Существует три популярных объяснения причин угасания американского динамизма. Во-первых, Америка теряет свои давние источники экономического лидерства. Соединенные Штаты провели три великие революции в области образования – создание массовой системы начального образования в XIX в. и массовой системы среднего образования и высшего образования в XX в. Доля 17-летних детей, окончивших среднюю школу, выросла с 6,4 % в 1900 г. до 77 % в 1970 г. Доля выпускников средних школ, поступивших в университет, выросла с 45 % в 1960 г. до 63 % в 2000 г. Клаудиа Голдин и Лоуренс Кац из Гарвардского университета считают, что за восемь десятилетий (с 1890 по 1970 г.) уровень образования увеличивался на 0,8 года за десятилетие и что повышение уровня образования способствовало росту производительности и подушевой выработки на 0,35 % в год.

С 1980 г. Соединенные Штаты утратили преимущество в сфере образования и педагогики. Доля американцев, оканчивающих среднюю школу, либо не менялась, либо снижалась в зависимости от того, какая методика использовалась для ее оценки (Джеймс Хекман обнаружил, что в 2000 г. доля 18-летних, получивших «полноценные» свидетельства об окончании школы, сократилась до 74 %). В настоящее время Соединенные Штаты занимают 11-е место среди развитых стран по проценту учащихся, окончивших среднюю школу. Хотя доля 25–34-летних, получивших степень бакалавра в четырехлетнем колледже, поднялась с 25 до 32 %, за этим ростом скрывается множество серьезных проблем: так, Америка упала с первого места в мире по доле 18–24-летних, посещающих колледж, на низкое 15-е. Количественные показатели, которые демонстрируют США, становятся еще более удручающими, если оценивать непосредственно уровень образования, а не количество лет, потраченных на его получение. По результатам тестов Международной программы ОЭСР по оценке успеваемости учащихся (PISA) за 2013 г. американцы в возрасте 15 лет заняли 17-е место по чтению, 20-е – по естественнонаучным дисциплинам и 27-е – по математике.

Падение уровня образования в США ярче всего проявляется при сравнении различных возрастных групп. Окончивших среднюю школу среди американцев в возрасте от 55 до 64 лет больше, чем их сверстников в 34 государствах – членах ОЭСР. Американцы в возрасте от 24 до 34 лет делят девятое место по количеству окончивших среднюю школу вместе с четырьмя другими странами. США также единственная страна, в которой доля выпускников в возрасте от 24 до 34 лет не превышает доли выпускников в возрасте от 55 до 64 лет.

И если достоинства американской системы образования сошли на нет, ее недостатки только усугубились. Система профессионально-технической подготовки находится в плачевном состоянии. До Второй мировой войны в учебных программах средних школ в Нью-Йорке были обязательные уроки труда, на которых школьники обучались основам столярного дела и электротехники, но они были постепенно ликвидированы, несмотря на жалобы компаний на нехватку квалифицированных разнорабочих. Система также крайне плохо контролирует расходы. С 1950 г. стоимость высшего образования возросла в десять раз, и студенты вынуждены тратить на это все больше, влезая в огромные долги: задолженность по студенческим кредитам в настоящее время составляет почти 1,5 трлн долл., что превышает задолженность по кредитным картам или автокредитам.

На протяжении большей части своей истории Соединенные Штаты были главным мировым центром притяжения талантов. По состоянию на 2010 г. основателями 18 % компаний из списка Fortune 500 (среди них AT&T, DuPont, eBay, Google, Kraft, Heinz и Procter & Gamble) были иммигранты. С учетом детей иммигрантов эта цифра достигает 40 %. В 2012 г. иммигранты представляли около 13 % населения США, но основали 52 % стартапов в Кремниевой долине, получили более 25 % глобальных патентов и составляли 25 % научных и инженерно-технических работников со степенью бакалавра и 47 % со степенью PhD. Однако все более враждебное отношение страны к иммиграции и рост возможностей в других странах практически остановили приток будущих предпринимателей и специалистов. Другие богатые страны (например, Канада и Австралия) активно пытаются привлечь высококачественных иммигрантов. Индийские и китайские выпускники сегодня имеют гораздо больше возможностей у себя дома.

