Богородица в иконографии

Поговорим об иконографии Божией Матери. Многие уверены в том, что первые изображения Богородицы принадлежат кисти апостола и евангелиста Луки. Известно, что он написал образ Божией Матери на доске, служившей Святому Семейству столешницей. Причем апостолу приписывается авторство весьма внушительного списка икон с изображением Девы Марии. В России показывают десять таких образов, на Западе (включая Афон) — двадцать один, причем только в Риме — восемь! В нашей стране из икон, якобы написанных евангелистом, наиболее известны Владимирская и Смоленская. Но действительно ли Луке принадлежит авторство всего этого богатейшего иконографического наследия?

Раннехристианская письменность вообще не упоминает о том, что евангелист Лука писал иконы Божией Матери. Об этом нет ни единого свидетельства вплоть до V века. Ни у мужей апостольских, учеников апостолов, ни у самого апостола Луки, который написал две новозаветные книги — Евангелие и Деяния апостольские, ни у апологетов, таких как Иустин Философ или Ириней Лионский, ни у такого всеобъемлющего автора, как Ориген, труды которого, правда, в основном были уничтожены. Никто из великих столпов Православия IV столетия, золотого века патристики, об этом не говорит — ни Василий Великий, ни Григорий Богослов, ни Иоанн Златоуст, ни Блаженный Августин.

Первое свидетельство относится лишь к VI веку. Его авторство приписывается Федору Чтецу — историку времен византийского императора Юстиниана I. Федор Чтец писал, что императрица Евдокия, вдова императора Феодосия Младшего (или Юнейшего), совершала паломничество в Палестину и была в святом городе Иерусалиме. Там, в Иерусалиме, она будто бы приобрела икону, написанную апостолом, и переправила ее в Константинополь, к своей сестре, императрице Пульхерии — жене императора Маркиана. Это первое историческое свидетельство об образе, созданном евангелистом. За ним опять следует двухвековое молчание. Только в VIII столетии вновь появляется свидетельство о таких образах.

Святой Андрей Критский, принявший мученическую смерть около 740 года, свидетельствует о том, что апостол Лука собственноручно изобразил как Самого Воплотившегося Христа, так и Его Непорочную Матерь. Пишет он об этом в связи с иконоборческой ересью, уже полыхавшей в то время в полную силу. Эти нестроения длились в Церкви примерно сто лет — в VIII–IX веках. Прийти к единому мнению не удавалось долго, вопрос этот обсуждался на самом высоком уровне, проходили Соборы, как утверждавшие почитание икон, так и отвергавшие такую духовную практику. И вот святой Андрей Критский, включившийся в этот спор (он был иконопочитателем, т. е. придерживался учения о почитании икон), указывает, что апостол Лука собственноручно изобразил как Христа, так и Матерь Христову, что является одним из аргументов в пользу почитания икон.

В том же VIII веке анонимный автор достаточно известного «Слова об иконах Константину Копрониму» также указывает на то, что апостол Лука писал иконы Богородицы, причем привносит в свой рассказ одну небезынтересную деталь. Как известно, и Евангелие, и Деяния апостольские Лука писал «адресно» — для некоего «державного Феофила». И вот автор «Слова» утверждает, что и икону апостол написал для того же самого «державного Феофила», скорее всего жившего в Сирии, в Великой Антиохии.

Примерно в то же время Патриарх Константинопольский Герман, увещевая императора-иконоборца Льва Исаврянина, приводит в качестве аргументов три исторические ссылки. Сначала он указывает на статую Иисуса Христа, воздвигнутую в Финикии той самой кровоточивой женщиной, которая двенадцать лет страдала и, прикоснувшись к ризе Христа, исцелилась. Существуют древние свидетельства об этой статуе; в начале IV века о ней пишет историк Евсевий Памфил — а это свидетельство достоверное и однозначное. После этого патриарх Герман указывает на Нерукотворный Лик Христа на полотне, который в то время находился в городе Эдессе, и на образ Божией Матери, написанный евангелистом Лукой.

Начиная с этого времени свидетельства о том, что евангелист Лука писал иконы, множатся. Можно указать хотя бы на знаменитый труд византийского историка Никифора Каллиста, на который часто ссылается святитель Димитрий Ростовский в «Житиях святых». Причем, как обычно и происходит, чем больше времени отделяет источник от описываемого им исторического события, тем больше подробностей и деталей мы в нем находим.

Нет ничего удивительного в том, что перед богословами и искусствоведами рано или поздно встал вопрос о достоверности этих рассказов. Некоторые ученые-рационалисты утверждают, что предание, согласно которому апостол Лука писал образы Божией Матери, не имеет под собой никакого основания, и в подтверждение своей позиции приводят следующие аргументы.

