…Враг был в бункере и излучал вокруг себя такой мощный поток злобной инфернальной энергии, что она приникала даже через две полуметровые стальные двери. Это значило, что как минимум один из четырех офицеров дежурной смены, находившихся в бункере, превратился в настоящего, полноценного врага. В существо настолько жуткое, что обычному сознанию почти невозможно представить себе всю глубину той мерзости и злобы, в которую погружается человек, открывший свою душу темным силам. Не было никакого сомнения, что враг захватил сознания и остальных офицеров, превратив их в своих пособников, пониже рангом, чем он сам, но тоже чрезвычайно опасных. Одержимых, полностью подконтрольных его воле.

Мы застыли перед дверью в некоторой нерешительности. Это был первый настоящий враг, с которым нам предстояло столкнуться в боевой схватке. Прежние наши противники тоже были сильны и опасны, но все-таки они были просто одержимыми, то есть в какой-то мере оставались людьми. Но этот офицер, который добровольно впустил в свою душу и в свой разум врага, перестал быть человеком, и сейчас в его лице нам противостояло зло в чистом виде. Мы не могли повернуться и уйти, оправдываясь потом перед командиром, что у нас были нехорошие предчувствия. Не тот случай. Предчувствия были, но мы ясно понимали: сейчас для врага не существует препятствий, он знает, как разбудить хранящиеся в бункере адские устройства и, если его не остановить, непременно сделает это в ближайшие полчаса. Больше того, он уже начал работу с бомбами. Так что если мы даже трусливо сбежим, спрятаться от взрыва все равно не успеем.

Все придуманные конструкторами хитроумные приспособления, направленные на предотвращение случайного или злонамеренного взрыва ядерных зарядов, оказались бессильны перед стихийным гением преисподней. Его не могли остановить ни электронные коды — враг взламывал их с необыкновенной легкостью, ни секретные системы блокировки — он разрушал их, даже не заметив препятствия. Здесь адское изобретение встретилось с посланцем своего настоящего хозяина, и ничто не могло препятствовать их слиянию во всепожирающем ядерном пламени. Ничто и никто, кроме нас. Только мы, офицеры Службы, могли остановить чудовище, проникшее из неведомого запредельного измерения в наш мир. Именно такие моменты были высшим смыслом нашего существования.

Вряд ли в тот момент мою голову посещали такие высокопарные мысли. Скорее наоборот. Мне навсегда запомнился леденящий страх, приковавший меня к месту и не дававший пошевелить пальцем. И все-таки мне удалось преодолеть оцепенение. Вспомнилось все, чему учил нас на уроках командир.

— Пятерка офицеров Службы, — говорил он, — в состоянии одолеть любого врага. Но не думайте, что это будет легко. Настоящий враг — это вам не обыкновенный одержимый, с ним придется сражаться на пределе сил.

Сейчас в памяти всплыла вся теория, и оставалось только реализовать ее на практике. Я вошел в боевое состояние и увидел, как то же самое сделали все мои ребята. В свое время мы долго тренировались, и сейчас все наши чувства и реакции обострились до предела.

— Павел, Мишка и Митя, займетесь одержимыми, — скомандовал я. — Их должно быть трое, как раз по одному на каждого. Если, конечно, никто из них не оказал врагу сопротивления.

Но это вряд ли, подумал я. Святые нынче встречаются редко. А противостоять врагу, кроме офицеров Службы, могут только святые. И то лишь противостоять, но не сражаться. Противостоять и погибнуть.

— Как только справитесь с ними, сразу присоединяйтесь к нам, — продолжал я. — Мы с Борей наваливаемся на врага и вдвоем долбим его со страшной силой, пока вы не придете на помощь. Если нам не удастся его замочить, никто из нас не выйдет отсюда живым.

— Не учи, сами знаем! — буркнул Мишка и потянул на себя тяжеленную стальную дверь, открывшуюся удивительно легко и бесшумно.

На наше счастье, враг до сих пор не почувствовал нашего присутствия. Двери были устроены так, что их нельзя было запереть изнутри, но он мог найти способ заклинить их или забаррикадировать теми же «изделиями». Тогда нам только и осталось бы, как говорят в народе, надеть белые тапочки и ползти на ближайшее кладбище. Но не исключено было и то, что он давно знал о нашем присутствии, но не видел в нас сколько-нибудь серьезного противника. Одно из отличительных качеств врага, как не раз говорил нам командир, — неумеренная гордыня.

