Маленькие мальчишки, проходя мимо, барабанят пальцами в окно кабинета мистера Хэнкока. Мгновение спустя он слышит, как шалуны тарахтят своими палками по сточным решеткам в мостовой и что-то взахлеб обсуждают звонкими голосами. Если он повернется от стола, то увидит, как их фигуры вплывают в волнистую свиль оконного стекла, извиваются и искажаются в ней. Увидит блеск золотистых головенок и сморщенные чулки на ногах, когда дети припустят бегом и в два счета исчезнут за краем окна.

Сегодня воскресенье, день исхода, и дептфордские семьи приступают к своим редким развлечениям с удвоенной решимостью, поскольку день выдался не по сезону погожий – наверное, последний такой в нынешнем году. Женщины надевают яркие платья и капоры понаряднее, мужчины сажают малышей на плечи, и они выходят из домов со своими детьми и собачками, снаряженные мячами и битами, удочками и веерами, завернутым в чистую тряпицу хлебом и кошельками с тщательно пересчитанными монетами. Дородные матроны с девичьим удовольствием берут своих благоверных под руку; молодые поклонники оказывают робкие знаки внимания своим возлюбленным; доковые рабочие собираются компаниями и, расстегнув на груди рубахи, откупоривают свои первые утренние бутылки пива. Все они проходят дорогой вдоль реки, направляясь к увеселительным садам Воксхолла, или к зеленым холмам Гринвича, или к широким лугам Блэкхита, где гуляет вольный ветер и в небе пляшут разноцветные воздушные змеи. Они наполняют улицу топотом, смехом и криками, которые далеко разносятся над сверкающей рекой, пускай и вонючей. Женщины в гребных шлюпках взвизгивают и придерживают капоры; мальчишки без всякой опаски бегают между кормой и носом, ходящим ходуном вверх-вниз.

Мистер Хэнкок остается за столом в своем кабинете. Теперь он богат, но, как всякий человек с огромным опытом управления чужими деньгами, он ни минуты не испытывал лихорадочного желания тратить неожиданное богатство на излишества (разве что заказал новое шерстяное белье на случай холодов да пряных булочек с коринкой). Часть денег он отложил на приданое Сьюки и на обучение ее кузенов какому-нибудь ремеслу, но в остальном его планы не изменились, просто стали масштабнее. Он по-прежнему будет строить дома, конечно же, только теперь не с одной террасой, а с двумя, и не здесь. В конце концов, зачем строить в Дептфорде, если средства позволяют строить в Лондоне?

Так что сделать предстоит очень и очень многое, вот почему он сидит за работой в своем кабинете.

Да и не с кем ему гулять.

В детстве он бежал вприпрыжку впереди сестер, среди таких же топочущих ног, слыша за спиной предупредительные окрики Эстер, но их отец редко выходил с ними, а их мать давным-давно умерла. Девочки – Грейс, Дорри, Рейчел и Сюзанна – иногда тоже бежали, стараясь не отставать от него. Они неслись, как стайка щенков, задыхаясь от восторга до рези в груди, но Эстер строго звала их обратно к себе, и правильно делала.

– Держитесь рядом со мной, – шипела она, костлявая девушка, и в ту пору такая же строгая и опрятная, как сейчас. – Идите чинной походкой. Иначе люди подумают, что вы дурно воспитаны.

– Но они же бегают, – говорил он, указывая рукой на ребятишек, исчезающих за углом в облачках пыли.

– У них есть матери.

Тогда он, и Филип (чье тело разбухло чудовищным пузырем ко времени, когда его вынесло на берег реки, всего синего и обкусанного рыбами), и Рейчел (тайно сбежавшая с любовником в Бристоль, чтобы никогда не вернуться), и Грейс (умершая от кровотечения при рождении первенца), и Дорри, и Сюзанна, и даже сама Эстер притихали и брались за руки. Они все равно приплясывали на ходу, но теперь неуверенно, не чувствуя себя вправе прыгать и скакать столь же беспечно, как другие дети.

Сьюки ушла до вечера: к утренним молитвам она явилась уже в своем любимом крапчатом платке, повязанном вокруг плеч, и все время, пока мистер Хэнкок распевно читал, нетерпеливо перебирала ногами, томясь желанием поскорее побежать к заставе, чтобы встретиться там с сестрами. В последние дни племянница ведет себя строптиво, как рассерженная кошка, смотрит на него подозрительно, но ничего не говорит. Это все из-за продажи русалки, знает мистер Хэнкок.

– О, – сказала Сьюки, когда он сообщил ей новость.

– И только-то? Я думал, ты обрадуешься.

Она пожала плечами и принялась грызть ноготь большого пальца.

– Это большие деньги, – пояснил мистер Хэнкок, когда она уже направилась к двери.

Обернувшись, Сьюки выпалила обвинительным тоном:

– Я вам помогала.

– Да, конечно. Ты замечательная маленькая помощница. А теперь я выполнил свою часть работы. – (Но девочка уже скрылась за дверью.) – Русалка была моя – захотел и продал! – крикнул мистер Хэнкок ей вслед.

Он надеется, что выходной день поправит Сьюки настроение.

