Глава 30
Утро среды, шесть тридцать.
Меня зовут Хлоя; Хлоя Бошан.
Я жива. И я одна. Чудовищно одна.
Мне тридцать семь лет. Сегодня ночью я хотела умереть.
Хлоя проглатывает кофе. Еще один. Следовало бы избегать кофеина, сердце никак не может успокоиться. Она принимает пилюли, берется за мобильник, обнаруживает кучу пропущенных вызовов. На мгновение рождается надежда.
Она действительно умирает последней. Глупая союзница инстинкта выживания.
Но Бертран не звонил.
Пардье, да. Три раза.
Кароль два раза. Мать один.
Она прослушивает сообщения: Старик в ярости, этого следовало ожидать.
Хлоя собирает остатки внутренней энергии, чтобы перезвонить матери, которая обычно встает рано. У нее такой тусклый голос, что Матильда не узнает ее.
Нет, мама, ничего страшного… Просто очень устала. Главное, чтобы с папой все было в порядке… А как Лиза?
Она вешает трубку, рука замирает в сомнении. Но желание слишком сильно. Непреодолимо. Она набирает номер Бертрана, который даже передоз снотворного не смог стереть из памяти. Автоответчик, конечно же. Он наверняка спокойно спит. Рядом с другой женщиной?
Как ни странно, Хлоя в первый раз задумывается над тем, что он мог дать ей отставку из-за соперницы.
А вдруг они сейчас занимаются любовью? Она представляет себе его руки на коже другой женщины. Внутренности снова скручивает, горячая жидкость подступает к самым губам.
Она ищет слова, следовало отрепетировать текст перед генеральным прогоном.
– Это я. Мы могли бы поговорить, ладно? Я не понимаю, почему ты ушел вот так вчера вечером. Мне… Мне плохо, понимаешь. Очень плохо. Пожалуйста, скажи, что мы можем повидаться. Мне нужно, чтобы ты объяснил. Чтобы мы вдвоем поговорили. Позвони мне… Я люблю тебя, ты же знаешь.
Она чувствует себя жалкой, слезливой. И конечно же, это не то, что он желал бы услышать.
Но Хлоя не знает, что он хочет услышать, что он желает. Чего он ждет от нее.
Потом она запирается – на ключ – в ванной, долго стоит под душем.
Отмыться от попытки самоубийства – на это нужно немало времени. Отмыться от неодолимого желания смерти. От попытки бросить Лизу. От нарушенного обещания.
В конце концов она закрывает кран. Ее движения медленны и настолько же не точны, насколько не элегантны.
Тишина никогда не казалась ей такой невыносимой.
В спальне она одевается, не обращая особого внимания на выбор костюма.
Возвращается в ванную и приступает к мучительной, но необходимой процедуре макияжа. Скорее уж обновления фасада, учитывая масштаб бедствия. Тональный крем, румяна, тени для век, тушь.
Результат удручающий. Ничто не может скрыть ту разруху, что воцарилась у нее внутри.
Это не я.
Это не могу быть я! Я не могла пожелать себе смерти.
Это он вел мою руку. Все он, он, он…
Кто?
Четверть часа спустя Хлоя садится в свой «мерседес».
Дорожный пейзаж мелькает, как нечто размытое и лишенное всякой художественной ценности.
Что она здесь делает? Вчера еще она попыталась исчезнуть. А сегодня отправляется на работу.
Однако она чувствует, как что-то меняется. Чувствует, что она возвращается. Что Хлоя Бошан восстает из пепла. Сначала в ней зажигается огонек. Потом пламя растет, пока не добирается до мозга. Километр за километром ее руки становятся все уверенней, машина набирает скорость.
Я всегда боролась. Бертран меня бросил, я перестану хныкать и верну его. Он принадлежит мне и будет снова моим. Как и пост генерального директора. Он тоже принадлежит мне.
Остается Тень.
Лучше бы она позволила мне сдохнуть. Потому что я ее уничтожу.
Всего полчаса дороги. А Хлоя, настоящая Хлоя, снова здесь.
Как если бы она почерпнула в разведанных глубинах небывалую порцию силы.
Как если бы занюхала дорожку кокса.
Меня зовут Хлоя. Хлоя Бошан. И я еще не умерла.
Пардье прибывает на работу ровно в восемь. Проходя мимо кабинета Хлои, он останавливается. Она здесь, за компьютером.
– Здравствуйте, месье.
Он идет к ней с суровым лицом.
