядом со мной.
У Фетиды засверкали глаза. Я так и чувствовал исходящий от них огонь. Она уже открыла рот, чтобы возразить сыну.
– Быть посему, – сказал Пелей.
Он подал знак слуге, и на помосте добавили еще одно место – по счастью, на противоположном от Фетиды конце стола. Стараясь сделаться как можно незаметнее, я прошел вслед за Ахиллом к нашим местам.
– Теперь она меня возненавидит, – сказал я.
– Она тебя и так ненавидит, – ответил он, сверкнув улыбкой.
Но спокойнее мне не стало.
– Почему она здесь? – прошептал я.
Только что-то по-настоящему важное заставило бы ее подняться на землю из морских пещер. И ее презрение ко мне не шло ни в какое сравнение с тем, как она смотрела на Пелея.
Ахилл покачал головой:
– Не знаю. Странно это все. Я с самого детства не видел их вместе.
Я вспомнил прощальное напутствие, которое Хирон дал Ахиллу: тебе стоит подумать над ответом.
– Хирон думает, что эти вести о войне.
Ахилл нахмурился:
– В Микенах вечно кто-нибудь с кем-нибудь воюет. Не понимаю, зачем тогда звать нас.
Пелей уселся, распорядитель три раза коротко протрубил в рог. Сигнал – пора к столу. Обычно люди собирались не сразу: кто-то медлил на поле для упражнений, кто-то доделывал то, чем был занят. Но в этот раз народ повалил в трапезную потоком – как вода, пробившая зимний лед. Вскоре зала уже трещала по швам, люди перешептывались, расталкивая друг друга, чтобы усесться. Возбуждение в их голосах звенело, нарастало. Никто не прикрикивал на слуг, не отгонял от столов попрошаек-псов. Все думали только о муже из Микен и вестях, которые он принес.
Фетида тоже сидела за столом. Перед ней не было ни блюда, ни ножа; боги питаются нектаром и амброзией, ароматом подношений, что мы сжигаем в их честь, вином, которое мы льем на их алтари. Странно, снаружи она вся так и сияла, а здесь ее почти не было видно. Громоздкая, простая мебель словно бы и ее сделала меньше.
Пелей встал. Люди, даже на самых дальних лавках, мгновенно затихли. Царь воздел чашу.
– Я получил известия из Микен, от сыновей Атрея, Агамемнона и Менелая.
Последние перешептывания, возня на лавках теперь прекратились окончательно. Замерли даже слуги. Я не дышал. Под столом Ахилл прижался ногой к моей ноге.
– Совершено преступление. – Пелей снова помолчал, будто обдумывая то, что собирался сказать. – Жену Менелая, царицу Елену, похитили из дворца в Спарте.
Елена! Тихонько зашептались мужчины. С тех пор как она вышла замуж, рассказы о ее красоте только умножились. Менелай обнес дворец толстой двойной стеной; он целое десятилетие учил своих воинов оборонять эти стены. Но все его труды пошли прахом, и ее все-таки похитили. Кто же совершил такое?
– Менелай принимал у себя посланников троянского царя Приама. Их возглавлял сын Приама, царевич Парис, и это он в ответе за содеянное. Он выкрал царицу Спарты из ее опочивальни, пока царь спал.
Возмущенный ропот. Только житель востока может так отплатить за гостеприимство. Всем известно, что они купаются в благовониях, что легкая жизнь давно их развратила. Настоящий герой взял бы ее силой, вооружившись одним только мечом.
– Агамемнон и Микены просят мужей Эллады отплыть в царство Приама, чтобы спасти Елену. Троя богата, и, по слухам, захватить ее будет легко. Воины привезут домой почет и богатства.
Хорошо сказано. Богатство и слава – вот за что наш народ обычно готов убивать.
– Они попросили меня выслать отряд воинов из Фтии, и я согласился. – Он подождал, пока перешептывания стихнут, и добавил: – Но принуждать я никого не стану. И сам войско не поведу.
– А кто же его поведет? – прокричал кто-то.
– Это еще не решено, – ответил Пелей.
Но я заметил, как он бросил взгляд на сына.
Нет, подумал я. Я вцепился в край стула. Не сейчас. Лицо сидевшей напротив меня Фетиды было холодным, застывшим, взгляд – отстраненным. Она знала, что так будет, вдруг дошло до меня. Она хочет, чтобы он отплыл с ними. Хирон и розовая пещера теперь казались до невозможного далекими, детской идиллией. Теперь я понял всю серьезность слов Хирона: весь мир скажет, что Ахилл рожден для войны. Что его руки и быстрые ноги годятся только для этого – для того, чтобы пробить крепкие стены Трои. Они бросят его в гущу троянских копий и, торжествуя, будут глядеть, как его белые руки краснеют от крови.
Пелей указал на Феникса, своего давнего друга, сидевшего за одним из столов у помоста.
– Царедворец Феникс запишет имена всех, кто пожелает сражаться.
Мужчины задвигались, начали вставать со скамей. Но Пелей вскинул руку:
– Это еще не все. – Он поднял холст, исписанный густо и темно. – До того, как Елену обручили с царем Менелаем, к ней сваталось много женихов. И, как выяснилось, женихи эти поклялись защищать ее и того, кому достанется ее рука. Агамемнон и Менелай теперь просят этих воинов исполнить свою клятву и вернуть Елену законному мужу.
Он вручил холст распорядителю.
Я не мог отвести от него взгляда. Клятва. В памяти внезапно вспыхнули образы: горящая жаровня, брызги крови из горла белой козы. Пышно украшенная зала, в которой теснятся высокие мужи.
