Судьба воровская
Князь Петр Вяземский в своей «Старой записной книжке» цитировал великого русского историка Николая Карамзина: «Если бы отвечать одним словом на вопрос: что делается в России, то пришлось бы сказать: крадут». «Око государево», первый в русской истории генерал-прокурор Павел Ягужинский, в ответ на требование Петра I писать указ, по которому укравший у казны хотя бы на стоимость «доброй пеньковой веревки» должен быть на ней же и повешен без сожаления, кротко отпарировал: рискуешь, мол, государь, после такого указа остаться императором без подданных. «Все мы воруем, кто больше, кто меньше…»
Воровали и приворовывали в России действительно все и всегда — от распоследнего нищеброда и божедома до канцлера и генералиссимуса (великим князьям и монархам просто воровать было не у кого — страна и так принадлежала им). Другое дело, что у одних хватало духовных сил каяться и идти в праведники, а иным это вообще было не к надобности. Ибо на святой Руси варнак-колодник вызывал больше сочувствия, чем его ограбленная жертва.
Глядя на хапужничество (и особенно безнаказанность) власть имущих, не зазорным хапать считали и подданные. Вроде бы как для компенсации за перенесенные страдания. Библейское «не укради» и «не возжелай» в этих условиях выглядело не более чем мифологическим анахронизмом.
Первый глава Петербургской сыскной полиции Иван Путилин в своей книге «Среди жуликов и воров» выделял в конце XIX века 5–6 крупных воровских специальностей. В Московском уголовном сыске (сокращенно МУС, откуда и произошло слово «мусор» применительно к милиционерам) времен знаменитого сыщика Аркадия Кошко выделяли 19 ремесел. Профессор Московского университета начала XX века, известный юрист Иван Якимов в учебном пособии «Криминалистика» различал уже 40 криминальных профессий, включая в этот перечень халтурщиков (ворующих на похоронах), банщиков (похищающих ручную кладь на вокзалах), голубятников (кравших белье с чердаков) и т. п.
В научно-техническом кабинете Петербургской сыскной полиции, где проводились различные экспертизы, хранились альбомы с фотографиями преступников, которые подразделялись по следующим категориям: 1) гастролеры; 2) карманные воры; 3) воровки-проститутки; 4) простые воры; 5) воры по передним; 6) воры чердачные; 7) воры магазинные; 8) воры со взломом квартир и магазинов; 9) воры с употреблением обмана; 10) воры-прислуги; 11) воры железнодорожные; 12) воры велосипедные; 13) притоносодержатели; 14) скупщики краденого; 15) конокрады; 16) мошенники и аферисты; 17) грабители и разбойники; 18) подделыватели фальшивых денег; 19) поджигатели; 20) убийцы; 21) шулера-картежники; 22) хулиганы и «коты»; 23) бродяги; 24) глухонемые; 25) ссыльнокаторжные; 26) соучастники преступлений; 27) барышники театральные; 28) хипесники, обкрадывавшие мужчин, приводимых проститутками на квартиры; 29) подкидчики, обкрадывавшие чаще всего приезжих провинциалов при помощи подкидывания на улице кошельков с деньгами или ценных колец; 30) пушкари.
Серьезные исследователи до революции делили кражи на простые и квалифицированные. Соответственно разделяли и воров.
В первую категорию включались:
1) марвихеры — международные и междугородные воры-карманники, переезжающие на «гастроли» (райзен) из одного города в другой, работающие большей частью с помощью клиента (сообщника), носящего название на байковом языке «фартицер» или «фрайнд», в обязанности которого лежит оттырка (прятание передаваемых ему похищенных вещей и денег);
2) карманники городские, ширмачи, писалыцики — воры, совершающие кражи денег и мелких вещей из карманов в местах скопления публики (вокзалы, трамвайные остановки и вагоны и т. д.), иногда предварительно прорезав карман писалкой (лезвие безопасной бритвы);
3) городушники, совершающие кражи товаров в магазинах (особенно универсальных), на рынках, базарах; могут быть местными или приезжать на гастроли в большие города и на крупные ярмарки;
4) рыночные воры, которых имеется несколько категорий:
а) отвертывалы, заставляющие каким-либо приемом отвернуться от себя намеченное лицо, и в этот момент его обкрадывающие;
б) халамидники, не брезгующие ничем, крадущие с прилавков палаток, из корзин и сумок у покупателей, — словом, у всякого, кто зазевался;
в) торбохваты, крадущие мешки и свертки с повозок приехавших на рынок торговцев, особенно пригородных крестьян;
5) прислуга женская, поступающая на место по газетным публикациям, представляющая подложные личные документы, обкрадывает в отсутствие хозяев квартиру и исчезает с краденым, в чем ей помогают соучастники, которые и снабжают ее поддельными документами; когда требуется нанимателем от поступившей прислуги рекомендация, воровка «работает на землячку», для чего какой-нибудь прислуге она приносит привезенный якобы с родины гостинец, а через несколько дней является к ней с просьбой похлопотать у хозяев о разрешении в объявлении о приискании места указать их адрес и, в случае справки о ней нанимателя, рекомендовать ее как землячку их прислуги; в дальнейшем, получив место, воровка поступает, как выше указано;
6) посетители квартир под видом мастеров и рабочих разных специальностей (полотеров, монтеров и контролеров по электричеству, газу и телефону, водопроводчиков, посыльных, почтальонов и т. п.), в которых они под предлогом работы или дела совершают кражи; они также посещают врачей, акушерок, дантистов, юристов, техников и лиц других профессий под видом пациентов, пришедших по делу или под иным вымышленным предлогом и, отвлекая от себя каким-нибудь способом внимание домашних, совершают кражи;
7) халтурщики, или похоронники — воры, проникающие в квартиры, в которых есть покойник, под видом знакомого, сослуживца, служащего похоронного бюро и т. п. и обкрадывающие их;
8) парадники-циперы — воры, крадущие из передних и швейцарских верхнее платье и головные уборы;
9) форточники — воры, крадущие через оставленные случайно открытыми окно или форточку;
10) «поздравители с добрым утром» — воры-гутен морген, совершающие кражи через случайно оставленные открытыми двери квартиры;
11) голубятники — воры, похищающие белье с чердаков;
12) воры, похищающие в музеях и частных хранилищах картины и антикварные старинные вещи;
13) воры банковские — похищающие деньги в банках около касс у плательщиков и получателей, для чего подменивают портфели с деньгами своими, набитыми бумагой, или разрезают их писалкой и похищают через отверстие в портфеле деньги;
14) банщики, похищающие ручную кладь у пассажиров на вокзалах, в вагонах и на пароходах;
15) поездушники, похищающие кладь у пассажиров с экипажей, подъезжающих и отъезжающих от вокзалов;
16) берданочники — похищающие ручную ношу на остановках трамвая, на рынках и на площадях у лиц, чем-либо занятых и не следящих за своей ношей;
17) воры театральные, похищающие верхнюю одежду у женщин, приглашаемых ими специально для этой цели в театр. В эту же категорию входили и театральные рыболовы, которые с помощью крючков и лески удили «камбалы» и «двуглазых» — похищали в театрах лорнеты и бинокли;
18) воры банные, похищающие в раздевальнях общественных бань одежду и обувь у моющихся;
19) воры экипажей, велосипедов, мотоциклов, извозчичьих пролеток, оставляемых на улицах без присмотра, а также автомобильного имущества;
20) воры пишущих машин, шрифтов для машин и счетных машин (арифмометров);
21) воры аппаратов и приборов физических, химических и иных, похищающие их в научных учреждениях и в специальных магазинах;
22) воры, похищающие телеграфные и телефонные провода и принадлежности для радиоустановок;
23) клептоманы — лица, одержимые болезненной страстью к похищению чужого имущества, однако без всяких корыстных целей.
Категория «кражи квалифицированные» включала таких «специалистов»:
24) шнифферы, совершающие кражи из нежилых помещений и хранилищ посредством взлома стен, потолков и других преград;
25) кассиры, или медвежатники, совершающие кражи из несгораемых касс при помощи специальных инструментов и приспособлений;
26) домушники-громилы, проникающие в жилые помещения посредством взлома преград;
27) скокари — воры-взломщики, совершающие в случае надобности взлом спонтанно, порой случайно, «на скок», без всякой предварительной подготовки и без специальных инструментов, тем предметом, который подвернется под руку;
28) домушники по тихой, проникающие в помещение без взлома, но внутри помещения совершающие взломы хранилищ;
29) воры гостиничные — живущие в гостиницах под видом приезжих и обкрадывающие жильцов, проникая в их комнаты во время их отсутствия или ночью, при помощи отмычек или подобранных ключей;
30) майданники — железнодорожные воры, похищающие грузы из поездов на ходу и на стоянках, из вагонов на запасных путях, а также железнодорожное имущество со складов;
31) мойщики — воры, обкрадывающие в поездах пассажиров, спящих или временно покинувших свое место, открывающие для этого двери вагонных отделений посредством имеющихся у них специальных ключей;
32) малинщики — воры, одурманивающие перед кражей пассажиров при помощи малинки — хлоралгидрата или усыпляющие их хлороформом, в некоторых случаях они не останавливаются и перед убийством своих жертв;
33) клюквенники — воры, обкрадывающие религиозные учреждения;
34) могильщики, разрывающие на кладбищах могилы и обкрадывающие покойников;
35) хипесники (-цы) — воры и воровки, работающие всегда по двое и совершающие кражи у завлеченных к себе на квартиру для разврата мужчин, причем для этого выбирают по возможности людей пожилых, семейных и состоятельных, которые из боязни скандала избегают сообщать о краже;
36) похитители детей — похищающие их для получения вознаграждения за их отыскание;
37) скамеечники, или сцепщики (на Кавказе — лавешники) — конокрады;
38) скотокрады — похищающие домашний скот.
Известный ученый-правовед Михаил Гернет утверждал, что «сами воры-профессионалы дифференцируют себя значительно подробнее и, кроме перечисленных групп, знают еще и много других». Достаточно сказать, что карманные воры выделяли до десяти разновидностей, каждая из которых делилась на более мелкие в зависимости от специализации преступника.
Глава Ростовского сыскного отделения Афанасий Полупанов накануне Февральской революции 1917 года упоминал о 90 воровских профессиях.
С развитием научно-технического прогресса и появлением новых видов бизнеса усложнялось и само воровское ремесло. Привычные касты дробились на более мелкие «профессии», в среде криминала все чаще возникали узкие специалисты уже с серьезными техническими и экономическими навыками, а то и с хорошим образованием. Взломщики сменили кувалду на тонкие инструменты, начали использовать новейшую ацетиленовую горелку, делая примитивное древнее ремесло поистине высокотехнологичным. Мошенничество с ценными бумагами требовало хорошей бухгалтерской подготовки. Фальшивомонетчики становились настоящими живописцами.
При этом воровское ремесло все больше приобретало цеховой характер — с ростом численности армии «тортуги» возникла острая необходимость строго придерживаться не только оговоренной территории их деятельности, но и численности контингента. Какой смысл наводнять базар несколькими десятками халамидников, если относительно свободно, не отдавливая друг другу ноги, там одновременно могут работать не более дюжины уркачей? Большая концентрация мазуриков на одном участке могла спровоцировать ожесточение среди потерпевших торговцев и привести к беспощадным побоям, а то и к полицейской облаве. Зачем пятерым банщикам слоняться по вокзалу, если двоих хватит за глаза? Не глупость ли забраться в вагон трамвая сразу нескольким щипачам — риск попасться возрастает многократно, а добыча ничуть не увеличивается. К тому же важно было не повторяться и не примелькаться городовым, вагонным кондукторам, торговцам, приказчикам, дворникам и пр., для чего требовалась четкая ротация на маршрутах, смена одежды, внешности и масса иных тонкостей.
За территориальным размежеванием следило «богатяновское политбюро», цеховая же принадлежность относилась к компетенции мазов, контролирующих свою босоту и не позволяющих им менять специализацию. Дабы не вызывать хаоса в рядах хевры.
Четкие цеховые правила в воровской общине Ростова были отнюдь не прихотью оборзевших «богов» Богатяновки, а важнейшим условием для поддержания жизнеспособности местного босяцкого сословия.
Нет смысла перечислять все воровские подкасты города-папы, остановимся лишь на наиболее ярких из них.
«К нам приехал, к нам приехал маравихер дорогой»
Самой уважаемой и почитаемой категорией воров считались марвихеры (встречается также написание маравихеры, маровихеры) — воры-аристократы международного класса, «гастролировавшие» (совершавшие райзен) по всей Российской империи и за ее пределами. Термин произошел, скорее всего, от польско-еврейского слова «mawicher» — обычный вор, пройдоха, мошенник.
Начальник Московской сыскной полиции Василий Лебедев в своем «Справочном указателе для чинов полиции» от 1903 года писал: «Наиболее опасными и трудноуловимыми из воров являются так называемые путешествующие воры — „марвихеры“, или карманники высшего класса. „Марвихерами“ называются они на юге и на западе России, и это нерусское название присвоено им потому, что большинство из них — евреи, поляки и греки, объясняющиеся между собой на особом воровском, полуеврейском-полунемецком жаргоне. Эти воры хорошо одеваются, совершают кражи в несколько человек („хевра“), похищая почти исключительно ценные бумажники в банках, театрах, на выставках и вокзалах железных дорог. Совершив две-три крупные кражи, „марвихеры“ едут в другой город, опасаясь задержания, хотя и при аресте такого вора для полиции очень нелегко его уличить в преступлении, а еще труднее открыть его звание, так как ни один из них не живет по своему паспорту, чужой же паспорт всегда успевает бросить при аресте; нельзя найти следов или имущества и на квартире „марвихера“, который обыкновенно весь багаж в виде чемодана или двух-трех корзин сдает на хранение где-нибудь на вокзале, имея при себе лишь квитанцию да проездной билет».
Известный авантюрист Василий Трахтенберг, сам изрядный марвихер, в начале XX века прославился тем, что продал французскому правительству несуществующие марокканские рудники. Марвихерами он величал «всех карманных воров, которые подразделяются на „аристократов“, „грачей“ и „шлепперов“ — мелких воров, таскающих из кармана что ни попало и не брезгующих даже носовыми платками». Нас интересуют первые, к числу которых принадлежали наиболее яркие личности. По версии Трахтенберга, «аристократы» — это «карманные воры, «маравихеры», занимающиеся исключительно кражею бумажников, «покупкою тувилей», в театрах, на выставках, в общественных собраниях и т. п. у лиц, имеющих вид состоятельных, богатых людей. Большею частью уже не молодые, представительные, безукоризненно одетые, они оперируют обыкновенно в театрах, где, сидя в первых рядах, замечательно ловко совершают «покупку» у заранее намеченной ими жертвы — «прыца», пробирающегося во время антракта к проходу. Этою же кличкою называют всякого вора, совершившего несколько краж в один день и ни на одной из них не попавшегося — не засыпавшегося.
Показательно, что все исследователи подчеркивают: место обитания марвихеров — Юг России, то есть в том числе и Ростов-папа. Впрочем, ловкостью отличались не только ростовские карманники. Марвихерами считались и находчивые магазинники, и оборотистые городушники, и прощелыги-мошенники.
