Глава 2. Я ухожу красиво

Праздник весны в городе отмечался потешными представлениями и лихими народными гуляньями, которые не могли остановиться несколько дней. Для этого на пустоши открылась ярмарка, были наспех сколочены из грубо отесанных досок десятки балаганов, поставлены карусели, качели и даже поднялся купол передвижного цирка. Жизнь на пустоши бурлила с самого раннего утра до позднего вечера. Больше всего там развлекалась собирающаяся не только из города, но и со всей округи молодежь: парни, девушки, подростки и ребятня. В основном именно для них продавались лакомства и игрушки, крутились карусели, разыгрывались представления в балаганах, играли музыканты и выступали на аренах знаменитые борцы. Простой люд постарше налегал на горячительные напитки, продающиеся на каждом углу, и к вечеру поголовное пьянство охватывало все площади, отведенные для забав, и носило прямо-таки ухарский размах. Пьяные куражи часто переходили в драки, и на пустоши становилось небезопасно, так что добропорядочные граждане к тому времени как темнело, уже покидали праздник. Среди гуляющей разношерстной публики неприметно шныряли ловкие карманники с быстрыми бегающими глазами. Грязь и вонь повсюду были неимоверными, ибо нужду справляли прямо тут же зайдя за ближайший угол, но на это попросту никто не обращал внимания.

В один из этих праздничных дней все слуги Преана, за исключением домоправителя отправилась на гулянье. У первого питейного заведения компания сразу потеряла садовника, прельстившегося дешевым разливным вином. Сторож Таумон, Виктор и повисшая на его руке толстуха Палла двинулись дальше свозь шумную веселую толпу. Прошлись по торговым рядам и за несколько медяков купили каждому по пирожку, завернутому в клочок серой бумаги. Пирожок оказался с рублеными кусочками мяса и сала внутри, был вкусный горячий и очень жирный. Проголодавшийся Виктор откусывал его вместе с оберточной бумагой насквозь пропитавшейся жиром. Пока ели понаблюдали за смельчаками, безуспешно пытающимися взобраться к подаркам, подвешенным на гладком и скользком столбе. Посмотрели на кулачные бои местных удальцов, которые шли по известным всем правилам – до первых красных соплей. Виктор наблюдал за хаотичным мордобоем скептически, все остальные с азартом. Послушали ряженных распевающих песенки под звуки дудок и приплясывающих в такт музыке.

Но гвоздем праздничной программы сегодня была казнь преступника. Лиц приговоренных к смерти никогда не казнили просто так, а специально придерживали для праздничных мероприятий, чтобы позабавить народ. На месте казни было не протолкнуться от желающих полюбоваться на это кровавое зрелище. На небольшом помосте приговоренный за убийства положил голову на плаху и в ожидании смерти стоял на коленях уже битый час. Все это время публику развлекали глашатай и палач. Первый подробно и с красочными деталями доводил до сведения публики все злодеяния приговоренного. Второй работал на зрителей, время от времени удобнее устраивая голову злодея на плахе, примерялся, поднимал меч над головой, замахивался для удара, но вдруг опускал клинок и вновь начинал поправлять осужденного на смерть. Никто не торопился заканчивать правосудие и приговоренный меньше всех. Он иногда поднимал свирепое бородатое лицо, таращился и злобно скалился на людей собравшихся поглазеть на его казнь. Глашатай начал повторяться, а палач все забавлялся с мечом, у которого был довольно непривычный вид без острия, с кончиком, словно у гигантской отвертки.

Да они же шоу устраивают, неприятно изумился Виктор, наблюдая за смертельным действом. Ну и нравы.

Наконец почувствовав, что публика начала уставать, глашатай слез с помоста, а палач без всякого кривлянья, одним профессиональным ударом снес голову душегубу. Отсеченная голова с глухим звуком упала на помост, а обезглавленное тело задергалось, и было хорошо слышно, что легкие еще продолжают работать и пытаются дышать, но их уже заливала кровь из перерубленной шеи и в итоге раздавались ужасающие хрипы, хлюпанье и бульканье.

Сомов повидал немало бездушной жестокости в мире Осаны и сейчас он не отвернулся от кровавого зрелища, а смотрел на агонию казненного до самого конца. Смотрел невозмутимо и лишь глаза Виктора сузились да учащено взымалась грудь, выдавая, что внутри у него не все так спокойно, как он пытается показать. А рядом ликовали и смеялись зрители.

Голову казненного насадили на пику и установили здесь же на помосте. К пике прикрепили дощечку с единственным словом – «убийца». Надо было понимать, что таким образом власти занимались правовым воспитанием своих подданных. Слишком грамотных людей среди горожан было немного, но уж одно-то слово могли прочитать почти все.

