Канун Двенадцатой ночи. Рокингем уже две недели как уехал, и Анжелика страшно тоскует. Они с миссис Фрост действительно взялись выкраивать платье, для чего раздвинули к стенам всю мебель в гостиной. На полу расстелены куски кремово-белого дамаска, и миссис Фрост стоит над ними на коленях: клац-клац, лязгают стальные ножницы, рассекая блестящие волокна ткани, клац-клац-клац. С улицы доносится смех – и аромат горячего бренди, и запах коричного кекса. Ночью они слышали шум веселья, но послушно сидели дома. Сейчас Анжелика встает, раздраженно убирая волосы с глаз.

– Сколько еще нам корячиться?

– Пока не закончим, – бормочет миссис Фрост.

– Да мы кроим это чертово платье уже целую вечность! А дело словно и не начиналось!

– Погоди, пока не сметаем.

– Вот ты этим и занимайся. А с меня довольно.

– Ты ведь хотела пожить благопристойной жизнью. Ну вот и живи. Разве твой Джордж не порадовался бы, увидев твое хозяйственное усердие?

– Женщины с положением не шьют сами себе платья. – Анжелика швыряет ножницы на пол. – Господи, чем же мне заняться?

– Почитай книгу.

– Да я уже все перечитала.

– Возьми журнал.

– Мне прискучил вздор, который там пишут. Я хочу общения, Элиза!

– Подожди немного, и я снова сыграю с тобой в бабки.

– Ай! – взвизгивает Анжелика с комическим ужасом. – Нет, нет, надоело до смерти! Чем еще можно заняться?

– Он же не запрещал тебе кататься в парке, верно?

– Брр, слишком холодно. А в театр я пойти не могу, не попросив место в ложе у кого-нибудь из знакомых джентльменов. Ну почему Джордж не нанял ложу для меня?

– Не желает, чтобы на тебя глазели. Мы можем посетить какую-нибудь новую выставку. В зверинце, например. Или в Академии.

Анжелика испускает стон.

– Да какой смысл? Собираться и тащиться куда-то по морозу для того лишь, чтобы сразу вернуться. Мне все скучно, когда рядом нет Джорджи. – Она печально подходит к окну, раздергивает портьеры и смотрит на пустынную улицу. – В этом городе столько всяких развлечений, а ты мне предлагаешь поиграть в бабки.

– Эхой! – слабо долетает откуда-то снизу.

– Кто это там? – Анжелика оглядывает улицу и видит резво шагающего по тротуару мистера Джону Хэнкока; на нем темно-зеленый плащ, изо рта вырываются морозные облачка пара. – О, хозяин русалки! Давненько не наведывался! – Она поднимает раму и высовывается наружу. – Эгей! Чего вам дома не сидится в такой собачий холод?

– Анжелика, нет! – говорит в глубине комнаты миссис Фрост. – О чем ты думаешь?

– Я был по делам тут неподалеку, – отвечает мистер Хэнкок. – И, проходя мимо, решил справиться, как вы поживаете.

– По каким еще делам? Никто же не работает последние недели. – Она высовывается дальше – господи, ну до чего приятно видеть дружелюбное лицо! – Ну и где моя русалка?

– Анжелика! – резко восклицает миссис Фрост.

Анжелика бросает взгляд через плечо: все в комнате мрачно и уныло. Она сознает, что должна поддерживать желание в своем поклоннике, но, скорее всего, его пылкие чувства возместят недостаток таковых в ней.

– Вы заняты сейчас? – спрашивает она.

Мистер Хэнкок едва не подпрыгивает от радости.

– Нет! Нет! Я совершенно свободен.

– Просто в голове не укладывается! – Миссис Фрост неодобрительно цокает языком. – Ты решительно не знаешь, что для тебя хорошо, а что плохо.

– Я знаю, что умру от тоски зеленой, если все и дальше будет продолжаться в подобном духе, – шипит Анжелика. Снова высунувшись из окна, она кричит: – Я не совсем готова принимать гостей сейчас. Но если вы вернетесь через двадцать минут, я буду вполне расположена к общению. И мы будем только разговаривать, вам понятно? Вы подниметесь сюда, чтобы развлечь меня беседой, и удалитесь по первому моему слову.

