Глава 7

– Хватит тебе валять дурака, Алекс.

Гомес выдержал взгляд комиссара Маяра без малейших признаков раскаяния. Следует заметить, что они были знакомы уже больше пятнадцати лет, и Маяр давно уже опустил руки. Попытки контролировать Гомеса – чистая утопия. С тем же успехом можно попробовать остановить стадо буйволов, за которым гонится стая гиен.

Поэтому дивизионный комиссар довольствовался тем, что по возможности ограничивал ущерб. Заметал пыль под ковер.

– Если я стану паинькой, ты помрешь со скуки, – провокационно заявил Гомес.

– Скорее, я почувствую себя в отпуске! Потому что нет ничего забавного в том, чтобы в девять утра получить список твоих ночных похождений.

– Да ладно тебе, расслабься, старина! – засмеялся Гомес, прикуривая сигарету.

– Не кури в моем кабинете, черт! – рявкнул Маяр.

Гомес открыл окно, сделал пару затяжек и выкинул окурок.

– Если вспомнить, почем сейчас сигареты…

– Ну так бросай курить.

– И сдохнуть девяностолетним старцем? Нет уж, спасибо!

– Тебе действительно пора в психушку, Алекс.

– Скажешь тоже, меня ни одна клиника не берет! Я уже просился, но, похоже, они меня боятся до чертиков.

– Чего ты привязался к этой бригаде? – со вздохом спросил Маяр.

– Нечего было меня доставать. Еду себе спокойно…

– Ты ехал сто тридцать по Большому Парижу. Достаточная причина, на мой взгляд. Мигалка не для собак придумана.

– Ну и что? Я даже ни одного старикана не задавил! В такое время они все уже давно сопят по койкам. Я бы очень хотел посодействовать спасению нашей пенсионной системы, но дедули не должны быть такими домоседами.

– Должен напомнить, что тебе платят за то, чтобы ты нагонял страху на плохих парней, а не на копов. Копы – это твоя семья, понимаешь. Та команда, за которую ты играешь. Или, по крайней мере, за которую ты должен играть…

– Мне платят, ты уверен? – удивился Гомес. – Учитывая состояние моих финансов, мне казалось, что я доброволец Армии спасения.

– Парни из твоей ночной истории подали жалобу, и это тоже повиснет у меня на шее.

– У тебя крепкий хребет, уж я-то знаю. И потом, я здорово повеселился, честное слово! С ними была одна малышка. Валентиной зовут. Ты должен перетащить ее к нам, в Судебную. Потому что она умеет управляться с тачкой.

– Правда?

– А главное, такая аппетитненькая! – признался Александр.

Маяр закатил глаза и закрыл окно своего кабинета.

– А на самом деле можешь мне сказать, что ты делал на улицах этой ночью?

– Любовался звездами. Ну до чего красивые, эти звезды.

Маяр скрестил руки и ждал.

– Я очень увлекся астрономией, – заверил Гомес.

– Говори, что ты делал, или за твои ночные выкрутасы я отдам тебя на съедение, откроем внутреннее расследование.

– Ты никогда так со мной не поступишь, брат.

– Я тебе не брат, а непосредственное начальство.

Гомес вылез из кресла, в котором расположился.

– Нет, ты не только мое непосредственное начальство. Главное, ты мой друг.

Пойманный врасплох Маяр сжал челюсти. Гомес положил ему руку на плечо:

– Спасибо, я в долгу не останусь.

Прежде чем выйти, он обернулся с настораживающей улыбкой на губах.

– Можешь мне поверить. Я принесу тебе отборную дичь. Одну из тех, за которые ты получишь красивую медальку и сможешь в старости на нее любоваться.

Майор закрыл за собой дверь, дивизионный снова тяжело вздохнул. Ему было совершенно ясно, что в один прекрасный день ему придется дорого заплатить за неизменную поддержку, которую он оказывает Гомесу.

Его другу, верно. И его лучшей ищейке тоже. Камикадзе невыполнимых миссий.

Человеку, которых прячет свое хроническое отчаяние под карнавальной маской. То буйной, то гротескной. То ужасающей.

Часто ужасающей.

Человеку, который уж точно обладает чем-то необычайным, чему Маяр всегда завидовал.

Свирепой волей к свободе.

– Ты звонила на работу? – спрашивает Бертран.

– Да. Сказала, что сегодня утром не приду.

– Я тоже позвоню боссу. Лучше мне остаться с тобой.

Он отпивает глоток кофе, берется за мобильник. Хлоя слушает, как он рассказывает выдуманную историю своему патрону. С каждым днем она находит его все привлекательней. Как если бы каждая проведенная с ней ночь добавляла ему очарования. Ей нравится думать, что это она делает его красивее, что он расцветает от соприкосновения с ней. Что она тоже для него вроде наркотика. Только с положительным эффектом, разумеется.

– Как ты себя чувствуешь? – беспокоится Бертран.

– Нормально, – заверяет Хлоя.

Он берет ее за руку, она избегает его магнетического, но невероятно нежного взгляда.

– Ты правда думаешь, что у меня галлюцинации?