Вторая дверь открылась так же легко, как и первая. Мы цепочкой просочились через нее и оказались в огромном бетонированном зале, наполненном прочными стальными стеллажами, рельсами, тельферами, тележками и десятками бомб различного размера. Врага и его свиту мы заметили сразу, хотя они были в дальнем конце помещения. Все четверо возились вокруг самой большой бомбы, которая, насколько мы знали, способна была смести с лица земли такой город, как Нью-Йорк, вместе с окрестностями. Не заметить их было бы мудрено, потому что излучение зла, исходившее от врага, стало настолько сильно, что от звона в ушах буквально лопались барабанные перепонки, а голову сдавили невидимые тиски. Пришлось здорово напрячься, чтобы тиски хоть чуть-чуть разжались.

— А, спасители мира пожаловали! — прорычал враг. Им оказался невысокий коренастый капитан с огненно-рыжими волосами.

Все четыре офицера были одеты в костюмы повышенной радиационной защиты, головы закрыты капюшонами. Когда все кончилось, я долго гадал, откуда мне тогда стало известно, что он капитан, и к тому же рыжий, но так ничего и не понял. Хотя потом оказалось, что это именно так. Но в тот момент мне было не до пустых размышлений. Голос капитана прозвучал громче львиного рыка, заглушая даже звон в ушах. Но мы были готовы к таким штучкам, зная, что в первую очередь враг постарается запугать нас.

Остальные три офицера дежурной смены оторвались от бомбы и сделали движение в нашу сторону, готовые наброситься на нас, чтобы разорвать на куски, но вдруг схватились руками за головы и, дико вереща, упали на колени. Это мои ребята начали атаку, а сам я еще раньше нанес удар по врагу, послав ему мощный гипнотический импульс, который, правда, был моментально отбит.

— Вот это да! Оказывается, они что-то могут! — зарычал враг и гулко захохотал. Звук был такой, будто со стеллажей с грохотом обрушились многотонные бомбы. — Ладно, давайте, подходите по одному и отсосите у меня по очереди! Больше вы ничего не сможете сделать! Всем вам конец! А этот город обречен!

И к этому мы были готовы. Командир всегда говорил, что враг любит издеваться и насмехаться над противником. Но знал я и то, что он терпеть не может, когда насмехаются над ним.

— Вот те нате, хрен в томате! — крикнул я в ответ, решив, что с врагом надо разговаривать на его языке. — А… в жопу не хочешь? Сам у себя отсосешь!

Враг заревел еще громче и вдруг стал увеличиваться в размерах, пока не уперся головой в потолок. Одежда на нем лопалась и отлетала кусками. Когда слетели штаны, нашим глазам открылся ужасающих размеров член, покрытый отвратительной коростой и огромными гноящимися фурункулами. Несоразмерно длинные кривые зубы оскалились в насмешливой улыбке, и он многозначительно помахал своим уродливым прибором. Конечно, я понимал, что все эти фокусы — не больше чем гипнотическое внушение, но все равно разозлился. Ну, подожди, скотина, подумал я, мы тоже кое-что умеем, не зря командир дрессировал нас столько времени.

Не пытайтесь быть с врагом рыцарями, учил он. Враг никогда не будет вести с вами честный бой. От него следует ждать самых подлых приемов, поэтому отвечайте ему той же монетой, а по возможности наносите удар первыми.

Я представил себе, что разгоняюсь и изо всех сил бью врага ногой по яйцам. Представил ярко, со всеми подробностями. Получилось замечательно. Под ногой что-то явственно хрустнуло, враг с воплем сдулся, приняв прежние размеры, и схватился обеими руками за промежность. Но тут же отпустил, отшатнулся и вцепился в стеллаж, чтобы не упасть. Это вступил в бой Боря. Он от всей души засветил врагу в глаз, отчего у него тут же вырос огромный синяк. Я тут же добавил под ложечку, и он согнулся в три погибели. Но и враг оказался не прост. В воздухе что-то прошелестело, и я почувствовал, что какая-то чудовищная сила отталкивает меня к бетонной стене. Теперь уже нам с Борей пришлось хвататься за стеллаж и упираться ногами в пол. Но преодолевать давление с каждым мигом становилось все труднее. Еще немного, и невидимый пресс размажет нас по холодному шершавому бетону.