Анжелика опускает раму, и мистер Хэнкок пружинисто шагает прочь, гордый как петух. Со времени их последней встречи он неоднократно с надеждой проходил здесь, но всякий раз окно либо было темным, либо в нем маячило суровое лицо миссис Фрост, чьей благосклонности он искать больше не осмеливается. С самой миссис Нил он соприкасался столь мало, что даже не знает, что у нее есть содержатель. Об этом судачат по всему городу, но мистер Хэнкок, не подозревая об общих знакомствах, ходит по тавернам и кофейным домам, всегда готовый упомянуть в разговоре какой-нибудь корабль или страховой договор, но только не имя Анжелики Нил. У него и мысли не возникает, что, если он хочет узнать новости о ней, надо лишь спросить, и с полдюжины разных людей тотчас все расскажут. Но нет: он полагает Анжелику своей сокровенной тайной.

Любой разумный человек засомневался бы, стал бы задаваться вопросами, но сейчас мистер Хэнкок представляет собой гораздо больше, чем в первый день знакомства с ней; он так же состоятелен, как всякий знатный джентльмен, а посему в полном праве рассчитывать на любезное внимание знаменитой куртизанки. Кроме того, перед его глазами по-прежнему неотступно стоит полуобнаженная грудь Анжелики, склонившейся над подоконником, и он постоянно вспоминает, как пальцы Анжелики сжимали его руку там, в русалочьем «гроте», где они с ней едва было не…

Тем не менее, когда мистер Хэнкок, после пятнадцатиминутной прогулки по Сохо-Сквер, возвращается и поднимается на второй этаж в сопровождении мрачно молчащей компаньонки миссис Нил, он нерешительно останавливается на пороге и не без робости спрашивает:

– Вы готовы принять меня?

– Да! – откликается Анжелика из гостиной. Она в белоснежном домашнем платье, и волосы у нее золотисто блестят, ниспадая из-под туго накрахмаленного чепца с аккуратнейшими оборками. – Идите сюда, сядьте рядом.

Мистер Хэнкок приближается неуверенным шагом. Комната, где он никогда прежде не был, выглядит довольно странно: она замечательных пропорций, с большими окнами и очень теплая, но производит впечатление захламленной, ибо по всем углам в ней распиханы всевозможные предметы роскоши.

– Какая у вас чудесная обстановка, – говорит мистер Хэнкок.

Он заметил кремово-белые ниточки, налипшие там и сям на турецком ковре, но даже помыслить не может, что всего десять минут назад на нем лежали раскроенные детали платья, сейчас сваленные кучей в Анжеликиной спальне дальше по коридору.

– Мне нравится. – Она выжидательно смотрит на него; мистер Хэнкок усаживается в кресло напротив и складывает руки на коленях, одну на другую. – Ну, здравствуйте.

В тишине комнаты голос Анжелики звучит мягко и невыразимо очаровательно. Сбоку от нее стоит маленький круглый столик с чайными принадлежностями, и она подается к нему, чтобы налить кипятку в заварник. Ее опущенные ресницы премило трепещут.

– Почему вы меня впустили?

– Мне не с кем поговорить. – Анжелика вскидывает на него глаза и улыбается. – Кроме того, мне хочется получше узнать вас. Нам с вами все не удавалось пообщаться толком: со времени возвращения в Лондон я постоянно в делах. – Она наполняет чашку и протягивает ее мистеру Хэнкоку, который сидит на почтительном расстоянии от хозяйки и вынужден встать, чтобы взять свой чай. – Полагаю, вы весело отметили Рождество.

– О нет, – отвечает мистер Хэнкок.

В Рождество он, как никогда остро, ощущает себя беспризорным псом, а празднование с каждым годом затягивается все дольше: бесконечная череда младенцев, которых нужно подержать на руках, умильно ахая; юные влюбленные, целующиеся под омелой; пожилые супруги, притерпевшиеся друг к другу и состарившиеся вместе.

– Я возил племянницу в дом ее матери, где она провела время наиприятнейшим образом, чего не скажешь обо мне.

