Легко быть пессимистом и не верить в способность Америки решить эти проблемы. Социальное обеспечение не зря называют расстрельным направлением политики. Финансовая система была подвержена взлетам и падениям еще с начала промышленной революции. Нынешний политический кризис в Америке имеет глубокие корни. В частности, история социальных льгот в Соединенных Штатах выявила глубинное противоречие: их невозможно финансировать должным образом. При этом решение проблем не представляет невыполнимую задачу для страны, которая создала на дикой территории самую мощную экономику на земле.

Вдохновляющий опыт некоторых стран, которые успешно реформировали системы социального обеспечения, предоставляет как общую мотивацию, так и практические методы. Самые обнадеживающие события произошли в Швеции. На протяжении большей части ХХ в. роль шведского государства только росла: оно, предлагая народу все больше и больше благ, продолжало повышать налоги, чтобы платить за них. Доля государственных расходов в ВВП почти удвоилась с 1960 по 1980 г. и достигла 67 % в 1993 г. В 1950–1990 гг. в государственном секторе появилось более миллиона новых работников, в то время как в частном секторе за тот же период – ни одного. В 1976 г. Астрид Линдгрен, создательница повести «Пеппи Длинныйчулок», получила налоговый счет на 102 % от своего годового дохода и написала сказочную историю о колдунье-писательнице Помперипоссе, забросившей писательское ремесло ради беззаботной жизни безработного, подарив экономистам новый термин – «эффект Помперипоссы», описывающий налоговое бремя, превышающее сумму полученного дохода.

В конце концов система зашла в тупик. В 1991 г. Швеция погрузилась в так называемый ночной кризис: шведская банковская система приостановила работу, иностранные инвесторы потеряли доверие к правительству, а ипотечные ставки ненадолго выросли до 500 %. Консервативное правительство Карла Бильдта приняло ряд радикальных мер, чтобы вернуть страну на правильный путь. Швеция сократила долю государственных расходов в ВВП с 67 % в 1993 г. до 49 % в настоящее время. Она снизила максимальную ставку налога и расчистила авгиевы конюшни запутанной системы налогов на имущество, подарки, богатство и наследство. Правительство связало себя фискальной смирительной рубашкой, обязывающей заканчивать каждый экономический цикл с профицитом. Государственный долг сократился с 70 % ВВП в 1993 г. до 37 % в 2010 г., а бюджет страны за тот же период вырос с 11 %-ного дефицитного до 0,3 % профицита. В 1998 г. шведы перешли от системы фиксированных пособий к накопительной пенсионной системе с фиксированным взносом, обеспечив тем самым ее финансовую стабильность. Они ввели элемент приватизации, позволив шведам вкладывать часть своих пенсионных средств в частные системы. Сегодня более половины населения, сделав в какой-то момент активный выбор, перечисляют свои сбережения в частные пенсионные фонды (деньги для тех, кто решил этого не делать, автоматически поступают в государственный инвестиционный фонд). Наконец, Швеция повысила пенсионный возраст до 67 лет и ввела автоматический механизм повышения пенсионного возраста в соответствии с ожидаемой продолжительностью жизни. Предусмотрен даже автоматический «выключатель», который срабатывает, когда экономика находится в рецессии: пенсии падают, если экономика не может себе этого позволить.

Шведы провели свои радикальные реформы на основе межпартийного консенсуса, признав, что их «народный дом», как его называли основатели «шведской модели» государства всеобщего благосостояния, может выжить только при условии ответственного управления семейными финансами. Они продолжают беспокоиться по поводу этой проблемы. Правительство назначило «комиссию по будущему», которая пытается справиться с последствиями старения общества.

Соединенные Штаты намного больше, чем Швеция, население которой примерно равно населению Нью-Йорка, а американское общество в гораздо меньшей степени ориентировано на достижение консенсуса. Однако Швеция тем не менее предлагает важные уроки для Америки, особенно в плане готовности страны перейти от системы фиксированных пособий к накопительной пенсионной системе с установленными взносами, которая по определению автоматически решит проблему финансирования социального обеспечения в стране (фонд не может выплатить больше денег, чем их внесено). Но в США можно применить и многие другие изменения. Пример Швеции показывает, что даже самая «огосударствленная» страна может изменить курс. Пределы государства могут как сокращаться, так и расширяться. Швеция использовала методы, применимые во всех демократических странах: она передала решение задачи пенсионного обеспечения из рук политиков в руки мудрецов, мужчин и женщин, и максимально положилась на автоматические формулы – такие как привязка пенсионного возраста к ожидаемой продолжительности жизни.

Соединенные Штаты также могут полагаться на то, что характер старения сегодня изменяется. Самый простой способ сэкономить деньги – повысить пенсионный возраст. В настоящее время пенсионный возраст планируют увеличить до 67 лет в 2022 г. По подсчетам Бюджетного бюро Конгресса, несколько небольших изменений позволят добавить к ВВП еще 1 %: надо перенести эту дату вперед, повысить пенсионный возраст до 70, а затем проиндексировать его с учетом ожидаемой продолжительности жизни. Сэкономить можно и за счет простой индексации пособий с учетом инфляции цен, а не инфляции заработной платы.