И тут пришла помощь. Трое одержимых упали на пол и затихли, и сразу вслед за этим прозвучали хлесткие удары, от которых голова врага три раза дернулась в разные стороны. Это монстру по разу приложили разобравшиеся со своими зомбиками Павел, Мишка и Митя. Давление сразу ослабло. Я моментально воспользовался этим и нанес мысленный удар врагу, целясь в переносицу. Но он уже пришел в себя, и мой удар снова ушел в пустоту.

И — закрутилось, завертелось… Враг как-то неуловимо перетек в другую форму и превратился в огромную отвратительную крысу, размером с приличного носорога. Изо рта у нее торчали длинные зубы, с которых стекала на пол ядовитая слюна. Я сразу понял, что малейший укус — и мне не поможет никакая коррекция. Слюна была смертельным ядом для всего живого. Предупредив об этом друзей, я тут же принял облик тигра и закружился вокруг крысы, не спуская с нее глаз. Боря стал черной пантерой, Павел — крупным, почему-то совершенно белым волком-альбиносом. Мишка превратился в большого бурого медведя, а Митя-Мустафа подпрыгнул и уже в воздухе стал орлом с большим, изогнутым стальным клювом и такими же когтями.

Мы нападали на врага с четырех сторон, стараясь вцепиться в него зубами и когтями, вырвать клок поганого мяса или перегрызть важную для жизни артерию. Митя атаковал сверху, стараясь поразить крысу клювом в глаз. Но враг двигался с фантастической скоростью, постоянно ускользая от нападения, и сам несколько раз едва не зацепил кое-кого из нас своими ядовитыми зубами.

Если бы кто-то мог наблюдать за нашей полной абсурда схваткой со стороны, он увидел бы пять человек в одном конце зала и одного — в другом, которые стояли с вздутыми от напряжения жилами, злобно скалились и время от времени дергались и выкрикивали что-то непонятное, будто отбиваясь от невидимого противника. Тем не менее бой шел не на жизнь, а на смерть, и ни одна сторона пока не добилась перевеса. Правда, враг медленно пятился назад и через некоторое время оказался в углу, что сразу заставило меня вспомнить присказку о загнанной в угол крысе.

Вдруг я почувствовал, что ускользать от молниеносных бросков монстра стало труднее. И сразу понял почему. Нас стало меньше. Куда-то исчез Мишка. Стараясь не привлечь внимания врага, я оглянулся по сторонам и увидел, как Мишка, уже в своем человеческом облике, карабкается по верхнему ярусу стеллажей, прячась от чудовища. Я не понял, что он затеял, но постарался увеличить скорость, нападая на крысу со всех сторон, чтобы отвлечь от него внимание монстра.

То, что проделал этот отчаянный сорванец, решило исход схватки. Он подполз по стеллажам вплотную к врагу, преодолел его гипнотическое поле и, спрыгнув сверху, приемом рукопашного боя свернул ему шею. Раздался страшный, невероятный вой, временами переходивший в частоты неслышимого человеческим ухом ультразвука. Это кричал враг, который со смертью человека, ставшего его вместилищем, терял единственную нить, связывающую его с нашим миром. Оставшись без тела-вместилища, не выполнив предназначения, он был обречен навсегда зависнуть в черной дыре между двумя измерениями, где не было ни времени, ни пространства, и это заставляло его выть от отчаяния. А когда крик, от которого из ушей начала сочиться кровь, утих, морок пропал, и окружающий мир принял прежние, привычные формы.

Мы долго-долго сидели прямо на бетонном полу, прислонясь спиной кто куда. Не было сил что-нибудь сказать друзьям, и я лишь благодарно помахал рукой Мишке, так же обессилено сидевшему в другом конце бункера. Только немного придя в себя, мы смогли подняться и подойти к нему. Капитан, который во время боя сбросил с себя капюшон защитного костюма и действительно оказался рыжим, лежал на бетоне, прямо под бомбой, которую так и не успел привести в действие. Голова его была неестественно вывернута в правую сторону, и он не подавал признаков жизни.