Анжелика не встречала Рождество с родней с тех пор, как была тринадцатилетней девочкой. В зрелости же своей она каждый год приезжала по приглашению туда, где была желанной гостьей, и становилась такой же частью праздника, как позолоченный имбирный пряник или развеселая песня. Вот почему она по-прежнему смотрит на рождественские торжества в известном смысле глазами ребенка: для нее это дымящиеся миски фрументи, сливовый пирог, каштаны с обугленной кожурой, жмурки и игра «найди наперсток»; непрестанный смех и беззаботное настроение; и ярко горящие свечи по всему дому, и танцы до упаду, и ни единой печальной мысли, даже мимолетной.

Поэтому она ничего не отвечает.

– Ах да… – спохватывается мистер Хэнкок и достает пакет маленьких фруктовых пирожных. – Это вам.

Анжелика хихикает, но не насмешливо – скорее, благодарно, как ему кажется.

– Премного вам признательна. Я постоянно испытываю недостаток в таких вот лакомствах. Не подадите ли мне тарелку? – Она машет рукой в сторону серванта, и мистер Хэнкок проворно вскакивает с кресла.

Все тарелки у нее несуразно красивые – Нью-Холлской мануфактуры, разрисованные алыми розами, из дорогого фарфора, не костяного, но весьма близкого по качеству, – однако не особо чистые, в засохших разводах воды, не вытертой с должным тщанием.

– Кстати, я хотел сообщить вам, что заказал для вас русалку, – нарочито небрежно говорит мистер Хэнкок, вручая Анжелике тарелку, на которую она начинает выкладывать пирожные, одно за другим, осторожно беря каждое большим и указательным пальцем.

С самого дня, как Тайсо Джонс отбыл из Лондона, мистер Хэнкок мучился вопросом: есть ли шансы на успех? Затея обречена на провал, к бабке не ходи: второе такое существо ему в жизни не раздобыть. Но сейчас, наконец-то оказавшись в обществе этой восхитительной женщины, да еще в столь необычной обстановке, он поддается желанию похвастаться и испытывает неописуемое удовольствие, когда Анжелика мило усмехается.

– Жду не дождусь, – говорит она, переводя взгляд на каминную полку. – Я помещу ее вон туда, чтобы можно было запросто взять и передавать из рук в руки, восхищенно ахая. – Она умолкает и смотрит прямо в лицо мистеру Хэнкоку; глаза у нее странно мерцают. – Я буду в долгу перед вами, полагаю.

Он открывает рот, собираясь ответить, но Анжелика резко подается назад, словно отшатываясь от него, и поднимается на ноги.

– Тогда я начну собирать коллекцию, пожалуй, – продолжает она и направляется к камину, шелестя струистыми складками полупрозрачного платья. Она что, дразнит его? В ее глазах играют лукавые искорки. – Какие еще диковины вы сможете раздобыть для меня?

– Ну, не все сразу, – говорит мистер Хэнкок.

– Нет-нет, – живо возражает Анжелика, и он видит, как колышется ее грудь, мягкая и нежная, как заварной крем. – Именно все – и сразу! Значит, так, вот что мне нужно. Эльфийские стрелы, окованные серебром для безопасности. Слон, чтобы на нем кататься. Мантикора, центикора, грифон.

– Увы, – отвечает мистер Хэнкок. – В краях, куда я посылаю свои корабли, подобные существа не водятся.

– Так раскиньте вашу сеть пошире, сэр. – Анжелика наклоняет голову набок, точно яркая маленькая птичка.

– О нет. – Начав хвастать, он уже не может остановиться. – Я намерен покончить с торговлей в ближайшие несколько лет. У меня достаточно большой доход от моих вложений, чтобы наслаждаться праздностью до конца жизни.

– Вам можно позавидовать.

– Настолько большой, что я сделал крупное пожертвование на нужды бесплатной школы, и я собираюсь строить дома призрения.

Мистер Хэнкок занимается благотворительностью со всем усердием человека, преданного своему приходу: отсутствие у него потомства никак не сказывается на размере вспомоществования, выделяемого им дептфордским церквям и вдовам; на подарках детям из бедных семей ко Дню святого Валентина; на щедрых суммах, выплачиваемых плотникам, чьи инструменты были украдены, или молодоженам, чей дом сгорел.

– О, вот как? – Анжелика с интересом взглядывает на него. – То есть вы не бережете свои деньги для себя одного?

– Нет, конечно.