В этом много правды. Соединенные Штаты действительно теряют свои позиции в мире по многим показателям. Кроме того, в США действительно слишком много некачественных учебных заведений. Но не стоило бы ожидать от Америки сохранения мирового лидерства, подобного тому, которое она имела после Второй мировой войны. Она все еще остается мировым лидером в области высшего образования. 15 из 20 лучших университетов мира находятся в США. В Америке все еще больше шансов начать жизнь с чистого листа, чем во многих других странах. Дальнейший рост числа людей с высшим образованием не гарантирует роста качества экономики – в пользу этого нет никаких свидетельств: около 40 % выпускников колледжей не смогли найти работу, требующую высшего образования. Америке не нужно больше барменов с дипломом бакалавра.

Также считается, что ИТ-революция принесла разочаровывающие результаты по сравнению с предыдущими технологическими революциями. Вторая промышленная революция конца XIX в. привела к появлению целого набора инноваций, которые изменили жизнь людей во всех измерениях: машины заменили лошадей, самолеты – воздушные шары, электрическое освещение – керосин и газ. Скептики утверждают, что ИТ-революция затрагивает небольшое количество видов деятельности.

Но эти аргументы не слишком убедительны. ИТ-революция затрагивает все больше аспектов повседневной жизни. iPhone выполняет тысячи задач: может помочь вам найти нужное место, выступить в роли виртуального секретаря, организовать вашу библиотеку книг и газет. Uber использует ИТ-технологии для новой, революционной, организации таксомоторного бизнеса. Airbnb использует их, преобразуя гостиничный бизнес. Amazon позволяет нам делать заказы из обширного виртуального каталога и получать заказанное в течение нескольких дней или даже часов. По оценкам Morgan Stanley, беспилотные автомобили могут повысить производительность в Америке на 507 млрд долл., в основном за счет того, что люди смогут смотреть на свои ноутбуки, а не на дорогу.

ИТ-революция дает шанс распространить на сектор услуг методы повышения производительности труда, привычные для производственного сектора. IBM и Медицинский колледж Бейлора разработали систему под названием KnIT (Knowledge Integration Toolkit – система интегрированных знаний), которая сканирует медицинскую литературу и генерирует новые гипотезы для исследований. Новые программы регулярно превосходят специалистов в области права в прогнозировании исхода судебных решений, начиная с патентных споров и заканчивая делами в Верховном суде. Новые технологии позволяют станкам и техническому персоналу исполнять множество рутинных задач, прежде бывших уделом профессионалов. Программы, разработанные стартапом Kensho, дают ответы на финансовые вопросы – например, что произойдет с акциями высокотехнологичной компании, если она объявит о несанкционированной утечке хранящихся у нее личных данных клиентов. Медсестры и фельдшеры с помощью компьютеров и компьютеризированных диагностических инструментов делают все больше и больше работы, некогда предназначенной только для врачей. Онлайн-сервисы и приложения для смартфонов позволяют любителям в некоторых случаях обходиться вообще без профессионалов или по крайней мере усиливать свои переговорные позиции. Каждый месяц 190 млн человек посещают WebMD – больше, чем обычных врачей. Обучающие и образовательные приложения – вторая по популярности категория в магазине приложений Apple после игр, а MOOC (массовые открытые онлайн-курсы) привлекают миллионы студентов. Судьи и адвокаты все чаще решают мелкие тяжбы с помощью «электронного судебного разбирательства». Это один из инструментов, разработанных eBay для разрешения более чем 60 млн конфликтов, которые ежегодно возникают между пользователями платформы. Вопреки опасениям таких экономистов, как Уильям Баумоль, который утверждал, что рост производительности в секторе услуг по своей природе ниже, чем в обрабатывающей промышленности, рост производительности в настоящее время ограничен не структурой рынка (обрабатывающая промышленность по сравнению с сектором услуг), а способностью новаторов разрабатывать новые технологии. Следует напомнить замечание Пола Дэвида о том, что электричество не оказывало значительного влияния на производительность до тех пор, пока компании не реорганизовали свои фабрики в 1920-е гг. ИТ-революция в производительности, возможно, еще только начинается, особенно когда речь идет о производительности в сфере услуг.