Теперь пора было заняться одержимыми. Враг все еще таился в темных уголках их душ, и его надо было обезвредить. Я, Боря и Павел приступили к ритуалу изгнания, который продолжался довольно долго, а в конце его все трое забились в припадке эпилепсии. Судорожные сокращения мышц были настолько сильны, что их тела отрывались от бетонного пола, а изо рта потекла густая белая пена.

Наконец все закончилось. Я посмотрел на лежащих без движения одержимых и понял, что помочь им не сможет уже никто. Физически они были совершенно здоровы, но их душевное состояние… Похоже, что, покидая их, враг полностью разрушил их разум, и остаток жизни им придется провести в палате для буйнопомешанных.

— Ну и здоров же был крокодил! — Мишка подошел к рыжему капитану, и я понял, что он едва удерживается от того, чтобы пнуть мертвое тело. — Чуть руку мне не отхватил по самое плечо!

— Почему крокодил? — удивился Павел. — Я дрался с драконом!

Оказалось, что Мите противостоял одноглазый циклоп, в точности как в кино про Синдбада-морехода, а Боря сражался с самым настоящим дьяволом, с рогами, шипами, хвостом и всеми прочими атрибутами нечистого. Потом, когда мы написали подробные рапорты, командир объяснил нам, что каждый из нас видел порождения собственного страха, извлеченные врагом из темных глубин нашего сознания. Зато он долго и нудно допрашивал меня, как мне удалось понять, что слюна, стекающая с клыков врага, была ядовитой. А откуда мне было это знать? Понял, и все… Вымучив меня до предела, командир неожиданно объявил мне благодарность за важную информацию о появившемся в арсенале врага новом оружии. По его словам, это не было ядом в привычном смысле. Но если бы в бою твари удалось достать кого-нибудь из нас, личность пострадавшего была бы немедленно и необратимо разрушена…

…К чести командования аэродрома, к окончанию нашей операции им удалось остановить пожар и обеспечить нам безопасный выход из-под земли и эвакуацию пострадавших солдат и офицеров.

— Что с ними? — спросил майор-особист, увидев офицеров дежурной смены, которых вынесли из подземелья на носилках.

— Эти трое живы, — ответил я. — Но лучше бы вам связать их и отправить в дурдом. Сейчас они спокойные, потому что без сознания, а придут в себя, начнут так буянить, не удержите.

— А этот? — майор показал на рыжего капитана, лежащего с неестественно повернутой головой.

Командир не раз говорил нам, чтобы мы поменьше откровенничали с непосвященными свидетелями наших операций. Но сейчас мной владела такая усталость, что не было никакого желания что-нибудь выдумывать. Да и все равно через несколько дней майор забудет мои слова.

— А этого пришлось того… — развел я руками. — Иначе он взорвал бы весь город вместе с окрестностями.

— Разве это возможно? — удивился майор. — Там же десятки ступеней защиты!

— Обошел он всю защиту! — Я пожал плечами. — Еще бы чуть-чуть и…

— Вот педераст рыжий! — зло сказал майор. — Знал я, что надо его гнать из армии поганой метлой, да все зацепки не было!

— Постой, постой! — Я вдруг вспомнил один из уроков Радзивилла. — Ты его так для красного словца назвал, или он на самом деле…

— Да какое там красное словцо! — криво усмехнулся майор. — Пидор он был натуральный! Я, правда, его сам не застукал, свечку, как говорится, не держал, но сигналы доходили. Вот гад, давно тюрьма о нем плакала! Моя вина, проворонил я его…

— Ладно, майор, не переживай! — Я дружески хлопнул его по плечу. — Все кончилось нормально!

Я не стал давать особисту советов, вроде того, что ему следует держать язык за зубами, потому что знал — следом за нами сюда придет команда зачистки. Она уничтожит все следы нашего пребывания в городе, подчистит все шероховатости, уничтожит лишние документы и постарается так затуманить участникам событий память, что через три дня они не будут помнить ничего лишнего о событиях последних дней.

Когда наш вертолет разворачивался над аэродромом, я посмотрел вниз, и перед моими глазами, как наяву, предстали рушившиеся дома и поглощавшее город огромное озеро кипящего пламени, в котором испарялись даже камни. Мне пришлось долго протирать глаза, прежде чем страшное видение исчезло. Ох уж это богатое воображение!