22
Следующим вечером Лео вытаскивает меня в Институт искусств на обсуждение цифровой анимации. Целых два часа он зачарованно слушает выступающих, подавшись вперед на своем стуле и словно желая оказаться поближе к кафедре. Но мои мысли блуждают, и мне не удается сосредоточиться.
Этим утром я узнала, что меня готовы принять в два университета: Северо-Западный и Колгейтский. Когда я написала об этом тете, чтобы поделиться с ней хорошими новостями, она прислала в ответ столько восклицательных знаков, что они заполнили весь экран мобильного. Тетя – выпускница Северо-Западного университета, и хотя она знает, что я всем сердцем стремлюсь попасть в Стэнфорд, думаю, ей хочется, чтобы я решила учиться где-нибудь поближе к Чикаго.
Однако человек, которому я больше всего хотела рассказать эту новость, – человек, с которым я хочу делиться всем и всегда, – единственный, кто так о ней и не узнал. Днем я видела его по телевизору: он сидел в кругу женщин на очередном ток-шоу и подсмеивался сам над собой.
– Если вы дадите мне банку с мармеладными драже и спросите, сколько их там, на мой взгляд, – говорил он им, – то я, скорее всего, скажу: пара миллионов. С числами у меня никогда не ладилось.
– Да ты только посмотри на себя, – с улыбкой заметила одна из ведущих. – Я бы сказала, что числа, наоборот, обожают тебя.
Я вырубила телевизор, но еще долго сидела перед ним, глядя на собственное отражение в плоском черном экране.
После дискуссионного форума мы с Лео выходим из музея и стоим на крыльце лицом к белому гранитному зданию, расположенному через дорогу и являющемуся частью института. В спины дует порывистый ветер с озера.
– Ты поступишь, – говорю я, и Лео рассеянно бросает на меня взгляд:
– Что?
– В Институт искусств, – киваю я на здание. – Ты поступишь.
Он не отвечает. Спускается по ступеням, останавливается перед одним из огромных каменных львов, стоящих на страже по обеим сторонам от главного входа, и салютует ему – так, как делал с самого детства. Сейчас это движение быстрое и едва уловимое. Лео словно смущается привычного жеста, но не обходится без него – причем уже больше из суеверия, чем по традиции. Львы взирают на него с уверенностью и спокойствием.
Дальше мы идем по Мичиган-авеню, и наш путь освещает бесконечная плеяда созвездий из ярко горящих красных габаритных огней.
– Когда тебе дадут ответ из Мичиганского университета? – спрашиваю я по дороге.
Судя по гробовому молчанию, брат раздражен упоминанием Института искусств, поэтому я пытаюсь его задобрить, показать, что я в любом случае поддерживаю его, куда бы он ни решил поступить. Однако мой хитрый маневр вызывает лишь еще один недовольный взгляд.
– Ты в порядке? – снова пробую завести разговор.
Мы сворачиваем за угол и удаляемся от оживленных улиц Магнифисент-Майл.
– В норме.
– Кажешься слегка…
– Каким?
– Не знаю. Недовольным.
Это вызывает у Лео улыбку.
– Нервничаю из-за предстоящей встречи с Максом.
– Да ты что? – удивляюсь я.
– Мы никогда не расставались на такой большой срок. В последнее время стало тяжеловато. Наверное, расстояние между нами действует угнетающе.
– У вас все будет хорошо, – успокаиваю я его и получаю в ответ резкий взгляд. Лео сейчас не нужны мои утешения.
Просовываю свою руку в его, и мы молча пересекаем один из мостов, простирающихся над рекой Чикаго. Металлическая решетка под ногами издает гулкий звук.
Мы подходим к нашей любимой закусочной и спускаемся к ее входу. Внутри пахнет жареным маслом, слишком громко играет музыкальный автомат. Занимаем угловую кабинку и отодвигаем меню, в которое давным-давно не заглядываем.