Мистер Хэнкок искренне не понимает, зачем вообще богатство без таких вот благотворительных жестов, которые, по твердому его убеждению, являются не столько показателем денежной состоятельности, сколько просто обязанностью любого приличного человека. Сам он сызмалу всегда стремился поделиться с ближним каждым фартингом, у него оказавшимся, просто потому, что любые деньги предназначены именно для того, чтобы ими делиться.

– У меня нет детей, нет жены. На что еще мне тратиться?

Анжелика пожимает плечами:

– Наверняка у вас есть какие-то желания, потребности.

– Да нет. Нет, я полностью всем удовлетворен. – Круговым движением кисти мистер Хэнкок взбалтывает остатки чая в своей чашке. – Хотя в моем доме нет таких дорогих вещей, как здесь у вас.

Анжелика осушает свою чашку.

– Так с этого-то самое приятное и начинается, – говорит она, слизывая влагу с губ. – С покупки дорогих вещей.

Мистер Хэнкок обводит взглядом комнату. Количество вещей в ней просто не поддается оценке: буйное разнообразие текстур и красок, смесь хорошего и дурного вкуса, и все, вместе взятое, поражает воображение, но одновременно словно говорит сердцу опытного торговца: да, здесь обитает богатство – пока что. Женщина, уверенная в своем постоянном доходе, может каждый сезон покупать новый чайный сервиз, но покупка трех сразу безусловно свидетельствует о подспудной тревоге, порожденной мыслями о возможных грядущих потерях, убытках, переменах судьбы.

– Я вижу, вы не даете своим деньгам лежать без дела, – замечает мистер Хэнкок.

– О, они тратятся наилучшим образом. Ведь неизвестно, что готовит нам завтрашний день. Вы можете разориться и навсегда лишиться радостей, которые у вас могли бы быть.

– Всех нас ждут вечные радости в мире ином, – говорит он, каковое заявление для него самого сродни некоему призраку, который наиболее достоверным кажется тогда, когда в него не всматриваешься.

– По мнению людей, сведущих в этом вопросе, меня не ждут, – твердо отвечает Анжелика, чем крайне обескураживает мистера Хэнкока.

– Но ведь раскаяться никогда не поздно, – отваживается указать он.

– Да, конечно, – только как же мне себя обеспечивать в таком случае? Вдобавок женщина, сама зарабатывающая на жизнь, неизбежно будет нуждаться. Моя мать всегда добывала средства к существованию самым приличным трудом и до сих пор страшно стыдится своего положения.

– А почему вашей матери пришлось работать?

Анжелика очаровательно хмурится, будто бы колеблясь, сказать или нет.

– Мой отец… – произносит она, а потом протяжно выдыхает, и два эти слова одиноко повисают в воздухе на несколько мгновений. Потом она продолжает: – Отправился в американские колонии, чтобы обогатиться.

– И оставил вас без всякой поддержки.

– Он отсутствовал дольше, чем рассчитывал. Море, вы же понимаете. – И мистер Хэнкок сочувственно кивает, чего она от него и ждет. – Ну и мы вынуждены были искать приличную работу – шитье и все такое подобное. А когда заработков с нее оказалось недостаточно, мать попыталась устроиться учительницей в школу. Но жителям нашего городка это не понравилось. «Да как вы можете бесчестить имя своего мужа таким вот образом? – возмущались они. – Как можете говорить во всеуслышание, что он бросил вас на произвол судьбы? Где ваша преданность?»

Мистер Хэнкок смотрит на нее с новым интересом. Анжелика вдруг становится до боли похожей на его сестер и племянниц. Он-то думал, что она женщина совсем другой породы и мерки к ней должно применять совсем другие – но нет, по всему судя.

– Ваш отец поступил недостойно, – говорит он.

– О, он был настоящим авантюристом, – не без гордости отвечает Анжелика. – У него были цели, лежащие за пределами нашего разумения.

– И все же порядочный человек никогда не забудет о тех, кто от него зависит.

Сейчас Анжелика кажется очень хрупкой в своем белом платье; лицо ее лишь слегка тронуто пудрой, золотистые волосы вольно рассыпаются по плечам. И выглядит она самой обычной женщиной: такая же кожа, такие же ресницы, такие же движения, как у любой другой. Мистер Хэнкок запросто может вообразить, как она идет по дептфордской улице, среди женщин его круга.