Еще одна группа аргументов касается замедления темпов роста численности рабочей силы. Американская экономика неоднократно стимулировалась притоком новых рабочих – сначала сельскохозяйственных, покинувших фермы в поисках более высокооплачиваемой работы в городе, позже – женщин, оставивших неоплачиваемую работу в домашнем хозяйстве ради трудоустройства. Сейчас она страдает от обратной проблемы: рабочие оставляют работу и начинают претендовать на пенсию. Доля лиц пенсионного возраста в общей численности населения увеличилась с 6,8 % в 1940 г. до 11,3 % в 1980 г. и 13,1 % в 2010 г. и будет неуклонно расти в течение следующих 25 лет.

Эти аргументы еще менее убедительны, чем те, что связаны с ИТ. Их главная слабость в том, что поколение беби-бумеров только входит в пенсионный возраст. Есть и более тонкая проблема: люди могут продолжать работать много дольше, чем раньше, отчасти потому, что они дольше остаются здоровыми, а отчасти потому, что работа уже не так физически сложна, как прежде. Некоторые страны, такие как Швеция и Великобритания, постепенно повышают пенсионный возраст в соответствии с ростом продолжительности жизни населения.

Так почему же страна оказалась в застое? Самая главная причина этого – увеличение пособий, препятствующих росту производительности: целый набор социальных льгот (прежде всего пенсионного обеспечения, Medicare и Medicaid), которыми американцы пользуются просто по праву американского гражданства. В течение первых 30 лет после введения в действие системы социального обеспечения в 1935 г. рост пособий был относительно скромным – за исключением скачка, который пришелся на период после Второй мировой войны. Затем он резко ускорился: с 1965 по 2016 г. социальные пособия увеличивались в среднем на 9 % ежегодно. Доля ВВП, направляемая на социальные выплаты, выросла с 4,6 до 14,6 %, что стало сильнейшим дестабилизирующим фактором.

США сегодня буквально скованы этими пособиями. 55 % всех американских домохозяйств получают денежную или эквивалентную натуральную помощь, по крайней мере в рамках одной крупной федеральной программы социальных льгот. Почти все американцы старше 65 лет получают пенсию и входят в программу Medicare. 80 % американцев, живущих в семьях (домохозяйствах), возглавляемых матерями-одиночками, пользуются льготами и пособиями; в семьях, претендующих на получение таких пособий, живут 58 % американских детей. Около 120 млн американцев (две трети получателей) обращаются за пособиями в рамках двух или более программ, а около 46 млн (почти треть) – в рамках трех или более программ.

Режим предоставления пособий весьма слабо связан с реальными нуждами: более 90 % помощи по социальному страхованию приходится на единственную демографическую группу, которая при этом определяется скорее возрастом, чем потребностями в такой помощи, – людям 65 лет и старше. Правительство выделяет около 50 000 долл. в год в рамках пенсионного обеспечения и Medicare на типичную супружескую пару пенсионеров, вышедших на пенсию в возрасте 66 лет в 2016 г., что всего на 6000 долл. меньше медианного дохода американских домохозяйств в целом. А эти пенсионеры жили в наиболее благополучный период в истории Америки! Они также могут рассчитывать на то, что проживут дольше, чем предыдущие пенсионеры. Бремя содержания этого «позолоченного поколения» ляжет на нынешних работников, которые имеют гораздо меньше возможностей, чем некогда их родители, и должны одновременно обеспечивать своих детей.

По своей природе расходы на социальные нужды в основном осуществляются в режиме «автопилота»: люди зачисляются в социальные программы, а выплаты производятся по фиксированным формулам. Таким образом, пособия увеличиваются по фиксированной ставке независимо от того, как функционирует экономика или кто находится в Белом доме. Президенты могут твердить о достоинствах малого правительства, сколько им заблагорассудится. Ключевые социальные программы неизбежно будут расширяться по мере старения населения, роста цен и расходов на здравоохранение. Расходы на финансирование трех основных социальных программ – пенсионного обеспечения, Medicare и Medicaid – в настоящее время составляют почти 50 % федерального бюджета, и в ближайшие десятилетия эта сумма будет расти, независимо от того, какая партия будет находится у власти.

