Миссис Флауэрдей ни на миг не отрывает глаз от Анжелики Хэнкок, пока молча перекладывает младенца к другой груди. Ребенок, почувствовав, что сосок вынимают у него изо рта, тихонько поскуливает, и Анжеликины губы чуть округляются. Она видит чепчик с кружавчиками, прелестное маленькое ушко и складочку, которая образуется под хрупкой шейкой, когда крошечный человечек утыкается лицом в материнскую грудь. Даже через всю комнату она слышит его запах: теплый и сухой, похожий на аромат свежей выпечки, запах грудного младенца.

Сьюки встает, берет Анжелику за руку и говорит:

– Прошу, присядьте с нами. Мы ждали вас, – но Анжелика не глядит на нее и не трогается с места.

Несколько долгих мгновений она стоит неподвижно, с высоко поднятой головой, пристально озирая гостий и составляя о них мнение, и только потом неспешно и уверенно направляется к столу. Ее юбки громко шелестят в тишине. Никто не шевелится, пока она усаживается и расправляет их так, чтобы ни одна складочка не смялась под ней. Затем Анжелика облокачивается о стол, подпирает ладонью подбородок и впивается глазами в маленького сына миссис Флауэрдей.

– Я и не знала, что вы будете с ребенком, – произносит она. – Сьюки, ты ничего не говорила про ребенка.

Анжелика завороженно смотрит на него, как смотрят на наездника, выброшенного из седла, или на останки новорожденных котят, сожранных своей матерью. Она и рада бы отвести взгляд, но не может.

– Дом моего мужа… мой дом… мы живем в Брейнтри, – сбивчиво лепечет миссис Флауэрдей. – И мама ухаживала за мной там, но я вся извелась от скуки, пока соблюдала постельный покой после родов… а потому, как только достаточно оправилась, сразу приехала с Малышом в гости к родителям. – Царственная миссис Хэнкок ничего на это не говорит, и миссис Флауэрдей неловко заканчивает: – Мы здесь останемся еще на пару недель, надеюсь.

– Она соскучилась по своей мамочке, – воркует миссис Кроуфорд. – Она еще так недавно замужем, наша милая девочка, что не может не скучать по своей семье.

– И по Гринвичу, – говорит миссис Флаэурдей. – До замужества я вращалась там в прекрасном обществе, и мой муж совершенно очаровательно за мной ухаживал… я стала открытием сезона… а в деревне скука смертная, хоть вешайся.

– Ну-ну, Каро, – хмурится миссис Кроуфорд.

Однако дочь, уже несколько осмелевшая, умолкать не собирается.

Теперь она словоохотливо объясняет, что на самом деле Малыш не доставляет особых хлопот в долгих поездках, во всяком случае не больше, чем комнатная собачка, – да нет, гораздо меньше, поскольку всегда спокойно лежит там, куда положишь, – и, похоже, Малышу даже нравится мерная тряска кареты, благослови его Господь; и она непременно должна рассказать, какую смешную рожицу он скорчил однажды и какие у него крошечные, ну невероятно крошечные пальчики на ножках, а также описать бесконечные споры, которые они ведут с мистером Флауэрдеем, решая, как назвать сыночка: Уильям Эдвард или Эдвард Уильям.

Все это время Анжелика оцепенело смотрит на маленькую головенку в кружевном чепчике. Ей кажется, что сердце у нее сжато в плотный тугой комок, подобный комку теста, стиснутого в кулаке. Для знакомства с соседками она надела платье, раньше всегда служившее для нее своего рода оберегом от страха и смятения; ей очень хотелось снова стать Анжеликой Нил, благополучной и беспечной, но, хотя платье осталось прежним, его владелица определенно изменилась.

Тем не менее Анжелика Хэнкок не хуже Анжелики Нил знает, что нападение всегда лучше бегства и равным образом дерзкая напористость всегда лучше унылой апатии. А посему, когда миссис Флауэрдей на миг умолкает, переводя дыхание, Анжелика быстро вставляет:

– Неужели вам не скучно проводить все время с ребенком?

Бедная миссис Флауэрдей изумленно вытаращивает глаза:

– Скучно? Да нисколечко!.. Да я просто!.. Возможно, когда у вас будут свои дети…

– Почему вы решили, что у меня нет детей?

– Будь у вас дети, – отвечает миссис Флауэрдей победным тоном, не допускающим возражений, – вы бы никогда не сказали, что с ними скучно.

При всей своей болтливости миссис Флауэрдей весьма наблюдательна. Она не понаслышке знает раздел «Тет-а-тет» в журнале «Таун-энд-Кантри» и хорошо осведомлена о прошлом этой великолепной дамы. «Да не такая уж она и красавица, – думает она. – Выглядит слишком усталой для женщины, скандально известной своим праздным образом жизни». Миссис Флауэрдей надеялась, что манеры и речь у новой знакомой окажутся недостаточно культурными – но воспитание, полученное у миссис Чаппел, носит характер глубокий и разносторонний: Анжелику нельзя упрекнуть ни в отсутствии вкуса, ни в неумении держаться в обществе или изысканно одеваться. Правда, миссис Флауэрдей считает неуместным наряжаться к чаепитию подобным образом. С другой стороны, вполне возможно, в Лондоне теперь так принято; сама она уже очень давно не имела удовольствия выезжать в город.

