Книга: Код Золотой книги
Назад: Глава 12. Служба. Разбор полетов
Дальше: Глава 14. Школа. Мы делаем свое дело при любой власти…

Глава 13. Служба. Старое дело

Подземный бункер имел два входа. В одном размещался лифт для персонала, обслуживающего то, что хранилось в бункере, во втором — вертикальная шахта с грузовыми подъемниками, служившая одновременно запасным выходом. На каждой из лифтовых площадок был оборудован караульный пост. Всего их было четыре, два вверху и два внизу. Каждый пост представлял собой железобетонное укрытие с пуленепробиваемым стеклом, где за крупнокалиберными пулеметами несли караульную службу прошедшие специальный отбор солдаты. В основном это были твердокаменные индивиды, лишенные всякого воображения и обладающие стальной нервной системой. Мало ли что может померещиться молоденькому солдатику с богатой фантазией? Особенно если он узнает, что хранится в бункере? А с этими никогда не происходило никаких эксцессов.
И все равно бдительность часового проверяли несколько раз за смену. Через произвольные промежутки времени начальник караула нажимал на кнопку, и на стене пулеметного гнезда загоралась лампочка. Если в течение пяти секунд часовой не нажимал кнопку ответа, то это расценивалось однозначно — он задремал или отвлекся. В любом случае его немедленно снимали с поста и никогда больше на него не допускали — караул не страдал недостатком резерва. А нерадивого часового в лучшем случае до самого конца службы отправляли мести аэродром. Правда, уже в другой воинской части и в другом городе.
Сектор обстрела пулемета полностью перекрывал коридор вместе с лифтовой площадкой, и в обязанности часового входило уничтожение любой движущейся цели, если она появится перед ним без предварительного звонка от начальника караула и без разводящего, которого часовой знал в лицо и который обязан был назвать пароль. Сам же часовой в своем бетонном укрытии оставался практически неуязвим даже для разрыва гранаты. Одолеть его можно было разве что с помощью миномета, но и такой вариант был предусмотрен — при разрушении пулеметного гнезда обрушивалась лифтовая шахта (про то, что при этом под обломками оказывался заживо похороненным нижний часовой, обычно умалчивалось). Нападение на бункер теряло при этом смысл, потому что без помех вскрыть пятьдесят метров грунта и семь метров бетона можно было только выиграв войну у Советского Союза.
Бункер был устроен в дальнем уголке военного аэродрома, на котором базировался полк тяжелых бомбардировщиков «Ту-16», принадлежащий к дальней стратегической авиации. Оба входа в него замаскированы под какие-то невзрачные склады. Три раза в сутки к ним подъезжал крытый брезентом грузовик, распахивались ворота, и машина исчезала внутри. Через полчаса ворота снова открывались, и грузовик уезжал. Так происходила смена дежурного персонала. Почти все в полку считали эти постройки хозяйством отдельной команды специального аэродромного обслуживания и вооружений, в ведомстве которой находились склады с авиабомбами. Точно никто ничего не знал, потому что по периметру складов тоже ходили часовые. И никто не задумывался, почему эта команда состоит из одних только офицеров и прапорщиков, которые практически не пересекаются по службе с другими военнослужащими авиагарнизона.
В складах на поверхности хранились обыкновенные тротиловые бомбы, весом от трех до девяти тонн. Время от времени их грузили в самолеты, и те отправлялись бомбить отдаленные полигоны, находящиеся, по слухам, чуть ли не на Северном полюсе. А то, что хранилось в бункере на глубине в полсотни метров, было одним из главных секретов Советской армии. Там ждали своего часа так называемые «изделия» — ядерные бомбы. Особое место среди них занимали несколько пузатых, похожих на огромных откормленных хрюшек, стальных бочонков. Это были самые страшные создания мрачного научного гения — термоядерные бомбы мощностью в несколько мегатонн каждая. Взорвись они, и не осталось бы следа не только от немаленького города, но и от дальних его окрестностей. Именно поэтому и применялись описанные меры безопасности.
Всю эту информацию нам выложил командир непосредственно перед нашим вылетом в Бобруйск. Объяснялась спешка тем, что на аэродроме уже второй день горели склады и рвались бомбы. Пока, слава богу, не атомные, а простые. Нет, это не началась война, и никто не бомбил стоящие в капонирах самолеты. Все объяснялось гораздо проще. То ли по чьей-то неосторожности, то ли по злому умыслу около аэродрома загорелся лес, подступавший вплотную к забору и продолжавшийся на территории воинской части (потом мы выяснили, что верным было второе предположение). Вовремя остановить огонь не сумели или просто элементарно проспали, и он перекинулся на склады с авиабомбами.
Первые же взрывы до полусмерти перепугали жителей окрестных домов и соседних деревень, некоторые из которых еще помнили бомбардировку аэродрома в июне сорок первого. А ведь пока рвались самые маленькие, трехтонные, бомбы. Когда огонь стал подступать к складам с тяжелыми, девятитонными бомбами, началась эвакуация населения из авиагородка и прилегающего к нему района частных построек.
Никто из гражданского населения, конечно, не знал об истинных масштабах бедствия. А вот военная верхушка, владевшая всей информацией, была испугана по-настоящему. Дело в том, что взрывами была частично обрушена грузовая шахта, и никто не знал, живы ли часовые с обоих постов, верхнего и нижнего. Главный вход оказался заблокирован огнем, но с оставшимися там часовыми хотя бы сохранилась телефонная связь. Оба страдали от голода и жажды, и никто не знал, сколько они еще продержатся. И самое страшное, из бункера не успела выйти смена техников, проводящая там регламентные работы, и ни у кого не было полной уверенности, не съедут ли у них мозги набекрень. Всем известно, что из всех факторов человеческий — самый ненадежный.