 Покинув место казни, Сомов и компания, как ни в чем не бывало, купили желтые леденцы в виде фигурок животных на деревянных палочках. Ели все кроме Виктора, у которого пропал аппетит. Затем Палла, соблазненная голосистыми зазывалами, потянула всех к ярко раскрашенному куполу цирка, откуда раздавались звуки шарманки. Входной билет стоил кошмарные тридцать медяков, и Виктор уперся, но Паллу было уже не остановить, и она чуть ли не силой затащила мужчин в цирк.

Цирковая программа была стандартной: силачи, акробаты, жонглеры, канатоходцы, глотатели огня и дрессированные животные из местной фауны – самые обычные лошади, собачки, голуби, куры и совсем маленький еще медвежонок. На арене не хватало только фокусников, наверное, потому, что в мире Осаны существовали маги, которые затмили бы любого иллюзиониста. В перерывах между выступлениями артистов на арене появлялись коверные. Палла радовалась и хохотала, как ребенок глядя на бездарно кривляющихся клоунов. Они не были смешными или остроумными, но над их ужимками вместе с поварихой потешалась и остальная толпа зрителей, заполнившая цирковой балаган. Наверное, это была просто потребность смеяться, естественная реакция уставших людей от долгой зимы и тяжелой работы, но у Сомова потуги клоунов вызывали лишь жалость. В финале цирковой программы был выход «всемирных» борцов. Борцы явно играли на публику и боролись понарошку, но народ принимал их возню всерьез и взрывался криками, топаньем ног и аплодисментами в поддержку своего фаворита.

Общее впечатление от цирка осталось у Виктора положительное, даже несмотря на грустных клоунов. Возможно на это повлияли отголоски детского восприятия цирка, как яркого праздника или от того что цирк оказался слишком уж похожим на земной цирк шапито. И когда довольная зрелищем публика, толкаясь локтями, шумно повалила на выход, Сомов незаметно потерялся в толпе и ускользнул от кухарки со сторожем. Он спрятался за огромным красным баллоном огнетушителя с табличкой «Химический завод Карта», установленным на два тележных колеса. Дождался, пока все зрители покинут балаган, после чего быстро сошелся и разговорился с одним из цирковых работников, помогая ему перетаскивать реквизит. Работы было предостаточно, от помощи циркач не отказывался, и они провозились вплоть до того момента, когда представление началось по новому кругу. Рабочий цирка оказался парень словоохотливый и вскоре Виктор узнал о многих нюансах цирковой жизни. Для себя он выяснил главное – представления в городе продлятся еще несколько дней, а потом труппа перекочует в другой город еще на недельку и так далее, планируя к концу лета добраться до столицы, чтобы попасть на праздник урожая и там задержаться на месяц-другой. Владельцем цирка являлся тучный усатый мужик по имени Сугис, бывший борец, даже чемпион какого-то города и имеющий за свои победы серебряный кубок, которым он очень гордился. Сомов уже не раз видел хозяина цирка за кулисами, но поговорить с занятым человеком возможности не представилось – все носились как угорелые. Сам хозяин непрерывно что-то делал: кому объяснял, кому приказывал, а кого и подгонял плетью, которую не выпускал из рук. Но артистам попадало больше так для вида, а вот лошадям доставалось от кожаной плетки так, что на манеж они буквально вылетали. Последнее представление завершилось лишь за полночь. Когда погасили два мощных магических прожектора и остались лишь свечные фонари, а уставшие артисты закончили неотложные дела и начали расходиться, владелец цирка сам подошел к Виктору.

– Голубь косолапый, а ты чего тут крутишься весь день? Работу ищешь? – неприветливо буркнул Сугис и, не дожидаясь ответа, сразу же охладил пыл Виктора: – Лишней работы нет. Ступай отсюда.

После этого он повернулся и направился в свой фургон, унося под мышкой оба погашенных магических прожектора. Глядя в удаляющуюся широкую спину, Сомов с досадой хмыкнул – что за человек, даже рта раскрыть не позволил. Значит, в данной ситуации требовался более деликатный подход. Придется вспомнить уроки из хитрой книги «Как незаметно вылизывать зад и изображать из себя друга». Эту книгу американского автора, прочитанную еще в детстве, Сомов считал мерзкой, бессовестной и никогда не пользовался подлыми приемами и бесстыжими советами, описанными в ней, но сейчас был тот случай, когда все средства хороши. Виктор отряхнул со штанов налипшие опилки и решительно направился вслед за Сугисом.

– Не ходи! – успел предупредить его циркач, которому он помогал весь день, – Побьет. Может и плетью отделать.

Но Виктор лишь отмахнулся рукой – битым он уже бывал и не раз, в том числе и плетью, так что ему не привыкать. Он постучал в дверь фургона, услышал рявканье, которое расценил, как приглашение войти и уверенно шагнул внутрь. Когда Сугис увидел Сомова, лицо хозяина побагровело, а лежащие на столе ладони сжались в пудовые кулаки.

– Опять ты? Я же тебе ясно сказал – работы нет. Проваливай прочь, пока я тебя не выкинул!