И коварные обольстители, умевшие не просто «маруху баеровать» (соблазнять барышню), но и выставлять на деньги пылких дам по методу Остапа Сулеймановича Бендер-бея. Про таких в Ростове говорили: «Добрый вор из-под себя лошадь украсть сумеет» или: «Добрый вор из плута кроен, мошенником подбит, да еще сверх плута на три фута».
Ростовские марвихеры также были многостаночниками. К примеру, щипач Иван Бедов (он же Ванька Беда) слыл карманником международного класса, промышляя исключительно на крупных саммитах, ярмарках, театральных премьерах, дипломатических приемах и т. п. в разных городах империи (кроме родного Ростова) и старушки Европы.
Редактор киевской газеты начала XX века «Последние новости» и автор книги «Преступный мир» Григорий Брейтман писал: «Если бы кто-либо из читателей увидел вора, совершающего подобные кражи, он с трудом поверил бы, что перед ним профессиональный преступник. Такой вор скорее похож на доктора, адвоката, агента страхового общества, у него благообразная наружность, прекрасные манеры; на нем великолепный костюм всегда от лучшего портного… Бóльшая часть их получила в свое время некоторое воспитание, многие говорят на нескольких иностранных языках, так что они не ограничиваются пределами нашего обширного отечества, а часто отправляются на гастроли в населенные центры других государств».
Сын казака из станицы Усть-Быстрянской, крупный марвихер Иван Хромота (это его подлинная фамилия) отличался безукоризненными манерами, свободно говорил на пяти языках, производил наилучшее впечатление даже на прожженных местных купчин, которых обвести вокруг пальца поостерегся бы любой спекулянт.
Хромота родился в 1882 году, закончил Новочеркасское реальное училище, где делал успехи во французском и немецком языках. Там же учитель русского языка и словесности Федор Черничкин с помощью розог, линейки и иголки поставил недорослю каллиграфическое правописание, которое впоследствии очень пригодилось ему во взрослой жизни. Подделав на векселе подпись одного из ростовских купцов, взявшего Хромоту на службу, парень сорвал первый свой банк — 700 рублей. С этим первоначальным капиталом он и пустился в свою первую «гастроль» по России.
Судя по всему, Хромота быстро вышел на нужных людей, открывших ему новейший источник дохода — аферы на развивающейся железной дороге с подделыванием подписей на багажных квитанциях, векселях, накладных, страховках. Благо, каллиграфический почерк это позволял. Хромота добывал чистые бланки накладных, оформлял на них несуществующую отправку по железной дороге какого-либо товара наложенным платежом в Одессу, Бердянск, Мариуполь, Харьков, Таганрог и др. А под дубликаты накладных брал ссуды у разных лиц с условием погашения после продажи товара. Бумажка как бумажка, все чин чинарем. «Архиплуты, протобестии, надувайлы морские» вертели их в руках и заподозрить не могли, что прекрасно одетый денди в котелке — не серьезный негоциант, а марвихер Ванька Хромота. И запросто выдавали требуемые суммы, надеясь на навар после получения липового товара.
Да что там купчины, вчерашние лапотники. В октябре 1913 года Хромота появился в ростовском отделении Русско-Азиатского банка, который занимал первое место в империи среди акционерных коммерческих банков по основным активам, вексельным и подтоварным кредитам, по вкладам и текущим счетам, и предъявил чек на 20 тысяч рублей от Земельного банка Египта. Управляющему филиалом Матвею Маврогордато показал визитку, на которой было начертано «поставщик английских войск в Египте г. Товмако».
Г-н Маврогордато (сам пароходчик и хлеботорговец) повертел визитку в унизанных кольцами пальцах — египетский банк вроде известный, финансирует снабжение английской охраны Суэцкого канала. Сам визитер также сомнений не вызывал — воспитанный немолодой мужчина, одет солидно, даже чуть вызывающе, говорит с заметным британским акцентом. На вопрос, зачем ему столь значительная сумма наличными, бодро ответствовал, что для закупки муки у фирмы братьев Парамоновых. Все вроде сходилось (зерно по сей день Египет закупает на Юге России), но что-то вызывало у управляющего сомнения. Может быть, то, с какой готовностью посетитель отвечал на вопросы. Словно заранее их знал и уже пользовался готовыми вариантами ответов.
Маврогордато использовал хитрый ход — снял с себя ответственность и попросил «г-на Товмако» представить препоручительную надпись от любого из местных известных коммерсантов. Таким образом банк страховался, получая гарантии от ростовского бизнеса.
Оказалось, что и к этому визитер был готов. Он мигом слетал к другому греку Клеонтию Коралли на Московскую, 39, обаял его рассказами об африканских красотах и перспективах возможного сотрудничества по снабжению доблестной британской армии и, получив гарантию, представил ее в Русско-Азиатский банк. Этого было достаточно — деньги перешли в карман снабженцу, который с милой улыбкой покинул донские берега, само собой не удосужившись нанести визит братьям Парамоновым.
Через пару дней по телеграфу пришел ответ, и выяснилось, что Земельный банк никакого чека не выписывал, бумаги были искусно подделаны, а крайним оказался доверчивый Коралли.
Хромота был не всемогущ, его неоднократно ловили, судили, но он бежал и возобновлял свою преступную деятельность. К примеру, 12 марта 1907 года в Ростове на Графской улице, 52, в Затемерницком поселении его арестовал сам Яков Блажков. 8 февраля Хромота бежал из екатеринодарской тюремной больницы, где симулировал то ли святого, то ли юродивого. Сыщик не знал марвихера в лицо, документы на имя «торгово-промышленного посредника Ивана Соколовского» были безукоризненны, но что-то в облике «торговца» смущало Блажкова. Он попросил предъявить вещи к осмотру, и ему открылся настоящий Клондайк: в саквояжах маклера обнаружились кипы чистых бланков, свидетельств о наложенных платежах, извещений Владикавказской, Екатерининской, Юго-Восточной железных дорог, пароходных и транспортных фирм, масса штемпелей и печатей и других приспособлений для изготовления фальшивых документов. Все эти липовые свидетельства поступали на дорогу, и по ним получался вполне материальный товар.
Удивительно, но этот человек внушал серьезным людям какое-то необъяснимое доверие. Так, в сентябре 1910 года, находясь в Богатяновском централе, Хромота написал письмо на имя начальника тюрьмы. В нем он убеждал, что раскаялся и разработал целую схему полного прекращения хищений грузов на железных дорогах. Просил разрешения представить свой проект министру путей сообщения Сергею Рухлову.
Поразительно то, что подобную откровенную шнягу начальник тюрьмы Антон Климов не только не спустил в ватерклозет, но еще и передал ее ростовскому градоначальнику генерал-майору Ивану Зворыкину, а тот поддержал!
Момент марвихер выбрал удачно. Премьер Петр Столыпин перетряхивал правительство и отправил в отставку бездарного министра Николая Шауфуса, при котором в стране вообще прекратилось строительство новых железных дорог. Более того, из-за краж и мошенничества только на участке от Москвы до Кавказа за три месяца было похищено грузов на 25 миллионов рублей. Особенно часто разграбления товарных поездов имели место как раз в Ростовском округе, где железная дорога к порту шла мимо разбойной Нахичевани.
Государственник Рухлов активно взялся за исправление ситуации и всячески искал способы поправить катастрофическое положение в отрасли. Именно поэтому он командировал в Ростов товарища министра путей сообщения Петра Думитрашко.
О чем они могли беседовать с Хромотой и что тот наплел железнодорожнику — неизвестно, но после этого знаменитый марвихер вновь оказался на свободе. Он был арестован лишь через несколько лет в Екатеринодаре, где получил всего 5 лет по пустяковому обвинению в краже (все, что смогли доказать).
Еще один ростовский марвихер Дмитрий Братищенко вообще умудрился сам себя освободить из заточения официальным приказом. В июне 1902 года начальнику царицынского тюремного замка от начальника Ростовского централа пришло уведомление о том, что отправленный с партией арестантов известный мошенник Дмитрий Братищенко помилован и ему разрешено вернуться в Ростов.
Царицынская уездная тюрма Саратовского губернского тюремного отделения Министерства внутренних дел формально не входила в сферу тюремного ведомства области войска Донского. Однако, как и многие другие, она страдала от перенаселения (на 180 местах чалилось почти 450 человек). Поэтому и начальник тюрьмы, и полицмейстер Николай Потоцкий были лишь счастливы, что от них заберут лишнего обитателя. Мазурика выставили пинком под зад, однако вскоре выяснилось, что из Ростова никаких уведомлений не приходило, а Димка Братищенко, хитрющий демон, сам написал эту бумажонку, с которой и дал винта (скрылся). По такому же принципу в августе 1905 года уже от имени судебного следователя он написал требование начальнику Валуйской тюрьмы об освобождении своего кореша Митрофана Захарищева.
Легендарным ростовским марвихером слыл домушник Василий Кувардин. О его подвигах особенно любили посудачить урки, отдыхая на «дядиной даче».
Васька был вор «с прынцыпами» и работал исключительно в одиночку. Сам здоровенный детина, он в помощниках на «клее» не нуждался, а лишние советчики его лишь раздражали. Кувардин владел особой техникой воровства и использовал нетрадиционный психологический подход к делу. Васька настолько дерзко работал на глазах у всех, что никому в голову не приходило, что этот человек в данный момент ворует, а не чинит-мастерит-убирает-переносит. Ставка на психологию почти всегда себя оправдывала: редкий человек склонен подозревать очевидное воровство, когда оно производится неторопливо, нимало не маскируясь, с методичной рассудительностью. Скорее человек воспримет это как обыденное бытовое действо, найдет ему рациональное объяснение, придумает кучу причин, почему какой-то мужчина выносит из помещения тяжелые предметы. Еще и сам поможет, не вдаваясь в детали.
Так, Кувардин летом 1899 года в течение всего нескольких дней в одиночку вынес из конторы братьев Парамоновых на Дмитриевской тяжеленный венский диван, из магазина музыкальных принадлежностей Леонтия Адлера — две фисгармонии, из приемной главного врача Еврейской больницы Исаака Риттенберга при ожидавших пациентах — деревянную скамью, с выставки мебельной торговли Аполлона Грибанова — три складные железные кровати.
Подчеркнем — Васька не таился, никому не угрожал, не суетился. Он просто взваливал приглянувшуюся ему вещь на богатырскую спину и преспокойно выходил из помещения. Периодически он выдавал себя то за столяра, то за покупателя. Так, обчищая квартиру того же Риттенберга (Дмитриевская,10) и вынося из нее мебель, он еще покрикивал на драгиля, который ему помогал грузить: «Шевелись, медведь, завтра обещал барину отполитурить». Тот, конечно, ни сном ни духом — помог, дотащил, погрузил, отвез, куда «столяр» велел.
По мелочам Васька не работал. 19 августа 1899 года в 10 утра подобрал ключ к квартире вдовы коллежского асессора Анны Дембицкой (угол Малой Садовой и Малого проспекта), где он сгреб в котомку и вынес золотые и серебряные вещи на 300 рублей.
20 августа 1899 года в шляпном магазине Цеделя на Старом базаре украл ящик шляп, приготовленных к отправке на вокзал.
21 августа средь бела дня влез в окно квартиры Гавриила Кузнецова на Малой Садовой, 145, пока хозяин обедал в соседней комнате. Собрал вещи в узел и хотел смываться, но вдруг хозяева вошли. Васька извинился, бросил узел и спокойно выпрыгнул в то же окно. Никто и не подумал преследовать этого медведя.
Подвела же Кувардина спешка. Он так торопился продать шляпы, что на Новом базаре попался на глаза тому же Цеделю, который с городовыми искал свое имущество в рядах тряпичников. Так его и взяли со шляпой в лапищах.
Оставил свой след в Ростове и знаменитый международный мошенник-авантюрист корнет Николай Савин, один из блистательных представителей отечественных марвихеров.
Писатель Владимир Гиляровский так высказывался о нем: «Более 30 лет имя корнета Савина не сходило со столбцов русских, европейских и даже американских газет, помещавших самые невероятные его авантюры.
То корнет Савин открывает новый Клондайк на несуществующем острове и ухитряется реализовать фальшивые акции, то является претендентом на болгарский престол и принимается султаном на Селямлике, то совершает ряд смелых побегов из европейских тюрем или выскакивает под Тамбовом из окна вагона скорого поезда на полном ходу… Одно невероятнее другого — и без конца, без конца… Знаменитые авантюристы прошлых веков — Казанова, Калиостро и другие, чьими мемуарами зачитывается до сих пор весь свет, перед корнетом Савиным, выражаясь словами Расплюева:
— Мальчишки и щенки!
Более 25 лет Савин состоял бессменным обитателем тюрьмы, время от времени прерывая свое сидение за решетками смелыми побегами, появляясь снова то в России, то за границей, чтобы блеснуть на газетных столбцах то в телеграммах, то в уголовной хронике своим именем».
Себя он величал по-разному: графом Николаем Герасимовичем де Тулуз-Лотреком Савиным, гражданином США и Великобритании, несостоявшимся царем Болгарии и Албании под именем великого князя Константина Николаевича. Был 17 раз женат и отсидел 12 лет в тюрьмах, знаком с представителями аристократических фамилий всей Европы. То он продавал лошадей итальянской армии, то занимался финансовыми махинациями в Бельгии, то пытался втюхать Зимний дворец лопуху-американцу.
В конце XIX века корнет появился в Ростове. Быстро сориентировался в транспортной проблеме растущего города, организовал здесь целую транспортную компанию и наладил движение дилижансов между Ростовом и Нахичеванью. Его извозчики дежурили у Армянского сада, возя подгулявших мещан.
По старой традиции Савин сделал предложение одной из местных девиц. Под этим предлогом организовал вечеринку, во время которой устроил игру в фанты. Собрал у всех дам кольца и уже собрался было сбежать по примеру незабвенного графа Калиостро. Однако тут явился полицейский с предписанием об аресте Савина за махинации с дилижансами. Воспользовавшись суматохой, корнет украл шинель полицейского, надел ее и спокойно ушел мимо городовых, прихватив с собой девичьи кольца.
Суровые военные времена девальвировали ремесло марвихера, до предела упростив процесс отъема материальных ценностей у жертв. Профессионализм надолго утратил свою ценность, пока вновь не понадобился уже в благословенные остапобендеровские времена расцвета НЭПа и деятельности различных «комбинаторов».
Медвежья услуга
Особняком среди самых уважаемых воровских ремесел Ростова стояли профессиональные медвежатники — взломщики (на байковом языке «медведь» означает «сейф»). Они относились к элите воровского мира и по авторитету у босоты, по сути, стояли на одной ступени с марвихерами. Медвежатники, как правило, действовали в одиночку, ни с кем не делясь своими цеховыми секретами и навыками. Даже учеников они подбирали себе лишь в случае крайней необходимости, избегая создания конкурентов своими руками. Оттого такой штучный товар был нарасхват, и их часто приглашали с «гастролями» по различным городам империи на особо важный «клей».
Генерал-лейтенант Александр Гуров отмечает: «В преступном мире России они стояли на первом месте по воровской квалификации, особому положению и независимости от иных категорий уголовников, что создавало им известный авторитет среди других преступников и даже полиции, где все они были на учете».
Каждый медвежатник имел свой особый почерк при «общении с медведем», свои приемы и набор инструментов. Кто-то пользовался хитрыми отмычками, кто-то отмычками и натяжными планками, кто-то вертуном — коловоротом, кто-то новомодной ацетиленовой горелкой и т. д.
