KISS медленно взбирались по лестнице концертной иерархии. В конце 1974 года на некоторых афишах нас уже стали ставить вторыми, «специальными гостями», а не нижними анонимными. Ну, знаете, как оно выглядит: «Сегодня в Cedar Rapids: REO Speedwagon и специальный гость KISS, плюс третий участник — сюрприз!»

Слава — это в том числе и отдельный номер в отеле. Слава — в том числе самолет, а не машина, своя или арендованная. Иногда из родительского дома — я там зависал, когда выдавался свободный день, — меня забирал лимузин, который вез меня до аэропорта. С концерта на концерт мы летали уже коммерческими рейсами, а из отелей и аэропортов нас возили. Аппаратура перегонялась в грузовике и уже ждала нас на площадке. Останавливаться мы стали в отелях Holiday Inn, а не в каких-то придорожных мотельчиках для автомобилистов. Когда каждую ночь я бросал четвертак в вибрирующую кровать, мне легко представлялось, что все это мы выиграли в лотерею.

Потом мы даже стали снимать не только номера, но такую общую комнату, которую называли «Курятничек» — для вечеринок и девок, чтобы не томить их в лобби. После концерта мы обычно расходились по своим отдельным номерам, чтобы привести себя в порядок, а там и телефон звонил: «Курятничек у нас сегодня в 917-м номере», — говорил тур-менеджер. Мы шли в это помещение, полное девок, из которых каждая хотела поскорее пойти с тобой в номер. Некоторые были из посетительниц концерта, другие имели какое-то отношение к местной радиостанции, третьи знали кого-то, кто знал кого-то из нашей команды или нашего лейбла, или хрен знает чего еще.

Еще мы наконец-то обзавелись сменными комплектами концертных костюмов. Наняли парня по имени Ларри Легаспи, который обшивал группу Labelle — у них тогда случился большой хит «Lady Marmalade» — и выглядел как некий диско-инопланетянин. Еще мы нарисовали эскизы башмаков и заказали по ним обувь у нью-йоркского сапожника по имени Фрэнк Ананиа. Он, настоящий мастер старой школы, ни черта в этом нашем дизайне не понял, но стачал нам такие классные сапоги, которые, в отличие от обычных наших покупных, были более устойчивыми и более крепкими. То есть для наших прыжков и пробежек по сцене — самое оно.

Со своей первой девушкой я познакомился в Атланте, когда мы снова оказались в Electric Ballroom. Ну или, скорее, она стала моей девушкой на финише того забега в Атланте. Аманда была высокой фигуристой блондинкой родом из Мичигана. Она ездила с одним из наших техников. Флиртовала она со всеми подряд, и однажды, когда техник этот приболел, она скормила ему две таблетки валиума и сбежала со мной.

У нас выдался перерыв в туре на несколько дней, так что я повез ее к себе в Нью-Йорк. Там я до сих пор жил с родителями. Мы с Амандой располагались на раскладной софе в гостиной, потому что именно там я спал, приезжая домой. Дело в том, что отдельной моей комнаты у меня больше не было — та, которую мы делили с сестрой, отошла моей племяннице Эрике. А эта самая раскладная софа стояла вплотную к стене, за которой находилась спальня моих родителей. Ну и раз утром, когда мы с Амандой ночевали у меня дома, я маму спросил так просто, светской беседы ради: «Как спалось, мам?». «Неважно, — ответила она. — Софа все время билась в стену».

Так я понял, что мне пора жить отдельно. Честно говоря, я уже давно это понял, но идея жить в одиночестве меня не грела. А тут вот уже появилась женщина, с которой можно съехаться, — очень удобно.

Мы с Амандой взяли выпуск Long Island Press и стали искать квартиру. Нашли вариант с мебелью на Вудхейвен-бульваре в Куинсе, близ автострады Лонг-Айленд. Квартира дешевая, въехать можно хоть на следующий день. Мы ее сняли. Понятно, что не «Уолдорф-Астория», но по моему карману съем даже такого жилья ударил очень сильно.

Переехав, мы в первый же вечер сели и стали слушать музыку — конкретно альбом AWB, последний на тот момент у группы Average White Band. Затем я снова отправился в турне, в которых безвылазно проводил недели. С Амандой я был предельно честен: сразу посоветовал не задавать вопросов о том, что происходит в туре, если она не хочет знать правду. Но она сама знала этот мир и относилась ко всему этому совершенно равнодушно. Не зря же она же продвинулась от осветителя до члена группы.

В турне ты в определенной изоляции. На нашем уровне мы не контактировали с другими группами. За исключением группы Rush, мы ни с кем особо не общались. Но даже если б захотели общения, то сделать нам это было бы трудновато, поскольку у нас каждый день только на грим уходило по два часа. А поскольку мы постоянно давали концерты, то даже с теми музыкантами, которых знали, общались через вторые руки, новости о них получая от группи, которые спали с ними в этом городе неделю назад. «О, Queen тут будут на следующей неделе?» Именно этот вопрос, помню, задал я одной своей гостье в Кентукки. «А ты будешь с Роджером? Передай привет ему от меня».