Однако повлиять на темпы роста – в силах президента. С 1965 г. расходы на социальные пособия, как ни странно, росли быстрее при президентах-республиканцах (на 10,7 % в год), чем при президентах-демократах (7,3 % в год). Билл Клинтон не только контролировал расходы на социальные пособия лучше, чем Рональд Рейган (4,6 % в год против 7,3 % в год), он внес радикальные изменения в систему социального обеспечения (хотя, надо признать, по настоянию Конгресса, который контролировали республиканцы). Джордж Буш–старший добавил в список льготных новые лекарства, не предоставив средств для финансирования этого, что такой консервативный в финансовом отношении президент, как Билл Клинтон, никогда бы не сделал. Обе партии пытаются «перекупить» голоса избирателей (некоторые республиканцы оправдывают свою готовность тратить государственные деньги тем, что в противном случае их потратят демократы). Даже избиратели, считающие себя консерваторами и сторонниками малого правительства, не готовы отказаться от прав на льготы и пособия – эту позицию лучше всего выразили активисты «Партии чаепития», потребовавшие от Барака Обамы не трогать «их» Medicare.

Эта история иллюстрирует одну из особенностей системы льгот и пособий, которая так затрудняет ее реформирование. Американцы предпочитают считать, что они «заработали» свои пособия и льготы: они просто получают обратно с процентами то, что они вложили в трастовые фонды. В их головах оплачиваемое налогоплательщиками «подаяние» (которое можно и сократить) принципиально отличается от «возврата сделанных вложений» (а это уже святое). В одном из рекламных роликов Американской ассоциации пенсионеров главный герой заявляет: «Я заработал свою Medicare и свою пенсию». На деле это иллюзия. В целом американцы вкладывают меньше, чем получают: для восполнения дефицита актуарного баланса потребуется постоянное повышение налогов на треть или постоянное сокращение пособий на четверть. В отсутствие таких изменений у Целевого фонда социального обеспечения закончатся деньги к 2034 г., а у фонда Medicare – к 2029 г. Но идея «возврата моих денег» – иллюзия настолько сильная, что делает реформу практически невозможной. Виктор Гюго однажды сказал, что в политике нет ничего более мощного, чем идея, время которой настало. Он был не прав: самая мощная вещь в политике – это обильно дотируемые пособия, которые, как убежден их получатель, он полностью оплатил.

Самое важное, федеральные пособия ограничивают возможность для свободного маневра. Индекс фискальной демократии Стёрле-Рёпера определяет, какая часть бюджетно-налоговых решений в США принимается автоматически, а какую возможно распределить, то есть предусматривает определенную свободу при принятии решений. В 1962 г. примерно две трети всех федеральных расходов производились по усмотрению правительства. В середине 1960-х гг., после введения системы социальных пособий Джонсона, объем таких расходов стал резко уменьшаться. В 1982 г. этот показатель упал ниже 30 %. К 2014 г. он составил около 20 %, а к 2022 г. должен упасть ниже 10 %.

Федеральные пособия вытесняют внутренние сбережения. Приведенная далее диаграмма демонстрирует удивительную статистическую стабильность: с 1965 г. сумма социальных пособий (льгот) физическим лицам и валовых внутренних накоплений (в процентах от ВВП) оставалась неизменной. Постепенный рост пособий в процентах от ВВП соответствует зеркальному снижению среднего объема валовых внутренних сбережений в процентах от ВВП. Это означает, что выплаты не просто вытесняют внутренние сбережения, но и делают это почти в эквивалентных объемах – доллар за доллар.