Один из самых секретных объектов в стране остался без надлежащей охраны и с голодными, а возможно, и обезумевшими от страха людьми внутри. Генералы с ужасом вцепились в свои фуражки, пребывая в уверенности, что они слетят с них вместе с головами. Даже командир полка, выполнявший в это время вместе с двумя своими эскадрильями интернациональный долг в Афганистане, в эти дни, наверное, меньше опасался душманского «Стингера», чем последствий пожара в родном гарнизоне.
Наш интерес во всей этой истории был в том, что Служба получила сведения — к секретному бункеру подбирается враг. Если это на самом деле было так и он каким-то образом проник в хранилище, то ядерный взрыв невиданной мощности в географическом центре Европы станет жестокой реальностью в самое ближайшее время. Надежды на то, что он не пойдет на самоубийство, не было никакой. Враг никогда не остановится перед собственной гибелью, если ее ценой будут сотни тысяч человеческих жизней. Потеря части не уничтожает целого, а каждый враг был частью огромного и жуткого целого.
По словам командира, в нашем распоряжении оставалось не больше суток. Откуда у него были такие сведения, мы не знали и знать не хотели, хотя полностью доверяли ему. Вылетели на военном вертолете и через четыре часа полета с посадкой на дозаправку сели на бобруйском аэродроме. Разумеется, на противоположном конце от того, где горел лес и рвались снаряды. Для командования полка мы были офицерами специального отряда, имеющими предписание любыми способами проникнуть в бункер и вывести оттуда людей. Или в худшем случае — вынести. А оно, командование, должно было помогать нам, беспрекословно выполняя все наши требования.
Все необходимое для проникновения в бункер было у нас с собой, и через два часа, проведя рекогносцировку на местности и выяснив у специалистов систему открытия и блокировки дверей, мы приступили к операции. Но сначала нам пришлось подготовить к нашему приходу часового — иначе мы неминуемо попали бы под свинцовый дождь.
— Если не будет разводящего, буду стрелять! — истерично кричал в трубку часовой в ответ на увещевания начальника караула. — И в разводящего буду стрелять, потому что срок пароля истек!
Такого испытания не выдержали даже железные нервы…
— Баранов, возникла чрезвычайная ситуация! — пытался урезонить часового молоденький лейтенант. — На поверхности пожар, к тебе может прорваться только специальная группа!
— Ничего не знаю! — Казалось, что сейчас лопнет стальная мембрана телефонной трубки. — Требую разводящего и новый пароль!
Парень уже не соображал, что говорит…
— Он действительно будет стрелять! — беспомощно развел руками начальник караула. — Я его знаю!
— Ладно, лейтенант, мы сами с ним поговорим, — сказал я, отняв у него телефонную трубку и передав ее Кацнельсону, лучше всех нас умеющему укрощать самых твердокаменных индивидов. — Давай, Боря!
Надо сказать, что офицеры полка смотрели на Кацнельсона с нескрываемым удивлением. В те годы люди с такой ярко выраженной внешностью выглядели в Советской армии белыми воронами. Но Боря давно привык к этому и перестал обращать внимание. А если кому-нибудь приходило в голову пройтись по его национальной принадлежности, то такой человек потом сильно раскаивался в своем неосмотрительном поступке.
— Слышишь меня, военный? — произнес в трубку Боря, карикатурно картавя при этом. Но мы сразу расслышали в его голосе нотки, которыми он подчинял себе собеседника. — Сейчас мы придем, и ты пропустишь нас вниз. И не надо хвататься за пулемет — руки обгорят!
— Что за бред он несет? — возмущенно спросил у меня приставленный к нам майор-особист.
— Не мешай, — ответил я. — Он знает, что делает…
Боря повторил те же слова для нижнего часового.
— Вы что, идете без оружия? — спросил вслед нам майор, когда мы, одетые в серебристые скафандры, которые применяют при тушении пожаров на нефтепромыслах, направились к стене огня.
— Обойдемся! — отмахнулся я от него. Если дело пойдет наперекосяк, нам не поможет и дивизион тяжелых гаубиц. Но я не стал говорить этого майору.
Скафандры с честью выдержали испытание огнем, но все равно, когда мы добрались до относительно безопасного места, на мне трещала от жара кожа и дымились волосы. Мы аккуратно сложили свою амуницию — все-таки нас не оставляла надежда вернуться назад — и осторожно двинулись вперед по коридору. Проникающий сюда дым затруднял дыхание, но зато снижал видимость. Если бы не это, часовой давно заметил бы нас.
— Стой, кто идет! — услышали мы голос, усиленный мегафоном. — Разводящий ко мне, остальные на месте! Пароль!
Мы замерли на месте, и вдруг команды часового сменились болезненным криком. Я понял, что часовой схватился за пулемет, а тот возьми да окажись куском раскаленного добела металла. Конечно, только в его воображении, но эффект от этого оказался ничуть не слабее. Боль от ожога была самая настоящая. Я даже посочувствовал ему, но потом подумал — сам виноват! Ведь Боря его предупреждал!
Кацнельсон тем временем подбежал к обезумевшему от боли пареньку, провел «анестезию» и погрузил его в длительный, на несколько часов, сон. Я на всякий случай разрядил пулемет и спрятал патроны. Береженого бог бережет…
Мы быстро разобрались с лифтом, и вскоре такая же операция была проведена и с нижним часовым. Теперь от бункера нас отделяли только две овальные стальные двери толщиной в полметра каждая и обширный тамбур между ними. Но даже через эти препятствия по возникшему вдруг в ушах шуму и давящей головной боли мы поняли: враг там, за дверями…
Назад: Глава 12. Служба. Разбор полетов
Дальше: Глава 14. Школа. Мы делаем свое дело при любой власти…