Во-первых, не существует достоверных свидетельств на этот счет, относящихся к I–IV векам. Во-вторых, VII Вселенский Собор, созванный в 787 году, утверждая догмат об иконопочитании, ни разу не упоминает об иконах Божией Матери, написанных евангелистом Лукой. Хотя в это же самое время отдельные авторы, например святой Андрей Критский, Герман Константинопольский и другие, уже сообщают о таких образах. Но это лишь мнение отдельных христиан, Собор же на них не сослался, даже несмотря на то, что такая ссылка способствовала бы утверждению иконопочитания.

Предлагается и третий аргумент, основывающийся на личности апостола Луки. Как указывается в церковном календаре исходя из достаточно древних свидетельств, святой евангелист Лука входил в число семидесяти апостолов.

Все они были иудеями, а, как известно, среди иудеев художников не могло быть по определению. В древнем Израиле никто никого не изображал. Как же при этом Лука смог стать художником?

Наконец, приведем аргумент искусствоведов. Если мы посмотрим на Владимирскую или Смоленскую икону Божией Матери, которые среди прочих также приписываются кисти евангелиста Луки, то неизбежно возникает вопрос: мог ли апостол Лука так писать образа? Ведь перед нами — иконы, явно относящиеся к поздневизантийскому периоду, приблизительно к XI, в крайнем случае — к X веку. Раньше этого времени такие иконы появиться просто не могли, тем более что до нас дошли более древние изображения, дающие нам возможность для сравнения. В первые века христианства ничего подобного создано не было. Это так же невозможно, как приписывать икону Живоначальной Троицы Андрея Рублева тому же евангелисту Луке. Для создания этих шедевров потребовался долгий путь развития искусства вообще и иконографии в частности.

С другой стороны, богословы, историки и искусствоведы, которые все-таки утверждают, что евангелист Лука мог писать иконы Божией Матери, отвечают на эти аргументы следующим образом. Молчание первых четырех веков могло быть вызвано тем, что тогда икона евангелиста Луки не обладала общецерковной известностью, равно как и Нерукотворный Лик Спасителя. Ведь о нем тоже ничего не говорится у авторов доникейской эпохи, т. е. I–IV веков. Эти иконы не оказали существенного влияния на развитие раннехристианского изобразительного искусства и на раннехристианские священные изображения.

Молчание VII Вселенского Собора обусловлено противоположными причинами. В эпоху, когда эта икона находилась в Константинополе и о ней знали все, ссылаться на нее было бы бессмысленно, как бессмысленно ломиться в открытую дверь. Речь тогда шла вовсе не о том, существует эта икона или нет, а о том, насколько догматически верно вообще поклоняться иконе. Ведь иконоборцы не отрицали само право изображать, они отвергали иконопочитание и противостояли культовому использованию икон.

Что касается иудейства апостола Луки и того, что в силу этого он никак не мог быть художником, то на этот счет существуют достаточно древние возражения. Такие авторы, как Тертуллиан (III век), Блаженный Иероним (IV век), Блаженный Августин (V век), жившие до Федора Чтеца, утверждали, что евангелист Лука был не иудеем, а либо греком, либо сирийцем, т. е. человеком, обращенным в христианство из язычников.

Это мнение поддерживается и многими современными библеистами, при этом даже подвергается сомнению утверждение, что евангелист входил в число семидесяти апостолов. Ведь достоверно известно, что Лука был учеником апостола Павла, а едва ли кто-либо из семидесяти апостолов мог бы быть его учеником. Сам апостол Павел Христа не видел, обратившись позже, поэтому скорее кто-то из семидесяти апостолов мог бы наставлять в вере новообращенного Савла.

Кстати, перечень семидесяти апостолов, содержащийся в нашем церковном календаре, порой вызывает недоуменные вопросы. Например, среди них упоминается Дионисий Ареопагит. Но ведь он был обращен апостолом Павлом в Афинах на Ареопаге и до того является не просто греком, но и эллином до мозга костей! Похоже, перечень семидесяти апостолов весьма условен. В него зачислили всех учеников Первоверховного апостола, включая даже Тимофея, который был юн во времена проповедничества Павла. Каким же он был, когда проповедовал Иисус, и мог ли мальчишка, ребенок оказаться в числе семидесяти апостолов?

Сам Новый Завет имен семидесяти апостолов не содержит, и поэтому логичнее допустить, что Лука действительно был обращен из язычников, действительно был учеником апостола Павла и написал Евангелие и Деяния. Как апостол сам признается в предисловии к Евангелию и Деяниям, он пишет не как очевидец, а как человек, который собрал и исследовал весь этот материал.

