Когда мистер Хэнкок исчезает из виду, растворившись в толпе себе подобных, Симеон поворачивается и быстро шагает прочь от биржи. Он знает, что привлекает всеобщее внимание, ибо ливрея у него небесного цвета, а сам он на полголовы выше большинства мужчин вокруг – но это потому, что почти все они сутулятся. «Будь у них чувство собственного достоинства, – думает Симеон, – они бы на меня не пялились».

– Ваша светлость! Ваша светлость! – насмешливо кричит какой-то подмастерье. – Мистер Снежок! Осторожнее, башмачки не замарайте!

Да, здесь нужно очень внимательно смотреть под ноги, и Симеон с отвращением морщится, перешагивая через поток зловонной жижи, текущий посреди мостовой. Он проходит мимо здания Общества моряков, вдыхая запах близкой реки, и мимо проулков, в конце которых виднеются большие белые паруса. Мимо сапожных мастерских, мимо типографий около собора Святого Павла и фруктовых фургонов возле церкви Святого Клемента, и повсюду, где он проходит скорым легким шагом, с высоко поднятой головой, каждый и всякий встречный сразу видит, что он человек важный, и понимает по его великолепному наряду, что он привилегированный слуга из какого-нибудь влиятельного дома. Стряхнув хлопья сажи с плеча, Симеон продолжает путь.

Он минует стороной Сент-Джайлз, трущобный квартал, где можно ненароком напороться на нож. Стремительно проходит мимо старого уличного попрошайки-ласкара, который задирает штанину, чтобы показать огромную гнойную язву на тощей ноге, похожую на яичный желток. Старик в куртке на голое тело, сухая дряблая кожа болтается складками на впалой груди. Белки глаз у него желтые, будто вымоченные в чае, а губы бледные, с коростой в уголках. Сам Симеон никогда не служил моряком, но с уверенностью полагает, что этот человек свое отплавал. «Брат, – хрипит ласкар, протягивая миску. – Брат, подай, Христа ради», – но Симеон лишь морщит нос. Он воображает, как мог бы позже описать встречу с нищим своим друзьям – лакеям, бакалейщикам и краснодеревщикам одной с ним расы, в изящных суконных камзолах и расшитых жилетах, с напудренными волосами. Раздумывает, какие выражения употребил бы, но заведомо знает, что ничего рассказывать не станет. Ибо о чем тут говорить? Да и какая польза в подобных рассказах? Он шагает дальше, не оглядываясь, но воспоминание о ласкаре еще довольно долго остается с ним, неприятным холодком под ложечкой.

Однако не подумайте, что Симеон обнаруживает хоть малейшие признаки смятения. Он прибывает к дому на Дин-стрит бесстрастный, как фарфоровая собачка. За окном на втором этаже маячит в полутьме кислое лицо миссис Фрост. При виде Симеона она тотчас поднимает раму и высовывается наружу.

– У меня сообщение для миссис Нил, – говорит он.

– Зря потратил время. Она еще не вернулась из «Королевской обители».

– Меня прислали как раз оттуда. – Симеон указывает на свою ливрею (на случай, если та осталась незамеченной), но миссис Фрост и бровью не ведет. – Спуститесь, пожалуйста. Я не намерен орать на всю улицу.

Она мгновенно исчезает в глубине помещения и через считаные секунды появляется из передней двери, точно механическая фигурка в модных часах.

– Ну, что там у тебя? – резко осведомляется миссис Фрост. Она не считает нужным любезничать со слугами.

– Миссис Нил вчера вечером встречалась с одним джентльменом, – говорит Симеон, – которого моей хозяйке крайне желательно убедить кое в чем. Я пригласил его сюда от имени миссис Нил, дабы она расположила его к сговорчивости любезностями и лестью, чего сам я делать не умею.

– То есть нам следует ожидать посетителя?

– Да, и он должен чувствовать себя желанным гостем. Получить возможность свободно выговориться. Он обеспокоен кое-каким деловым соглашением, заключенным с моей хозяйкой.

Миссис Фрост фыркает:

– Миссис Нил нужно заботиться о своих собственных интересах. Сколько еще услуг ждет от нее миссис Чаппел?

– Это все одна услуга.

– Ну, она требует слишком много времени от миссис Нил.

Симеон разводит руками:

– Обсудите это с моей хозяйкой. Или с вашей.

– С моей «хозяйкой»? Какая наглость! Она мне не хозяйка, а подруга!

Симеон смеривает миссис Фрост взглядом.

– Много же вы выгадали от вашей дружбы, – язвительно говорит он и одаривает женщину самой очаровательной улыбкой.

Мистер Хэнкок человек чрезвычайно впечатлительный, что есть, то есть, но уже меньше чем через час он окончательно принимает решение посетить Анжелику Нил сегодня вечером. Он понятия не имеет, что будет говорить или делать «Но она ждет меня, – думает он, – я не могу унизить ее еще раз, презрительно отклонив приглашение. Безусловно, я не уступлю ни на йоту в вопросе с русалкой, но разве это не прекрасный повод снова увидеться с миссис Нил?» Мистер Хэнкок пришел к заключению, что, в каких бы презренных кругах она ни вращалась, он все же обязан проявить учтивость. «Хотя я занимаю не столь высокое общественное положение, я лучше и порядочнее этих господ. Я никогда не стану обращаться с девушкой, как они; никогда не стану предаваться низменным развлечениям на глазах у посторонних людей. В отличие от всех них, я ясно понимаю, что за любое удовольствие приходится платить».

