— Продолжим?

Сегодня следователь был сама доброжелательность. Никто не надевал на меня наручников, прапорщика-костолома он отправил в коридор сразу после того, как я занял место за столом, настольная лампа была направлена не мне в глаза, а освещала разложенные на столе бумаги, создавая уютный полумрак, если понятие «уют» вообще можно употреблять применительно к тюрьме.

— Продолжим, — кивнул я. Будто он нуждался в моем согласии…

— Итак, вчера мы остановились на том, что ни на одном из пограничных переходов страны не зафиксировано пересечение вами границы…

— Ну вот, опять! — простонал я. — Теперь я виноват в том, что ваши пограничники ловят мух на службе?

— Попрошу не клеветать на наших пограничников. — Следователь повысил голос, но я слегка нажал на него, и он вернулся к прежнему нудному тону. Сегодня он нужен был мне в спокойном состоянии. — Они как раз достойно исполняют свои обязанности. Можно даже сказать — доблестно! А вот вы напрасно пытаетесь ввести меня в заблуждение. Мне известно, что вы пересекли границу нелегально. Могу даже назвать место, где это произошло…

— Неправда! — Я изобразил на своем лице смятение. — Откуда вы это взяли?

— Больше того, — продолжил он, не обращая внимания на мои протесты. — Я знаю, с каким заданием вы проникли на территорию нашей страны.

— Какое еще задание? Полная чушь! — С моей стороны это должно было выглядеть попыткой утопающего схватиться за соломинку, но следователь выбил соломинку из моих рук, произнеся торжественно:

— Террористическая деятельность, направленная на дестабилизацию обстановки в стране с целью срыва предстоящих президентских выборов!

Ну Боря и загнул! — подумал я. Не мог придумать чего попроще! Хотя сойдет с них и так. После «оранжевой революции» они тут и не такое способны проглотить.

— Да, да! — продолжая торжествовать, следователь похлопал ладонью по лежащей перед ним папке. — Вот тут у меня признательные показания этого вашего еврея Кацнельсона. Можете почитать!

Твое счастье, подумал я, бросив на него косой взгляд, что Боря не слышал этого…

Я раскрыл папку и принялся читать, поражаясь богатству Бориной фантазии. Ему бы шпионские романы писать! Единственным терактом, который он забыл внести в список порученных нам злодеяний, был взрыв Верховной рады…

— Я не уверен, что это не фальшивка, — произнес я потерянным голосом, возвращая следователю папку. — Чем вы докажете…

— Пожалуйста! — с готовностью ответил он. — Я могу прямо сейчас устроить вам очную ставку.

Его даже не пришлось уговаривать! Это была большая удача. Успех Бориного плана напрямую зависел именно от этой очной ставки. Впрочем, следователя можно было понять — раскрутив такое дело, он вполне мог рассчитывать на орден. А может быть, уже прокрутил втихаря дырочку на парадном пиджаке.

Через несколько минут все тот же прапорщик-костолом ввел в комнату для допросов Кацнельсона. Боря был весь какой-то сгорбленный, пухлые щеки втянулись, и на всем лице, казалось, не осталось ничего, кроме носа. Он настолько гениально изображал испуганного до полусмерти затурканного еврея, что, не знай я его с юности, мог на самом деле усомниться, не сдал ли он уже все секреты Службы.

Оформив протокол очной ставки, следователь протянул Боре бумаги, с которыми только что познакомился я.

— Борис Моисеевич, вы подтверждаете записанные с ваших слов показания? — спросил он, продолжая заполнять очередной бланк.

— Подтверждаю! — опустив голову, едва слышно произнес Боря. — Володя, не упирайся, они все знают… Будет только хуже…

Очная ставка продолжалась, но уже под нашим контролем. Вместе мы с Борей представляли грозную силу. Следователь вышел из-за стола и теперь задавал вопросы, стоя между нами. Стал он так удачно, что полностью закрыл меня от следящей камеры. Пока Боря внушал ему, что ничего необычного не происходит, и шепотом диктовал нужные вопросы, я, не прерывая диалога, со всей возможной скоростью превращал свое лицо в точную копию лица следователя. Слава богу, роста мы были одинакового. Дождавшись одобрительного кивка Кацнельсона, я повернулся к нему и заорал:

— Иуда! За гривны продался! — наклонил голову, чтобы скрыть от камеры свою изменившуюся физиономию, схватил со стола настольную лампу и рывком оборвал шнур. В комнате стало темно.