Главным движителем производительности (почасовой выработки) являются запасы капитала (или накопленные чистые инвестиции). Валовые внутренние инвестиции (чистые инвестиции плюс амортизация) финансируются за счет (1) валовых внутренних сбережений и (2) с 1992 г. чистых сбережений, заимствованных из-за рубежа (по существу, это дефицит текущего счета Америки). Бесконечно долго занимать за рубежом невозможно: ко второму кварталу 2016 г. общий объем таких займов составил уже 8 трлн долл. Внутренние инвестиции должны в конечном счете опираться на способность страны накапливать средства и инвестировать их в основной капитал, которая снижается. Подавляющее большинство статистических данных свидетельствует о тревожной тенденции: значительная доля роста затрат на социальные пособия финансируется правительством за счет налогов, что вытесняло частные сбережения, за счет которых в ином случае можно было бы финансировать внутренние капиталовложения и рост производительности.

Одним из важнейших показателей уровня предпринимательской уверенности – а следовательно, и готовности инвестировать – является так называемый коэффициент капитальных затрат, то есть доля «живых» (ликвидных) денег, которую компании готовы конвертировать в недвижимое («неликвидное») оборудование или здания. Как это ни удивительно, но для «объяснения» почти трех четвертей причин ожидаемых колебаний в коэффициенте капитальных затрат на два квартала вперед (этот период приблизительно соответствует времени между выделением инвестиций и их фактическим расходованием) достаточно всего двух финансово-статистических показателей. Первый – это циклически корректируемый с учетом экономического цикла дефицит или профицит федерального бюджета, отражающий степень наращивания или сокращения частных расходов на инвестиции. Второй – разница между ставками доходности 30-летних облигаций Казначейства США за вычетом доходности по пятилетним казначейским билетам. Она сглаживает нарастание неопределенности, связанной с физическими инвестициями во все более долгосрочные активы: так, срок службы программного обеспечения составляет от трех до пяти лет, а срок службы промышленного оборудования – 19 лет.

На долю профицита или дефицита федерального бюджета статистически приходится половина колебаний коэффициента капитальных затрат с 1970 г. Оставшаяся половина разделена поровну между разницей ставок доходности и другими, неустановленными, факторами. Учитывая, что запасы капитала являются основным движителем производительности (почасовой выработки), из этого следует, что, если сбережения, финансирующие капитальные инвестиции, будут по-прежнему перенаправляться на финансирование расходов на социальные выплаты, рост производительности замедлится еще более.

Сегодня компании демонстрируют самую низкую готовность к долгосрочным инвестициям со времени 1930-х гг. (за исключением особой ситуации в период Второй мировой войны). Рост неуверенности объясняется несколькими причинами, среди которых – и рост бюджетного дефицита США, и агрессивная политика страны, и разочаровывающие темы ее экономического роста. Но все их подпитывает кризис системы социального обеспечения, который подстегивает бюджетный дефицит, снижает рост производительности и в результате подтачивает и рост ВВП, и государственное управление (см. рис. 12.2).

Перспективы выглядят еще более мрачными: в ближайшие 20 лет число американцев в возрасте 65 лет и старше возрастет на 30 млн человек, тогда как прогнозируемое число американцев трудоспособного возраста (от 18 до 64 лет) увеличится лишь на 14 млн. Огромное число пенсионеров и наследие десятилетиями расширявшихся их прав на социальное обеспечение вкупе создадут финансовую проблему такой остроты, с которой Америка еще не сталкивалась. Предыдущие периоды высоких федеральных расходов и наращивания государственного долга были вызваны в основном войнами, которые в конечном итоге заканчивались; с сокращением же военных расходов сокращался и долг. Америка вот-вот вступит в период высоких федеральных расходов и роста государственного долга, вызванных затратами на социальное обеспечение, которые в обозримом будущем будут только расти, непреклонно и неизбежно. Если этот рост останется бесконтрольным, будущее будет обременено ростом задолженности и повторяющимися финансовыми кризисами.