Он старается идти возможно быстрее, но по всему Стрэнду девушки уже выходят на вечернюю работу: они сидят на порогах и подоконниках или стоят кучками на углах, по очереди прихлебывая из бутылки и игриво приподнимая цветастые юбки, чтобы показать оборчатое нижнее белье. Некоторые стоят по обочине тротуара (там, где тротуары имеются), зорко высматривая в людском потоке возможных клиентов, похожие в своем напряженном возбуждении на зверьков, шныряющих глазами по сторонам в поисках безопасного убежища. Они стараются поймать взгляд каждого мужчины, проходящего мимо, и каждый раз, когда им это удается, зазывно улыбаются. Мистер Хэнкок шагает с потупленной головой, но они все равно приближаются к нему и берут за рукав.

– Проводите меня домой, – просит одна.

– У меня есть то, что вам нужно, – доверительно сообщает другая.

Проституткам, вышедшим на свет дня, стыдиться решительно нечего (помимо очевидного): лица у них молодые и лишь слегка подкрашенные; платья во вполне сносном состоянии, на первый взгляд, да и на второй тоже. Уродливых же – беззубых, больных, старых и грязных – сейчас нигде не видно: они прячутся в кривых проулках или дожидаются в своих норах глубокой ночи, когда смогут вернуть свое давно утраченное очарование с помощью выпивки и темноты.

Едва мистер Хэнкок сворачивает на Хаф-Мун-стрит, к нему подходит совсем молоденькая проститутка. Она не особо хороша собой, но и некрасивой не назовешь: просто худенькая темноволосая деревенская девушка лет шестнадцати, с полинялой косынкой на шее и в заношенном до блеска корсаже. Она семенит с ним рядом, и когда он ускоряет шаг – тоже идет быстрее, покачивая кринолином, явно у кого-то позаимствованным.

– Сэр, – говорит она. – Не желаете ли немного развлечься?

– Спасибо, нет, – пыхтит мистер Хэнкок, который в попытке убежать от нее прилагает непривычные для него физические усилия. Однако она не отстает.

– Я знаю одну пивную неподалеку. Приличное заведение, где можно приятно провести часок. – Девушка с несчастным видом ломает пальцы. Она без перчаток, руки у нее бледные и костлявые, с траурной каймой под ногтями. – Там есть комната наверху.

– Отвяжись от меня, – ворчит мистер Хэнкок. – Ничего не выйдет.

Но маленькая шлюха упорно следует за ним.

– Шесть пенсов и стакан вина, больше мне ничего не надо, – говорит она. – Я обслужу вас в лучшем виде.

Мистер Хэнкок резко останавливается, и девушка чуть не падает, запутавшись в собственных ногах, – оно и неудивительно: туфли ей велики и ступни скользят в них взад-вперед при ходьбе. Он внимательно смотрит ей в лицо, совсем не накрашенное, с россыпью веснушек на носу.

– Ты на кого работаешь?

– Ни на кого.

– Это правда? У тебя нет ни сутенера, ни сводни?

– Нет, сэр. Я одна промышляю.

Мистер Хэнкок со вздохом шарит в кармане, достает шиллинг и показывает ей.

– Этого хватит на ужин и теплый ночлег. Возможно, еще на свечу останется. Я даю это только тебе, и никому больше, ты меня понимаешь?

Девушка не шевелится. Он в жизни не видел, чтобы кто-нибудь смотрел на монету столь напряженно.

– Вот, возьми и ступай с богом. – Она тупо уставляется на него. – Мне от тебя ничего не надо, кроме одного: чтобы я больше тебя не видел на улице сегодня ночью.

Девушка протягивает ладонь, и, когда он роняет в нее шиллинг, пальцы мгновенно стискиваются – точно ловушка захлопывается. Она прижимает кулак к груди.

– Спасибо вам, сэр.

Она делает реверанс и спешит прочь – мистер Хэнкок надеется, что в пирожную лавку, но не исключает, что и обратно на свое место на панели. «Как будто она потратит деньги на что-нибудь, кроме джина, – думает он, когда она исчезает в толпе. – Как будто жалкие двенадцать пенсов могут помочь этой девочке. Где ее родители и почему она к ним не возвращается? Черт возьми, приличному человеку уже не пройти по улице без того, чтобы к нему не пристали!»

Мистер Хэнкок идет дальше, в Сохо, раздраженный своим приступом слабодушия. На всем пути к Дин-стрит женщины подходят к нему одна за другой, берут за рукав и зазывают развлечься. Такое впечатление, что сейчас на городских улицах нет ни одной женщины, которая не раздвинула бы ноги при любой возможности, – безработные швеи шепчут: «У меня есть немного свободного времени»; театральные костюмерши, уволенные за ненадобностью, восклицают: «Сегодня редкий вечер, когда я не занята! Больше вам такого случая не представится!»