Однако сейчас, когда твердые десны крохотного сына терзают ее сосок и она поджимает пальцы ног в туфлях, чтобы не вскрикнуть от боли, Каролина Флауэрдей пристально изучает Анжелику Хэнкок прежде всего с целью понять, способна ли такая женщина заставить мужчину вроде мистера Флауэрдея забыть о своих обязательствах. Восхитительная пышная грудь, полупрозрачное платье, грациозность жестов, сопровождающих речь, прелестная мелодичность голоса – не за это ли все он согласился бы платить, явись такая возможность? Не такого ли рода женщину он может содержать в Лондоне (ибо полностью ли она уверена, что не содержит?) в комнатах, обставленных мебелью из приданого Кроуфордов? Сравнимы ли по прочности узы вожделения с семейными узами, укрепленными маленьким общим ребенком и надеждой на благополучное будущее?

– Удивительно, что у вас и мистера Хэнкока до сих пор нет ребенка, – говорит она.

Миссис Хэнкок отвечает не сразу.

– Мы женаты всего полгода.

– Полгода! Мне понадобилось куда меньше времени! Впрочем, вы ведь постарше меня будете.

Младенец, погружаясь в дрему, шевелит губами все медленнее, все слабее, а потом и вовсе перестает. Миссис Флауэрдей с гордостью глядит на него и легонько надавливает пальцем на розовую щечку, после чего он снова принимается энергично сосать, помаргивая ресницами.

– Ну вы только посмотрите на него! Милая моя крошка! – Она поднимает глаза. – У нас была чудесная свадьба. Длинный кортеж медленно ехал через пустошь; дети из окрестных деревень размахивали веточками с разноцветными лентами, а в гривы лошадей были вплетены цветы. Полагаю, у вас было пышное бракосочетание.

– Нет, мы обвенчались в моей старой приходской церкви. – Анжелика вспоминает холодные каменные плиты, которыми вымощена внутри церковь Святой Анны; имена мертвых, глубоко вырезанные в полу алтаря, куда они с мистером Хэнкоком вступили. – Мы не видели необходимости устраивать зрелище из наших чувств.

Она тогда была в белых лайковых перчатках, но даже сквозь перчатку ощущала, как дрожит его рука. Воспоминание это такое же смутное, обрывочное, как любое воспоминание детства; оно словно бы не имеет ни малейшего отношения к нынешней ее жизни.

– Все же странно, что за целых полгода у вас так и не получилось, – говорит миссис Флауэрдей. – Мы с мужем ни на минуту не расставались, пока я не…

– Ну, дети появляются, когда время придет, не раньше и не позже, – указывает дочери миссис Кроуфорд, но она почти тридцать лет волей-неволей изучала вопросы деторождения и сейчас пользуется случаем дать ценный совет. – Полагаю, вы в первый раз замужем, – говорит она покровительственным тоном многоопытного человека. – Вы просто не представляете, сколько молодых новобрачных совершенно не искушены в подобных вопросах.

– Мама, – предостерегающе произносит миссис Флауэрдей. – Ты что, запамятовала наш с тобой утренний разговор?

Даже Сьюки забывает о своей тревоге и вся подается вперед, донельзя заинтригованная неожиданным поворотом беседы.

Анжелика ненадолго задумывается. Ее лицо, по-прежнему безмятежное и очаровательное, теперь почти неуловимо напрягается, что замечает одна только племянница.

– Действительно, миссис Кроуфорд, ни один мужчина, кроме мистера Хэнкока, никогда не называл меня своей женой. Но я не думаю, что дело здесь в моей неискушенности. Мужчин у меня было столько, что не счесть. А количество беременностей, которые мне пришлось прервать… ну, это определенно не пошло мне на пользу.

Анжелика не прячет глаз. И почти улыбается, когда миссис Кроуфорд опускает свою чашку на блюдце столь нетвердыми руками, что та пляшет на блюдце.

– А… – произносит пожилая дама, теребя в пальцах носовой платочек. – Кхм… – Она глубоко вздыхает, и лицо у нее проясняется. – Но теперь все мы здесь добропорядочные женщины – и для меня не имеет значения, какие ошибки вы совершили в прошлом, поскольку ныне вы раскаиваетесь. Я всегда говорю: судить людей – дело Господа Бога, а никак не мое.

– Я считаю нужным предупредить вас, что я великая грешница. Я на протяжении десяти лет была знаменитой куртизанкой, – торжествующе объявляет Анжелика.

Однако миссис Кроуфорд упорствует в своем благочестии.

– Многие упрекают меня в чрезмерной терпимости, но таковы уж мои принципы. – Она сцепляет руки на животе и с удовольствием возвращается к прерванной теме, ибо нисколько не сомневается в своей способности понять причину бездетности Хэнкоков и помочь дельным советом. – А ваш муж? Какое у него прошлое? Он ведь наверняка был не холостяк, в своем-то почтенном возрасте.