Виктор равнодушно пропустил угрозы мимо ушей и огляделся в плохом свете керосиновой лампы. В фургоне было ужасно тесно от множества сундуков, сваленной в кучи одежды и прочего циркового инвентаря, но кубок был виден сразу. Он стоял на одной из полок особняком и тускло сиял полировкой. Было заметно, что владелец не только дорожит, но и заботливо ухаживает за своим спортивным трофеем. Виктор сделал шаг и наклонился, чтобы рассмотреть кубок лучше. Серебряная чаша с гравированной надписью и выдавленными рельефными борцами была установлена на цилиндрическую подставку из красного дерева. Как говорится простенько и со вкусом, но Виктор взирал на кубок благоговейным видом.

– Ты что глухой? – уже не так угрожающе и с некоторым замешательством спросил Сугис, – Куда это ты там уставился?

– Никогда еще не видел чемпионского кубка, – восхищенно произнес Виктор, – Удивительно красивая вещь. Неужели он целиком сделан из чистого серебра?

– Ну, в общем-то, да, – не удержался от самодовольного восклицания Сугис, разжимая кулаки, – Чистого серебра почти триста граммов. Ты хоть представляешь, сколько это денег?

– Нет, – слукавил Сомов, – но мне кажется, такую вещь нельзя оценивать деньгами. Ведь кубок чемпиона не купишь в лавке.

– Это верно, – голос Сугиса совершено изменился и наполнился теплотой от нахлынувших воспоминаний, – За этот кубок мне пришлось пролить немало пота и уложить на ковер не один десяток сильнейших борцов. Было дело.

Виктор повернулся к бывшему чемпиону и изобразил на лице сильнейшую заинтересованность, которую только смог изобразить:

– А вы не расскажите мне об этом?

Сугис неожиданно из грозного владельца цирка превратился в смущенного пожилого человека. Он неловко замялся, автоматически расправил усы и прокашлялся, прежде чем ответить.

– Ну, в общем-то, садись, расскажу если интересно. И кубок давай сюда, поближе к свету, только осторожнее!

Битый час Сомов терпеливо, не перебивая выслушивал воспоминания Сугиса о его далекой молодости полной спортивных побед и достижений излагаемые под хмельной напиток типа пива. Нельзя сказать, что Виктору этот рассказ был совсем безразличен, но он, куда бы с большим удовольствием послушал подобную историю, если бы они была поведана случайно, просто так в дружеской беседе. А сейчас вроде бы заинтересовано слушая и согласно кивая головой, но преследуя при этом конкретную цель – добиться расположения владельца цирка, ему было противно от самого себя. «Проявляй искреннюю заинтересованность» – гласила хитрая книга. Но если интерес продиктован скрытой целью, которую необходимо добиться, то он не может быть искренним.

Через час Сугис позвал знакомого Виктору циркача и попросил принести еще пива, которое он решил выпить уже вместе с Сомовым. Циркач обалдевшими глазами посмотрел на Виктора и хозяина, которые непринужденно сидели за столом и беседовали, как два старых приятеля.

– Кстати, а ты чего пришел-то ко мне? – спохватился, наконец, хозяин, – Работу ищешь или что?

– У меня скорее предложение для вас, господин Сугис, как сделать борьбу в цирке еще более привлекательной. Народ жаждет представления и надо преподнести его в полной красе. Но и от работы я бы не отказался, – Виктор расцвел доброй располагающей улыбкой, уменьшающий вероятность отказа, как советовала хитрая книга.

Далее Сомов вкратце обрисовал возможности состязания борцов с театральным антуражем. Когда-то он читал о земных цирковых борцах начала двадцатого века, где фигурировал знаменитый «Дядя Ваня», борцы носили маски, играли роли и выступали в соответствии со своими придуманными характерами. Под масками выступали только свои борцы, но распространяли слухи, что вызов чемпиону бросает некий человек благородного звания, скрывающийся под новой маской. Подобные трюки здорово заводили публику, вызывали ажиотаж и соответственно приносили дополнительные деньги.

– Ну, в общем-то, да. Это может сработать, – согласился Сугис и спросил: – А зовут-то тебя, парень, как? А то, столько говорим, а имя твое я так и не удосужился узнать.

Виктор открыл было рот, растерялся и выпалил первое, что пришло в голову:

– Чак Норрис.

– Ага, Чак значит, – сказал бывший борец и представился сам: – Ну, а я владелец этого балагана Сугис. Будем знакомы. А вот скажи-ка мне, Чак, откуда у тебя такой интерес к борьбе?

– Сам когда-то занимался борьбой, – не стал скрывать Виктор.

– Что-то ты хлипковат для борца, – недоверчиво сказал Сугис, – Где боролся? Какая школа?

– А вот этого я, к сожалению, не могу сказать. Не помню. Была тяжелая травма головы, которая отбила мне всю память о прошлой жизни.

Сугис сочувственно покачал головой и тут же подозрительно прищурил один глаз:

 – А не врешь?

– Какой смысл мне врать? Арена рядом, могу прямо сейчас доказать, борец я или нет.