– Рад вас видеть! – иронизирует он. – Мы вчера вас заждались. Пришлось срочно отменять ваши встречи! И ни звонка, ни объяснения… Вы полагаете, здесь загородный клуб?
– Разумеется, нет. И я прошу простить меня.
Он не желает садиться, переносит игру на свое поле.
– Пройдите ко мне кабинет, – приказывает он.
Она идет за ним, он устраивается в великолепном кресле, оставляя ее стоять.
– Слушаю вас.
Хлоя делает глубокий вдох, выдерживает его взгляд.
– Я не могу вам сказать, почему отсутствовала.
Лицо Пардье становится еще суровее. Он удивлен, что она не выложила ему одно из своих экстравагантных оправданий.
– И все же советую вам объясниться. И как можно убедительнее. Потому что я не склонен спускать такого рода поведение. Если все начнут сбегать с работы, когда им заблагорассудится… куда это нас заведет?
– Ладно… Я не пришла, потому что меня пытались убить.
Он был готов почти ко всему. От Хлои он ожидал самых невероятных измышлений. Но тут он должен признать, что ей удалось выкинуть нечто оглушительное. До такой степени, что он замолкает, глядя на нее.
Но Хлоя не намерена продолжать, предоставляя ему самому разбираться с этой неудобоваримой новостью.
– Кто пытался вас убить? – спрашивает он наконец.
– Я.
Такое ощущение, что Пардье уменьшается в размерах в своем огромном кресле. И каждый удар словно дубинкой вколачивает его все глубже.
– Но как же так, Хлоя… почему?
– Это вас не касается. Кстати, это никого не касается.
Пардье на секунду отводит глаза. Ему определенно не по себе.
– Хлоя, вы молоды, талантливы и умны. Вы же не сделаете подобную глупость?
– Теперь все улажено. Я не повторю попытку. И я бы попросила вас, чтобы этот разговор остался между нами.
Она смотрит на него невероятно жестким взглядом. Он явно под впечатлением.
– Разумеется, но… Признаться, я беспокоюсь. Вы уверены, что не хотите рассказать?
– Абсолютно.
Непреклонный тон, каменное лицо.
– И не беспокойтесь за меня, – добавляет она. – Страница перевернута. И я вернулась с того света еще сильнее, чем раньше, будьте уверены.
– Именно такое впечатление вы и производите, – довольно робко сообщает Пардье.
– Это не только впечатление… У меня много работы. С вашего позволения, я хотела бы вернуться в свой кабинет.
– Идите, – бормочет Старик.
Она разворачивается и уходит, оставив его ошарашенным в его роскошном кабинете. Она запирается в своей берлоге, раздвигает шторы.
Можешь разглядывать меня в бинокль, если у тебя от этого встает. Я не боюсь тебя.
Так или иначе, я больше ничего не боюсь.
* * *
Он мог бы нарисовать план больницы с закрытыми глазами. Все мерзкие закоулки этого заведения отпечатались в его извилинах, как на качественной кинопленке.
Он часами бродил по коридорам, и серые стены пропитались его тоской. Теперь он часть обстановки. Мимо него проходят, не замечая.
После недолгого визита к стеклянной перегородке и тихой мольбы, обращенной к Лавалю, Гомес решил все же поехать домой.
Его удивило, что снаружи уже занялся день. Что земля продолжает вращаться. Он готов был поклясться, что все замерло на месте в эту ночь кошмара.
Он потерял представление о времени.
Он все потерял.
Он прикуривает сигарету, садится в машину и какое-то время пытается припомнить, куда ехать.
Дорога мелькает все быстрее. Веки так и норовят закрыться. Ведь он не спал уже очень давно, разве что урывками по несколько минут на той проклятой скамейке.
Веки норовят закрыться. Окончательно.
Потому что он больше не может видеть, во что он сам превратился.
Вдовец. И к тому же мокрушник.
Нет, просто убийца. Это было совершено непредумышленно, господин прокурор.
Наконец он подъезжает к дому. Не имея сил искать свободное место, бросает машину во втором ряду, опускает противосолнечный козырек, на котором большими белыми буквами написано ПОЛИЦИЯ.
Вызывает лифт, потому что не способен подняться на пару этажей. Ключ поворачивается в замке, его встречает гробовая тишина, ухмыляясь в лицо. И добивает его.
Какое-то мгновение он неподвижно стоит посередине гостиной. Как среди развалин. Потом тащится в ванную, стаскивает одежду и забирается в душевую кабину.