– Скажем, ты очень испугалась в тот день, и это вызывает странные проявления… думаю, тебе нужно обратиться за помощью.

– Хочешь отправить меня к психиатру, да? – говорит Хлоя, поднимая голову.

– Тебе было бы полезно поговорить об этом со специалистом.

– Я не сумасшедшая!

– Перестань, Хлоя. Не начинай по новой, пожалуйста. Я никогда не думал, что ты сумасшедшая. Ничего подобного. Но ты перенесла травму и…

– Не было у меня никакой травмы! – взвивается Хлоя. – Я испугалась, вот и все. Для травмы мне требуется нечто большее!

Бертран выпускает ее руку, выходит из-за стола.

– Я пошел, – говорит он просто.

Хлоя колеблется, в конце концов перехватывает его у двери.

– Не уходи! – приказывает она.

– Мне не нравится, когда ты говоришь со мной в таком тоне. Лучше я вернусь к себе.

Хлоя обвивает руками его шею:

– Не уходи, пожалуйста. Останься со мной.

Он не отвечает, по всей видимости не желая идти у нее на поводу.

– Я вся на нервах, – добавляет Хлоя. – Прости меня. Я отпросилась на это утро, и ты тоже, будет глупо, если мы разойдемся каждый в свой угол, верно?

Она снимает с него пальто, он не сопротивляется. Взяв его за руку, она приводит его обратно на кухню. Он послушно садится, но молчит. Наверно, чувствует себя задетым.

Превратившись в милую девчушку, Хлоя делает ему новый кофе.

– Прости меня, – повторяет она, – думаю, мне неприятно говорить об этом, потому что… Потому что мне стыдно так реагировать, всего бояться. Видеть повсюду этого типа.

– От стыда никакого толка не будет. А вот поговорить, напротив…

– И речи быть не может, – прерывает его Хлоя, не повышая голоса. – Я возьму себя в руки, все пройдет.

Она целует его, он тает, как снег под солнцем.

– Голова больше не болит? – интересуется он.

– Нет. Только синяк на плече. Ничего серьезного.

Она убирает со стола, он не сводит с нее глаз.

– А ты приняла таблетки? – внезапно спрашивает он.

– Нет, забыла…

Хлоя открывает ящик над раковиной, достает флакон с желатиновыми капсулами, глотает две, запивая большим стаканом воды.

– А что это за лекарство, которое ты пьешь каждое утро?

Он впервые задает ей вопрос. В легком затруднении Хлоя пожимает плечами:

– Небольшие проблемы с сердцем, ничего серьезного. Это для профилактики.

– Ничего серьезного, уверена?

Она склоняется к его лицу, шепчет:

– У меня ведь каменное сердце, не забывай.

Бертран улыбается:

– Я геолог, дорогая. Не забывай. Исследование скал – моя профессия. От самых хрупких до самых твердых – ни одна передо мной не устоит.

Держа в руке стаканчик остывшего кофе, Гомес открыл дверь в кабинет своей бригады.

– Здравствуйте, шеф! – бросил Лаваль.

– А тебе разве не положено дрыхнуть сегодня утром?

– Положено, но мне так вас не хватало. Я не смог устоять перед желанием оказаться к вам поближе.

Гомес спрятал улыбку, приканчивая свое мерзкое пойло.

– Где остальные?

– В соседнем баре, наверное, – ответил Лаваль.

– У тебя пять минут, чтобы привести их сюда.

– Я не муди.

– Ты не кто?!

– Не пастушья собака.

– Однако иногда, когда ты на меня смотришь, впечатление у меня именно такое, – не остался в долгу Гомес.

– Это потому, что в моем взгляде светится все восхищение, которое я к вам испытываю, шеф.

– Кончай свои клоунские штучки и приведи сюда эту банду олухов, которую мне втюхали вместо команды.

Ровно в тот момент, когда Гомес заканчивал свою тираду, в помещение вошли трое мужчин.

– Привет, патрон. Банда олухов по вашему приказанию явилась!

Они пожали друг другу руки, капитан Вийяр первым.

– Ну, – начал Вийяр, – похоже, ты поимел сегодня ночью группу из девяносто первой бригады?

– Я всего лишь провел бесплатный урок пилотажа, – ответил Гомес. – Зато они теперь могут не ходить на стажировку по скоростному вождению! И хватит об этом.

– Во всяком случае, в конторе с утра только об этом и говорят! – донес до него текущую информацию Вийяр.

– Правда? Я наконец понял, почему в домах больше нет консьержей: они все перебрались сюда… Может, все-таки возьмемся за работу?

Пардье не дал себе труда постучать, прежде чем зайти в кабинет. Филипп Мартен поднял нос от своих папок и улыбнулся президенту.

– Мне надо с вами поговорить, Филипп.

Старик тщательно прикрыл за собой дверь, прежде чем усесться напротив своего сотрудника.

– Я хотел бы знать, что вы думаете о Хлое, – сразу перешел он к делу.

Мартен был удивлен и не сумел этого скрыть.

– В каком смысле? – спросил он, чтобы выиграть время.

– Во всех смыслах.