Аргумент, приводимый искусствоведами, безусловно, заслуживает внимания. Действительно, тот образ Владимирской Божией Матери, который большинство из нас наверняка видели хотя бы в копиях, не мог быть написан евангелистом Лукой, в противном случае следовало бы вообще отрицать всякую историю искусства. Если сравнить его с иконами, которые создавались в то время, в том числе и с образами Богородицы, ничего общего мы не найдем. Поэтому почти все православные исследователи, признающие апостола Луку иконописцем, сходятся в том, что это, конечно же, позднейший список. К тому же и Федор Чтец говорит лишь об одной иконе, да и императрица Евдокия переправила из Иерусалима в Константинополь только один образ, а уже потом эти иконы чудесным образом многократно размножились…

Церковные исследователи и археологи утверждают, что ни одна изо всех дошедших до нас икон, приписываемых евангелисту Луке, не сохранилась в первоначальном виде. Это позднейшее византийское (и, кстати, не только византийское) творчество, поскольку восьми образам, хранящимся в Риме, присущи характерные черты именно западной иконографии. Конечно, все эти иконы могли неоднократно переписываться и поновляться. Я думаю, мы имеем право, нисколько не погрешив против своей веры, согласиться с искусствоведами в том, что Владимирская икона должна датироваться приблизительно XI веком, причем написана она была именно в том виде, в каком и дошла до нас.

Люди старшего поколения помнят, как на вокзалах продавались бесчисленные «Медведи Шишкина», имевшие к знаменитому художнику весьма опосредованное отношение, но написанные по определенному образцу. И это мало кого смущало: достоверность ведь и не предполагалась. Некий римлянин Руфин, перелагая Оригена на латынь, писал: «То, что у Оригена написано кратко, я перевел подробнее; то, что у него слишком пространно, — я сократил; то, о чем он умолчал, я восполнил; то, о чем он написал неверно, я исправил». Такой вот честный переводчик, который, нисколько не смущаясь, без обиняков охарактеризовал свой метод работы. Богословы, цитирующие этот труд (поскольку оригинал Оригена до нас не дошел), так и пишут: «Ориген — Руфин». Нам теперь уже и не разобрать, кому какое утверждение принадлежит.

Схожий прием используется и в Библии. Мы читаем у апостола Павла: «…некто негде сказал» — и начинаем разыскивать первоисточник. В результате первую половину цитируемого текста находим у Захарии, а вторую — у Иеремии. Столь свободное обращение с текстом характерно как для Ветхого, так и для Нового Завета. Один пророк цитирует другого весьма вольно. Не было в те времена культуры точного, дословного цитирования. Точно так же не предполагалась и культура точного воспроизведения образа. При этом вполне можно было подписаться именем автора, творчество которого бралось за образец. Это нечто противоположное современному плагиату, когда у какого-нибудь маститого мастера заимствуется идея и выдается за собственную.

Например, известны три книги Еноха. Но как Енох мог писать до потопа, за тысячелетия до Моисея, вообще до появления письменности? Просто некий автор, живший за несколько веков до Рождества Христова, подписался известным именем. Это придавало его труду особую значимость.

Иконописцы, бравшие за основу творчество евангелиста Луки, вполне могли что-то дополнить и «исправить»; добавить то, о чем апостол умолчал, убрать «лишнее» и приписать авторство Луке. Именно таким образом появились несколько десятков икон, приписываемых кисти евангелиста, но, как сказал преподобный Серафим Саровский, «все, что Церковь облобызала, то мы и принимаем». Сочетая рациональную критику и сердечную, детскую веру, мы вполне можем считать апостола Луку первым иконописцем, изобразившим Божию Матерь, и при этом оставаться в согласии со строгим научным подходом.

«Мы не знаем лица Девы Марии, — писал Блаженный Августин, — от Которой безмужно, нетленно, чудесным образом родился Христос. Верим, что Господь Иисус Христос родился от Девы, имя Которой Мария. Но такое ли лицо было у Девы Марии, Которую представляем в уме? Когда мы говорим или вспоминаем об этом, мы совсем не знаем и не убеждены. Можно сказать, сохраняя веру, что, может быть, Она имела такое лицо, может быть, не такое».

А у Никифора Каллиста приводится точнейшее описание Божией Матери, которое перешло в наши «Жития святых» святого Димитрия Ростовского. Никифор Каллист пишет: «Она была роста среднего или, как иные говорят, несколько выше среднего, волоса — златовидные, глаза — быстрые, зрачками как бы цветом масляные, брови — дугообразные и умеренно черные, нос — продолговатый, губы — цветущие, исполненные сладких речей, лицо — не круглое и не острое, но несколько продолговатое, руки и пальцы — длинные».

Все эти детали впоследствии были в точности воспроизведены в византийской, а позже и в русской иконографии.

Самыми древними дошедшими до нас христианскими изображениями являются изображения катакомбные. Их можно увидеть на стенах погребальных пещер под Римом, где ранние христиане проводили свои богослужения. Встречаются и образы женщин.