Он не спал, не ел, не мылся.
Живой мертвец.
Горячая вода не сможет смыть все, что он натворил. Его преступление.
Пацан пока жив. По-прежнему в коме.
Ему двадцать пять лет. У него осталась одна нога и, скорее всего, лишь несколько часов жизни.
Приговорен к смерти или к существованию овоща.
Гомес бьет кулаком по кафелю. Еще раз. Все сильнее и сильнее.
Потом начинает биться о стену головой.
Вода становится красной. У его ног и в мозгу образуются водовороты.
Но это приносит облегчение. Вымотаться, поранить себя, наказать – от этого легче.
Он предпочел бы бить Башкима, разнести ему череп, размозжить ноги. Но Башким далеко. Тогда пусть будет стена. Этот кафель выбирала Софи, и он напрасно старается его разбить.
Он опускается на пол кабинки, одуревший от боли, и смотрит, как течет его кровь.
Потом ложится на кровать покойной. Скорчившись голым на матрасе. Умирая от усталости, холода, стыда.
Просто умирая.
И засыпает через несколько минут, убаюканный ее запахом, которым все еще пропитана комната.
* * *
Наступает ночь, Хлоя выходит из агентства.
С Пардье они в течение дня больше не виделись. Он забился в свой кабинет, как будто боялся встретить в коридоре монстра.
Холодного монстра, победившего смерть.
«Мерседес» выезжает с подземного паркинга. Хлоя машинально смотрит в зеркало заднего вида. Но машин так много… В которой из них сидит он?
«Вальтер» рядом, на пассажирском сиденье. Ждет своего звездного часа.
Километры и километры по автостраде. Едет на малой скорости, тормозит. Опять трогается с места. Наконец показывается съезд. Скоро это мучение закончится.
Хлоя замечает, что она выбрала направление на Кретей. Направление к комиссариату.
Да, именно так и следует поступить. Вернуться туда и убедить их.
Последняя попытка. Чтобы доказать себе, что у нее нет другого выхода, кроме как таскать повсюду пистолет в своей дорогущей модельной сумочке.
Она паркует «мерседес», прячет оружие в бардачок.
Если они ее не выслушают, пусть сами потом отвечают. Если они ее не выслушают, то сделают из нее убийцу.
* * *
Александр открывает дверь комиссариата и замирает.
Это она. Та незнакомка, встреченная на берегу Марны.
Идет прямо на него, как и в первый раз.
Он заходит, она выходит. Они чуть задевают друг друга.
На ее лице такая тоска… А в глазах столько гнева.
Она удаляется, он смотрит вслед и не может оторвать взгляда.
Потом направляется к стойке, спрашивает дежурного:
– Женщина, которая только что вышла, кто она?
– Приходила подавать жалобу. Она была у лейтенанта Дюкена, майор.
– Спасибо.
Вместо того чтобы подняться к себе на этаж, Гомес сворачивает к маленьким кабинетам, где принимают жалобы. Дюкен занят, Гомес делает ему знак. Тот извиняется и выходит к Александру в коридор.
– Как Лаваль?
– Живой, борется, – кратко отвечает Александр.
У него едва поворачивается язык, чтобы выговорить это.
– Тем лучше. Чем могу помочь, майор?
– Женщина, которая только что вышла из твоего кабинета… высокая, с длинными каштановыми волосами. Зачем она приходила?
Лейтенант возводит глаза к небу.
– Какая-то сумасшедшая, чтоб ее…
– Объясни, – велит Гомес, хмуря брови.
Лейтенант вдруг белеет.
– Вы ее знаете? – спрашивает он с опаской.
– Не бери в голову. Говори.
– Она уже второй раз приходит. Говорит, какой-то тип следит за ней повсюду, заходит к ней, когда ее нет. Мол, наблюдает за ней, когда она у себя в кабинете… ну и все прочее в том же духе. Только нет ни писем, ни анонимных телефонных звонков. И никакого взлома. Ничего. На нее не нападали, не угрожали. Думаю, у нее паранойя.
Гомес слушает, не говоря ни слова.
– В тот раз она мне даже принесла мертвую замороженную птицу! Представляете? Птицу, которую нашла на коврике у двери… Утверждает, что этот загадочный преследователь подложил ее на порог! Говорит, что он наполнил ее холодильник, когда ее не было, что отключил электричество… Говорю вам, она сумасшедшая. Жаль, такая красотка!