Когда официант принимает наш заказ, Лео продолжает разговор так, будто мы его не прерывали:
– Макс давит на меня, желая, чтобы я поступил в Мичиганский университет. И мне морально очень тяжело, поскольку я не уверен, что хочу именно этого. – Лео ненадолго умолкает. – Но я люблю его. Он… он…
– Макс, – говорю я, и брат улыбается.
Макс – его первый бойфренд. Первая любовь. Он настолько же безрассуден, насколько Лео серьезен, – безумно талантливый гитарист, играющий в двух группах, и единственный, кто когда-либо смог уговорить Лео потанцевать. У него заразительный смех, неотразимые волнистые волосы, и он любит Лео достаточно сильно для того, чтобы пересмотреть с ним все до единого анимационные фильмы киностудии «Пиксар», да еще и не раз.
– Макс, да, – соглашается Лео. – Но я не знаю, выдержим ли мы еще четыре долгих года отношений на расстоянии. Это ужасно.
Я киваю, но считаю, что близкое расстояние тоже может причинять боль. Если ты близок к тому, кого любишь, а он этого не замечает. Если он не отвечает взаимностью. Это тоже ужасно.
– Тебе повезло, что ты знаешь, где хочешь оказаться в следующем году, – говорит Лео. – А у меня пренеприятнейшее чувство, будто я должен выбирать между Максом и… – Он машет рукой на окно. Видно, имеет в виду: Чикаго, Институт искусств, свои мечты. – Меня это просто убивает.
– Ты должен сделать выбор, единственно верный для тебя.
– И что это значит? – хмурится Лео. – Откуда мне знать, правильно я поступаю или нет? Я только и делаю, что сначала переживаю, что все испорчу, а потом переживаю, что все мои переживания навлекут на нас беду.
– Так не бывает, – отвечаю я. – В любви так не бывает.
– Откуда тебе знать? Ты никогда не любила.
Лео роняет слова, не подумав, но они ранят. Они повисают в воздухе между нами и на несколько секунд оглушают меня, словно вопящая сирена. Кажется, они настолько громки, что все посетители закусочной уставились на меня.
– Прости, – извиняется Лео. – Это было грубо.
– Нет, это была правда, – качаю я головой. – Ну, полуправда.
– Как это? – недоуменно сводит он брови.
Я зарываюсь лицом в ладони.
– Боже, Лео. Не заставляй меня произносить этого вслух.
– Я не понимаю, – искренне теряется он.
– Ты не мог этого не заметить. Мы всегда вместе, и…
– Тедди? – мягко спрашивает брат. Я осмеливаюсь бросить на него взгляд, и он кивает, видя выражение моего лица: – Ага.
– Ты не кажешься удивленным.
– Я не был полностью уверен. Но подозревал.
– Почему никогда ничего не говорил?
– А почему ты молчала?
– Потому что это унизительно, – несчастно отвечаю я, – безответно кого-то любить.
– Ты не можешь знать наверняка, что твое чувство безответно.
– Вообще-то могу. Это выяснилось во время нашей вчерашней ссоры.
Глаза Лео расширяются за очками:
– Правда, что ли?
– Да. Мы поцеловались…
– Поцеловались?
Я смеюсь, но далеко не радостным смехом.
– В то утро, когда узнали, что Тедди выиграл. Но этот поцелуй ничего не значил. Во всяком случае, для него. Он ясно дал мне это понять.
Лео протягивает руку через стол и ободряюще похлопывает по моей ладони:
– Мне очень жаль. Тебе станет легче, если ты узнаешь, что я составил список самых дурацких поступков Тедди? Могу перечислить в хронологическом или алфавитном порядке. Как тебе больше нравится?
– Спасибо за предложение, – грустно улыбаюсь я. – Оно много для меня значит. Но мне это вряд ли поможет.
Лео угрюмо кивает.
– Значит, ты безнадежно влюблена?
– Боюсь, что так.
– Можно тебя кое о чем спросить?
Я киваю.
– Знаю, что сердцу не прикажешь, но…
– Что?
– Как ты умудряешься так сильно доверять кому-то – особенно такому человеку, как Тедди, который столько раз тебя подводил, – когда совершенно не доверяешь Вселенной?