Откуда-то из глубины дома доносится странный короткий щебет. Мистер Хэнкок продолжает строчить письмо, но звук повторяется. Какое-то переливчатое бульканье, быстро подавленное. Он раздраженно откладывает перо. Когда он выходит из кабинета в коридор, бульканье превращается в хихиканье, причем многоголосое. В кухне темно и холодно, и темнота кажется густой по контрасту с залитым солнцем проемом задней двери, где спиной к мистеру Хэнкоку стоит Бригитта, опираясь на швабру. Ее кровать в углу все еще не убрана, скомканные одеяла откинуты с матраса, где осталась вмятина от тела. На столе – грязная посуда, хлебные крошки, лужица пролитого молока.

Мистер Хэнкок идет через кухню и останавливается всего в нескольких футах от двери, но Бригитта по-прежнему не замечает хозяина, увлеченная веселым разговором с кучкой девочек, собравшихся снаружи. Они распахнули на груди свои выходные шали, с виноватым удовольствием подставляясь теплому солнцу. Брови у них начернены самым карикатурным образом. Они все служанки, разумеется, но сейчас в меру своих скромных возможностей изображают городских дам, наряженные в старые вещи своих госпож, старательно, но не очень умело перешитые по фигуре. Мистер Хэнкок узнает синее муаровое платье покойной жены доктора; черно-красную отделку мантуи, в которой любила щеголять миссис Лоулор, пока не прожгла рукав свечой; юбку с цветочным узором, которую по очереди носили все четыре дочери старшего корабельного мастера. «Бедная Бригитта, – думает он. – Наверняка стыдится перед подругами своего затрапезного вида. Удивительно, что она до сих пор не сбежала от меня».

– Что тут происходит? – спрашивает мистер Хэнкок, и хихиканье прекращается.

Бригитта едва оборачивается, но маленькие актерки вытягивают шеи и смотрят на него поверх ее плеча.

– Доброе утро, сэр. – Девочки приседают: одна, вторая, третья.

– И утро поистине чудесное, – добавляет самая смелая.

– О да. Что привело вас сюда?

– Просто зашли поздороваться, – отвечает служанка миссис Лоулор, играя юбкой своей залатанной мантуи. – Мы направляемся в Гринвич.

Бригитта горько вздыхает.

– Воротимся к шести, сэр, – сообщает девочка в синем муаровом платье, которое морщит у нее на боках, где корсаж неумело ушит.

– Они все идут гулять, – говорит Бригитта. – Ихних хозяев нет дома, и они свободны до вечера.

Подруги живо кивают, и она обращает угрюмый взгляд на мистера Хэнкока.

– Но я-то дома, – указывает он. – Вдобавок ты отпрашивалась на весь день в четверг.

– Потому что матери понадобилась моя помощь, – протестует служанка. – Я не отдыхала.

– Свободное время, положенное тебе за неделю, ты уже использовала. Как именно ты его провела – не моя забота.

Девочки притихают.

– Но неужели мне нельзя?.. – Бригитта указывает на подруг, на нарядные платья, на солнце, словно привлекая внимание хозяина к тому, что иначе он не заметит.

Мистер Хэнкок отступает в сторону от двери, давая девочкам увидеть беспорядок в кухне.

– Вот, крошки на столе.

Он пытается принять веселый тон, но ему требуется известное усилие, чтобы подавить дрожь в голосе. Он определенно не в своей тарелке: вообще-то, его власть над Бригиттой должна осуществляться издалека, как власть Бога над человеком, через многочисленных посредников, избавляющих от необходимости сталкиваться лично. Но в этом доме никаких посредников нет, а посему мистер Хэнкок продолжает:

– И она еще даже постель за собой не убрала… Милые барышни, полагаю, никто из вас не оставил невыполненными свои обязанности, отправляясь на прогулку?

Служанки безмолвствуют, Бригитта тоже. От гнева на щеках у нее выступают красные пятна.

«Болван, – с колотящимся сердцем думает мистер Хэнкок. – Чтобы робеть перед какой-то девчонкой!»

Но он не может допустить мятеж. А при мысли о недовольстве Сьюки, в случае если Бригитта уволится, и о хлопотах с поиском новой служанки (ибо он не вхож в круг дептфордских дам, рекомендующих друг другу благонадежных девушек и дающих советы по муштровке неблагонадежных) – при одной этой мысли у мистера Хэнкока все внутри обрывается, и он идет на попятный.

– Ты обещаешь сделать всю свою работу, как только вернешься? – спрашивает он. – И навести в кухне такую чистоту, чтобы миссис Липпард осталась полностью удовлетворена, если появится здесь завтра?

Девочки радостно хихикают, но Бригитта лишь кивает, уже дергая тесемки своего фартука.

– Конечно, – роняет она и приставляет швабру к стене. Потом достает из-под деревянного кресла Сьюкин узорчатый жакет, свернутый в комок, встряхивает и просовывает руку в рукав.

– Ну? – говорит мистер Хэнкок, когда она завязывает поясок.

– Мм?

– Не хочешь поблагодарить меня за доброту?

Она бросает на него короткий насмешливый взгляд.

– Спасибо, спасибо, спасибо, премного вам признательна. – Голос Бригитты приглушается, когда она выходит за порог и закрывает дверь.

В кухне становится темно. Снаружи доносится взрыв смеха.

Мистер Хэнкок возвращается в кабинет, крайне собой недовольный.