– Шустрый ты парень, как я погляжу. Только со мной тягаться, у тебя весовая категория жидковата. А вот кое с кем из моих ребят можно и попробовать. Ну, в общем, пошли, Чак, раз сам напросился.

В фургоне борцов было четыре человека и по комплекции они не сильно уступали Сугису. Видимо хозяин цирка не захотел бороться не по причине разных весовых категорий, а чтобы не ронять свой авторитет. На арену отправился только один из борцов, и хорошо еще, что не самый крупный, а остальные продолжили прерванный отдых.

В цирке было темно и для освещения использовали пару факелов, закрепив их по краю арены. Соперник Сомова быстро разделся, оставшись в трусах, а Виктор замешкался.

– Давай, давай, раздевайся, – поторопил его Сугис, – Раздевайся, а то может, у тебя под одеждой амулет припрятан. У меня гогглов нет, чтобы тебя просвечивать.

Сомов нехотя отвернулся и взялся за завязки на одежде. Он слышал, как переговаривались и посмеивались позади него борец с владельцем цирка, ехидно обсуждая совершенно не борцовское телосложение и вес Виктора и отпуская в его адрес незлобные шутки. И слышал, как они оба разом замолчали, когда он снял рубаху и оголил свою спину, разукрашенную узорами от ударов плетей.

– Вона как, – кашлянул Сугис и привычным жестом разгладил усы.

Он не был особенно удивлен, словно ожидал увидеть нечто подобное, и конечно от его внимательного взгляда не укрылась и татуировка раба на плече Виктора. Даром что старый циркач был под хмельком. Пока владелец цирка молчал и раздумывал, стоит ли иметь дело с рабом, Сомов начал действовать сам. Он церемонно поклонился сопернику и встал в стойку, приготовившись к борьбе. Внешне он был спокоен, но внутри весь кипел от злости, что его планы вот-вот должны были рухнуть из-за проклятого клейма на плече. Первоначальный вариант вести борьбу осторожно и искать слабую сторону противника, сменился безудержным желанием покончить быстро и сразу, и Виктору стало неважно победит он или проиграет. Да и не было у него возможности долго водить хороводы с обнаженными торсами, когда отсутствовали привычные для него рукава кимоно, за которые можно было ухватить соперника. Поэтому, как только борец сделал к нему первое движение, он сам ринулся навстречу, сразу проиграл противнику в более удобном захвате руками, но тут же молниеносно провел любимую подсечку. Все произошло настолько стремительно, что со стороны показалось, будто борец упал сразу же, как только к нему приблизился Сомов, и они соприкоснулись руками. Ошарашенный неожиданным падением борец, приподнялся и сел на манеже весь покрытый прилипшими опилками.

– Ты что творишь? – засопел он обиженно и обратился, апеллируя к Сугису: – Он меня подсечкой свалил. Видел? Это против правил.

Виктор промолчал. Правил он действительно не знал. Вполне возможно, что здесь использовали такие же правила, как в греко-римской борьбе, в которой подсечки и подножки были запрещены. Но он-то был борцом дзюдо, а там были запрещены только удары.

Сугис тоже молчал и все еще напряженно о чем-то думал.

– А ну давай еще, – борец уже поднялся и загорелся желанием взять реванш.

– Так, – Сугис хлопнул плетью по голенищу сапога, – Достаточно на первый раз. Мне еще надо с Чаком поговорить, а ты иди, отдыхай, Ланс. Спасибо. И вот что – о том, что здесь было никто не должен знать. Ничего не было, и ты ничего не видел.

Борец не спорил, он быстро остыл и спокойно пожал плечами.

– Как скажешь, Сугис. Не было так не было, – борец повернулся и посмотрел на Сомова уже без всякой обиды, – А ты ничего, молодец, очень быстрый.

– Ну да, – позволил себе натянуто улыбнуться Виктор, – Быстрый. Как молния.

И повинуясь неожиданному порыву, он высоко подпрыгнул, нанося двойной удар ногой по воображаемому противнику, следом продемонстрировал несколько ударов ногой с разворотом, а затем плавно и гармонично перешел в стойку, поклонился, сложив ладони перед грудью и неподвижно замер.

– Борьбой значит, говоришь, занимался, – проворчал Сугис, – И как это называется?

– Удар Чака Норриса ногой с разворота, – продолжал злиться Сомов.

– Красиво исполнено. Сам придумал? – встрял в разговор борец, но наткнулся на взгляд Сугиса и закончил: – Ничего не было. Ничего не видел. Уже ушел.

Разговор с владельцем цирка продолжился спустя пять минут в его фургоне.

– Значит так, Чак Норрис, – Сугис выделил имя усмешкой и снова стал суровым, – выходит, что документов у тебя нет, а проблемы у тебя есть. Так? Так. Ты беззаконник и мне твои проблемы, в общем-то, ни к чему. Но хотя ты парень проблемный и очень странный, ты мне нравишься. Город мы покинем через пять дней, и если присоединишься, то работа для тебя найдется. Два условия: получать будешь половину от доли остальных и по первому моему требованию уйдешь и больше никогда о нас не вспомнишь. Поймают – твои заботы.