Я хмурюсь, а потом, не подумав, говорю:
– А как ты умудряешься быть таким суеверным, когда с тобой никогда не случалось ничего плохого?
Мы смотрим друг на друга немного ошеломленно, хлопая глазами. Музыкальный автомат переключается на новую песню. Официант со звяканьем расставляет на столе наши тарелки и уходит, не спросив, нужно ли нам еще что-нибудь. Да и слава богу, так как я сейчас не знаю, как ответить на этот вопрос. Нам столько всего нужно, что и не перечислить. Нужное нам может заполнить весь этот зал. Весь этот город.
Мы с Лео не притрагиваемся к еде.
– Именно поэтому, – наконец сдавленно произносит брат. – Поэтому я так суеверен. Потому что со мной никогда не случалось ничего плохого.
– Лео…
– Тебе, наверное, трудно в это поверить, но если в жизни всегда все хорошо, то начинаешь переживать, не случилось бы чего-то плохого. Особенно когда понимаешь: так не должно быть. У меня в жизни все было легко и просто, не то что у тебя или Тедди… – Лео умолкает и откидывает голову назад. Мне видно лишь его горло и дергающийся кадык. – Это кажется каким-то неправильным.
– Эй… – начинаю я, но он опускает голову и смотрит на меня. И печаль в его глазах заставляет меня замолчать.
– Возможно, все было бы по-другому, если бы в моей жизни не было вас. Возможно, было бы легче не думать о тех ужасных вещах, которые могут случиться. Но я не могу об этом не думать, поскольку эти ужасные вещи случились не со мной, а это значит, что плохое меня еще ждет. Это значит, что однажды и у меня под ногами разверзнется земля.
– С чего ты это взял?
– А ты сама подумай. Моя жизнь идет как по маслу. Наверное, самым тяжким в ней было признание в моей сексуальной ориентации. Но даже это прошло не настолько драматично, насколько можно было бы ожидать.
Я киваю, вспоминая, как он впервые признался мне в этом. Летом, накануне девятого класса. Правда, я к тому времени уже и сама догадалась. Мы ели мороженое в Линкольн-Парке, и я сболтнула о том, что сохну по Трэвису Риду. Лео опустил ложку и посмотрел на меня с искренним удивлением.
– Что? – спросила я.
– Мне он тоже нравится, – выдал он.
Мы с секунду таращились друг на друга, а потом расхохотались.
Потом оказалось, что Лео больше во вкусе Трэвиса, чем я. И они разделили свой первый поцелуй на школьной стоянке после осеннего бала. Через пару месяцев Лео решил, что готов признаться в своей ориентации и родителям.
– Все будет хорошо, – успокаивала я его, после того как он, помаячив туда-сюда, озвучил мне, что собирается сказать своим. – Родители любят тебя. Я других таких замечательных людей не знаю. Они самые лучшие. К тому же они – демократы, а это означает, что они практически обязаны поддержать тебя, верно?
– Верно, – неуверенно буркнул Лео.
Даже с такими родителями невозможно было знать наверняка, как они отнесутся к его признанию. Однако час спустя Лео вернулся слегка ошеломленным. Прежде чем я успела задать вопрос, он с непомерным облегчением на лице ответил:
– Все прошло… до странности хорошо.
Сейчас же он почти разочарован, что все прошло настолько спокойно.
– Это была единственная трудность в моей жизни, но и она, по большому счету, не принесла мне особых проблем. Да, конечно, не все было гладко, и девятый класс дался мне не очень легко, но давай смотреть правде в глаза: все могло быть гораздо хуже.
– Стоит только вспомнить, как твои родители повесили над твоей постелью постер мужской футбольной команды.
Лео прыскает:
– Стыдоба какая.
– Они пытались тебя поддержать.
– И я про то же.
– То есть?
– Мне невероятно везет. Слишком везет. Так не может продолжаться вечно. Обязательно случится что-то плохое.