– Она живет одна?
Дюкен кивает.
– Ты спросил, у кого еще есть ключи от ее дома?
– Конечно! У домработницы и ее парня. Но она категорически отрицает, что они могут быть к этому причастны.
– Ты принял жалобу? – спрашивает Гомес.
Лейтенант смотрит на него с удивлением:
– Какую жалобу? У меня ничего нет, чтобы принять жалобу! Один пшик, майор! Сделал запись в журнале учета, как и в тот раз.
– Дай мне ее координаты, – велит Александр.
– Зачем?
Одного взгляда майора хватает, чтобы вопросы иссякли. Лейтенант все исполняет, прежде чем вернуться к очередному жалобщику. Гомес сует листок в карман, поднимается к себе в кабинет и закрывается там. К счастью, он не пересекся ни с одним из членов своей группы.
Прикуривает сигарету, открывает окно и ищет номер в контактах на своем мобильнике. Старый друг, который работает в комиссариате Сарселя, в семнадцати километрах от Парижа. Тоже майор.
Он не задает Александру ритуального вопроса: Как Лаваль? Хотя он, естественно, в курсе. Но у него хватает такта не говорить об этом.
После обмена банальностями Гомес переходит к делу:
– Ты мне как-то рассказывал одну историю, про девицу, которая уж не знаю сколько раз приходила подавать жалобу…
– Уточни?
– Девица, которая каждые два-три дня являлась в комиссариат и жаловалась, что ее изводит какой-то тип. Что он заходит к ней, когда она спит, переставляет вещи в ее квартире…
– А, ну да, припоминаю! Но это же когда было! Как минимум… год назад, верно?
– Примерно, – подтверждает Гомес. – И что с ней стало, с твоей клиенткой?
– Представления не имею, старина! Она неделями компостировала нам яйца, а потом исчезла, и мы ее больше видели.
– Можешь передать мне журналы записей и жалобы? Хочу кое-что проверить. Возможно, есть связь с другим делом.
– Ладно, я все тебе подготовлю. Заедешь завтра?
– Заеду, – обещает Александр. – Спасибо, дружище.
– Не за что. Как дела у Софи?
Гомес сжимает зубы. Когда он отвечает, у него чувство, будто он выплевывает свое сердце.
– Она умерла.
* * *
Хлоя не отводит взгляда от входа в дом. Так, что в глазах начинает рябить.
Она звонила в квартиру к Бертрану, он не ответил. Поэтому она ждет, пока он вернется.
И будет ждать всю ночь, если потребуется.
Она снова думает о копе, который упорно считает ее ненормальной и открыто насмехался над ней. Решительно, она может рассчитывать только на себя.
Силуэт приближается по тротуару. Несмотря на сумерки, Хлоя сразу узнает Бертрана. Сердце в груди делает мертвую петлю.
Едва он проходит мимо «мерседеса», Хлоя выбирается наружу. Пускается бежать, перехватывает его, пока он не исчез в доме.
– Бертран!
Он оборачивается, положив ладонь на ручку двери. Она держится на разумном расстоянии. Не бросаться на него, не умолять, не плакать. Не пугать его.
– Добрый вечер. Ты получил мое сообщение?
– Да.
Он не станет упрощать ей задачу, это очевидно.
– Я могу с тобой поговорить?
Он отвечает не сразу, холодно ее разглядывая.
– Я собирался зайти домой только ненадолго, – говорит он наконец. – И должен двигаться дальше, мне жаль.
– Удели мне несколько минут, пожалуйста.
Она не добавила дрожи в голос, лишь немного теплоты.
– Ладно, – соглашается он. – Заходи.
Она идет следом, они пересекают большой вестибюль, поднимаются на четвертый этаж. Чужак, которого ей хочется обнять, поцеловать, потрогать.
Он открывает дверь своей двухэтажной квартиры и пропускает ее вперед.
– Хочешь выпить?.. Виски?
– Нет. Лучше что-нибудь не такое крепкое.
Он идет в кухню за бутылкой вина.
– Садись, – предлагает он.
Хлоя устраивается на софе. На самом краешке, как если бы боялась побеспокоить. Все идет лучше, чем она предполагала.
Бертран открывает бутылку «Сент-Эмильона», наливает в два стакана на журнальном столике.
– Слушаю тебя.
– Я хотела бы понять, что происходит, – просто говорит она.
Он садится в кресло напротив нее, подносит стакан к губам.
– Все просто… Я решил уйти от тебя.