– Я согласен, – впервые за этот вечер Виктор искренне улыбнулся, забыв о хитрой книге.

У Сомова было достаточно времени, чтобы подготовиться к побегу. На руку было и то обстоятельство, что Преан в очередной раз уехал в столицу, да еще и вместе с домоправителем. Готовился Виктор обстоятельно. Собрал свои записи, привел в порядок одежду, сладил чехол для гитары. Памятуя о высоком уровне преступности, приготовил себе в дорогу короткий меч, который давно уже приметил на чердаке среди всякого хлама, накопившегося за несколько поколений Преанов. Мечей там было много, но все они были тронуты ржавчиной и у них отсутствовали рукоятки. Сомов выбрал наиболее хорошо сохранившееся оружие с привычной для себя длиной около метра. По типу это был наиболее распространенный в Останде полутораручный меч, имеющий крестовидную гарду и четырехгранный клинок, плавно сужающийся к длинному острию. Виктор очистил меч от ржавчины, заточил и смастерил рукоять из плотно намотанных кожаных полос. Без навершия оружие выглядело несколько непривычно и неказисто, но зато оно было точно подогнано по размеру кисти и держать его было удобно, что одной, что двумя руками. Много времени ушло на то чтобы изготовить потайные ножны. Носить меч на боку Сомов не решился, так как с оружием здесь ходили только воины, стража и люди благородного звания. Поэтому он приладил меч за спину, как это делал в кино Конан варвар, а чтобы рукоятка вызывающе не маячила из-за плеча, расположил ножны строго вертикально, прикрепив к ним равномерные рюкзачные лямки. Последним штрихом стала шерстяная накидка с подстежкой и капюшоном, которая полностью прятала и сам клинок с ножнами и торчащую за головой рукоятку меча. Даже если капюшон не надевать на голову, то его можно было набросить на рукоять меча и полностью скрыть от чужих глаз.

Каждый день Сомов прогуливался к цирку, но внутрь не заходил и не с кем не разговаривал. Когда же он увидел, что купол убран, а цирковая труппа разбирает балаган и собирается в дорогу, то понял, что его время пришло. Цирк уезжал утром, значит, он должен был уйти и примкнуть к ним ночью.

Вечером Виктор подарил большую бутыль заранее припасенного вина садовнику, и пропойцу можно было уже не принимать в расчет. Препятствием оставались только кухарка и сторож. Сомов терпеливо дождался, пока в доме окончательно не затихло, и решил, что прислуга уснула. Он зажег свечу и осторожно пробрался на кухню за припасами в дорогу, где начал шарить по ящикам с продуктами. За этим занятием его и застала еще не успевшая уснуть повариха и привлеченная шумом на кухне. Палла не разобралась, что делает в такой поздний час на кухне Сомов, может, посчитала, что он просто проголодался, а мысли ее при виде молодого раба, как обычно приняли сексуальный характер. Она заулыбалась, подошла, пошло виляя могучими бедрами, и попыталась было обнять Виктора, но он уверенно отстранил ее рукой.

– Не сегодня, Палла. Не сегодня и никогда больше, – голос Сомова был холодным.

– Ты чего это, Снежок? Перестань, – игриво произнесла кухарка, протягивая руки к завязкам на штанах раба.

– Пошла прочь, – брезгливо сказал Виктор и грубо оттолкнул ее от себя.

Этот толчок вмиг разъярил кухарку. Она разразилась потоком брани и угрожающе пошла на него со злым перекошенным лицом. Сомов дождался, пока она подойдет вплотную и с размахом, от всей души залепил ей оплеуху. Повариха отшатнулась, запнулась и шлепнулась на задницу повалив вместе с собой кухонную утварь, коробы и бутылки. Она недоуменно захлопала глазами и схватилась пухлой рукой за звенящее красное ухо. Сомов склонился над ней с каменным лицом и медленно повторил:

– Пошла прочь отсюда.

Кухарка завозилась на полу, грузно поднялась и испуганно бросилась вон из кухни. Сомов посмотрел ей вслед, и на секунду в нем шевельнулась жалость. Он впервые в жизни поднял руку на женщину и чувствовал некое подобие угрызений совести – в нем проснулось наследие земной морали. Но стоило вспомнить о своем статусе раба и унизительном положении сексуальной игрушки для наглой кухарки, как ростки совести быстро залила все реабилитирующая волна ненависти.