Вся эта комбинация была построена на том, что следователь, испытывающий непреодолимую тягу к атрибутике НКВД, любил проводить допросы, выключив верхнее освещение и пользуясь одной лишь настольной лампой в стиле тридцатых годов.

Охрана ворвалась к нам буквально через три минуты после наступления темноты, но этого времени мне хватило, чтобы поменяться со следователем одеждой, в чем он активно мне помогал. Когда щелкнул выключатель и загорелся плафон на потолке, трое охранников увидели такую картину: следователь, которым на самом деле был я, только с новым лицом, стоял над безвольно повисшим на стуле арестантом, который на самом деле был следователем. Но охранники, подчиняясь внушению, видели вместо него меня. А напротив нас сжался в комок перепуганный Боря.

— Шустрый москаль! — со злостью сказал я голосом следователя. — Лампу, падло, испортил! Ты мне за нее кровью харкать будешь! Наденьте на него наручники и в камеру! Покрепче браслетики затягивай, покрепче! Не мне тебя учить!

Потрясенный следователь пытался что-то сказать, но из его рта вырывалось только сдавленное мычание. Дар речи отнялся у него моими стараниями надолго. Двое охранников подхватили его под руки и потащили в камеру. Они будут не меньше суток видеть в бедняге меня, и никто не переубедит их, что это не так.

— А ты, — обратился я к оставшемуся в комнате костолому, — вызови внешнюю охрану с машиной. Этого арестованного, — я бросил презрительный взгляд на Борю, — я забираю на следственный эксперимент. Вот постановление.

Уже выйдя в коридор, я не удержался и спросил своего обидчика, прапорщика-садиста:

— Слушай, а что это у тебя с животом?

Костолом испуганно посмотрел на меня, побледнел и куда-то умчался. Я злорадно улыбнулся — теперь он несколько дней не будет слезать с унитаза. И поделом, он первый начал…

Чтобы выйти из здания, нам пришлось миновать несколько постов охраны, и на каждом я предъявлял удостоверение следователя, доставшееся мне вместе с его одеждой. Несмотря на спешку, я хорошо вылепил его внешность, и у нас не возникло никаких осложнений. Оставалось надеяться, что мы не нарвемся на кого-то, кто хорошо знаком с нашим следователем. Встретишь такого, задаст он вопрос, на который ты не знаешь ответа, и попробуй вывернуться! Когда спецназовцев вокруг что муравьев…

Нам повезло. «УАЗ»-«буханка» защитного цвета и три могучих охранника дожидались нас прямо у крыльца штаба. Я предъявил им постановление на проведение следственного эксперимента (самое настоящее, разве что написанное следователем под нашим с Борей нажимом), позвонил Павлу, и мы все разместились в салоне машины.

Я назвал водителю адрес, он вывел машину за ворота, и мы помчались туда, где нас уже ждали. Сияющий хромированными частями огромный серебристый «Лексус», припаркованный на стоянке супермаркета, я увидел еще издали и велел водителю пристроиться рядом. Подъехав к стоянке, он рявкнул сиреной, прогоняя какого-то чайника, который пытался вклинить свой «Опель» рядом с «Лексусом». Чайник моментально испарился. Наш водитель зарулил на освободившееся место и вопросительно посмотрел на меня, ожидая дальнейших инструкций.

Куда бы их подальше отправить…

— Карта автодорог есть? — спросил я водителя.

— Так точно! — бодро ответил он и подал мне потертый атлас Украины.

Я бросил взгляд на карту и приказал, стараясь не улыбнуться:

— Мы с арестованным остаемся здесь, а вы разворачиваетесь и следуете в Ужгород. По дороге останавливаться как можно реже. На въезде в город вас встретят, и вы получите дальнейшие инструкции. Пользоваться в пути любыми видами связи запрещаю, поэтому прошу сдать телефоны.