Вполне возможно, что среди них есть и изображения Девы Марии. Причем на некоторых начертано имя Мария, а на других — Мара. Известны и образы, на которых запечатлен младенец, хотя утверждать, что перед нами изображения Богородицы, мы не вправе. Возможно, это Елисавета с Иоанном Крестителем, возможно — Сарра с Исааком, а может быть, Анна с Самуилом.

Встречается образ стоящей и молящейся женщины с воздетыми руками, называющийся Оранта (от латинского слова «orans» — «молящаяся»). Другое изображение, любимое ранними христианами, — образ Доброго Пастыря, рядом с Которым стоит женщина. Так как надписи нет, возникает вопрос: кто она? Возможно, Мария Магдалина, но более вероятно, что Дева Мария.

До нашего времени дошли донышки кувшинов того времени с женскими ликами. Археологи предполагают, что они также могли быть Богородичными.

Наиболее достоверно трактуются иллюстрации к евангельским сюжетам. Один из самых распространенных — поклонение волхвов. Рядом с ними, без сомнения, изображена Дева Мария. Сохранилась и греческая надпись «Μήτηρ Θεοῦ» — «Матерь Божия».

До нашего времени сохранились две фрески. Одну из них можно увидеть в усыпальнице Прискиллы. На ней изображена сидящая женщина с младенцем. Рядом с ними стоит мужчина. Тип письма все еще остается античным — это еще не собственно христианская живопись, живописью это не назовешь.

Археологи высказывают различные гипотезы по поводу того, кем мог быть изображенный мужчина. Возможно, это Иосиф, не исключено, что один из волхвов, а некоторые видят в нем пророка Исаию, сказавшего:

Ему Еммануил, что значит: с нами Бог (Мф. 1:23).

Эта фреска датируется II веком. Другое изображение находится в усыпальнице святой Агнессы. Здесь Божия Матерь изображена с молитвенно простертыми руками — Оранта. Позже этот образ перешел в Византию и лег в основу иконы Знамения Божией Матери. Интересно, что уже в то время появляются образы Богоматери без Младенца. Она представляется не только как Дева, родившая Христа, но и как Молитвенница за род христианский.

Усыпальница святой Агнессы относится уже к иной эпохе, к эпохе Константина Великого. Здесь чувствуется византийский стиль. Позже, в IV веке, появляются изображения, трактующие самые разные евангельские сюжеты. Божия Матерь на них уже вполне идентифицируется. Так начинается собственно Богородичная иконография.

Существует три типа икон Божией Матери, причем, согласно Преданию, сам апостол Лука заложил их основы.

Оранта — это, как правило, образы, на которых Дева Мария изображена в полный рост и изначально пребывает в одиночестве. Лишь позже возникает изображение Предвечного Младенца на месте утробы Материнской.

Второй образ — Умиление, по-гречески Елеуса (Ελεούσα). Ярчайший образец этого типа — Владимирская икона Божией Матери. Здесь Младенец прильнул к щеке Девы Марии, ликом и ручонками устремлен к Матери, а Мать всем Своим существом устремлена к Младенцу. Это — тайна Божественного Воплощения, тайна любви, которую воспел Амвросий Медиоланский текстами Песни Песней Соломоновой, где жених — это образ Христа, а Суламифь — образ Пречистой Девы.

Третий образ — это Одигитрия (Οδηγήτρια), что в переводе на русский язык означает «Путеводительница». Здесь Младенец тоже покоится на руках у Матери, но и Дева Мария, и Спаситель встречаются с нами взглядами. Наиболее распространенная икона этого типа — образ Казанской Божией Матери. Богородица смотрит на нас и указывает нам на Христа, Который говорит о Себе: Я есмь путь и истина и жизнь (Ин. 14:6). Образ Младенца несколько «недетский», но и «взрослым» назвать его трудно. Скорее, он вечен.

Святая Дева тоже выглядит старше Своих лет, ведь, согласно Преданию, Она родила Иисуса примерно в пятнадцать лет. Это вполне соответствует традициям южных народов, у которых браки заключались намного раньше, нежели у северян. Юноши там женились в четырнадцать-пятнадцать лет, а девушки выходили замуж в десять-одиннадцать. А на иконах (например, Смоленской Божией Матери) Богородица приобретает некоторую «суровость», становясь намного взрослее. Это уже богословское осмысление. Иконописец ставит перед собой задачу не показать цветущую пятнадцатилетнюю девушку, ставшую матерью, а изобразить Матерь Божию. Практически все многочисленные иконы Божией Матери, которых насчитывается около семисот, так или иначе относятся к одному из этих трех типов: Оранта, Елеуса и Одигитрия — Молящаяся, Умиление и Путеводительница.