Распорядитель взял список. Комната словно накренилась, перед глазами у меня все поплыло. Он начал зачитывать имена.
Антенор.
Еврипил.
Махаон.
Почти все имена я знал – мы все их знали. То были герои, цари нашего времени. Но для меня они были больше чем просто именами. Я видел их в каменной зале, сквозь дым из чадящего очага.
Агамемнон.
Вспоминалась густая черная борода: угрюмый муж с настороженными, сощуренными глазами.
Одиссей.
Шрам, обвившийся вкруг икры, розовый, как десна.
Аякс.
Вдвое больше любого мужа в той зале, позади него – огромный щит.
Филоктет, лучник.
Менетид.
Распорядитель перевел дух, и я услышал чье-то бормотание: кто-кто? За те годы, что прошли с моего изгнания, отец ничем не отличился. Его слава померкла, его имя позабыли. Да и помнившие его не знали, что у него был сын. Я застыл, боясь пошевелиться, боясь выдать себя. Я повязан с этой войной.
Распорядитель прокашлялся.
Идоменей.
Диомед.
– Это ты? Ты был там? – Ахилл обернулся ко мне.
Он говорил тихо, еле слышно, но я все равно испугался, что кто-нибудь его услышит.
Я кивнул. Горло у меня пересохло – не выдавить ни слова. Я думал только о том, как это опасно для Ахилла, о том, смогу ли я удержать его здесь. О себе я даже не вспомнил.
– Послушай. Теперь это не твое имя. Ничего не говори. Мы что-нибудь придумаем. Спросим Хирона.
Ахилл никогда прежде не говорил так – одно слово в спешке наскакивало на другое. Его настойчивость немного привела меня в чувство, в его глазах я и для себя отыскал немного смелости. Я снова кивнул.
Имена не смолкали, а вместе с ними не смолкали и воспоминания. Три женщины на помосте, одна из них – Елена. Груда сокровищ, нахмуренные брови отца. Коленки на каменном полу. Я думал, что все это привиделось мне во сне. Не привиделось.
Распорядитель зачитал весь список, и Пелей распустил собрание. Мужчины вскакивали один за другим, грохоча скамьями, всем хотелось побыстрее отметиться у Феникса. Пелей обратился к нам:
– Идемте. Я хочу поговорить с вами обоими.
Я поискал взглядом Фетиду – пойдет ли она с нами, но она уже исчезла.
Мы сидели у Пелеева очага; он подал нам вина – почти неразведенного. Ахилл отказался. Я взял чашу, но пить не стал. Царь восседал на своем привычном стуле у очага – с подушками и высокой спинкой. Глядел он на Ахилла.
– Я призвал тебя домой в надежде, что ты захочешь повести наше войско в битву.
Вот все и сказано. Пламя стреляло, горели зеленые ветки.
Ахилл встретился взглядом с отцом:
– Я еще не закончил обучение у Хирона.
– Ты пробыл на Пелионе дольше моего, дольше любого героя.
– Это не значит, что я должен мчаться на помощь сыновьям Атрея всякий раз, как они теряют жен.
Я ждал, что Пелей улыбнется, но он остался серьезным.
– Конечно, Менелай в ярости из-за утраты жены, но посланники прибыли от Агамемнона. Он давно следит за тем, как ширится и богатеет Троя, и теперь думает ее ощипать. Взятие Трои – деяние, достойное наших величайших героев. Плавание с Агамемноном принесет воинам много почета.
Ахилл стиснул зубы.
– Будут и другие войны.
Пелей не то чтобы кивнул. Но было видно, что с этим он поспорить не мог.
– А как же Патрокл? Его призвали на войну.
– Он более не сын Менетия. Он не связан клятвой.
Благочестивый Пелей вскинул бровь:
– Хитрый маневр.
– Вот и нет. – Ахилл вздернул подбородок. – Клятва утратила силу, после того как отец от него отрекся.
– Я не хочу ехать, – тихо сказал я.
Пелей поглядел на нас обоих и сказал:
– Решать тут не мне. Это только ваше дело.
Мне стало немного легче. Он меня не выдаст.
– Ахилл, другие мужи едут говорить с тобой, цари, которых послал Агамемнон.
За окном океан ровно шуршал по песку. В воздухе висел запах соли.
– Они попросят меня сражаться, – сказал Ахилл. Он не спрашивал.
– Попросят.
– Ты хочешь, чтобы я их принял.
– Хочу.
Снова молчание. Затем Ахилл сказал:
– Я выкажу им уважение – и тебе тоже. Я выслушаю их доводы. Но тебе скажу: вряд ли они меня убедят.
Было видно, что Пелея такая уверенность сына несколько удивила, но не огорчила.
– И это решать не мне, – мягко ответил он.
Огонь снова затрещал, сплевывая древесный сок.
Ахилл преклонил колени, и Пелей возложил руку ему на голову. Я привык к такому же жесту Хирона, и рука Пелея в сравнении казалась усохшей, оплетенной подрагивающими венами. Иногда я с трудом вспоминал, что он был воином, что он был приближен к богам.
Покои Ахилла почти не изменились с нашего отъезда, убрали только мою постель. Я обрадовался – хорошее оправдание, если вдруг кто-то спросит, отчего мы спим вместе. Мы обнялись, и я подумал о том, сколько же ночей я пролежал тут, не смыкая глаз, безмолвно любя его.
Потом Ахилл прижался ко мне напоследок, прошептал сквозь дрему:
– Если тебе придется поехать, знай, я поеду с тобой.
И мы уснули.