Все трое послушно протянули мне свои трубки. Ни у кого из них не возникло сомнений в моем праве отдавать такие приказы, а это значило, что они надолго исчезнут из города, отправившись в противоположный конец Украины. С этой стороны проблема будет снята. Но неожиданно взбрыкнул водитель.

— Погоди! Какой, на хрен, Ужгород? — возмутился он. — У меня бензина до Кременчуга не хватит! А командировочные? Что нам, всю дорогу с пустым брюхом трястись?

Об этом я не подумал. А практичная натура хохла пробила брешь даже в мощном гипнотическом внушении.

— Минутку! — сказал я и, подойдя к «Лексусу», спросил у мужиков: — Украинские деньги есть?

— Зачем? — удивленно спросил Мишка.

— Давай, потом объясню!

Мишка достал из бумажника приличную пачку купюр по двести гривен. Я отобрал у него деньги и протянул спецназовцу, который уже маячил у меня за спиной.

— Хватит?

— Так точно, командир! — Глаза у него загорелись. — С такими деньгами мы всю Европу за день проскочим!

Больше мы их не видели.

Первую остановку мы устроили, выехав за город. Свернув с трассы на проселочную дорогу, Мишка по едва заметной колее загнал машину в густые заросли акации и поменял номера с московских на киевские. Я достал трубку и принялся звонить командиру. К моему удивлению, из трубки послышался лишенный эмоций голос: «Набранный вами номер не существует». Потом то же самое прозвучало по-английски. Звук был громкий, и услышали это все.

— Слушайте, мужики, — растерянно произнес Павел. — Вам не кажется, что мы влипли по-взрослому?!

Все подавленно молчали. В такой ситуации мы оказались впервые. До сих пор, что бы с нами ни случалось, в какое бы тяжелое положение ни попадали, мы всегда чувствовали за спиной мощную поддержку Службы, знали, что в случае нужды она всегда протянет руку помощи. Теперь это чувство пропало, и это было по-настоящему страшно. Как будто из нашей жизни ушло что-то огромное и очень важное. Хуже того, откуда-то из глубин сознания всплыла крамольная мысль: Служба из друга превратилась во врага!

Но самое главное — мы ничего не понимали в происходящем.

Вот только сдаваться я не собирался.

— Рано лапки кверху поднимать! — одернул я Павла. Может быть, сказано было чересчур резко, но я командовал группой и не имел права показывать свою растерянность. — Да, в Службе что-то случилось. Но безвыходных положений не бывает. Даже если произошел прорыв.

— Если это прорыв, почему не ввели план «А»? — не согласился со мной Боря.

— Тоже верно, — сказал я. — Но в любом случае, прежде чем поддаваться панике, мы должны прояснить ситуацию. Все согласны со мной?

Несогласных не оказалось.

— Тогда давайте разберем по порядку все странности этого дела и попробуем их объяснить для себя, — предложил я. — А потом будем решать, что делать дальше. В одном я полностью уверен: к экстренной связи прибегать рано.

После моих слов на несколько минут повисло напряженное молчание. Это понятие появилось сравнительно недавно, когда в обиход вошли мобильные телефоны. Если у агента Службы горела под ногами земля, если ему грозила неминуемая гибель и некому было прийти на помощь, если все средства были исчерпаны, он мог воспользоваться экстренной связью. Всем нам был известен номер, набрав который звонивший выходил напрямую на Главу Службы, таинственного и всемогущего, и тот приходил на помощь.

Но, рассказав нам об этом, Радзивилл добавил от себя, что до сих пор никто в Службе не воспользовался так называемым «правом последнего звонка». Потому что в положении об экстренной связи значился один важный пункт: в каждом случае Глава Службы проводит личное дознание, и если находит, что у позвонившего оставался хотя бы малейший шанс справиться с ситуацией самостоятельно, следовало его немедленное отлучение от Службы. И хотя мы никогда не говорили об этом, я знал, что для всех нас, включая меня, отлучение было бы страшнее смерти.