Актуарии Фонда социального обеспечения подчеркнули настоятельную необходимость решения этой проблемы в годовом докладе фонда за 2017 г. Отметив, что существующая система серьезно недофинансирована, они утверждали, что для долгосрочного сохранения платежеспособности системы социального обеспечения у Америки нет иного выбора, кроме как немедленно сделать одно из двух (или и то и другое): повысить налоги на фонд заработной платы на 4,3 процентных пункта (более чем на треть) или сократить будущие пособия на 25 %. Совет попечителей Medicare также добавил свои голоса к этим опасениям в своем отчете за 2017 г., утверждая, что Medicare сталкивается с «существенным финансовым дефицитом, который необходимо будет устранить на законодательном уровне. Такое законодательство должно быть принято как можно раньше, с тем чтобы свести к минимуму последствия как для получателей и поставщиков услуг программы, так и для налогоплательщиков».

Несомненно, есть те, кто утверждает, что это варварство – заставлять людей работать еще немного дольше, прежде чем они начнут получать государственные пособия. Однако пенсионный возраст был установлен в то время, когда ожидаемая продолжительность жизни была намного ниже. Сегодня типичный 65-летний пенсионер может рассчитывать еще на 19,5 лет жизни по сравнению с 12,7 годами для мужчин и 14,7 годами для женщин в 1940 г. (через пять лет после создания системы в 1935 г.). Кроме того, пенсионный возраст был установлен во времена, когда большинство людей изнуряли себя тяжелой физической работой. Сегодня люди живут дольше и ведут более здоровый образ жизни. По подсчетам аналитического центра Urban Institute, 46 % рабочих мест в Америке практически не предъявляют никаких требований к физической форме своих работников. Компании учатся регулировать свои рабочие места, чтобы облегчить жизнь пожилых работников. Компания BMW внедрила «удобные для людей в возрасте» изменения в оснащении рабочих мест на некоторых производственных линиях – такие как новые стулья, более удобную обувь, увеличительные линзы и регулируемые столы, которые сделали пожилых работников такими же продуктивными, как и их младшие коллеги. Крупная американская медицинская компания Abbott Laboratories разрешает ветеранам работать четыре дня в неделю или брать до 25 дополнительных дней отпуска в год. Проведенное фондом Кауффмана исследование американских фирм, основанных в 1996–2007 гг., выявило, что самый высокий уровень предпринимательской активности наблюдается среди людей в возрасте от 55 до 64 лет и самый низкий – среди 20– 34-летних. Рэю Кроку было за 50, когда он начал создавать систему франчайзинга McDonald's, а полковнику Харланду Сандерсу – за 60, когда он создал сеть закусочных Kentucky Fried Chicken.

Вторая большая проблема – хрупкость финансовой системы, обнажившаяся в ходе финансового кризиса 2008 г. Этот кризис уже привел к десятилетнему застою. Еще один такой кризис может усугубить ситуацию, подорвав легитимность всей системы в то время, когда гнев популистов и без того бушует.

Для эффективной работы современным капиталистическим экономикам необходима инновационная финансовая система. Такие системы улучшают финансирование новых предприятий и идей и тем самым способствуют повышению производительности и уровня жизни: подумайте о том, как новые формы облигаций способствовали развитию компаний нового типа в 1980-е гг. Устаревшие денежно-кредитные системы сажают широкую экономику на голодный паек, лишая ее инвестиций, и тем самым сдерживают рост и снижают уровень жизни. При этом слишком многие недавние новинки в этой сфере оказались крайне несовершенными: они повышали риски, провоцируя чрезмерное привлечение заемных средств или снижая прозрачность. Таким образом, они превращали финансистов из агентов повышения производительности в рантье, присваивающих ренту.

В связи с этим возникает деликатная проблема: как защититься от разрушительной стороны финансовых инноваций, не выхолащивая их конструктивную сторону? Одно из тупиковых решений – разработать подробные правила работы финансовых учреждений. Именно такой подход был принят при подготовке закона Додда–Франка. Представления его авторов о том, как функционирует финансовая система, существенно отличались от реальной ситуации на рынках. Такой подход чреват опасностями: он способствует развитию культуры формализма, замедляет обновление, расширяет влияние лоббирующих групп и, что самое страшное, предоставляет финансовым новаторам массу возможностей перехитрить бюрократов.