Третья проблема связана с неудержимой бюрократизацией нормативной базы, которая становится своего рода налогом на два важнейших предпринимательских ресурса – на время и на способность к новаторству. В 1950-е гг. объем Федерального реестра США, где приводятся все нормативно-правовые положения, увеличивался в среднем на 11 000 страниц в год. В первом десятилетии XXI в. он рос в среднем на 73 000 страниц в год. Изложение федеральных законов и постановлений теперь занимает более чем 100 млн слов. Нормативы штатов и местные акты добавляют еще два миллиарда. Закон Додда–Франка занимал 2319 страниц. Закон о доступном медицинском обслуживании (Obamacare) 2010 г. уложился в 2700 страниц и при этом понятие «средняя школа» определял формулой из 28 слов. Программа Medicare имеет 140 000 видов страхового покрытия, включая 21 вид особых «несчастных случаев на космических кораблях». К этому следует добавить 3,4 млн слов американского Налогового кодекса. Это означает, что страна свободы фактически стала одним из самых зарегулированных обществ в мире: так, в 2013 г. США заняли 27-е место среди 35 членов ОЭСР по уровню регулирования товарного рынка.

Крах Enron в 2001 г. только усугубил регуляторную перегрузку Америки: идеи дерегулирования, так популярные с конца 1970-х гг., внезапно показались устаревшими. Принятый в 2002 г., вслед за падением Enron, акт Сарбейнса–Оксли изменил общую систему корпоративного управления. Закон Додда–Франка 2010 г. стремился перевести всю отрасль финансовых услуг под мелочное ручное управление с помощью тысяч страниц подробных предписаний. В период недавнего спада регулирующие органы стали еще более масштабными и настырными. Бюджет Комиссии по ценным бумагам и биржам в 2018 г. достиг 1,6 млрд долл. – в 1995 г. он составлял лишь 300 млн долл. Министерство юстиции использовало закон 1977 г. о борьбе с коррупцией во внешнеэкономической деятельности для преследования компаний за случаи сомнительной деятельности за рубежом, случавшиеся позже 2000 г., и средняя стоимость урегулирования спора в соответствии с этим законом возросла с 7,2 млн долл. в 2005 г. до 157 млн долл. в 2014 г.

Регуляционное бремя сильно мешает Америке поддерживать облик страны новаторов, справляющихся с любыми трудностями. Оно растягивает на годы большинство инфраструктурных проектов, поскольку чиновникам приходится пускаться на невероятные ухищрения, чтобы преодолеть многочисленные ограничения (в частности, современные требования природоохранного законодательства). В эпоху Великой депрессии строительство моста «Золотые Ворота» заняло четыре года. Сегодня для реализации крупных дорожных проектов требуется десять лет, чтобы устранить различные бюрократические барьеры, прежде чем становится возможным приступить к работе. Когда Портовое управление Нью-Йорка приняло решение модернизировать Байоннский мост, эффектно раскинувшийся между Стейтен-Айленд и Нью-Джерси, чтобы новые супертанкеры могли проходить под этим мостом, ему пришлось получить 47 разрешений от 19 различных правительственных департаментов, на что потребовалось почти пять лет – с 2009 по середину 2013 г. «Этот процесс согласования направлен не на решение проблем, а на то, чтобы находить всё новые проблемы, – отметила Джоанн Папагеоргис, сотрудник Портового управления, которая прошла через эту процедуру. – Чиновнику проще отказать, так меньше риска для него».

Чрезмерное регулирование вынуждает основателей бизнеса переживать кафкианский кошмар, скитаясь по многочисленным государственным ведомствам и заполняя бесконечное множество запутанных формуляров. Так, чтобы открыть ресторан в Нью-Йорке, приходится иметь дело с 11 различными городскими службами. Это стоит американцам огромного количества времени и денег: половина американцев для уплаты налогов нанимает профессионалов – среди британцев так поступают лишь немногие. Даже дети, пытающиеся заработать деньги на благотворительность, волей бюрократов превращаются в преступников. В 2011 г. в Бетесде, штат Мэриленд, власти округа закрыли детский киоск с лимонадом возле поля, где проводился открытый чемпионат США по гольфу, потому что у детей, которые пытались собрать деньги на борьбу с детской онкологией, не было лицензии на торговлю.