Именно по этим признакам опытные сыщики могли определить, кто именно из мастеров «заломал медведя».
Медвежатников часто по незнанию путают со шнифферами (от немецкого der Schnitt — разрез, прорез) либо «кассирами» — взломщиками грубой специализации. Эти действовали не по-джентльменски — кувалдой, фомкой, ломом, зубилом, молотком, порой разнося сейф в металлическое крошево. Шнифферов еще называли килечниками, ибо сейф после знакомства с ними выглядел как открытая банка килек.
О «кассирах» Василий Трахтенберг писал следующее: «Разряд громил, занимающихся исключительно взломами несгораемых шкапов, железных касс и ящиков; преимущественно греки, румыны или турки, иногда евреи, в очень редких случаях русские. „Кассиры“ никогда не работают в одиночку, а всегда „шитвис“, т. е. небольшой компанией в два или три человека. Они обыкновенно снимают квартиру над облюбованным ими торговым помещением, ювелирным магазином или мелочною лавкой, накануне воскресного или праздничного дня проникают в помещение (после запорки) через сделанное ими в потолке отверстие (люк) и, имея впереди целую ночь, а часто и целые сутки, принимаются за работу. Если в помещение проведено электричество, то благодаря известному чисто техническому приспособлению они для взлома шкафа пользуются электрическою энергиею; если нет, буравят против места, где находится запор, небольшое отверстие, вкладывают в него динамитный патрон, покрывают снаружи подушкою или мехом (чтобы заглушить шум) и ударяют кулаком по патрону, который и разрывает внутренний механизм замка».
Понятное дело, что столь варварский способ взлома мог быть использован лишь при гарантии отсутствия посторонних ушей, в условиях избытка времени и без боязни привлечь шумом внимание.
Классические медвежатники такую грубую работу презирали и даже за конкурентов шнифферов и «кассиров» не считали. Они же работали исключительно в одиночку и лишь в крайнем случае, при большом количестве сейфов, сконцентрированных в одном месте, могли объединить усилия с несколькими людьми.
Именно работа в одиночку приводила к тому, что далеко не все ростовские профи были выявлены полицией. Известен, к примеру, Нахман Гольдберг, участник крупного взлома сейфа у ставропольского ювелира в декабре 1903 года. В Ставрополе работа была проведена чисто, но вот в Ростове он попался по глупости — пытался заложить бриллианты в городской ломбард и общество взаимного кредита приказчиков, откуда мгновенно сообщили в полицию. При обыске Гольдберг, осознав свою ошибку, даже пытался съесть квитанции из ломбарда.
Были у ростовских медвежатников и свои излюбленные клиенты. С завидной регулярностью они взламывали сейфы оружейного магазина Александра Эдлерберга, мануфактурного магазина Дмитрия Переселенкова, склада сельхозмашин торгового дома Карла-Ипполита Гулье-Бланшарда и др.
На праздник Крещения (7 января 1905 года), воспользовавшись тем, что все магазины были закрыты (важный момент, с этим ростовская полиция столкнется чуть позже в куда более грандиозных масштабах), взломщики вскрыли ювелирный магазин братьев Ивана и Георгия Каяловых на Садовой, 70. Заметим, что дело было среди праздничного дня, по Садовой гуляли прохожие, а при магазине состоял особый сторож. Но никто из них не услышал ни звука, что лишь свидетельствует о том, что работали опытные профи. Похищено было несколько особо ценных бриллиантов в футлярах. Когда полиция начала выяснять детали произошедшего, установили, что ранее этот магазин уже обкрадывали при точно таких же обстоятельствах.
С началом Первой мировой войны многие прибалтийские и польские взломщики подались на восток и осели поближе к деньгам — в купеческом Ростове. Главный сыщик империи Аркадий Кошко так их характеризовал: «Эта порода воров была не совсем обычна и резко отличалась от наших, великороссийских. Типы „варшавских“ воров большей частью таковы: это люди, всегда прекрасно одетые, ведущие широкий образ жизни, признающие лишь первоклассные гостиницы и рестораны. Идя на кражу, они не размениваются на мелочи, т. е. объектом своим выбирают всегда лишь значительные ценности. Подготовка намеченного предприятия им стоит больших денег: широко практикуется подкуп, в работу пускаются самые усовершенствованные и весьма дорогостоящие инструменты, которые и бросаются тут же, на месте совершения преступления. Они упорны, настойчивы и терпеливы. Всегда хорошо вооружены».
Свою квалификацию «понаехавшие варшавские» подтвердили именно в Ростове, устроив здесь на Рождество 1918 года (Белая Россия жила по юлианскому календарю) самое значительное ограбление за всю криминальную историю города.
Ростовский банк «Первое Общество взаимного кредита» (здание сохранилось по сей день — на углу нынешних улиц Семашко и Серафимовича) даже на фоне Гражданской войны считался островком незыблемой стабильности. Он не был ограблен ни большевиками в их первое пришествие в феврале 1918 года, ни активными погромщиками-анархистами, ни местными бандитами. Возможно, потому, что это было единственное ростовское здание, в котором в 1899 году правление смонтировало так называемую стальную комнату — огромный куб-сейф германской фирмы «С. И. Арнгейм», изготовленный из панцирной брони золингеновской инструментальной стали высшего качества толщиной до 1,5 см, из которой строили дредноуты. Бронированный куб находился в подвале банка, окружала его бетонная «рубашка» метровой толщины. Вход в комнату снаружи запирался полутонной бронированной дверью с 12 замыкающими штырями и поворотным штурвальным колесом. Внутри находилось свыше 1500 французских сейфов фирмы «Fichet-Bauche», которые арендовали богатейшие люди Ростова и беженцы всех тогдашних войн. Сейфы запирались на два замка. Ключи были только у кассира банка и владельца сейфа. Открыть их можно было, только вставив ключи одновременно.
Банк круглосуточно охраняла вооруженная стража, в самом здании работали до 45 человек.
Берлинская фирма Симона Джоэла Арнгейма высоко котировалась на банковском рынке. Ее специалисты давали 50 лет гарантии, что взломать стальную комнату невозможно. Поэтому их кубы-сейфы были установлены в компании Карла Фаберже на Большой Морской в Петербурге (где работал целый сейф-лифт), в Казанском (сохранился до сих пор) и Московском купеческих банках, харьковском Обществе взаимного кредита и др.
Первое Общество взаимного кредита 6 января 1919 года готовилось пышно отпраздновать полувековой юбилей, для чего в утопающем в тыловой роскоши Ростове уже были заготовлены яства на бесчисленное количество гостей из числа всего местного начальства и банковского сообщества. Клиенты банка неплохо зарабатывали на армейских поставках и торговле с заграницей. А пока же банкиры удалились на рождественские каникулы 25–27 декабря.
Однако в Ростове продолжительные празднества порой были чреваты тяжкими криминальными последствиями. Чего стоили неоднократные ограбления ювелирного магазина братьев Каяловых, как раз на зимние праздники. На этот раз все было еще трагичнее.
28 декабря рано утром банкиры вышли на работу после праздников, и кассир сразу же спустился в подвал за наличностью. Но поворотный штурвал ни в какую не хотел отворять бункерную дверь. Служащий валандался с ключом и так и эдак. Даже со сторожем принесли бревно и стали колотить в косяк двери, но ее намертво заклинило.
Положение было отчаянное: ценности богатейших людей Ростова и Нахичевани оставались недосягаемыми, а без наличности был парализован и сам банк. Примчался председатель правления Александр Штром, поставили в известность полицию, дело ведь нешуточное — такое ЧП в банке, считавшемся одним из самых надежных на Юге России.
Техник-строитель Леонид Федоров тщательно изучил схему подвала и развел руками — придется разбивать бетонную «рубашку» и резать панцирь газовым резаком. Иначе внутрь не проникнуть.
Шестеро рабочих до глубокой ночи долбили бетон кувалдами, а затем резали автогеном банковские «латы». Уже за полночь смогли проделать небольшой лаз, чтобы внутрь смог пролезть хотя бы ребенок. Срочно этого ребенка нашли — 15-летнего гимназиста Петю.
Запуганный донельзя парень едва протиснулся в лаз и тут же завопил от ужаса — из куба на него потянуло могильным холодом. Откуда в наглухо задраенном сейфе мог взяться сквозняк?
Воющего пацана извлекли из дыры и вместо него туда чуть ли не силком запихнули с электрическим фонариком худющего монтера Чекина. Но и тот через мгновение истошно забарнаулил — мол, в сейфе расставлены адские машины.
Тут уже не на шутку встревожилось все правление: этого еще не хватало! Но Чекин в истерике пулей вылетел из узкого лаза, ни за какие коврижки не соглашаясь нырять туда повторно.
Положение спас Федоров, взяв слово со Штрома, что в случае чего банк возьмет его семью на содержание. Председатель готов был пообещать что угодно, лишь бы техник наконец разобрался, что в этом чертовом сейфе творится.
Федоров разделся до исподнего, чтобы протиснуться в узкий лаз. Через пару минут изнутри он всех успокоил. Все в порядке, адских машин нет. Просто банк дочиста ограблен.
Штрома чуть удар не хватил, зампредседателя Василий Павлов как молитву повторял: «Этого не может быть!», а член правления Михаил Лосев непрестанно вытирал пот. Ситуация обрела законченный трагизм, когда Федоров выдернул ломик, заклинивавший штурвал, и бронедверь отверзлась. При электрическом освещении внутренности выглядели уныло: бóльшая часть сейфов была взломана, на полу веером рассыпаны ассигнации различных достоинств и годов выпуска (царские, керенки, «атаманские»), островками блестели драгоценные каменья и раздавленные ювелирные изделия. Отдельной кучкой лежали воровские инструменты и так называемый кран Данилевского — новомодный газовый резак, смеситель для чистого кислорода, баллоны с манометром, запасные электроды, цилиндры с поршнем для выработки водорода, аппарат его очищения. И как завершение картины гротеска — засохшие куски колбасы и пустые бутылки из-под вина. Завтрак «медвежьих аристократов».
Федоров ломиком показал на источник сквозняка — в бронированном полу зияла дыра, стальные края которой загибались вовнутрь куба. То есть резали пол снаружи вертикально. Да так, что вырезали заодно и дно сейфа ростовского бильярдного короля Ионаша Гоца — хранящиеся там шары из слоновой кости дождем хлынули в зев дырищи.
До прихода полиции спускаться в лаз никто не рискнул. Сыщики прибыли целой делегацией: следователь по особо важным делам Новочеркасской судебной палаты, надворный советник Георгий Мова, прокурор Новочеркасской судебной палаты Николай Ермоленко, прокурор Ростовского окружного суда Владимир Юргенс, судебный следователь 4-го участка Дмитрий Стадников. Всего в следственную комиссию вошло 30 человек во главе с бывшим городским головой присяжным поверенным Владимиром Зеелером.
Оценка ущерба, проводимая банковской комиссией, заняла несколько дней. В итоге было установлено хищение денег и ценностей на рекордную для Ростова сумму в 2 312 438 рублей 54 копейки. Плюс около 1,9 миллиона рублей заемными билетами Владикавказской железной дороги. Был взломан сейф № 904 Ростовской городской управы, а также сейфы многих уважаемых толстосумов: городского головы Нахичевани Каллуста Попова, купцов Бейнуша Рысса, Германа Зеликмана, Ереха Кацмана, Рувима Когана, Мариам Межеровской, Павла Сомова, Карпа Яблокова и др. (всего 435 пострадавших). У симферопольского купца Соломона Файвушовича в сейфе хранился жилет с вшитыми в него бриллиантами. Жилет тщательно выпотрошили, а лохмотьями вытерли грязные сапоги. Потерпевшие даже объявили о вознаграждении за поимку преступников и возврат ценностей: решено было отчислить 3 % общей суммы возвращенных ценностей на вознаграждение тем, кто посодействует их поимке.
Сыщики исследовали лаз и подземный ход, наткнувшись там на тяжеленный мешок со слитками золота. Ход вел по диагонали к дому напротив банка по Николаевскому проспекту (ныне проспект Семашко). Штольня шириной в метр, высотой — полтора, укрепленная деревянными опорами. Вполне просторная и для рытья, и для переноски награбленного. Заканчивалась штольня подвалом, где находились столы, строительный мусор и чем-то наполненные мешки. Оказалось, что золотыми изделиями, из которых были выковыряны драгоценные камни. Видимо, взломщикам было уже не до них, они и так сорвали грандиозный куш.
Картина ограбления вырисовывалась следующая. Воры прорыли подземный ход длиной 35 метров из подвала соседнего дома наискось к банку, выведя его аккурат по центру стальной комнаты. Объем работ позволял предположить, что копали несколько месяцев, не менее. Завершающая фаза пришлась как раз на рождественские каникулы. В протоколе полиции говорилось: «Грабители путем подкопа проникли в банк, высверлили бетонную стену толщиною в сажень (1,76 м), при помощи газовой горелки, известной науке как „кран Данилевского“, разрезали стальную стену комнаты толщиной в четверть аршина (около 20 см), взломали сейфы и вынесли их содержимое через подземный ход». Научные эксперты дали следующий комментарий: «кран Данилевского» разогревает металл до 2000 градусов по Цельсию. При такой температуре можно расплавить не только панцирную сталь, но даже платину. Хотя, конечно, есть опасность возгорания бумаг внутри сейфа. Но в умелых руках при определенном навыке газовая горелка правильно разберется и со стальной обшивкой комнаты, и с сейфами.
Начали выяснять, кто хозяева подвала. Оказалось, что дом принадлежит Артему Аграеву и Георгию Кистову. Те поведали, что, дескать, некие предприниматели, поселившиеся в гостинице «Петроград», еще летом за 3 тысячи рублей арендовали у них подвал под пекарню. Правда, сначала они хотели снять подвал аптеки прямо напротив банка, но ее владелец Самуил Шарф занимал его под свой товар. Аграев же деньжатами не побрезговал. Арендаторы смирные, что-то завозили в подвал, оттуда вывозили на телегах мешки.
Сыщики метнулись в гостиницу, но там сказали, что постояльцы съехали утром 29 декабря. Побежали искать дворника дома напротив и… обнаружили в подворотне его труп со следами насильственной смерти. Дело явно приобретало трагический оборот.
Попутно стало известно, что и в самом банке не все слава богу. По Уставу банка, один из членов правления обязан был ежедневно проверять стальную комнату, но банкиры предпочли хорошо повеселиться в Рождество. То же касалось и сторожей, которые и близко к подвалу не подходили. По-видимому, грабители были осведомлены об этом и работали спокойно и даже с комфортом.
Следственные органы действовали шаблонно. Они не нашли ничего лучше, чем арестовать самого Аграева, а заодно и 12 известных им ростовских шнифферов. Толку от этого не было ни малейшего. Насмерть перепуганный Аграев понятия не имел о своих арендаторах, а у шнифферов просто не было ни средств, ни нужной квалификации, чтобы оперировать отмычками и газовой горелкой. Это вам не фомкой несгораемые кассы курочить. Сконфуженному Георгию Мове пришлось всех выпустить.