Однако повсюду вокруг продолжается обычная трудовая деятельность. Мистер Хэнкок видит типографских подмастерьев с перепачканными чернилами пальцами, кузнецов, пирожников, каменщиков и юристов. Доктора в туго завитых париках спешат по улицам; аптекари черпают мерными ложками из больших керамических сосудов; мебельные торговцы важно сидят за многостворчатыми окнами своих лавок. Но среди множества людей, подчиненных такому вот замечательному порядку, есть и отпавшие от него, точно винтики от отлаженного механизма. Среди тысячи ремесел в этом городе есть лишь одно, к которому снова и снова обращаются женщины, словно по природному призванию.

Мистер Хэнкок наконец добирается до дома Анжелики на Дин-стрит. Одно окно на втором этаже открыто, и за ним, опираясь локтем о подоконник, сидит сухощавая, опрятная дама.

– Доброго дня, – громко говорит он, приподнимая шляпу.

Она откликается не сразу. Сначала дописывает что-то в блокноте и только потом соизволяет взглянуть на мистера Хэнкока – раздраженный прищур придает ей сходство с Эстер.

– Чем могу вам помочь? – осведомляется дама.

– Я приглашен к миссис Нил! – кричит он, мучительно осознавая, что привлекает к себе внимание честных прачек и лавочников на улице, а также швей из дамского ателье на первом этаже, которые мигом собираются у своего окна прямо под окном миссис Нил и с любопытством глазеют, точно зрители из театральной ложи. К несчастью, мистер Хэнкок не знает, что всего два часа назад развеселая Анжелика вернулась домой, закутанная в шерстяной плед, во все еще влажном белье и в сопровождении мистера Рокингема.

– Полагаю, это и есть джентльмен, которого миссис Чаппел поручила тебе опекать на приеме, – сказала миссис Фрост, едва они с ней остались наедине в гардеробной.

– Не твое дело, – отрезала Анжелика. – Послушай, платье мне пришлось там оставить. Вот потеха-то! Нужно послать кого-нибудь узнать, нашлось ли оно.

– Но этот джентльмен…

– Ну да, да! Бога ради, Элиза! Да, я познакомилась с ним вчера на приеме у миссис Чаппел, и сегодня он останется у меня. Ты удовлетворена? А теперь оставь нас в покое.

Сейчас миссис Фрост поднимает оконную раму чуть выше, высовывается наружу и пристально оглядывает мистера Хэнкока.

– Что вам от нее нужно?

Она всегда тщательно оценивает посетителей. Пожилой мужчина, который стоит под окном, засунув большие пальцы в карманы камзола, не похож ни на джентльмена, ни на судебного пристава, но, если бы ей пришлось выбирать, она предположила бы в нем второго.

– Ну, я… Я хотел бы увидеться с ней. Поговорить, если можно. Я познакомился с миссис Нил вчера вечером.

– Едва ли это делает вас особенным. Ваше имя?

– Хэнкок. – Он снимает шляпу и крутит в руках. «Хозяин русалки», – чуть не добавляет он, но вовремя прикусывает язык, сообразив, что это прозвучит глупо.

– Никогда о вас не слышала. – Миссис Фрост отворачивает голову от окна; за закрытыми дверями своей спальни Анжелика нежится в теплом коконе любви, но непрошеный посетитель не может этого знать. – Она сейчас занята.

– Я познакомился с ней вчера вечером, – беспомощно повторяет мистер Хэнкок. – Я повел себя неподобающим образом и хотел бы…

– Не сегодня, – чеканит миссис Фрост. – Сегодня она никого не принимает.

У мистера Хэнкока складывается впечатление, что работницам ателье на первом этаже решительно нечем заняться: они поднимают оконную раму до упора и, навалившись локтями на подоконник, с жадным интересом наблюдают за разговором. Мистер Хэнкок, стоящий всего в двух ярдах от них, переступает с ноги на ногу и торопливо говорит:

– Но может быть, вы все-таки доложите ей…

– Если бы я бегала докладывать миссис Нил о каждой просьбе, с которой к ней обращаются, я бы уже стоптала ноги по колено, – холодно произносит миссис Фрост. – Сегодня не ваш день, сэр. Приходите в другой раз, коли вам надо.

Затем она закрывает окно, оставляя мистера Хэнкока в полной растерянности стоять на тротуаре.

– И что теперь, сэр? – спрашивает одна из швей. – Вы же не отправитесь восвояси после такого оскорбления?

Мистер Хэнкок одергивает камзол и ничего не отвечает, но они высовываются из окна еще дальше.

– Уж здесь вам не откажут, – говорит другая девушка.

– Прошу проще…

– Мы возьмем с вас по-божески.

– Заходите, заходите!

Они толкают друг дружку локтями, перешептываются и разражаются хохотом, когда мистер Хэнкок круто поворачивается и кидается прочь, весь красный от стыда и недоумения.