– Я не к тому…
– Вы с Тедди – мои лучшие друзья. – Лео пристально смотрит мне в глаза. – И вы пережили столько плохого. Слишком много плохого. Это несправедливо. Особенно по отношению к тебе. С тобой произошли ужаснейшие вещи, ты заслуживаешь счастья больше, чем кто-либо другой, и я чувствую себя виноватым из-за того, что у меня в жизни…
– Лео, – мягко прерываю его я. – Вряд ли где-то там есть огромное воздушное табло, на котором ведется подсчет, сколько плохого или хорошего пережил человек. – Я на несколько секунд замолкаю. – Справедливость не является данностью в этом мире.
– А если ты ошибаешься? – спрашивает Лео, подавшись вперед. – Посмотри, Тедди не повезло с отцом, и он выиграл в лотерею. – Может, так Вселенная загладила свою вину.
– Мне кажется, ты наделяешь Вселенную чувствами, которых она лишена.
– А если нет?
– Тогда как насчет меня? – жестко смотрю я на Лео.
– Если я прав, то тебя ждет что-то очень хорошее, – отвечает он и поспешно добавляет: – Что-то потрясающее.
– Пойми, – произношу я, стараясь скрыть дрожь в голосе, – я надеюсь на то, что меня ждет что-то хорошее, но не в качестве платы за все плохое. Мне отвратительна мысль, что за счастье нужно платить бедой.
– Значит, ты думаешь, что это работает только в одну сторону?
– Это вообще никак не работает, – раздраженно восклицаю я. – Если бы было достаточно заработать хорошую карму для того, чтобы с тобой не случилось ничего плохого, то мы бы без проблем находили волонтеров для работы в доме престарелых в субботний вечер.
– Ну, если бы за это давали бонусные очки, – Лео позволяет себе легкую улыбку, – то ты бы уже заработала себе пожизненное везение.
Я закатываю глаза.
– Теперь ты знаешь правду. Я делаю это лишь ради своей кармы.
– Нет. – Лео поднимает свой стакан с водой. – Ты делаешь это ради своих родителей.
– И ради себя, – машинально добавляю я, вспомнив: то же самое сказал мне и Тедди. Возможно, с этого началось мое волонтерство – с попыток делать то, чего больше не могли делать родители. Но сейчас я делаю это не ради них.
Во всяком случае, мне так кажется.
Во всяком случае, не только ради них.
Не только.
– Не только, – повторяю я вслух.
– Не только – что? – удивленно спрашивает Лео.
– Я делаю это не только ради родителей. Мне нравится помогать людям, делать что-то хорошее, приносить пользу.
Брат кивает, но выглядит неубежденным. Он скользит вилкой взад-вперед по столу, изогнув уголок губ.
– Прости за мои слова.
– За какие?
– Что ты не доверяешь Вселенной.
Я мгновение обдумываю это.
– На самом деле это не совсем так. Просто… Вселенная не особенно баловала меня в последнее время. Наверное, я все еще жду, когда она порадует меня.
Лео бросает на меня странный взгляд.
– На его месте должна была быть ты.
– Что?
– Выигрыш. Деньги. Их должна была получить ты.
– О нет, это не моя мечта, – отвечаю я. – Это мечта Тедди. Пусть он этого еще не осознал.
– А твоя? Какая?
Я думаю о том вечере много лет назад, когда стояла за дверью комнаты Лео с зубной щеткой в руке, а он в это время спрашивал у мамы, сирота ли я. Она сказала, что да, но что я не одинока и что для меня потом подойдет совершенно иное слово.
«Какое?» – спросил он тогда.
«Какая?» – спрашивает он сейчас.
Прошло девять лет, а ответов на эти вопросы у меня нет.
И будут ли?
– Пока не знаю.
Прежде чем Лео успевает спросить о чем-то еще, я подхватываю и откусываю почти остывший бургер.
Поев, мы выходим на улицу, и Лео резко тормозит у газетного киоска, расположенного возле закусочной. Он берет со стойки глянцевый журнал, и я вижу на обложке, в верхнем правом углу, фотографию улыбающегося Тедди. Под ней жирными буквами написано: «Победитель. Крупный выигрыш».
Лео потрясен, я же лишь качаю головой и замечаю:
– Вселенная в этот раз явно перестаралась.