Последний царский полицмейстер Ростова полковник Михаил Иванов (самый удачливый из всех своих предшественников, создавший до революции настоящий полицейский спецназ) 10 января 1919 года опубликовал в газете «Приазовский край» свои соображения относительно квалификации преступников. Отставной полицмейстер намекнул следственной бригаде, что они не там ищут. Погром ростовского сейфа — дело рук не обычных шнифферов, а международных медвежатников высокого класса. Советовал присмотреться к аналогичным делам: краже бриллиантов в магазине ювелира Владимира Гордона, расположенном в столичном Гостином Дворе, в июне 1908 года и ограблению близнеца ростовского банка — Общества взаимного кредита в Харькове в конце декабря 1916 года.
Отставной полицмейстер давал дельный совет. В первом случае следы медвежатника — грека Ахилла Каравасси — столичный сыщик Мечислав Кунцевич обнаружил именно в Ростове. Актриса Антонина Стрельская сдала местному ювелиру Ильину золотое ожерелье с клеймом «З. Г.», якобы подарок таинственного любовника. Кунцевич клеймо опознал: оно принадлежало голландскому мастеру Залману Гутману, частенько работавшему на Гордона. Из Ростова золотая ниточка и привела к медвежатнику, осужденному потом всего на 3,5 года. Где он отмечал Рождество 1918 года, бог ведает. Не в Ростове ли?
Второй же случай был еще интереснее, он как под копирку повторял ростовский эпизод и был расследован самим Аркадием Кошко при участии того же Кунцевича. Воры сделали подкоп из дровяного сарая возле соседнего дома, прорезали дно аналогичной стальной комнаты, распилили и распаяли несгораемые сейфы дотоле невиданными полицией инструментами и унесли свыше 2,5 миллиона рублей наличными и процентными бумагами. Отметим, взлом был произведен на рождественские праздники.
Кошко так описывал место преступления: «Стальная же комната банка являла весьма любопытное зрелище: два стальных шкафа со стенками толщиной чуть ли не в четверть аршина были изуродованы и словно продырявлены орудийными снарядами. По всей комнате валялись какие-то высокоусовершенствованные орудия взлома. Тут были и электрические пилы, и баллоны с газом, и банки с кислотами, и какие-то хитроумные сверла и аккумуляторы, и батареи, словом, оставленные воровские приспособления оценивались в несколько тысяч рублей».
Проведенное расследование показало, что подкоп и взлом совершила группа из девяти варшавских воров во главе со Станиславом Квятковским, Здиславом Горошеком и Яном Сандаевским. Из них в руки полиции попали только восемь.
Показательно, что при подготовке ограбления варшавские потратили около 20 тысяч рублей: 8 тысяч на содержание команды и более 11 тысяч — на приобретение специальных машин и орудий для взлома. Какой шниффер может позволить себе такие расходы? Именно об этом писал Кошко и предупреждал Иванов.
Важная деталь — дом с сараем принадлежал сотруднику Харьковского банка, оказавшемуся соучастником преступления. Важная потому, что во время ростовского взлома преступники прекрасно знали схему банка и то, что его персонал и сторожа спустя рукава относятся к своим обязанностям во время праздников.
Кстати, после этого случая главой Харьковского сыскного отделения был назначен переведенный из Варшавы Людовик Курнатовский, который прекрасно знал контингент медвежатников и даже в свое время получил за их задержание орден Владимира 4-й степени. Гримаса судьбы: спустя месяц после ареста взломщиков произошла Февральская революция, и на харьковские нары угодил уже сам Курнатовский. Где его тепло встретило панство, готовящееся выйти по амнистии Временного правительства. К профессионалам они тоже относились с уважением — масть такая.
С варшавскими профи прекрасно был знаком и ростовский полковник Михаил Иванов. А после харьковского случая он же ознакомился и с особой папкой МВД, в которой хранился перечень именно высококлассных варшавских воров, подготовленный еще начальником Московской сыскной полиции Василием Лебедевым в начале XX века, выделившим эту касту из 2 миллионов преступников Российской империи.
Перечень включал таких спецов, как Абрам-Хаим, Лейзор и Мошек Зильберштейны, Мордух Кац, Абрам Гордон, Аполлинарий Здановский, Орент и Казимир Лышкевичи, Хаим Лапидус, Иван Голер, Михаил Ганичев, Казимир Веселовский, Ицек Кустов, Петр Новаковский, Берко-Герасимов Каплан, Копель Размарин, Якуб Ролянд, Константин Томашевский, Василий Журонский, Абрам Целендер, Роман Заблоцкий, Иван Зелинский, Казимир-Владыслав Яблонский, Израиль Гольдфейн и др. Обилие семитских фамилий неслучайно. Просто в те времена среди еврейского населения в «черте оседлости» было немало прекрасных слесарей. Откуда рукой подать до прекрасного медвежатника.
Казалось бы, доводы Иванова звучали убедительно, но, увы, не совсем. И по объективным, и по субъективным причинам. Подробности ограбления Харьковского банка в прессе мало освещались. О них стало широко известно лишь из 1-го тома воспоминаний Кошко, которые вышли в Париже только в 1926 году, за два года до смерти великого сыщика. Старое сыскное отделение Ростова было разогнано, а новые сотрудники слишком слабо разбирались в розыске и могли вообще не знать о том деле.
Следует учесть и субъективные детали. После развала царской юстиции в Белой России на службу в Ростове вернули тех же Георгия Мову, Дмитрия Стадникова, Владимира Юргенса и ряд других полицейских чинов (Курнатовский и Кошко служили в белом Киеве и Крыму, соответственно). Однако о полковнике Иванове никто и не вспомнил. Не исключено, что древняя ведомственная неприязнь между различными службами сыграла свою негативную роль, и мнение опытного полицейского просто игнорировали из-за старых разногласий. К примеру, из-за расследования громкого дела об ограблении 10 марта 1914 года почтово-телеграфной конторы в Новочеркасске на 100 тысяч рублей. Дело вел следователь Мова. По его версии, действовали гастролеры из Ростова. Полковник Иванов не соглашался. В итоге выяснилось, что ночной налет — это инсценировка самих проворовавшихся почтовых служащих, которые были впоследствии арестованы. Вряд ли Мова забыл это свое фиаско.
В любом случае, версия полковника Иванова следственную группу не заинтересовала, а суперограбление так и осталось нераскрытым вплоть до разгрома Белого движения. Ни преступников, ни ценностей, ни камней.
Мы же попробуем проследить варшавский след в этом громком ограблении. Для этого вновь обратимся к мемуарам Аркадия Кошко. Осенью 1918 года он вынужден был спасаться от ареста едва ли не в одном пиджаке, убегая по фальшивым документам в гетманский Киев. Пережил там несколько смен власти, и как-то на Крещатике нос к носу столкнулся с самими ясновельможными панами Квятковским и Горошеком.
Эту встречу Аркадий Францевич тоже описал в своих записках.
«Квятковский, видя мое смущение, сказал:
— Успокойтесь, пане Кошко, зла против вас не имеем и одинаково с вами ненавидим большевиков.
Затем, взглянув на мое потертое платье, участливо предложили:
— Быть может, вы нуждаетесь в деньгах? Так, пожалуйста, я вам одолжу!
На мой отрицательный ответ он, улыбнувшись, заметил:
— Вы, быть может, думаете, что деньги ворованные? Нет, мы теперь это бросили и занимаемся честной коммерцией!»
Поверил ему сыщик или нет, неизвестно, а нас терзают сомнения. С чего бы это в столь смутное время, при полной деградации сыскной работы, профессиональным взломщикам заниматься честной коммерцией? Тут бы и развернуться их мощному таланту! Коль скоро в криминал тогда шли и аристократы, и профессиональные офицеры, и интеллигенция, не говоря уже про обычный народ-богоносец, ранее свято чтивший Закон и порядок.
Не верится в это. Скорее уж можно предположить, что их «коммерция» охватывала Ростов. Где в это время проживали шестеро остальных варшавских мастеров отмычки под бдительным надзором пана Сандаевского, а также тот таинственный девятый, личность которого так и не удалось установить после ограбления в Харькове.
В подтверждение этой версии можно привести несколько разрозненных криминальных фактов. Летом 1919 года в Таганроге, при попытке нелегально сбыть драгоценные камни, задержан некий артист Нового театра миниатюр Клеменс Бахенкевич. При обыске у него обнаружили бриллианты, опознанные свидетелями как те, что были похищены из банковского бронированного сейфа. На допросе Бахенкевич утверждал, что камушки получил от своих двоюродных братьев. Каких именно, не назвал, но случайно проговорился, что те арендовали банковские ячейки в Ростове еще с 1917 года.
Однако времена были суровые, еще не закончилась Гражданская война, поэтому господину артисту недолго пришлось играть свою роль. Сквозь выбитые зубы он выплюнул фамилию «брата» — Людвиг-Мариан Буйвен. 21 августа его тихо взяли в Ростове. Это был варшавский мещанин сорока лет, с солидным уголовным стажем и опытом взломщика, который пропал из поля зрения полиции несколько лет назад. Тот самый, девятый.
Его взяли тихо, без шума. Он, как водится, и не отпирался. Да, участвовал. Все, как и в Харькове: две недели рыли, чтобы успеть точно под Рождество. Дворник, мерзавец, копал вместе с нами, а потом пытался шантажировать. Противно было, и не в наших правилах, но пришлось убрать. Многое просто не успели вынести. Да и черт с ним, утащили из стальной комнаты так много, что решили не гневить Бога, бросить. Кто остальные взломщики? Что вы, господа, бог с вами, какие фамилии? Ищите сами, за что же вам донское правительство жалованье-то платит?
С Буйвеном все было ясно — не скажет, профессиональный вор. Хоть стреляй. Но ведь у следствия в руках есть еще сломленный духом артист Бахенкевич. И вскоре судебный следователь Мова беседовал уже с неким Игнацем Косицким, а на столе у него переливалась солнечными бликами горка конфискованных драгоценностей. Через день в Екатеринославе арестовали и любовницу Косицкого Лию Беркович, но, к сожалению, коллекцию конфиската она не пополнила. Варшавские воры женщинам ни денег, ни драгоценностей не доверяли. Три грабителя сидели за решеткой, остальные растворились с большей частью добычи. Кто они? Следователь Мова этого так никогда и не узнал. Мы же без особой боязни ошибиться можем допустить, что это были Квятковский, Горошек и Сандаевский, вышедшие сухими из воды. Однако, похоже, существовал еще и седьмой, из местных, без которого невозможно было так скрытно работать, доставать все необходимое. Видимо, с его подачи они и нашли в Ростове киллера, чисто убравшего дворника.
О нем ничего не знали даже сыщики группы Зеелера-Мовы. Но мы можем проследить эту историю дальше.
В декабре 1922 года Донугро накрыл в Ростове многочисленную банду грабителей (24 человека), которую возглавлял заведующий фабрикой «Седло» Владимир Чернышев. На фоне тогдашних ростовских шаек за ними не числилось ничего особенного — ограбление склада «Донобсоюза» (вынесли 50 тысяч аршин мануфактуры), конторы «Учрабиса» и пр. Однако был в банде профи, который заметно выделялся среди остальных.
35-летний взломщик Антон Лапшин фонтанировал идеями и старался не размениваться по мелочам. Он уговаривал Чернышева совершить ограбление Волжско-Камского банка, Монетного двора в Москве, даже рисовал схемы преступлений, чем повергал в ужас обычного налетчика. Но однажды тот пошел ему навстречу — дал согласие на реализацию одной из его идей. 13 ноября 1922 года с подачи Лапшина был ограблен магазин общества «Рус», находившийся на углу Таганрогского (ныне Буденновского) проспекта и улицы Дмитриевской (ныне Шаумяна). Из подвала соседнего дома Лапшин со товарищи прорыли 60-метровый подземный ход. Чтобы не привлекать ничьего внимания, вырытую землю ночами в мешках вывозили на подводах. Пробравшись в магазин, они очистили все полки и склад. Погрузили товары на автомашину и вывезли их в неизвестном направлении.
Точно таким же способом, через подкоп, банда ограбила фабрику дензнаков в Ростове, похитив 1,181 миллиарда рублей ассигнациями. Для Ростова, где предпочитали гоп-стоп и вооруженные налеты, «подкопная война» была в диковинку, что и привлекло внимание милиции. Банду быстро выловили, но Лапшина взяли лишь в Пятигорске, когда тот собирался перебираться в Батум. При нем обнаружили 100 миллионов рублей — «дензнаковские» деньги.
Делом особой важности занимался уже не угро, а ЧК. На допросе Лапшин сначала симулировал сумасшествие и пытался бежать, выпрыгнув со 2-го этажа. Но затем успокоился и намекнул чекисту, что он-де не простой шниффер, а участник нашумевшего рождественского ограбления банка в 1918 году. Что весьма походило на правду, если сравнить почерк ограбления фабрики и общества «Рус». Опытному местному кадру, Лапшину было несложно вывести поляков на нужные связи и нужных людей.
Но для следователя из ЧК тогда это было совсем неактуально. Он и слыхом не слыхивал ни о каком рождественском деле. Он с легким сердцем вынес расстрельный приговор всей банде Чернышева, а заодно и поляку-медвежатнику, так и не поинтересовавшись, не спрятали ли грабители исчезнувшую часть добычи где-нибудь на темерницко-нахичеванских холмах. Ибо настораживает, что ни Бахенкевич спустя девять месяцев после ограбления, ни Косицкий немногим позже, ни Лапшин даже через три года так и не смогли переправить добычу за кордон. Очень может быть, что варшавские взломщики припрятали свой сказочный куш где-нибудь неподалеку от Ростова, а может, и в самом городе, дабы в более спокойные времена его забрать. Не зря ведь заемные билеты железной дороги они унесли все до одного — явно надеялись ими воспользоваться. Может быть, до сих пор таится в донских курганах или в подвалах старого Ростова богатейший «приз» из «стальной комнаты»?
Пальцы веером
Это в нынешней молодежной субкультуре выражение «пальцы веером, сопли пузырем, десны в волосьях, на зубах колючки, на ногах фиги» означает демонстративную заносчивость, наглость, быковатость человека. В начале XX века в Ростове держать пальцы веером было профессиональным признаком хорошего карманника-щипача. Еще во времена Ваньки Каина опытные карманники учили молодежь правильно держать пальцы гузкой, чтобы отточенным движением ловко выудить у жертвы присмотренную вещь без ошмалаша (ощупывания). Пальцы — главный инструмент щипача, их берегли и лелеяли. У юного звонка наставники-козлятники внимательно осматривали руки. Если пальцы длинные, то путь ему в карманники или в музыканты. Движениям и положению пальцев уделялось особое внимание. Щипач должен быть крайне осторожен и рассудителен, он слишком рискует, работая среди множества людей. Малейшее неточное движение, и можно не надеяться на снисхождение. Пойманного вора с удовольствием лупили смертным боем, а то и ломали руки — его самый главный инструмент (в рабоче-крестьянской милиции поступали гуманнее — ломали всего лишь пальцы). Поэтому шлифовка профессиональных навыков велась годами, начиная с «воровской школы» для подростков до самого ухода на заслуженный отдых. Найти в Ростове курящего, а тем более пьющего щипача было невозможно — рука может подвести в ответственный момент. Они никогда не наносили на руки татуировок. Это уже в советское время, лихости ради, недалекие карманники на зоне делали себе татуировки в виде паука или жука. Что было совершенно нелепо, ибо как раз по ним любой обыватель мог опознать меченую угрозу. Работающие в приличных местах интеллигентные крадуны нередко носили перчатки, оберегая руки и не давая им терять чувствительность.