Филипп машинально расслабил узел галстука. Пардье внимательно оглядел его своими маленькими насмешливыми глазками. На лице, разрушенном течением лет, молодые, почти детские глаза. Взгляд, никогда не менявшийся в зависимости от настроения. Невычислимый.

Мартен наконец решился:

– Она умная девушка и очень талантливая.

– А еще?

– Она труженица, никогда не жалеет своего времени.

– Выкладывайте, Филипп! – велел Пардье с легким смешком.

Мартен поудобнее устроился в кресле.

– Лучше скажите мне, что вы желаете услышать!

– Какое чувство, настоящее чувство вызывает у вас мадемуазель Хлоя. Что вы действительно о ней думаете, без околичностей.

– Я восхищаюсь ею, – признался Мартен. – Она одарена, у нее богатое воображение. У нее всегда наготове решение, меткое замечание. Она блистательна. Она никогда не сдается. Мне редко встречались люди с такой силой воли.

– Продолжайте, – подбодрил Пардье.

Мартен заколебался, по-прежнему не зная, к чему клонит Старик.

– Я восхищаюсь ею, да, – повторил он. – Но… не хотел бы я быть на ее месте, потому что она наверняка испытывает мучительные ощущения.

– Вы полагаете?

– Я уверен. Честолюбие пожирает ее, отдаляет от всех остальных. Она никому не доверяет… Думаю, она боится провала.

– Как и все мы, верно?

– Конечно. Но у Хлои это болезненное. Единственное, что идет в счет. Очень боюсь, что рано или поздно она сломается из-за того, что всегда хочет держать руку на пульсе. Всегда быть безукоризненной… лучшей во всем.

Он замолчал, Пардье продолжал его разглядывать.

– Спасибо, Филипп.

– Да не за что. А к чему такие вопросы?

– Чтобы проверить, правильный ли я сделал выбор.

Горло Мартена сжалось. Галстук он уже расслабил, больше ему ничего не оставалось.

– Правильный выбор?

– Вы прекрасно знаете, о чем я говорю, – продолжил Пардье. – О том или той, кто сменит меня во главе агентства.

– Вы уже кого-нибудь выбрали?.. Это Хлоя, не так ли?

– Нет. Это вы, Филипп.

Мартен выдержал удар.

– Почему вы молчите? – спросил Пардье.

– Я… Я удивлен, простите меня. Откровенно говоря, я думал, вы выберете Хлою.

– Я долго колебался между вами двумя, признаю. Но в конечном счете сомнения отпали. И допрос, который вы только что прошли, только укрепляет меня в моем выборе, сделанном очень давно. Что я ценю в вас, Филипп, и что сделает вас великолепным руководителем, так это вашу человечность. Вы умеете различать достоинства других, умеете их признавать. А значит, сумеете и использовать их. Хлоя слишком зациклена на себе, чтобы видеть тех, кто ее окружает. Вы абсолютно правы: все остальные для нее лишь потенциальные враги или в лучшем случае рабы, инструменты. Остается идти по их головам, чтобы взобраться повыше. Все выше и выше… Я никогда не передам дело своей жизни в ее руки.

– Она этого не перенесет, – вдруг с уверенностью сказал Мартен.

– Знаю. Она уйдет из агентства, наймется к конкуренту. Для нас это потеря, из-за всех качеств, которыми она обладает и которые вы только что упомянули. Но я принял решение. И оно окончательное.

– Когда вы собираетесь объявить о нем?

– Я говорил с Хлоей. И заставил ее поверить, что выбрана будет она.

Мартен побледнел до синевы.

– Вы считаете меня чудовищем, не так ли?

Филипп даже не думал отрицать.

– На вашем месте Хлоя ответила бы мне понимающей улыбкой!

– Вы себе представляете, каким для нее это будет ударом?

– Да. Но мне нужно, чтобы она продолжала работать до официального объявления, а не тратила все свое время на поиски подходящего места где-то еще. Для меня на первом месте интересы дела. И я рассчитываю на вас, чтобы она до самого конца продолжала верить, что счастливая избранница именно она.

Мартен колебался. Но под взглядом Старика сдался.

– Хорошо, я буду молчать.

– Я жду от вас большего, чем молчание, Филипп. Вы не должны ничего показать. Могу я на вас рассчитывать?

– Можете.

– Отлично.

Старик встал, подошел к двери. Но прежде, чем выйти, обернулся.

– На самом-то деле… вы ведь мне не сказали, довольны ли вы тем, что станете моим преемником. Так как?

– Дайте мне время осознать, месье.

Пардье откланялся с улыбкой на губах.

Филипп подошел к окну кабинета и долгое время стоял там. Обуревающие его сомнения мешали ему радоваться.

Возможно, Пардье выбрал его.

Возможно, нет.

Он начинал лучше узнавать этого старого лиса. Способного на все.

Способного врать не краснея. Способного столкнуть лбами двух преемников, чтобы оценить их и вынести суждение на финишной прямой.

В любом случае следует подстраховаться, чтобы порвать финишную ленточку первым. Что-то вроде финального испытания, где все дозволено.

Все.