Виктор наскоро собрал снедь в дорогу, вернулся к себе в комнату, переоделся и взял приготовленные вещи. Необходимо было уходить как можно быстрее уходить, раз уж вышла такая незадача с кухаркой, но оставалась еще пара недоделанных дел. Надо было побрить голову наголо и написать прощальное письмо хозяину, чтобы между ними не осталось недопонимания. Побриться можно было и в другом месте, а вот письмо придется писать здесь. Сомов зашел в кабинет Преана и сел за его рабочий стол в глубокое мягкое кресло из черной кожи. Щелкнул кнопкой включения настольной магической лампы с корытообразным медным абажуром и прислушался. В доме стояла полнейшая тишина, которую подчеркивало необычайно громкое тиканье настенных часов. Немного нервничая Сомов смахнул пот со лба и активировал настольный магический вентилятор, который стоял с другой стороны от лампы. Конусообразная медная труба тихо загудела, закрутились шестеренки, соединяющие ее с суставчатой ножкой, и труба начала плавно покачиваться из стороны в сторону, обдавая помещение потоком воздуха. Виктор раскрыл книгу, подаренную ему писателем, обмакнул золотое перо в чернильницу и на внутренней стороне обложки на языке людей, но используя буквы оркского языка (слуги не прочтут, а писатель разберется без труда) начал писать:

«Господин Эргис Преан. В соответствии с нашим давним договором я взял на себя смелость выполнить оба обязательства и за себя и за вас. Я ухожу, отныне считая себя свободным человеком. Надеюсь, что впредь и вы будете считать меня таковым. В качестве неустойки за просрочку выполнения обязательств с вашей стороны я выбрал один из ваших старых мечей. Для вас он не представляет никакой ценности, а для меня это символ того, что у вас больше нет передо мной долгов. Тайна, в которую мы оба посвящены, останется тайной навсегда. С моей стороны я это гарантирую. С вашей стороны рассчитываю на то, что вы не станете меня разыскивать. Очень надеюсь, на вашу благоразумность иначе ничто не заставит меня хранить наш секрет. Вик Сангин».

Сомов немного подумал и, не удержавшись злорадно дописал:

«После написанного. Вашу книгу я не смог оценить по достоинству, так как не осилил больше десяти страниц, поэтому возвращаю ее обратно».

Настроение у него стало приподнятым, и он даже замурлыкал себе под нос:

Районы, кварталы, жилые массивы

Я ухожу, ухожу красиво…

Послышался приближающийся шум, двери распахнулись, и в кабинет ворвалась разъяренная кухарка с массивным канделябром в руке и ведомый ею полусонный сторож.

– Вот он! – торжествующе воскликнула Палла, указывая пылающим канделябром на Сомова, – Вот он мерзавец! Сейчас ты у меня попляшешь!

Она оглянулась, ища поддержки у сторожа. Тот крайне недовольный тем, что его разбудили и вытащили из постели, протопал по кабинету и сердито уставился на Виктора ожидая разъяснений.

– Сангин, что у вас там Паллой произошло? – он недоуменно огляделся, – И что ты делаешь в кабинете хозяина ночью?

Сомов отметил, что сторож опрометчиво пришел без оружия. Объяснять ситуацию было долго, да и не нужно, поэтому Виктор молча поднялся из-за стола и одновременно выдернул меч из ножен. Кухарка завизжала, а со сторожа мигом слетели остатки сонного состояния.

– К стене! Сели на пол! – приказал Сомов и угрожающе провел мечом перед их лицами в паре сантиметров.

Близость клинка была настолько убедительна, что слуги Преана отпрянули и покорно опустились на пол у стены. Палла находилась в полуобморочном состоянии и тяжело дышала открытым ртом словно рыба, выброшенная на берег, а Таумон все еще храбрился и пытался держаться, как и подобает настоящему солдату.

– Ты что творишь, Сангин? – спросил сторож растерянно, а увидев приготовленную котомку и зачехленную гитару, наконец-то все понял и воззвал к благоразумию Сомова: – Кончай дурить, парень. Это плохо кончится. Тебя все равно поймают, а за побег хозяин очень жестоко накажет. Может даже убить. Одумайся пока не поздно. А о том, что сейчас было мы с Паллой никому не расскажем. Правда, Палла?

Он толкнул женщину в бок локтем, но кухарка в ответ лишь нечленораздельно замычала.

– Тише, – Виктор приложил палец к губам, – не надо слов. Они лишние. Однако, что же мне теперь с вами делать?

Он задумался. Эти двое стали препятствием на пути к побегу и самым правильным было бы это препятствие устранить. Но, оказалось, вовсе не так-то непросто взять и зарезать двух людей, которые, в общем-то, ничего плохого ему не сделали. Кухарка, если не брать в расчет ее сексуальные шалости очень хорошо готовила и кормила его, а сторож всегда относился по-человечески, и даже тренировались они вместе. Может связать их покрепче? Так развяжут слуг не раньше, чем вернется Преан, а это может случиться через неделю или даже позже. До того времени они скорее всего не доживут. Рассчитывать на то, что их хватиться и найдет садовник не стоит, так как он и в дом-то никогда не заходит, а живет в отдельной пристройке. Пропойца будет только рад, что ему никто не указывает что делать, а куда все вдруг исчезли даже и не задумается. Выходит, что смерти им хоть так, хоть этак, никак не избежать, сделал вывод Сомов. Жаль. Тяжело вдохнув, он нахмурился, и сделал шаг вперед, удобнее перехватив меч.