Следует понимать: хороший щипач — элита уголовного мира, его сливки, его холит и лелеет сама хевра. Несложно предположить. Опытный медвежатник может взломать один сейф за несколько месяцев — требуется подготовка, сбор сведений, переезд на «клей», наблюдение, приобретение необходимых инструментов и пр. Профессиональные мошенники не вылезают из своих нор чаще раза в месяц. Серьезные домушники или городушники работают по домам, квартирам и магазинам не чаще раза в неделю. Даже не особо разборчивые скокари не могут частить, ибо любой «скок» тут же увеличивает концентрацию полиции и стражников в районе наиболее частых нападений. Хевра же кушать хочет ежедневно. И тут к ее услугам щипачи, которые гуляют по маршруту, как постовые, каждый божий день.
По подсчетам профессора Александра Гурова, в среднем профессиональный щипач за месяц совершает не менее 25 карманных краж. При этом лишь в 5 случаях из 100 жертвы догадываются о совершаемой у них краже. Раскрываемость же подобных преступлений остается неизменной столетиями — от 1 до 15 %. Таким образом, именно щипачи были настоящими кормильцами прожорливой Богатяновки, и их особенно берегли и «боги», и мазы.
Основной добычей ростовских щипачей были серебряные табакерки или реже портсигары (скуржавые лоханки), золотые часы (канарейки с паутиной, рыжие бока, бимберы, веснухи с висячкой, женские бочонки и т. п.), портмоне, бумажники или кошели (шишки, шмели, боковня, поросенок), ножи (клевое перо) или другая мелочовка (хабур-чабур).
Следует заметить, что царские банкноты по размеру были гораздо больше нынешних, их приходилось держать двумя руками. Приличному человеку засаленную множеством рук простыню просто так сунуть в карман было непристойно да и неудобно. Чековые книжки, как и личный транспорт, тоже имелись лишь у единиц зажиточных ростовцев.
Никак было не обойтись без портмоне со множеством отделений, куда поместились бы и векселя, и чеки, и некоторые ценные бумаги. Солидные господа всегда имели под рукой пристойную сумму, дабы в любой момент можно было бы помериться понтами.
По толщине такой шишки, по ее размеру и материалу, из которого она изготовлена, даже по манере ее открывать можно было судить о благосостоянии господина и его кредитоспособности.
Подобный же анализ, со своей точки зрения, делали и щипачи, пока вели сазана (тайно следовали) из магазина в магазин, выбирая удобный момент для его «подсекания» (кражи). Обывателю в принципе свойственна рассеянность. Человек может задуматься, быть излишне возбужденным, расстроенным, подшофе. Женщины перегружены заботами, мысли их заняты детьми и собственными эмоциями. Тут немудрено потерять бдительность. Наметанный глаз щипача тут же выделяет в толпе «сазана на расслабоне» и будет пасти его до подходящего момента.
Щипач по кличке Архангел, отбывая срок, делился опытом: «Хорошо сейчас на воле. Ах, хорошо! Фраера суетятся, гужуются, водочку пьют… А когда фрайер веселый, работать одно удовольствие. Он, сирота, ничего в этот момент не чувствует, не видит — сам в руки просится! Бери его за жилетку и потроши по частям. Я завсегда, как только подпасу приличного сазана, в глаза ему смотрю. Внешность изучаю. Ежели он навеселе — значит, мой! Ежели, наоборот, нервный, злой — стало быть, надо поостеречься. Злой — он трудный для дела. Чутье у него как у собаки. Тут особая психология, это проверено давно!»
В 1892 году в Ростове блистали двое малолетних шишбал — 16-летний Хрисанф Шевцов и 19-летний Сашка Крутиков. У первого за плечами было уже три отсидки, второй с 14 лет вовсе не вылезал из «дядиной дачи». Шевцова в хевре привечали как знатного трясуна. Шкет работал под немого. Якобы для привлечения к себе внимания слегка тряс жертву за пиджак или пальто. Либо прижимался к ней, резкими и точными движениями выбивая из кармана шмеля.
Крутиков предпочитал в толчее давать фраеру легкий пинок сзади, чуть пониже бумажника, в случае если тот был расположен в заднем кармане брюк. Пинок постепенно выдавливал кошель из кармана. При этом вор постоянно держал на виду руки, чтобы жертва не могла ничего заподозрить. Но как только кончик портмоне высунется из кармана, Сашка средним и указательным пальцами в виде латинской буквы V цеплял его и останавливался, ожидая, когда фраер сам пойдет дальше, оставив ему свои денежки.
Каждый начинающий крадун в курсе, что в костюме прилично одетого господина 9 карманов. Если тот настолько приличен, что носит жилет, то их уже 13. Не все они удобны даже для ловких рук щипача, да и не все используются хозяином. К примеру, внутренние карманы пиджака и верхние карманы жилета труднодоступны, да и сверху жилета мало что полезное можно разместить.
Любимые карманы щипача — задний карман брюк и, как ни странно, внешний нагрудный в пиджаке. Из заднего можно нежно дернуть лопатник одними пальчиками, не прикасаясь к телу жертвы (то есть без ошмалаша). Если без ошмалаша никак не получается, карманник едва заметно касается внешней стороной руки тех мест одежды потенциальной жертвы, где может находиться портмоне. Левша, как правило, предпочитает правый карман одежды, правша — левый. Определившись, щипач обдумывает оптимальный способ выначивания шишки.
Из нагрудного легче вырвать, к примеру, платок, не меняя положение локтя руки и отвлекая другой рукой внимание фраера. В этом случае щипач становится лицом к жертве. Ей задается вопрос, одной рукой указывается направление ее внимания, другая же тем временем либо тырит платок, либо выдергивает из жилетного кармана расстегнутого пиджака скуржавые бока (золотые часы).
Не следует думать, что золотая тырка (чистая кража) платка совсем уж бесполезное занятие. На начало XX века стоимость одного платка в Ростове составляла от 3 до 15 копеек, в зависимости от материала. В то время как на мануфактурах ежедневный заработок не превышал 1 копейки. Просто именно платки были излюбленной добычей для шишбал — их носили в наиболее доступных для воров местах. К примеру, за обшлагами мундирных рукавов или в задних карманах кителей.
В этом смысле как раз внешние пиджачные карманы более неудобны — в них сложно что-то положить так, чтобы карман не оттопыривался.
Из боковых карманов просто так выначить содержимое затруднительно. Необходим сообщник, который должен отвлекать внимание жертвы и мешать ему сконцентрироваться на своих вещах. Когда ассистент вступает в дело и завязывает разговор с фраером, другой щипач большим и указательным пальцами, глядя в сторону, несколько раз подтягивает складки ткани вверх, пока содержимое само не попросится в руки.
В 1894 году в ростовском саду и кафешантане «Палермо» частенько появлялся благообразный бородатый пан, представлявшийся шляхтичем Размысловичем. У него были безукоризненные манеры и паспорт, выданный мещанской управой города Лида. Пана нередко видели на так называемых задельях и уборках, что на байковом языке означало театры, маскарад, выставки, церкви, свадьбы, похороны, народные гулянья и т. п. То есть там, где собирается множество народа, увлеченного каким-либо зрелищем, выставляя напоказ свои ценности и теряя бдительность. На погребении чуткий пан не стеснялся всплакнуть и прильнуть к родственникам усопшего, утешая безутешных. На «машкерадах» выяснялось, что пан Размыслович несколько близорук — он максимально близко подходил к почтеннейшей публике, лорнируя ее в упор. В любимом «Палермо» он частенько изображал так называемый собачий поцелуй: будучи прилично навеселе, клал голову на плечо собеседнику, всем шляхтенским телом закрывая его от других посетителей. И лишь потом люди замечали пропажу тикающего бимбера или кожаного шмеля. Полиция взяла пана с поличным, опознав его как знаменитого ростовского щипача Абрама Размиловича, более известного по кличке Абрашка Петербургский Петушок. Прокукарекал он впоследствии в подробном списке воров в справочнике Василия Лебедева.
Такой же практикой прекрасно пользовалась шайка карманников, работавших исключительно на многочисленных ростовских кладбищах. Андрей Федоров, Козьма Некритов, Степан Кочетков, Григорий Тимошенко, Варвара Астахова настропалились под видом сочувствия поднимать с могил убивающихся от горя родственников усопших, беззастенчиво обчищая их карманы. В такие моменты мысли жертвы витали далеко от юдоли скорби, и спохватывались они, как правило, только на поминках. Так, в августе 1913 года щипачи ловко ломанули у купца Николая Парамонова бимбер с висячкой на похоронах Николая Митропольского, помощника капитана парохода «Петр». Халтурщики действовали тем же способом.
Профессиональный щипач Мишка Токарев, проживавший в самом центре квартала страстей человеческих — на Черняевской,17, предпочитал работать с каней — толченой канифолью, которую при совершении карманной кражи берут на пальцы, чтобы выначиваемый предмет не выскользнул из рук. В иных ситуациях каня нужна была Мишке, чтобы незаметно посыпать ею плечо жертвы, а затем любезно помогать ей отряхнуться. Пока фраер с благодарностью принимал помощь, Мишка успевал дернуть бимбер.
Нахичеванский ширмач по кличке Козел любил выходить на охоту со свежим номером журнала «Коммунист» в виде ширмы. Солидный мужчина при очках и шляпе с верноподданическим журналом вызывал почтение и усыплял бдительность.
Нередко щипачи усыпляли бдительность жертвы таким способом: игриво закрывали сзади глаза ладонями со словами «угадай, кто это» или просто кидались на шею: «Привет, земляк, как поживаешь?» Обнимались-целовались, хлопали по плечу. Когда выяснялось, что это не Акимушка-Софронушка-Касьянушка, вежливо извинялись, мол, обознался, бывает. Наивный прохожий посмеивался над рассеянным чудаком, не догадываясь, что тот уже гладит у себя в кармане его бумажник.
Можно было отвлечь жертву и неожиданным вопросом. В 1910 году популярностью пользовался такой способ — подойти к фраеру и спросить: «Ты видел комету Галлея? Хочешь покажу?» О комете слышали все, о ней взахлеб писали ростовские газеты, но видеть ее мало кто мог. И пока сообщник щипача указывал фраеру на загадочные небеса, карманник спокойно делал свою работу.
От сообразительности затырщика (сообщник) зависело очень многое. Обычно ростовские щипачи предпочитали работать командой по 2–4 человека. Первым на поле боя выдвигался обмерщик. В его задачу входил ошмалаш: понять, кто из грачей при деньгах и где он их прячет. Главным в бригаде считался тырщик — собственно карманник, или, как их называли в Ростове, торговец, купец. Они шли не воровать, а торговать. Первый помощник, притырщик, прижимал жертву к тырщику. Тот, срубив шмеля, молниеносно передавал добычу затырщику, а тот уже запускал ее дальше — перетырщику. Уследить за третьими-четвертыми уркаганскими руками жертве было практически невозможно. В результате обворованный господин хватал за воротник честнейшего парня, который недоуменно выворачивал собственные карманы, демонстрируя публике свою непричастность. Но именно на затырщика ложилась обязанность отвлекать фраера невинной просьбой, возгласом, мольбой, провокацией скандала, просто случайным толчком локтя и т. п., дабы тот хоть на миг утратил бдительность. За это он получал треть будущего слама.
Действующий в одиночку щипач часто работал с помощью марафета или ширмы — держал в руках большой букет цветов, плащ, пиджак, пакет, из-под которого ему удобно было манипулировать с одеждой или сумочкой жертвы (отсюда их название ширмачи — работающие под ширмой).
Были умельцы, которые мастерили деревянную руку в перчатке или гипсе, маскировавшую действия настоящей. При этом вторая рука, настоящая, сжимала газету или размахивала ею, отвлекая внимание жертвы. Так действовал известный ростовский карманник-гастролер Мовше Израильский, чей стаж «карманной тяги» превышал 30 лет. Ловкач Мовше повторял известный трюк, который описывал еще в XIX веке в книге «О воровстве-краже по русскому праву» ученый-правовед, профессор Киевского университета Леонид Белогриц-Котляревский. Он писал об отечественных карманниках, демонстрировавших класс начинающим коллегам: «Они показывали ученикам своим тут же на площади, с какой ловкостью надо это сделать: вынимали у проходящих из карманов табакерку, нюхали табак и клали ее снова в карман проходящему, а тот шел, ничего не замечая». Мовше же вынимал у фраера портсигар, доставал оттуда папиросу, прикуривал и клал портсигар обратно.
В последний раз его задержали 19 февраля 1914 года, уже в преклонном возрасте, в театре Асмолова, где он присутствовал на лекции известного публициста и историка Венедикта Мякотина о декабристах, попутно помогая сообщникам освобождать карманы публики от лишнего груза. В силу возраста он работал в качестве затырщика — для щипача руки уже не те, да и глаза. Зато кошелек доктора Кернера с 240 рублями и двумя векселями на 900 рублей Мовше успел передать перетырщику. Подельников своих, понятное дело, он не сдал.
В 80-х годах XIX века ростовская полиция с ног сбилась, разыскивая шайку карманников, практически затерроризировавших обывателей. Дня не проходило, чтобы в полицию с бранью не шли обворованные с разрезанными карманами, дырявыми сумками, пустыми ридикюлями. Причем по почерку было понятно, что действует именно шайка, а не многочисленные ростовские одиночки. Пострадавшие были везде: на Старом базаре, в Городском саду, в театре Асмолова, на пароходной пристани, на железнодорожном вокзале, на кладбищах, на Садовой и Пушкинской улице, в магазинах и т. д. Общая сумма похищенных вещей и ценных бумаг исчислялась десятками тысяч рублей. Только в мае 1884 года в Ростове было совершено более 30 крупных карманных краж, не считая мелочи. У купца Копылова похитили ценностей и бумаг на 3 тысячи, у Ященко — деньгами 3 тысячи, у Наума Ульянова и Петра Вейрмана — золотые часы с цепочкой, у мещанина Бербера — денег на общую сумму 2,5 тысячи, у Павлова — бумажник с 560 рублями. При перенесении Аксайской иконы Божьей Матери Одигитрии 6 мая 1884 года шайка вовсю повеселилась, полиция подсчитала сумму украденного у благочестивых богомольцев: около 3,7 тысячи рублей. У крестьянина Максима Зайцева бумажник с 1 тысячей рублей вытащили уже у собора. Сам потерпевший полиции сказал, что он очень боялся карманников, в собор даже не входил, а стоял у него вместе с казаком Часловым и постоянно придерживал карман с бумажником. Но когда понесли икону, один из незнакомцев отделил его от казака. Когда же Зайцев поднял руку, чтобы перекреститься, а затем опустил, то в кармане ощутил предательскую пустоту.
29 января 1886 года по окончании Харьковской Крещенской ярмарки купец Степан Чалхунов выехал вечерним поездом в Нахичевань. На ярмарке он продал партию овчины на 30 тысяч рублей. Деньги почте не доверил, вез при себе в трех потайных карманах жилетки — один под спиной, два под боками (в левом 10 тысяч, в правом — 200 сторублевок). Сверху натянул пиджак и шубу для спокойствия. Опасаясь карманников, сел в вагоне ближе к свету, вместе с приятелями Николаем Лазаревым и Юрием Рубановым. Но, чего греха таить, все с ярмарки, приняли, конечно, по маленькой. И не раз. Потом к ним в купе подсели приличный молодой человек и мальчик 12–13 лет. Приятели с устатку прикорнули, купец тоже. Проснулся он уже под Славянском. Ощупал себя — правый карман разрезан, деньги исчезли. Мальчика с господином след простыл — вышли в Лозовой.