– Ни с того ни с сего?
Он пожимает плечами с непринужденностью, которая ранит Хлою.
– Нет, – признается он. – Если быть честным, я уже некоторое время об этом подумывал.
Она опускает глаза:
– Все из-за этой истории, да? Из-за всего, что я тебе рассказывала о типе, который повсюду меня преследует…
– Отчасти да, твоя паранойя начала здорово действовать мне на нервы.
– У меня нет паранойи. Кстати, могу тебе это доказать.
Она достает из сумочки чехол с банковской картой.
– Видишь этот чек? – говорит она. – Это от тех покупок в «Казино»… Помнишь?
Бертран кивает.
– Так вот, я сегодня проверила свой счет в Интернете и заметила, что деньги за эту покупку так и не были сняты. Что вполне логично, поскольку номер, указанный на чеке, не совпадает с моей картой! – добавляет она с ноткой триумфа.
Бертран нехотя соглашается бросить взгляд на пресловутый чек.
– Посмотри на цифры после звездочек, – настаивает Хлоя.
– Девять два четыре девять, – щурясь, читает Бертран.
– А номер моей карты заканчивается на восемь два два один!
– Ну и что?
– Как это, ну и что? Значит, это не я делала покупки в тот день. Это не я забила свой холодильник. Кто-то засунул чек в чехол, чтобы все поверили, будто я схожу с ума!
– Это не объясняет, как продукты попали к тебе на кухню, – подчеркивает Бертран, бросая клочок бумаги на журнальный столик. – Все это слишком притянуто за уши. Возможно, ты взяла чужой чек, который лежал рядом с кассой. Такое иногда случается…
Она поражена. Он ей по-прежнему не верит, хотя она представила доказательство. Доказательство, которое лейтенант в Кретее тоже посчитал не стоящим внимания.
У Хлои такое чувство, будто она попала в ледяной дворец, в зеркальный лабиринт. Стоит ей подумать, что нашелся выход, как она снова натыкается на невидимые препятствия.
Невидимые, как Тень.
– Что тебе еще нужно, чтобы убедиться? – лепечет она.
Бертран опять пожимает плечами.
– Ладно, не важно, – говорит она. – Я готова никогда больше не вспоминать эту историю и разобраться с ней сама.
– Это ничего не меняет. Все кончено, Хлоя. Кончено. Ты понимаешь, что это означает?
Ее рука сжимается на стакане. Она борется с собой, чтобы не заплакать. Чтобы не броситься к его ногам и не начать умолять. Или не выцарапать ему глаза.
Она в растерянности.
– Я думала, мы любим друг друга, – говорит она.
На лице Бертрана появляется чуть заметная усмешка. Но Хлоя улавливает ее четко и ясно.
– Во всяком случае, я тебя никогда не любил.
Нож снова погрузился в ее внутренности. А сейчас Бертран провернет его в ране, она знает.
– Я провел с тобой приятные моменты, что правда, то правда. И ни о чем не жалею, совсем наоборот. Но все имеет конец. И между нами все кончено. Я перевернул страницу.
– Поверить не могу! – говорит Хлоя чуть громче, чем нужно.
– Однако придется.
Ее губы начинают дрожать, она чувствует, как волна подкатывает к глазам.
Отчаянная борьба, чтобы не заплакать.
– Но я люблю тебя!
Он вздыхает, приканчивает свой стакан.
– Я не хотел причинять тебе страдания, – заверяет он в ответ. – Не думаю, что ты меня любишь. Тебе больно, потому что решение о разрыве принял я. А ты не привыкла, чтобы тебя бросали.
– Это не так!
– Нет, Хлоя. Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь…
Он встает, давая понять, что говорить больше не о чем.
– Я пыталась покончить с собой, когда ты ушел.
Последний патрон. Что угодно, лишь бы он дрогнул. От стыда она умрет потом.
– Перестань нести чепуху, Хлоя. Вид у тебя вполне живой…
Она бросает на него взгляд, где гнев смешивается с отчаянием.
– Ты сожалеешь, что я выжила?
– А теперь уходи. Я не желаю больше это слушать.
– Я попыталась убить себя, – повторяет она. – Потому что ты меня оставил.
Он кладет руки ей на плечи. Прикосновение прожигает ее насквозь.
– Ну что ж, ты была не права, что попыталась, – говорит он. – Я того не стою, уверяю тебя. А сейчас возвращайся домой и забудь меня. Договорились?