– А ваши дядья, деды? – спрашивает он. – Они же должны были позаботиться о вашей матери.

Анжелика трясет головой:

– Никогошеньки. – А потом продолжает, немного сбивчиво и с таким видом, словно сама удивлена, что говорит такое; но голос ее при этом звучит очень настойчиво и взволнованно: – А когда ты бедна и беззащитна, ты уже считай что шлюха, даже если твое падение пока не свершилось. Едва в твоей жизни что-то идет неладно, у тебя непременно возникает искушение зарабатывать торговлей собой. Все знают, что такой день рано или поздно наступит. Сколь бы добропорядочной ты ни была, пятно бесчестья уже лежит на тебе. И в конце концов ты осознаешь, что у тебя нет иного выбора.

Чем больше Анжелика говорит, тем понятнее она становится для мистера Хэнкока.

– А ваш отец вернулся? – спрашивает он.

Анжелика сжимает губы и смотрит в окно. В холодном свете дня ее голубые глаза кажутся прозрачно-серыми.

– Сколько времени должна была я дожидаться, чтобы узнать? Я отправилась в Лондон на поиски своего счастья.

Господи, как же он рад, что все его сестры замужем и племянницы надежно защищены паутиной родственных связей и семейной собственности. Неужели Сьюки, останься она одна, стала бы?.. Нет, нет, она девочка благоразумная, убеждает себя мистер Хэнкок; ее образование и способности помогли бы ей… Но с другой стороны, он не раз слышал, как хороших девочек обманывают, одурманивают, насильничают.

– Ой, только не делайте такую печальную мину! – просит Анжелика. – Свой путь я выбрала сама, руководясь соображениями выгоды. Кем мне, вынужденной самой о себе заботиться, лучше быть: неимущей женщиной, стыдящейся своего положения, или состоятельной, не стыдящейся оного?

Возможно, здесь соглашаться с ней глупо, но такая черта в женщине, как практицизм, не может не восхищать любого коммерсанта, а посему мистер Хэнкок, к некоторому своему удивлению, одобрительно кивает.

– Мне думается, вы поступили весьма рассудительно. И добродетель – не единственное женское достоинство, – великодушно добавляет он.

– Но все же главное.

– Женщины вообще ограничены в своей свободе, – говорит он, осторожно взвешивая каждое слово и стараясь понять, согласна ли Анжелика с такой мыслью. – Многих достойных женщин обстоятельства вынуждают к поведению, противному их природе. Но я искренне верю, что раскаяние возможно.

– Вот когда я выйду замуж… – Анжелика чуть приподнимает уголки губ в загадочной улыбке. – Тогда, наверное, оно станет для меня возможным. Раскаяние, знаете ли, дается гораздо легче, когда живешь в достатке. Ну а пока… – Она обводит рукой гостиную, забитую всякой дорогой всячиной. – Я наслаждаюсь нехитрыми земными радостями. Однако, сэр, час чаепития уже закончился.

Мистер Хэнкок покорно надевает шляпу и плащ. Потом неловко роется в кармане и достает банкноту – своего рода символ нынешнего его общественного статуса.

– Куда мне это положить? – спрашивает он.

– Обратно в карман, сэр.

– Но…

– Я ничего от вас не требовала.

– Да, конечно.

На самом деле мистер Хэнкок и не ожидал, что Анжелика возьмет с него плату: но если теперь он достиг такого положения, что может посетить и развлечь беседой знаменитую на весь город куртизанку, значит он должен и показать, что в состоянии себе это позволить.

– Просто подарок, – говорит он.

– Нет, не надо. – Несколько мгновений они молча стоят друг напротив друга. Глаза Анжелики потуплены, уголки рта опущены. – Я не требую вознаграждения за каждую обычную встречу.

– Позвольте мне… – Он берет ее руку. – Я предлагаю вам самую теплую дружбу.

Анжелика вздыхает:

– Даже самая теплая дружба подразумевает какие-то условия. – Однако, пожимая пальцы мистера Хэнкока, она светлеет лицом и говорит: – Вы можете навестить меня еще как-нибудь. Я буду рада.