Полицмейстеры Федор Нордберг и Иван Зайцев волосы на головах рвали, чехвостя подчиненных на чем свет стоит. Но приставы не могли взять след, а платные стукачи просто разводили руками — не наших работа. Что наталкивало на мысль о залетной бригаде с хорошей дисциплиной и опытным мазом во главе. Подкреплялась догадка еще и тем, что ворованное шайка очень грамотно сбывала не через блатер-каинов Богатяновки, где залетных быстро сдали бы полиции, а через барыжный канал знаменитых ночлежек «Окаянки», «Полтавцевки» или «Гаврюшки». К тому же широкий ареал деятельности доказывал, что конкретное место и жертву шайка не намечала — она действовала и на железной дороге, и на пароходах, и в трамваях, и в театрах, и на базарах. А значит, своей территории она не имела. Следовательно, это могло быть делом рук исключительно залетных. Причем надолго осевших в Ростове.
Ну а поскольку ростовские «боги» территорию им не нарезали, можно было ожидать того, что свои босяки чужаков сдадут. Так и получилось. Залетных вычислили конкурирующие щипачи Дмитрий Попов (сын коллежского регистратора), мещанин Лазарь Эдельштейн и шишбала Меер Гофман, которые и дали наводку полиции.
Шайку накрыли в притоне некоей Аннушки. Главарями неуловимой банды оказались известный железнодорожный вор Зельман-Шендер Копелянский (мещанин города Борзна Черниговской губернии) с женой Лией и заслуженный карманник Фишель Дорман. Личности любопытные. Дорман был щипачем-гастролером и одно время работал с самой Сонькой Золотой Ручкой, предоставив ее людям собственный дом в Орле под притон. С Копелянским сошелся во время совместной работы в Москве, когда оба чистили карманы раззяв-москвичей на годовщине коронации Александра III в 1883 году. Тот с супругой погорел на подделке векселей, но сдали их свои. Дорман стал у Копелянского затырщиком. К делу привлекли еще двух железнодорожных воров — Гершу Фридберга и Семку Толстинова (он же Блюмерг, Богданов), который прогремел в Белокаменной после кражи 90 тысяч у надворного советника Федора Неронова, а также проворовавшегося на военной службе беглого солдата-кантониста Зоруха Рака и минского мещанина Янкеля Бамме. Народ подобрался под стать друг другу — прохиндеи еще те. Но в столицах уже засвеченные. Решили перебраться к теплому югу, где и торговые обороты изрядные, и с полицией гораздо легче столковаться.
Всего в Ростов в 1883 году прибыло около двух десятков карманников Копелянского и Дормана, которые решили особо не светиться и исключить контакты с местной босотой. Шайка базировалась в надежном притоне, а на охоту выходила сначала на Старый базар. Пользуясь своей многочисленностью, они менялись одеждой, сменяли друг друга, дважды подряд в одно место не заходили, дабы не примелькаться. Но когда попадались, Копелянский не скупился и тут же совал городовым барашка в бумажке (от 50 до 200 рублей) за освобождение. За 4 года не было случая, чтобы кто-то отказался. Как тут не вспомнить про грошовые оклады полиции в конце позапрошлого века и громкое дело вымогателей Николая Пушкарева и Василия Зайцева, приставов 2-го и 3-го участков Ростова.
Иными словами, если бы не внутреннее расследование, проведенное силами самой Богатяновки, так бы и осталась залетная шайка неуловимой для полиции.
Особенную активность ростовские щипачи проявляли в трамваях, где при толчее работать было достаточно легко. Это называлось щипать на халдыговине. Кондукторы специально следили за всеми пассажирами во время посадки на остановках Соборный, Николаевский и Таганрогский проспект — излюбленные места работы воров в окрестностях Старого базара.
В сложных случаях щипачи прибегали к помощи остро заточенных монет, колец, бритв, ланцетов, скальпелей, миниатюрных лезвий, вставленных в браслеты или перстни (это практиковали воры-хирурги, мойщики, писаки). Они точным движением надрезали карман снизу, чтобы портмоне выпало им сразу в руку. Именно по почерку писак их определяли в полиции, различая надрезы сумок углом, письмом (крест-накрест), сбоку или снизу (цыганский способ). Из приоткрытых сумок, ридикюлей, оттопыренных карманов добычу тащили рыболовными крючками, пинцетами, спицами, медицинскими зажимами. Цепочки перерезали миниатюрными кусачками.
Александр Гуров в своем условном рейтинге карманников наиболее высоко оценивал воров, которые специализировались на кражах с применением технических средств. На второе место он ставил ширмачей, на третье — рыболовов и крючочников, на четвертое — босяцкую мелочовку вроде сумочников и верхушечников, в роли которых в Ростове выступали базарные халамидники и портяночники.
С помощью таких приспособлений в 1918 году на Ростовском вокзале был украден кошелек у командира Дроздовской дивизии Добровольческой армии полковника Антона Туркула.
В послевоенные годы в городе появилась целая плеяда карманников — безногих инвалидов. Известно, что здоровому человеку несколько совестно смотреть в глаза убогому, и он поневоле, как бы виновато, отводит от него взгляд. Именно это мнимому или реальному инвалиду и надо — дергая за рукава и штанины жертвы, как бы прося подаяния, щипач дергает и за золотые часики-стукалы, которые тут же начинают стукать уже в его рукаве. Никому же в голову не придет потом обыскивать бедного инвалида. В послевоенном Ростове дома у одного такого безногого инвалида, случайно попавшегося на краже, милиционеры обнаружили ведро украденных золотых часов. Тогда в городе особой известностью пользовались щипачи Левка Жид, Вовка Сильва, Володя Кузнец, Гомошка, братья Василий и Александр Шумаки.
Ростовчанин Витольд Абанькин, известный диссидент, отсидевший в лагерях 12 лет, рассказывал: «Мне… вспоминается такой случай. Сидят уголовники в камере, играют в карты на столе. А карты запрещены. Менты увидели это в глазок. Раз! Врываются — карт нет. Обыск в камере делают — нет колоды. Выходят — и снова в глазок: зэки уже опять раскладывают. Надзиратели врываются мгновенно — карт нет. Догола раздели уголовников — нет карт. Выходят — те снова за свое. И тогда один из ментов взмолился: «Ребята, скажите, куда вы их прячете?» Те ему в ответ и говорят: «Достань карты из своего кармана». И тот достал. Они же карманники-профессионалы!»
При этом были у ростовских щипачей и свои принципы. Ростовчанин Валерий Александровский рассказывал, как еще в 50-х годах, будучи студентом строительного института, еле запрыгнул на подножку переполненного трамвая, одной рукой держась за поручень, другой прижимая тубус с чертежами. И тут же почувствовал, как чьи-то проворные пальцы шарят у него в заднем кармане брюк. Он повернулся и одними губами прошептал: «Студент». Пристроившийся сзади невзрачный на вид молодой человек, отвернувшись в сторону, мгновение подумал и тут же потерял к его карману интерес. Выйдя на своей остановке, студент обнаружил в только что пустом кармане измятую бумажную купюру. Гуманитарная помощь студенту от щипача.
В начале мая 1919 года в ростовском трамвае был украден бумажник у бывшего полицмейстера полковника Михаила Иванова. Того самого, который пытался навести полицию на след по делу об ограблении Первого Общества взаимного кредита. Богатяновка полковника уважала за профессионализм и по-своему ценила. 5 мая на имя помощника начальника уголовно-розыскного отделения Осипова принесли пакет. В нем лежал кошелек с 1,5 тысячи рублей, адресованных полковнику. Во вложенной бумажке была надпись: «Карманники».
Впрочем, уже через год щипачи в центре города ловко стырили часы у только прибывшего в Ростов нового главы Донугро Ивана Художникова. Вернуть ему часы никто уже не подумал. Времена изменились, а с ними и воры.
По городу бродит жиган молодой
Одной из самых распространенных категорий воров в Ростове были городушники, или шоттенфеллеры (вариант — шопенфиллер, шопемфиллер, шопошник, от английского «shop» — магазин) — крадущие в магазинах без взлома.
Согласно «Справочнику для чинов полиции» начальника Московской сыскной полиции Василия Лебедева, городушники — это «воры, совершающие кражи как ценных материй, меховых вещей, бронзы, даже игрушек и посуды, так и драгоценных камней, ювелирных изделий — с прилавка в магазинах, куда они являются под предлогом покупки или заказа вещей. Ходят в одиночку и целыми партиями, даже с малолетними детьми на руках для отвлечения подозрений или же в форменном платье разных ведомств».
В Ростове этот вид профессиональных преступлений складывался параллельно с формированием самой торговой системы, когда уличная-лоточная-коробейниковая-базарная схема реализации товара сменилась пристойными лавками и магазинами. Появление магазинов, особенно с иноземными товарами, сразу же привлекло к ним не только покупателей, но и босяцкую публику. Маржа крадунов из магазинов была не в пример выше дохода от похищения тряпья на базаре. Здесь при правильной тактике и умном подходе к воровству можно было сорвать изрядный куш.
Ростовские шоттенфеллеры тоже подразделялись в зависимости от специализации. Были собственно магазинники, занимающиеся кражами в мануфактурных, галантерейных, скобяных и др. лавках. Отдельной колонной шли «шоттенфеллеры наховирку», работающие исключительно по ювелирным магазинам (наховиркой на юге России называли драгоценные камни и жемчуг). Одна из самых ярких представительниц этой категории — незабвенная Сонька Золотая Ручка, часто посещавшая Ростов и умевшая ловко прятать бриллианты под специально отращенные холеные ногти.
Классические шоттенфеллеры, как и щипачи, использовали схожую тактику ширмы. В качестве ширмы выступали уже не предметы, как у карманников, а сами люди. Одному шопать практически невозможно, нужен был даже не один, а сразу несколько помощников, которые одновременно должны отвлекать внимание приказчиков. Группа «покупателей» одновременно заваливает продавцов кучей вопросов, требует показать товар, спорит, примеряет, скандалит, торгуется, просит принести что-то другое, потом еще, пока основной городушник прячет похищенное в своих бездонных, специально нашитых под одеждой карманах.
Эту тактику до сих пор успешно применяют нацменьшинства, цыгане, «иноземцы», женщины-воровки и пр.
Как раз среди шоттенфеллеров в Ростове были отмечены и редкие для города национальные шайки. К примеру, в 1891 году сплоченный отряд из семерых персидскоподданных, действовавших под видом купцов из Тебриза: Сулейман Абдул-Гуссейн-оглы, Вязи-Али-оглы, Хазиз-Ходжи-Кассим-оглы, Аббас-Ходжи-Гуссейн-оглы, Ага-Бала-Дадаш-оглы, Али-Куси-Багир-оглы и Карапет Каспаров. «Огличане» поселились в гостинице «Виктория» на Большой Садовой, выдавая себя за приезжих негоциантов. Толпой ходили по магазинам, щебетали на неведомом фарси и хватали весь товар подряд. Приказчики с ног сбивались, стараясь угодить иноземцам, предводительствовал которыми благообразный Багир. Он усаживался в заботливо подаваемое приказчиками кресло, указывая на товар унизанными яхонтовыми кольцами пальцами, блистая золотыми часами с цепочкой и булавкой с бриллиантом. Он единственный был в костюме, его спутники — в расшитых халатах. Вспотевшим от усердия приказчикам было невдомек, что на халатах нашиты изнутри огромные карманы, куда ловко сбрасывались похищенные в магазине товары. На прощание довольный Багир угощал лопухов-приказчиков папиросами из серебряного портсигара, оставляя их в блаженном неведении.
Однако вскоре кража выявилась в магазине «Торговля Хохладжева», мануфактурном магазине Севрюгова на Садовой (исчез отрез материи на 100 рублей), у Дмитрия Переселенкова. А затем традиционно в полицию поступил сигнал с Богатяновки о появлении в Ростове чужих городушников. В полиции сопоставили негодующие жалобы торговцев и информацию от своих стукачей с визитами персов.
Помощник пристава 4-го участка Михаил Араканцев поручил следить за этой публикой сообразительному городовому Федору Англиченкову. Тому самому, который через год за служебное рвение станет помощником пристава, а потом будет отстранен от должности и выступит главным свидетелем на громком процессе над приставами Пушкаревым и Зайцевым. В пару к нему направили старшего околоточного надзирателя 3-го участка Никиту Губина. 17 декабря они взяли с поличным Сулеймана Абдул-Гуссейн-оглы с украденным отрезом ткани в 56 аршин. Той же ночью вывинтили прямо из публичного дома еще четверых: Вязи-Али-оглы, Хазиза-Ходжи-Кассим-оглы, Аббаса-Ходжи-Гуссейн-оглы и Карапета Каспарова, которые раздаривали веселым девицам краденые шелковые платки. Те попытались тут же в борделе спрятать свои чудесные халаты с нашитыми карманами.
Никак не могли отыскать только самого Багира и Дадаша. Из Богатяновки полицию сориентировали: пошукайте, ребята, в притоне Федоры Якобсон. Там их и накрыли. А в качестве бонуса стражам порядка сдали и двух персидских карманников — Абдулу Нур-Али и Ахмеда-Ага Мамет-Казил-оглы. Чужие здесь не ходят!
Еще одна специализация магазинных воров — швецы-рукодельники, кравшие платья, одежду, меха. Известными ворами-шубниками были Перец Штейн (Жид Сумасшедший), Сашка Силеоненко и Минас Мясников (Саркемышев). Первый воровал в меховых магазинах, пряча добычу в потайных карманах пальто, но не брезговал «стырить пальтуган» и из передней богатой квартиры. К примеру, в июле 1903 года именно он стащил из передней известного ростовского присяжного поверенного Григория Чалхушьяна шинель с бобровым воротником, дамскую меховую накидку и другие вещи на сумму 300 рублей. Интересно, что сам Чалхушьян часто защищал мазуриков на суде.
Силеоненко больше интересовала мануфактура, Мясникова — металлы, медь и т. п. Всех троих полиция случайно арестовала в декабре 1904 года в притоне Николая Куцина (Почтовая, 54). Выяснилось, что именно здесь у них был склад ворованного, где хранились боа, атлас, сукно, кружева, медь и пр. Через блатырь-каина Куцина слам и сбывался.
Было у швецов и свое чувство собственного достоинства, которое они оберегали.
Во время съезда мировых судей в декабре 1916 года у частного поверенного Суходольского была украдена шуба. Он объявил газетчикам, что она обошлась ему в 600 рублей. Через день г-ну Суходольскому принесли письмо, в котором говорилось: «Милостивый государь, к чему вы врете, что ваша шуба стоит 600 рублей. Купить ее можно за 300 рублей, а я дай Бог, чтобы взял 170–180 рублей. На практике знаю, что потерпевшие любят преувеличивать цену пропажи. Вы не исключение, а между тем хорошо ли так поступать члену вашей корпорации».
К городушникам относили также вздержчиков или ломщиков. Это нечто среднее между ворами и мошенниками, они занимались вздержкой — обманом при пересчете купюр у кассы, вздергивая пачки и ловко зажимая часть денег между пальцев. Одним из них был ростовский шоттенфеллер Иван Чурюкин (1870 года рождения), ломающий «куклы» на кассах, а при случае и умевший стянуть деньги из самой кассы.