Есть другое решение – оно проще и гораздо лучше: увеличение обязательного объема резервного капитала, который должны поддерживать банки. В преддверии финансового кризиса банки в среднем сохраняли около 10 % своих активов в качестве собственного капитала. Реальные активы Lehman Brothers упали примерно до 3 %. Если бы регулирующие органы заставили банк поддерживать уровень собственного капитала, скажем, на 25 %, а лучше и на 30 %, чтобы снизить вероятность цепной реакции дефолтов – главной причины финансового кризиса, – 2008 г. показался бы легким приступом стенокардии, а не инфарктом. Нефинансовые корпорации редко сталкиваются с неплатежеспособностью, поскольку они держат почти половину своих активов в виде основного капитала. И Bear Stearns, и Lehman Brothers относительно благополучно пережили Великую депрессию отчасти потому, что они были партнерствами, в которых партнеры рисковали своим капиталом и следили за всеми инвестициями. Банк Brown Brothers Harriman, остававшийся партнерством, когда другие инвестиционные банки превращались в акционерные общества открытого типа, воздерживался от рискованных действий, ставших столь распространенными на Уолл-стрит, и практически не пострадал от финансового кризиса. Его кредитный рейтинг остался высоким, а баланс счетов – хоть и небольшим, но безупречным. К сожалению, вернуть организационно-правовую форму инвестиционных банков к партнерству, которое так хорошо защищает их от потрясений, представляется почти нереальным. Для работы в глобализованном мире им просто требуется слишком много капитала. В отсутствие такой дисциплины мы можем по меньшей мере потребовать, чтобы публичные компании в обмен на привилегию акционирования принимали на себя обязательства иметь бóльшие резервы капитала для защиты от соблазна играть на чужие деньги.

Возражение против жестких требований ко всем кредитно-финансовым учреждениям повысить объем капитальных резервов заключается в том, что, даже если вводить эти требования постепенно, в течение нескольких лет, это сократит доходы банков и, следовательно, объем кредитования. Однако история показывает обратное. В Соединенных Штатах с 1870 по 2017 г., за редким исключением, чистый доход коммерческих банков в процентах от их собственного капитала составлял от 5 до 10 в год, независимо от размера их капитальных резервов. В преддверии кризиса 2008 г. этот показатель вырос, что, вероятно, отражало рост рисков, связанных с заметным расширением рыночных возможностей коммерческих банков, но вырос он незначительно.

Банки конкурируют за собственный капитал со всеми остальными предприятиями. Соотношение прибыли после налогообложения и чистых активов американских нефинансовых корпораций на протяжении почти столетия оставалось, что неудивительно, в одном и том же диапазоне, как и доходность обыкновенных акций с 1890 г. В результате банковских кризисов, продолжавшихся на протяжении десятилетий, нормы прибыли на капитал банков снижались, но вскоре возвращались к этому узкому диапазону. Так, резкое падение 2008 г. было обращено вспять к 2011 г. После незначительных падений показатели чистой прибыли быстро восстанавливались до стабильного исторического уровня. В 2016 г. этот показатель составил 9 %. Единственным существенным исключением стала Великая депрессия. Но даже тогда показатели прибыли вернулись на уровень 1929 г. уже к 1936 г.

Самое поразительное в стабильности показателей банковской доходности с 1870 г. то, что соотношение их собственного капитала к активам заметно сократилось, а затем наблюдалось скромное восстановление. Собственный капитал банка в процентах к активам, например, в результате консолидации резервов и совершенствования платежных систем упал с 36 в 1870 г. до 7 в 1950 г. С тех пор этот показатель поднялся до сегодняшних 11. Таким образом, если исторические тенденции хоть что-нибудь да значат, постепенное повышение требований к минимально разрешенному капиталу в процентах от активов (при сохранении стабильной нормы доходности собственного капитала) не будет сдерживать поэтапное увеличение прибыли, поскольку чистый доход банка в процентах от активов будет, чисто арифметически, конкурентно повышаться, как это было и в прошлом. Этого будет вполне достаточно, чтобы покрыть расходы, связанные с повышением требований к капиталу. Разность между процентными ставками по кредитам и депозитам будет расти, и/или должны вырасти доходы, не связанные с получением процентов.

При резком снижении кредитных рисков станет возможным существенное снижение уровня банковского надзора и регулирования. Законодателям и регуляторам придется гораздо меньше беспокоиться о качестве кредитных и фондовых портфелей банков, так как убытки будут компенсироваться акционерами, а не налогоплательщиками. Это позволило бы правительству отказаться от чудовищного закона Додда–Франка 2010 г. Правительству больше не придется вмешиваться в основную экономическую функцию банков: помогать направлять скудные сбережения страны на финансирование потенциально продуктивных инвестиций. Оно сможет бросать свою регуляторную энергию туда, где та будет использоваться гораздо эффективнее – на искоренение мошенничества.

Наращивание объемов собственного капитала и борьба с мошенничеством не решат, однако, всех проблем финансово-кредитных учреждений: это невыполнимая задача. Люди всегда будут накапливать слишком много риска. Новаторы всегда будут заигрывать с опасностью: следующим источником кризиса вполне может стать теневая банковская система. Поскольку капитализм не может «остановиться», он никогда не сможет обходиться без риска. Однако он сделает больше, чем наши нынешние благие, но необоснованные попытки избежать инфекции и одновременно сохранить динамизм финансовой системы.