– Вдовец, – говорит Анжелика.

– Ага! Ты слышишь, Дженни? – Миссис Кроуфорд толкает локтем свою золовку. – Вдовец! Тебе есть над чем поразмыслить. Всем мужчинам, упущенным тобой в молодости, в скором времени понадобится новая жена. – Она хихикает и хлопает в ладоши. – Вдовец! Прекрасный выбор, миссис Хэнкок! Хороший, надежный муж, не подверженный романтическим страстям, от которых, поверьте мне, обычно больше головной боли, чем радости. Человек, уже вполне раскрывший свой характер и уже наживший состояние, что избавляет от многих трудностей, с какими приходится сталкиваться в первые годы супружества.

– И не особо озабоченный размером приданого, которое, будучи недостаточно большим, всегда понижает ценность женщины в глазах общества, – добавляет миссис Флауэрдей.

– Да, очень практичный выбор, – кивает ее мать. – Я всегда считала, что вторая жена скорее практическая необходимость, тогда как первая – равноправный соратник.

– Вот в чем истинная важность приданого, – говорит миссис Флауэрдей. – Оно уравнивает супругов в правах. Когда моему Эдварду приходит в голову очередная дурацкая идея, я всякий раз говорю: «А помните ли вы, сэр, чьей щедрости мы обязаны деньгами, из которых придется оплачивать вашу затею?» И это заставляет его призадуматься. – Младенец лежит у нее в руках весь обмякший, как пьяный; она отдает его обратно тетушке, чтобы срыгнул, и заправляет грудь в корсаж. Потом улыбается Анжелике. – Конечно, джентльмену столь обеспеченному, как ваш мистер Хэнкок, ничто не препятствует взять в жены любую женщину по своему выбору, пусть даже с самой сомнительной репутацией. – Она приподнимает бровь. – Ничто, кроме соображений приличия.

– Ни в коем случае не хочу вас обидеть, миссис Флауэрдей, – любезно отвечает Анжелика, – поскольку я уверена, что вы не имели в виду ничего дурного, но последние ваши слова можно принять за свидетельство вашей ограниченности. Недоброжелательности, подумали бы иные. И даже вульгарной грубости. А я и мысли не допускаю, что вы намеревались произвести именно такое впечатление. – Она сжимает руку миссис Флауэрдей. – Я говорю вам это как друг. И как женщина, которая немного постарше вас.

Миссис Кроуфорд ворочается в кресле, чрезвычайно довольная, что блистательная столичная дама удостоила их своими проницательными замечаниями. Джейн Кроуфорд, вытирающая молоко с губ своего подопечного, по-прежнему молчит, но впервые за все время расплывается в широкой улыбке, которую тотчас прячет, уткнувшись лицом в мягкую шейку ребенка.

– А теперь позвольте поинтересоваться, – продолжает Анжелика, – весь ли свой репертуар показал нам Малыш, или у него есть еще какие-нибудь номера? Я готова сидеть и любоваться на ваше сокровище еще целый час – его выступление ничем не хуже любого выступления Гаррика из тех, что мне доводилось видеть, – но если далее у него в программе печальная ария или какая-нибудь трагическая сценка, мне требуется небольшой перерыв, дабы унять душевное волнение.

– А как, по-твоему, мне следовало себя вести? – спрашивает она Сьюки, когда гостьи удаляются, весьма поспешно и с возгласами сожаления. – Пытаться изображать из себя кого-то другого совершенно бесполезно: все сразу поймут, что я притворяюсь. Так не лучше ли оставаться самой собой?

– Вы были очень грубы, – говорит Сьюки.

– Чепуха! Они хотели, чтобы я два часу кряду пялилась на их ребенка. Что еще я могла поделать?

– Подумайте о вашем муже, какое впечатление о нем составится…

– Ах, мой муж! – Миссис Хэнкок кривит прелестные губы – гримаска из арсенала Анжелики Нил, появившаяся у нее на лице впервые за много месяцев. – Почему я должна постоянно думать о нем, когда он никогда обо мне не думает? Мисс Сьюки, если он не желает, чтобы о нем составилось определенное впечатление, ему прежде всего не надо было на мне жениться.

– На это мне нечего возразить, – отвечает Сьюки. – Вы и впрямь никогда не пытались пустить ему пыль в глаза. – Она воодушевлена мыслью о настоящей светской жизни, которая закипит в доме теперь, когда кроткая миссис Хэнкок, полгода назад прибывшая в Дептфорд, наконец обрела прежний блеск. – Я полистаю справочники, – говорит девочка, – и найду расценки приличных куаферов. Просто преступно, что вы не пользуетесь услугами мастера и выглядите не так, как вам следовало бы.

– Ах, Сьюки, Сьюки, душечка моя! – Анжелика чмокает племянницу в щеку. – Вот ты меня понимаешь. Кажется, я никогда еще не чувствовала себя настолько самой собой, как сегодня!