Вздержчиком международного масштаба был известный вор рижанин Озолин (по крайней мере, именно на это имя у него имелся паспорт, хотя, скорее всего, и фальшивый), «гастролировавший» в Ростове весной 1916 года. В свое время он с подельниками колесил по Старому и Новому Свету, практикуясь в разных, так сказать, жанрах. В Париже Озолин входил в шайку апашей, терроризировавших предместья французской столицы. В Германии и Австро-Венгрии специализировался на мошенничестве. В США — набивал руку на вздержке, тренируя пальцы на ломке кредитных билетов.
Возможно, останься он обычным вздержчиком, его «гастроли» успешно продолжились бы. Но Озолину не терпелось расширить кругозор, и в Ростове рижанина понесло в домушники. С несколькими подельниками он попытался подломить квартиру присяжного поверенного Аполлона Домбровского на Пушкинской. Однако новое амплуа сыграло с шоттенфеллером злую шутку. Мало того что, не имея нужной квалификации, городушники жутко наследили в доме, так еще и разбудили хозяина, который не испугался и начал палить из револьвера по громилам.
Рижские недотепы струхнули, бросили на месте преступления фуражку, часть похищенных вещей, ботинки и пальто, по которым полиция их быстро вычислила. К тому же один из налетчиков был ранен.
На допросе в полиции пришедший в себя Озолин философски заметил: «Воровство — это спорт. Воры и полиция — состязующиеся спортсмены. Удастся вам разоблачить меня — вы победили, не удастся — победителем остаюсь я». В Ростове же чужаки, даже международного уровня, редко оставались победителями.
Поездная бригада
Географическое положение портового Ростова способствовало развитию сети железных дорог в регионе, что в свою очередь вызвало резкий всплеск активности среди промышленников, торгующих с заграницей. Отдельная ветка дороги была проложена вдоль правого берега Дона и проходила через весь многокилометровый порт от Нахичевани до устья Темерника. Доставлять грузы по железке было удобнее и дешевле как для портовиков, так и для грузоотправителей.
Разумеется, богатая железная дорога всегла привлекала внимание местной босоты. А то, что она на значительном протяжении пролегала по территории Нахичевани и Ростова, и вовсе делало чугунку объектом самого пристального внимания отдельной группы уголовного мира — поездушников, которые, в свою очередь, делились на подгруппы: банщики (от немецкого bahn — станция), майданники и краснушники.
Первые занимались кражами на вокзалах, вторые — в поездах, третьи грабили грузовые вагоны и экипажи у вокзалов.
Наиболее опасными и массовыми акциями отмечались последние, именуемые краснушниками из-за кирпично-красного цвета товарных вагонов. Их ареал деятельности охватывал прежде всего территорию «Горячего края» и плавни между Ростовом и станицей Батайская.
Стоит подчеркнуть, что краснушники никогда бы не смогли работать по наитию, без помощи самих работников железной дороги. Необходимо было знать время следования поезда, его приблизительную скорость, что за товар в вагонах, в каких именно, где лежит, как к нему лучше подобраться и т. п. Для этого непременно нужно захороводить обходчиков, будочников, кладовщиков, диспетчеров, машинистов, стражников и т. д. Они, конечно, и сами приворовывали, но дорожное начальство все же старалось вести строгий отбор персонала, да и надзор за ним был тщательный. Стать же кротом для краснушников с гарантированной долей добычи было весьма заманчиво да и безопаснее. Тем более что стоимость перевозимых грузов впечатляла.
В 1892 году у одного из самых известных краснушников Нахичевани по кличке Самолет (любопытно, что оставалось еще почти 10 лет до того момента, когда братья Уилбур и Орвелл Райт подняли в небо первый в мире аэроплан) был целый штат своих людей среди железнодорожных агентов. Специально для его шайки они мелом наносили на вагоне метки, чтобы налетчики видели, где спрятан наиболее ценный груз.
Известный в Ростове поездушник Тарас Ермаков действовал в связке с железнодорожными агентами из Владикавказа. Ему сообщали установочные данные отправленного товара и место, где кондукторы на ходу сбросят его с поезда. Товар затем складировался на Старом базаре в гостинице «Турецкое подворье».
Краснушники появились на железной дороге фактически одновременно со строительством самих магистралей на Юге России во второй половине XIX века. Небольшие скорости паровозов, особенно вблизи населенных пунктов, делали нападения на товарные составы прибыльным и достаточно безопасным делом. Достаточно лишь ловкому взрослому человеку вскарабкаться на медленно движущийся вагон, закрепить железный штурмовой крюк-кошку за замок наружной двери и бросить веревку подельникам, ожидавшим на телегах в условленном месте на насыпи. А далее хватит усилий одной-двух лошадей, чтобы сорвать замок и открыть двери. Остальное — дело техники. Ловкач пробирается в вагон, на ходу сбрасывает на насыпь тюки-мотки-мешки-баулы, в зависимости от информации, полученной от крота. Подельники на телегах собирают добычу внизу. Затем краснушник спрыгивает на ходу и бывает таков. Вся операция занимает не более четверти часа.
Участок Юго-Восточной железной дороги от Кизитириновской балки до Ростовского порта пролегал мимо изрезанных оврагами и пещерами околиц «Горячего края». И прятаться легко, и бежать недалеко. Добычу уже знакомые блатер-каины или нужные торговцы реализуют на Нахичеванском рынке. Пока железнодорожные жандармы обнаружат кражу, хозяева оценят ущерб, товар уже давно будет продан — и концы в воду.
К примеру, в 1896 году шайка 20-летнего Гришки Нестерова и 18-летнего Кости Романова тырила на дороге в основном сахарные головы, диванные чехлы, оконные шторы, даже цепи, прикрепленные к вагонам массивными болтами. На их счету и уворованные рельсы, которыми на нахичеванском рынке торговали специально подобранные ханыги.
В случае особо прочных замков на дверях кошку цепляли к вагонному оконцу, а Гришка, забравшись на крышу вагона, на ходу крючьями доставал и сбрасывал на насыпь то, до чего мог дотянуться.
На рубеже веков руководство Владикавказской и Юго-Восточной дорог всерьез взялось за обеспечение безопасности грузов. В багажные и особенно почтовые вагоны нанималась вооруженная охрана, на станциях усиленную службу несла жандармерия.
Это помогло лишь отчасти. Шайка краснушника Николая Воронова в полном составе нападала на поезда у Нового Поселения. Мощный отряд в 30 налетчиков с телегами набрасывался с разных сторон. Боевая часть отряда обстреливала камнями охрану, остальные взламывали вагоны и уносили добычу.
На станции Гниловская орудовала шайка во главе с Соломоном Кацманом (по кличке Жид), Колькой Павловым (Колька Родинка), Петькой Онищенко (Петька Красавчик).
Станичный атаман Гниловской даже вынужден был учредить полицейские посты на берегу Дона, у складов купца Ивана Кошкина, между цинковальным заводом и пивзаводом «Донская Бавария».
На станции Ростов-Пристань орудовала шайка нахичеванцев братьев Христофора, Акопа и Мелкона Скляренко. Тесно связанные с серыми, они были вооружены револьверами и могли представлять серьезную угрозу для охраны.
Впрочем, и краснушники во избежание ненужных жертв стали действовать более аккуратно. Уже не рвали кошками замки, сохраняя пломбу целой, а разбирали по доскам либо крышу вагона, либо двери и через пролом выбрасывали наружу краденое.
В ноябре 1908 года на станцию Ростов прибыл вагон с мануфактурой, направлявшийся во Владикавказ. Однако уже на следующей станции Батайск вагон вызвал подозрение у жандармов своим видом. Проверили пломбы — целые. Открыли двери — шаром покати. От Ростова до Батайска не более 10 верст, за это время воры сумели разобрать доски, выбросить весь товар на общую сумму 30 тысяч рублей и кое-как заделать пробоину. На ходу.
Михаил Демин вспоминал: «Краснушники имеют дело с миллионными ценностями. Но добывать их не так-то легко! Вскрывать пломбированные, надежно охраняемые грузовые вагоны приходится, как правило, на полном ходу.
Зацепившись за вагонную крышу стальными крючками-кошками, поездные эти виртуозы (они всегда работают в паре, как альпинисты, страхуя друг друга) осторожно спускаются по канату к дверям, открывают их и, проникнув внутрь, сбрасывают похищенный груз под откос.
А затем и сами спрыгивают туда же — в ночь, в хлесткий ветер, в туманную, воющую мглу.
И вот этот момент — момент прыжка — самый рискованный в их работе, самый ответственный и страшный».
Ростовский историк Степан Швецов писал: «На Юго-Восточной дороге у Ростова украли из вагона быка. Вообще-то там бывало всякое: сбрасывали на ходу поезда ящики с табаком и сахаром, связки кож. Но тут все-таки бык — живой, могучий, злой. И — никаких следов. Слышавшие о происшествии острили:
— Не захотел бык в Москву ехать, вот и сиганул из вагона на полном ходу…»
Как это получилось у краснушников с быком, никто так и не смог объяснить.
В пассажирских поездах работали майданники. Среди них выделяли несколько подгрупп. Мелочовкой промышляли часовщики, сбывающие пассажирам ворованный или негодный товар.
Степан Швецов рассказывал: «На ближайших к Ростову перегонах железной дороги гастролировали в поездах часовщики — специалисты по сбыту никуда не годных медных часов. Крышки часов на этот случай бывали вызолочены.
Часовщики тоже действовали компаниями. Вместе с продающим ехали два-три набойщика. Их обязанностью было отыскать пассажира попроще и с деньгами, а затем — набить цену.
— А они… того… не поддельные? — вопрошал покупатель, с сомнением разглядывая аляповатую позолоту.
— Из настоящего американского золота, — негромко журчал часовщик. — Век бы не продал, да без денег остался — обокрали…
— А что, продаете? — вмешивался проходивший мимо набойщик. — Почем?
— Продаю. Прошу двадцать, а он, — кивал часовщик в сторону покупателя, — только шесть дает. Смех!..
— А я двенадцать дам, — поднимал цену набойщик.
— Но-но! — отталкивал его покупатель. — Две со-собаки дерутся, третья не лезь…
Подходили другие два набойщика, прикладывали часы к уху, пробовали крышку на зуб. Сообщали друг другу:
— Настоящее американское! И идут здорово!
Покупатель слушал и входил в раж: перекупят, сукины дети!
— Ну, вот что — двенадцать с полтиной — крайняя цена…
Часовщик огорченно махал рукой:
— Ладно, владей! Эх, часы мои, часики!..
Через неделю с часов слезала позолота, начинались поломки. Дешевка становилась тем, чем она и была на самом деле».
Вместе с часовщиками действовали глухонемые, щипачи, продавцы липового золота и т. п.
Наиболее опасными считались мойщики — ворующие у сонных пассажиров. Василий Трахтенберг так их характеризовал: «Воры, занимающиеся кражами исключительно на станциях ж. д. и в поездах во время хода последних. Они не покупают, не торгуют у своей жертвы вещь, как другие воры, а «моют» ее (жертву). Разряд этих преступников крайне опасен: они не останавливаются даже перед убийством пассажира, находящегося в отдельном купе вагона, и, совершив «стирку», не дожидаясь станции, спрыгивают прямо с поезда на полотно ж. д. и скрываются. Ввиду особого характера таких краж за них возлагается судом гораздо более тяжкое наказание, чем за другие виды краж».
В Ростове были известны мойщики Ванька Головашев, бежавший из симбирской тюрьмы благодаря ловкой подмене себя на «дядю сарая» (доверчивый арестант, выкрикивающий себя под чужим именем), Мишка Бобровский (внешне двойник Феликса Дзержинского), Соломон Израилов.
«Помыть сазана» можно было в вагоне не менее чем 2-го класса (купе), в 3-м классе и народ победнее, и свидетелей поболе. Мойщики долго пасли свою жертву, тщательно выбирая и оценивая ее еще на вокзале. Выбрав, подсаживались в вагон.
В купе предлагалась простая схема: знакомство — выпивка — снотворное. Сначала просто спаивали сазана. Но это было чревато, ибо не факт, что тот опьянеет быстро и раньше, чем сам мойщик. Потом начали применять дурман в красноватом растворе, подмешанный к пиву. Тоже чревато — можно было не рассчитать дозировку и отправить клиента к праотцам. В итоге вычислили оптимальный вариант: водка плюс дурь — незаметно добавляли из склянок бесцветную дурманящую жидкость в водку. Это у ростовских майданников называлось «ловить на собачку». В более поздние времена таких воров называли клофелинщиками.
Иногда «на собачку ловили» по-крупному, пользуясь служебным положением.
24 июля 1916 года из Харькова в Ростов в полночь вышел почтовый поезд № 13. Почтовые чиновники везли в нем объемистую сумку со 150 тысячами наличными, принадлежащими московской конторе Госбанка. Баул был неподъемный, весом полтора пуда. Деньги пересылались из Смоленска в Тифлис.
Сопровождали баул разъездной почтовый чиновник Зорич, два его помощника, Куприенко и Коровков, стражник Христенко и почтальон Хвостов.
В дальней и тоскливой дороге Куприенко предложил скучающим коллегам испить припасенного кофейку, заранее заряженного хорошей порцией люминала. Когда те очнулись, в почтовом вагоне не было ни Куприенко, ни баула, ни ключей от кладовой вагона. Тот спрыгнул на ходу, встретился с поджидавшей его в Харькове сожительницей, опереточной певичкой ростовского кафешантана Черновой, укатил вместе с ней в Одессу.
Расследовал дело лично начальник Петербургской полиции Владимир Филиппов, но результата это не принесло.
Обычные майданники особо харчами не перебирали — воровали все, что плохо лежит: личные вещи, зонтики, чемоданы, белье, обувь.
Шайка во главе с ростовским мещанином Стефаном Фридманом, обер-офицерским сыном Львом Солобикиным и барышником Ильей Айзеншмидтом, который торговал старым платьем на Новом базаре, 25 апреля 1892 года только за один рейс на поезде Владикавказ — Ростов украла паспорт у британскоподданного Асорема Тернбулла в вагоне 1-го класса, у ростовского купца Григория Платиса — чемодан с золотыми вещами в вагоне 2-го класса, чувал с бельем у вдовы статского советника Евгении Костылько.
Ростовские вокзальные банщики мало чем отличались от обычных трамвайных карманников или базарных халамидников. Их добыча состояла главным образом из краденых портмоне (Сашка Донской, он же Дмитрий Романенко, ухитрился стырить более 60 бумажников, пока не попался) или из чемоданов-углов, «антипок» и корзин-скрипух.
Для того чтобы «рвать углы» (воровать чемоданы), была разработана целая техника так называемого дуплета. Банщик приходил на вокзал с объемистым чемоданом с фальшивым брезентовым днищем. Заприметив «грача» с подходящим чемоданом, он давал сигнал подельнику, в задачу которого входило так отвлечь жертву, чтобы она хотя бы на секунду поставила на пол поклажу и отвернулась. Тогда банщик мгновенно накрывал своим пустотелым чемоданом чемодан жертвы и, подцепив ручку, спокойно удалялся. Жертва, обнаружив пропажу, искала глазами собственные вещи, но видела только пассажира, разгуливающего в толпе с огромным баулом.