Видимо в его глазах было нечто такое, что привело прислугу в полнейший ужас. Сторож, заерзав ногами по полу, испуганно пополз в сторону вдоль стены, а кухарка закрыла голову руками и отчаянно завизжала.

– Тихо! – рявкнул Сомов и остановился не в силах принять окончательное решение.

Он присел на корточки перед женщиной, которая уже не визжала, а тихо не замолкая пищала на одной ноте и не сводила с него затравленных мокрых глаз. Ну что тут станешь делать, подумал Сомов и еще раз вздохнул.

– Все. Хватит реветь, – успокаивающе произнес он и вытер ей слезы, – Успокойся. Ты сейчас пойдешь к себе в комнату, ляжешь спать, и до утра никуда не будешь выходить. Понятно? Ты понимаешь, о чем я говорю?

Палла перестала выть, и бешено замотала головой, соглашаясь с предложением Виктора и глядя на него с надеждой и недоверием. Сомов подал ей руку и помог подняться. Повариху била нервная дрожь и даже поднявшись с пола, она не решалась сделать лишний шаг без команды Виктора. Все происходящее стало выглядеть несколько комично, и Сомов нервно усмехнулся. Нет, не станет он никого убивать, пусть его совесть останется спокойной, а что будет, то будет, решил он.

– Все прекращаем плакать, – он погладил дрожащую кухарку по щеке и спросил: – Или ты расстроилась, что мы больше не увидимся?

Палла опять согласно затрясла головой. Похоже, она пребывала в таком шоковом состоянии, что готова была соглашаться со всем, что сейчас говорил Виктор.

– Ну, не грусти, может это не последний раз, когда мы видимся, – Сомов уже не успокаивал, а слегка куражился над толстухой и даже заулыбался от коварной мысли, пришедшей ему в голову: – Ты только жди меня, и я вернусь.

Он сунул ей в руку горящую свечу из канделябра и подтолкнул напуганную женщину по направлению к двери:

– Иди!

Палла нерешительно пошла, постоянно останавливаясь и оглядываясь на Виктора. Сомов стоял неподвижно и смотрел сквозь раскрытые двери, как повариха удаляется вниз по лестнице, пока совсем не скрылась из виду на нижнем этаже. Минуту Виктор прислушивался, ожидая чего угодно от взбалмошной непредсказуемой кухарки, но в доме стояла тишина. Тогда он повернулся к сторожу и крутанул мечом, разминая кисть. Улыбка сползла с лица Сомова, а сторож заметно побледнел.

– Вик, постой! – сторож умоляюще выставил руки перед собой, – Подожди. Давай так. Я тоже пойду к себе. А ты уходи. Просто уходи и будем считать, что я ничего не видел.

Виктор с сомнением покачал головой. Сторожа он решил обязательно связать.

– Не пойдет. Таумон, ты же старый хитрый солдат. Обманешь.

– Клянусь не обману, Вик. Я и за Паллой пригляжу, чтобы не начудила, а ты уходи.

Сомов ненадолго задумался и наконец, сказал:

– Вставай и иди во двор. Ты впереди я сзади. И не делай глупостей солдат, ты отлично знаешь, как я умею обращаться с мечом. Не позволь себе смертельно порезаться.

– Никаких глупостей, Вик, – сторож развел руки в стороны, показывая полное повиновение, – никаких.

Они вышли из дома в сырую прохладную ночь и всю дорогу до сторожки, бывший солдат шел, вжав голову в плечи. Возможно, он ожидал удара сзади, но ни разу не оглянулся. Когда они остановились у маленького строения, которое находилась рядом с воротами, возникла тягостная пауза. Сомов некоторое время смотрел на сторожа, оценивая его возможное дальнейшее поведение, а затем убрал меч за спину в ножны и показал в сторону ворот:

– Может, отопрешь?

Таумон молча кивнул и ушел за ключами в сторожку. Отсутствовал он минуту, а когда вышел в одной его руке были ключи, а в другой меч. Виктор разочарованно хмыкнул:

– Вот значит как.

Старый солдат чувствовал себя неуверенно и сильно нервничал.

– Извини, Вик, но я не могу тебя отпустить. Хозяин этого не простит не только тебе, но и мне. Так что или ты или я.

Он бросил звякнувшие ключи между ними на каменную дорожку и отступил назад, выставив меч перед собой.

Виктор не спешил обнажать свой клинок и был уверен, что успеет выхватить оружие в случае необходимости, а кроме того Сомов нисколько не сомневался, что справится со старым солдатом в поединке. Они это давно уже выяснили на тренировках. Знал это и бывший солдат и поэтому тоже не торопился начинать свой последний бой.