От тур-менеджера и команды требовались такие усилия, что обычно они выдерживали очень недолго. Конкретно тур-менеджеры менялись постоянно. Мы с этими ребятами тусовались, но поскольку сама должность — как проходной двор, то по-настоящему подружились всего с несколькими. Жены и подруги становились каким-то абстрактным понятием — мобильников тогда не было, а звонить из отеля выходило очень дорого. Даже автоответчиков и сервиса ожидания вызова тогда не существовало, так что шансов поймать кого-нибудь было немного. Мы жили как в аквариуме.

И все-таки когда мы снова находились в турне, конфликтов в группе возникало меньше. С одной стороны, в этих условиях мы должны были функционировать как единое целое. С другой — вопреки всем личным проблемам, наличие доступных женщин все сглаживало очень приятным образом. Да и в любом случае — играть на сцене рок-н-ролл было моей мечтой. Мы, ясное дело, зарабатывали всего шестьдесят долларов в неделю — Билл положил нам такую зарплату, но мне платили за рок-музыку. Она была моей работой. Каждая неделя в турне — это минус неделя работы таксистом или телефонистом.

Вопреки тому, что наша карьера явно шла в гору, рост продаж Hotter Than Hell остановился довольно быстро. Вообще этот альбом продался лишь немногим лучше, чем дебютный. Ситуация сложилась более жесткая, чем мы ожидали.

Однажды днем, снова оказавшись в Нью-Йорке на день-два, я поехал в Манхэттен пообщаться с Биллом в его офисе. Хотел попросить прибавки к жалованью. Я почему-то решил, что нам надо приплачивать еще по десять баксов в неделю к тем шестидесяти, что мы получали уже целый год. Я вошел в кабинет, сел напротив Билла, а Билл сидел в своем кресле, положив ноги на стол. У него в ботинке я заметил дырочку, заклеенную скотчем. И на свитере его зияла дырочка.

Что я мог знать о том, что долг Билла по его кредитной карточке составил уже четверть миллиона долларов — ими он профинансировал наши туры, а компания Casablanca уже дошла до грани банкротства. «Ну, чего сказать-то хочешь, Пол?» — спросил меня Билл. «Да ничего, ничего, — соврал я. — Просто поболтать зашел». Когда я увидел Билла, то убедился на сто процентов, что мы все в одной лодке. Он ведь тоже приносил жертву тому, во что верил. Так что остался я при своих шестидесяти долларах в неделю.

К счастью, тот факт, что мы взбирались по лестнице концертной иерархии вверх, побудил компанию Gibson снабжать меня гитарами бесплатно. Для этого мне только и нужно было, что позвонить в компанию и попросить инструмент. А потом, когда я заезжал в Нью-Йорк, я распаковывал грузовую упаковку и вез гитару на метро на 48-ю улицу. Новенькие Marauders, которые они мне присылали, я сдавал в музыкальный магазин, чтобы получить хоть какие-то деньги на оплату квартиры.

Когда 1 февраля 1975 года KISS играли в Городском центре Санта-Моники в качестве спецгостя перед Jo Jo Gunne, на нас пришел посмотреть Нил Богарт, который перенес Casablanca в Лос-Анджелес. За кулисами он нам сказал: «Альбом ваш перестал продаваться. Все, Hotter Than Hell — покойник. Заканчивайте тур и возвращайтесь в Нью-Йорк записывать следующий».

У нас уже была одна законченная песня — по моему твердому убеждению, совершенно особенная. Несколько недель назад Нил сформулировал одну важную идею гораздо яснее, чем мы сами: «Вам нужна такая песня, которая будет собирать ваших фэнов, которая будет про ваше кредо. Вроде как «Dance to the Music» у Sly and the Family Stone. Ну, чтоб люди все в едином порыве поднимали кулаки вверх».

В тут ночь я взял гитару с собой в номер Continental Hyatt House и принялся за работу. Довольно быстро у меня придумались аккорды и несколько строчек припева: «Я хочу рок-н-ролл всю ночь и вечеринку каждый день».

И я понял: вот он, идеальный боевой клич.

Я дошел до номера Джина, постучал. «Что думаешь?» — спросил, наиграв ему идею. «У меня, — ответил он, — есть песня под названием “Drive Me Wild”, но там только куплеты, припев не придумал». А там у него такие слова были: «Ты показываешь нам все, что у тебя есть, ты нас заводишь, мы тебя сводим с ума». Эти куплеты мы совокупили с моим боевым кличем.

Когда мы с Джином досочинили песню, я прямо ясно увидел толпу, подпевающую и вскидывающую кулаки.