Именно таким образом зимой 1903 года на ростовском вокзале был украден чемодан у самого командира Отдельного корпуса жандармов генерал-лейтенанта Виктора Валя. Банщика из Батайска 30-летнего Павла Рубана (Пашка Худогий) искали и полиция, и жандармерия, и железнодорожные жандармы. Нашли достаточно быстро, но его высокопревосходительство был очень обескуражен. Ибо не думал, что ростовские воры посмеют стащить чемодан у главного жандарма страны. Напрасно.
«Подломить магазуху»
Своя градация имелась и у ростовских взломщиков. Специфика ограблений жилых и нежилых помещений сильно разнилась, оттого и громилы делились в зависимости от компетенции на домушников и магазинников (не путать с шоттенфеллерами, которые воровали средь бела дня, фактически на глазах у персонала; магазинники же, как правило, подламывали магазуху ночью или в праздничные дни).
Как раз взломщики в Ростове отличались большой оригинальностью и выдумкой в том, что касалось формы и методов воровства, и отличались своеобразным чувством юмора.
К примеру, 27 ноября 1893 года шайка взломщиков (Фаддей Младенцев, Алексей Куркин, Ефим Гесман) выдавила окно мануфактурного магазина Гейнцеля (в доме Мартына Мерошниченко на Большой Садовой), взяла, что могла, но не сумела взломать сейф. Сказалась специализация — не взяли с собой обычного шниффера и даже не имели при себе нормальных выдр — отмычек. Свою обиду они выместили в оставленной записке, где посетовали хозяину магазина на нечуткость. А с нею вместе оставили поношенный суконный пиджак и парусиновые брюки.
В феврале 1916 года был дочиста обобран мануфактурный магазин «Товарищества Волжской меры» Петра Миндовского и Ивана Бакакина (на углу Таганрогского и Дмитриевской). Воры, снимавшие в том же здании нумер в меблированных комнатах Сусанны Ломакиной на фамилию А. Д. Жихомок, вырезали деревянные перекрытия пола, по веревке спустились в магазин и спокойно обчистили его в выходной день. Забрали ценные бумаги, взломали кассу (в ней оказалось всего 200 рублей), стащили мануфактуры на 5 тысяч.
Во взломанном магазине оставили записку: «Векселя проверены главным бухгалтером. Оставляю вам получать от кредиторов. Побольше оставляйте денег в кассе. На следующий раз, если в кассе будет мало денег наличными, все векселя будут порваны. Желаю всего хорошего. Дай Бог вам получше торговать. Спасибо за эти деньги. 14.2.1916».
При этом магазинники имели наглость оставить свой счет, в котором сообщали, что израсходовали на воровской инструмент для взлома 341 рубль. Намекая, что деньги в сейфе так и не покрыли их затраты.
Ростовские воры, как уже было отмечено, любили оригинальный эпистолярный жанр и охотно вступали в одностороннюю переписку со своими жертвами, а то и с полицией. Это и было одно из проявлений типичных воровских понтов — демонстрация собственной лихости и неуязвимости.
Способов несанкционированного проникновения в магазин было несколько: высверливание стены соседнего помещения (единичные случаи), посредством подкопа через пол (нечасто), пролом крыши через потолок (чаще), через окно и через взломанную дверь (чаще всего).
Первый из них был сопряжен со слишком большим шумом, что всегда выглядело подозрительно в нерабочие часы магазина. Поэтому к нему прибегали крайне редко, и то только в тех случаях, когда были уверены в отсутствии соседей или городовых поблизости.
К примеру, взломщики-гастролеры 38-летний Ованес Ошаянц и 29-летний Ованес Петросянц за несколько месяцев до ограбления магазина торгового дома «Леон Унанов и К°» (угол Таганрогского переулка и Рождественской улицы) специально приезжали из Харькова, чтобы изучить местоположение точки и все окрестности. Они дождались Страстной субботы 16 апреля 1894 года, спрятались на ночь на соседней фабрике папиросных гильз и курительной бумаги (в виде книжек) купца Якова Каялова, а когда все рабочие ушли, начали сверлить стену магазина. Лишь случай помешал им осуществить задуманное и взломать кассу. Перед проломом полиция обнаружила большой набор инструментов на расстеленном пальто: ключи, фомки, вертуны-коловороты, сверла, стамески, напильники (в количестве 20 штук) из самой лучшей стали. Выяснилось, что годом ранее (15 августа 1893 года) они таким же образом ограбили магазин «Иван Тарасов и сын».
7 ноября 1896 года 17-летний магазинник Серега Зарабов в одиночку подломил ювелирный магазин Абрама Фрумсона и Моисея Сорокина на Московской, похитив ценностей на 700 рублей.
Вор влез туда через погреб из соседнего мебельного магазина Александра Полякова, проникнув в него заблаговременно и спрятавшись за ящиками. Весь день он потихоньку откалывал куски стены (мальчик-прислуга из магазина Фрумсона слышал какой-то стук из погреба, но не придал этому значения), а ночью спокойно расширил лаз. Из осторожности Серега не решился сбывать рыжье (золото) через ростовских блатер-каинов — слишком уж заметный товар. Подался в Новочеркасск, подальше от местной полиции. Однако там сидели такие же донские урки, как и в Ростове. Тутошний варнак Серго Сумбатьянц донес полиции, что в городе появился какой-то ростовский босяк, который пытается «сбагрить рыжий бимбер». С этими часиками в руках Серегу и взяли новочеркасские стражи порядка.
Подвально-крышный способы в Ростове назывались кабер нижний и кабер верхний. Нижний, в силу его трудоемкости и необходимости сложных вычислений, могли использовать только специалисты высокого уровня и с хорошей материально-технической подготовкой (чего стоил подкоп Антохи Лапшина и варшавских воров) либо лица, хорошо осведомленные о расположении помещений.
Иногда методы медвежатников и магазинников были очень похожи. К примеру, 16 августа 1898 года произошло крупное ограбление магазина золотых церковных изделий Михаила Феоктистова на Московской, в доме Андрея Ященко. Было похищено золота и бриллиантов на сумму 30 тысяч рублей. Вор, персидскоподданный Матус Мирзоев, за три недели до этого снял под магазином подвал, в котором начал торговать фруктами. Для отвода глаз специально ходил к коллегам-фруктовщикам, интересовался конъюнктурой, ценами. Ночью 16-го, просверлив в потолке отверстие 13 на 6 вершков (примерно 58 на 27 см), американскими пилами пропилил деревянный пол магазина Феоктистова. Пролез в лаз, отмычками-выдрами взломал около 20 ящиков с драгоценностями, которые на сейфы никак не тянули. Видимо, почитая Всевышнего, брал только золотые и серебряные изделия, церковное имущество не трогал.
Все добытое рыжье сложил в один тяжеленный мешок. Еле доволок его до съемной квартиры и начал собираться в бега. Сердобольная прислуга предложила помочь поднести мешок до извозчика. Матус ответил, позвякивая тридцатитысячной добычей: «Я бедный человек, должен беречь каждую копейку, извозчик мне не по карману».
24 июля 1900 года произошла крупная кража в магазине мануфактурных товаров Дмитрия Переселенкова, в Городском доме (ныне мэрия Ростова). Воры воспользовались воскресным днем, из подвала пробили тонкую стенку в один кирпич в теплопроводном желобе и пробрались на склад. Взломали конторку, похитили товара на 3,5 тысячи рублей.
Вряд ли это стало бы возможным, если бы магазинники заблаговременно не захороводили местных сторожей, которые и указали им на эту стенку.
И все же кабер верхний был гораздо популярнее. Во-первых, при проникновении с крыши могли работать сразу несколько воров, тогда как при нижнем кабере в узком лазе не развернуться даже двоим, махать лопатами и кирками можно было только по очереди. Соответственно, и проход через крышу делается гораздо быстрее. Во-вторых, больше обзора для наблюдения и маневра для отступления с добычей. Узлы с награбленным в случае опасности можно было сбросить вниз подельникам на пролетках, а самим уходить уже налегке. В-третьих, при неважном городском освещении ночью на крыше с земли практически ничего не видно. Ни сторожа, ни городовые, ни дворники просто не в состоянии что-то рассмотреть.
Так, 6 марта 1901 года Петька Лемакин, Сашка Степанский и Сашка Тутунин «выставили» мануфактурный магазин братьев Черновых на углу Большой Садовой и Почтового. Воры с вечера спрятались во дворе. Как стемнело, забрались на крышу двухэтажного здания, взломали решетку слухового окна, влезли внутрь и набросали в мешки пуховых платков на 600–700 рублей. Заметим, это центральная улица города, магазин постоянно охранялся двумя сторожами: одним с улицы, вторым — со двора.
Та же шайка уже в декабре 1903 года вновь ограбила невезучих братьев Черновых, но уже их оптово-мануфактурный магазин на углу Темерницкой-Таганрогского. На этот раз, воспользовавшись рождественскими праздниками, громилы влезли на чердак, оторвали решетку, коловоротом просверлили каменную кладку. Два дня, никем не замеченные, жили на чердаке, сверля лаз. После образования пролома ужами вползли внутрь. Брали только самые ценные шелковые, бархатные, суконные ткани (всего на 7 тысяч). Лом, коловорот и пилу потом бросили на чердаке.
В местной газете «Приазовский край» за февраль 1897 года писали: «Ночью произошла кража в обувном и шапочном магазине Антипова на Большой Садовой. Воры незаметно для сторожа пробрались на крышу и, просверлив отверстия, ножницами вырезали лист железа. С чердака при помощи коловорота сделали отверстия в потолке. Чтобы не осыпалась на пол штукатурка, приспособили дождевой зонт, который был просунут и развернут так, чтобы штукатурка падала на него. Похитили шапок на тысячу рублей. Ни уличный сторож, ни сторож внутри двора ничего не слыхали. Воры спускались в магазин по веревочной лестнице…»
В местах, где малолюдно, ростовские магазинники при «верхнем кабере» не заморачивались и вовсю использовали кувалду, которой проламывали крышу.
Наиболее частые кражи со взломом происходили посредством выдавливания окна или входной двери. Для окна существовала специальная техника, которая называлась «брать на пластырь» или «мерять стекло». Резать его алмазным резаком быстрее, но опаснее — резак сильно скрежещет и привлекает внимание.
В этих случаях стекла смеряли — накладывали на них сахарную бумагу с тестом (как вариант — с медом, патокой, вареньем и т. п.). Бумага прилипала к стеклу, и тогда его можно было выдавливать практически беззвучно — осколки не сыпались и не звенели.
Именно таким способом в ночь на 7 февраля 1904 года был ограблен магазин мануфактурных и галантерейных товаров купца 1-й гильдии барона Тусузова, отца того самого организатора Общества бывших уголовных, помощника присяжного поверенного и будущего известного артиста Георгия Тусузова, на 1-й Соборной улице.
Подломить дверь для опытного громилы было проще простого. Для этого он всегда имел при себе лом-камышевку, или абакумыча, до полутора аршин в длину и весом в пуд. Носил его в шароварах, привязывая к ноге как шину и изображая калеку. Камышевку загоняли в щель между створкой двери и дверным коробом, отгибая замок сбоку так, чтобы ригели вышли из отверстий на коробе. Можно было действовать снизу ломом как рычагом, вынимая дверь из петель. В обоих случаях необходима недюжинная физическая сила, поэтому настоящие магазинники и домушники, не в пример субтильным щипачам, всегда были здоровенными малыми.
Для сбивания замка пользовались либо топором, вырубая петлю, либо небольшим ломиком-фомкой для свертывания сережки — висячего замка. Для этого даже незначительная сила должна быть направлена на крепление дужки к корпусу.
Хороший магазинник, при наличии даже небольшого запаса времени, не будет колотить топором и поднимать на ноги весь квартал. Для взламывания замка ему понадобятся надежные отмычки и плоская отвертка. Они одновременно помещаются в скважину и с небольшим усилием вращаются в сторону поворота ключа. Отвертка или долото остается в статичном положении, а отмычка вращается и срезает штифты, открывая замок.
В особо сложных замках приходилось прибегать к помощи вертуна-коловорота, который высверливал отверстие в замке, срезая штифты. После чего замок открывался простым поворотом отвертки.
Однако особым шиком в Ростове считались необычные кражи, о которых впоследствии судачила вся Богатяновка. С вызовом, для понта.
Ростовский краевед Степан Швецов писал: «Были и кражи озорные, в пику полиции. Однажды утром служащие склада земледельческих орудий французской фирмы Гулье и Бланшард обнаружили, что ночью воры сняли все железные вывески. Отвинтили болты, спустили тяжеленные листы вниз, унесли их куда-то, и никто не видел, хотя склад находился в центре, на Большой Садовой, буквально у дверей его располагался полицейский пост, с вечера и до утра дежурили ночные стражники…»
27 декабря 1900 года в рождественские праздники средь бела дня обокрали оружейный магазин «Спорт» Александра Эдлерберга, расположенный в новом Городском доме. Взломщики рассчитывали на то, что прохожие в выходной день даже не задумаются, зачем из оружейного магазина выносят ящики со 150 револьверами. Никому и в голову не пришло, что столь наглая кража совершается этажом ниже городской управы.
18 февраля 1904 года чисто «голливудским» способом был ограблен галантерейный магазин Ивана Баранова на Старом базаре. В магазин заглянул щеголеватый господин, купил товару на 40 рублей и как бы невзначай обмолвился, что, мол, он приезжий купец. Прибыл в Ростов за покупками, набрал три больших ящика, но не знает, где их оставить до завтра, чтобы наутро отвезти на вокзал. Хозяин простодушно предложил оставить ящики в своем магазине. Купец засмущался и долго отнекивался, но потом все же согласился.
Рано утром сразу после открытия галантереи купец примчался и забрал ящики, долго тряся напоследок руку доброму хозяину.
Однако вскоре обнаружилось, что из магазина украдено товара более чем на тысячу рублей. Хозяин сразу заподозрил неладное, впомнив про стеснительного купца, и обратился в полицию. Та быстро нашла драгиля, который за 30 копеек отвез ящики в гостиницу Ованеса Агаханова. Причем самый большой из ящиков на этаж тащили втроем: драгиль, наниматель и коридорный. Потом коридорный божился, что из номера вышли уже двое хорошо одетых господ. Отыскали и ящик — он запирался изнутри и был обшит мягкой рогожей. Вор все это время находился внутри него и ночью спокойно обчистил магазин.
В октябре 1903 года ростовские воры узнали, что в обувном магазине Петра Ильина на Московской, 104, установлена новейшая электрическая сигнализация из сети проводов, протянутых по всему магазину и спрятанных под огромным ковром. Если наступишь на ковер, сразу же звенит тревожный сигнал.
На Богатяновке это было воспринято как вызов, и на «клей» отправили лучшую бригаду магазинников. Те вскарабкались на крышу соседнего дома на Старопочтовой улице, принадлежащего Антонине Егоровой, и оттуда приставили длинную доску со вбитыми в нее крючьями к крыше дома Ильина, образовав мост. Затем через слуховое окно они проникли на чердак, где коловоротом просверлили дыру в потолке обувного магазина.
Зная, что ни в коем случае нельзя наступать на ковер, воры ходили только по стойкам и полкам (на них остались грязные следы). Собрали ботинки и каракулевые шапки на 1 тысячу рублей (навар преступникам был совершенно неважен — важен сам принцип) и здесь же бросили фомку и коловорот. Так Богатяновка ответила на вызов.