Корпоративные правила неизбежно ложатся непомерным бременем на небольшие компании, поскольку их соблюдение сопряжено с высокими постоянными издержками. Николь и Марк Крэйн из колледжа Лафайетт подсчитали, что затраты на одного сотрудника, отвечающего требованиям федерального законодательства, составляют 10 585 долл. для компаний с 19 или менее сотрудниками по сравнению с 7755 долл. для компаний с 500 или более сотрудниками. Сложность американской нормативной системы ставит небольшие фирмы в невыгодное положение. Крупные организации могут позволить себе нанимать экспертов, которые способны продраться через эти горы директив (закон Додда–Франка быстро прозвали законом о полной занятости юристов и консультантов). В отделе налогового учета и отчетности компании General Electric работает 900 человек. В 2010 г. она практически не платила налогов. Маленьким же компаниям приходится тратить деньги на внешних юристов и постоянно беспокоиться о нарушении какого-нибудь из часто противоречивых правил Налоговой службы. По данным обследования малых предприятий, проведенного Всемирным экономическим форумом, Соединенные Штаты занимают 29-е место по легкости соблюдения нормативных требований, на ступеньку ниже Саудовской Аравии.

Но даже если чрезмерное регулирование и дает крупным компаниям краткосрочные преимущества, в долгосрочной перспективе оно ограничивает их возможности, делая их более бюрократическими и менее инновационными. Солидные фирмы расширяют отделы, которые занимаются приведением деятельности компании в соответствие с нормативами, а не инновациями. Они нанимают руководителей, которые тратят свое время на обхаживание политиков и бюрократов, а не на улучшение своей продукции. Самый большой вред регулирования заключается в том, что оно ведет к бюрократизации капитализма, убивая тем самым сам новаторский дух предпринимательства.

Одним из особенно удручающих примеров регулирования является засилье лицензирования. В 1950 г. только 5 % рабочих мест требовали лицензий. К 2016 г. это число выросло до 30 % (тот же показатель в Великобритании составил 13 %). Лицензирование дотянулось своими щупальцами до таких профессий, не представляющих никакой реальной угрозы для здоровья и безопасности, как флористы, ремесленники, борцы-рестлеры, экскурсоводы, продавцы замороженных десертов, букинисты и дизайнеры интерьеров. Лицензирование отнимает массу времени. В Техасе потенциальные парикмахеры должны изучать парикмахерское дело больше года, а начинающие изготовители париков должны пройти 300 часов занятий и сдать как письменные, так и практические экзамены. Штат Алабама обязывает тех, кто желает заниматься маникюром, перед сдачей практического экзамена пройти 750 часов обучения. Штат Флорида не позволит вам работать дизайнером интерьера, если вы не окончите четырехлетний курс обучения в университете и два года стажировки и не сдадите двухдневный экзамен. Моррис Кляйнер из Университета Миннесоты подсчитал, что лицензирование увеличивает доходы лицензиатов примерно на 15 %. Другими словами, оно оказывает примерно такое же влияние на заработную плату, как и членство в профсоюзе: профсоюзные активисты, которые также защищены лицензиями, получают 24 %-ную надбавку к почасовой заработной плате. Кляйнер также утверждает, что лицензирование замедляет создание рабочих мест: сравнивая профессии, которые регулируются в одних штатах, но не в других, он обнаружил, что рост занятости между 1990 и 2000 гг. был на 20 % выше в нерегулируемых профессиях, чем в регулируемых. Рост числа лицензий на профессиональную деятельность также снижает географическую мобильность, поскольку для получения новой лицензии требуется много времени и усилий.

Корни этой «диктатуры нормативов» уходят в эпоху «Нового курса» и «мозговых трестов» Франклина Делано Рузвельта, которые горячо верили, что правительство должно контролировать гораздо больший объем экономических решений. Однако расширение полномочий правительства обернулось цепной реакцией: члены клуба новых «регуляторов» быстро находили «проблемы» (реальные или воображаемые), требующие решения, а эти финансируемые государством решения требовали новых чиновников для надзора и контроля. И так далее, и так далее – до бесконечности.