– Жаль, что у нас не деревянные мечи, – сказал Виктор более хриплым голосом, чем обычно и безбоязненно отвернулся от сторожа, подняв лицо к звездам, – Послушай, что я тебе скажу, Таумон. У нас с господином Преаном был заключен договор, который я обязан выполнить, что сейчас и делаю. Ты никак не сможешь этому помешать, но твоя смерть будет совершенно лишней при завершении этой сделки. У меня нет вариантов, как поступить, зато у тебя их целых два на выбор. Или я сейчас спокойно отсюда уйду или я убью тебя и опять же спокойно уйду. Выбирай сам.

Виктор поднял ключи, а затем смело и нагло шагнул навстречу выставленному клинку.

– Убить меня ты не все равно не сможешь. Знаешь почему? – даже в ночной темноте было заметно, как развиваются длинные седые волосы Вика от порывов холодного ветра, – Потому что я уже мертв. Пусть покоятся нетронутыми мои кости.

Сторож вздрогнул и отшатнулся назад, а Сомов сделал ритуальный жест и продолжал низким хриплым голосом:

– Меня похоронили несколько лет назад. Только моя могила находится слишком далеко отсюда. И ты даже представить себе не можешь насколько далеко. Так что, солдат, ты просто отойди в сторону и не мешай мертвому продолжать свой путь.

Виктор внутренне усмехнулся – ну вот, кажется, достаточно нагнал страху. Он подошел к воротам и открыл замок, прислушиваясь к звукам позади себя и надеясь, что перепуганный сторож не ударит ему в спину. Сомов отворил тяжелые скрипучие ворота, повернулся и посмотрел на Таумона. Лицо старого солдата искажал страх, но он был готов отчаянно отбиваться, о чем говорил тремор его рук переходящий на меч, который ходил ходуном.

– Живи, солдат, – величественно сказал Виктор, – И прощай.

Он вышел, закрыв за собой еще раз скрипнувшие ворота и огляделся. Ночная улица, умытая недавним дождем, отсвечивала зеркалами луж и была отнюдь не безлюдной. Невдалеке горел костер на железной подставке в виде неглубокой чаши, а рядом стоя или присев на корточки грелись стражники. Пять крепких мужиков, увешанных оружием. Сомов выругался про себя – вот нечаянная встреча. Заметили или нет? Судя по всему, заметили. Он набросил капюшон на голову, поправил гитару и направился к огню.

Стражники были знакомые, но смотрели на подходящего Виктора вопросительно и с подозрением.

– Седой? – спросил один из стражников, узнавая Сомова, – Ты чего это ночью разгуливаешь? Да еще и вырядился так.

Виктор с деланным безмятежным видом уверенно подошел к костру и протянул к нему руки. Он нисколько не замерз, но умывая руки теплом костра, пытался выиграть время, чтобы придумать подходящее объяснение.

– Доброй ночи, господа стражники. Иду вот на рынок. Подрядился с торговцами помочь им товары разгрузить. Обещали хорошо заплатить за работу. Требуют, чтобы утром к открытию рынка товар был на прилавках, а значит, придется поработать ночью. Ну да мне не привыкать лишь бы с оплатой не обманули.

– Ох и врешь ты все, Седой, – не поверил проницательный стражник, – Давно ли грузчики стали ходить на работу с гитарами?

Виктор не нашелся, что ответить и напрягся, переводя взгляд с одного стражника на другого, наливаясь адреналином и готовясь к худшему развитию событий. Хорошо, что заметили только гитару, а не меч прикрытый накидкой с капюшоном. А стражник ехидно продолжил:

– Признавайся, ты, наверное, не к торговцам, а к одной из жен торговцев намылился.

– А может даже и не к одной? – подхватил шутку другой стражник и все вокруг дружно заржали.

Виктор сдавленно и неестественно хихикнул и с наигранным смущением произнес:

– От вас ничего не скроешь, господа стражники, но разве я могу признаться в таком неблаговидном поступке? Надеюсь, вы не потащите меня в допросную башню, чтобы выпытать имя благородной женщины.

Едва Сомов чуть успокоился и понял, что задерживать его не собираются, как увидел выходящего из ворот Таумона. Да что же мне так не везет сегодня, стиснул зубы Виктор. Сторож вышел и остановился глядя в их сторону. Стражники продолжали шутить и смеяться над темой любовных похождений, а Сомов не мог оторвать взгляда от сторожа. Выдаст или нет? Стоило тому только крикнуть и все пропало, но сторож лишь неотрывно смотрел и молчал. Виктор не выдержал нервного напряжения и помахал ему рукой. Таумон неловко вскинул руку в ответ, да так и застыл в нелепой позе. Все, пора было уносить ноги.

– Спокойно вам провести ночь, господа стражники, – пожелал Виктор и намеренно неторопливо пошел прочь от костра в темноту узкой улицы, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не побежать и спиной ощущая взгляд старого солдата.

А когда сторож и стражники остались за поворотом Сомов сорвался и, не разбирая в темноте дороги, помчался изо всех сил. Город спал, и дома равнодушно взирали черными слепыми окнами, на человека, отчаянного бегущего по пустынной улице прямо по лужам.