Уверенные в себе, профессиональные и изобретательные, американские компании начали зарубежную экспансию беспрецедентных масштабов: их совокупные инвестиции в Европе и Японии выросли с 2 млрд долл. в 1950 г. до 41 млрд долл. в 1973 г. Многие ведущие компании уже опробовали глобализацию в эпоху laissez-faire. Singer Marketing Company, как тогда называлась Singer Corporation, открыла фабрику в Великобритании в 1867 г. В 1911 г. компания Ford открыла свой первый завод в Великобритании, в Траффорд-парк в Манчестере. К концу жизни вкус к «комбинациям» на глобальном уровне проявил и Джон Морган, и это поглотило все его внимание. Однако после Второй мировой войны большой бизнес Америки намного превосходил своих зарубежных конкурентов: в 1954 г., например, в дочерних американских компаниях в Великобритании производительность труда была в среднем на треть выше, чем у местных.

Американские компании покорили удивительно много сегментов мировых рынков (хотя продукты роскоши оставались европейской прерогативой). К середине 1960-х гг. Ford и GM были вторым и третьим по величине «европейскими» автопроизводителями после Fiat. Американские компании производили 80 % европейских компьютеров. В Великобритании воплощались самые жуткие кошмары Кейнса об американском господстве: американские компании занимали более половины английского рынка автомобилей, пылесосов, электробритв, бритвенных лезвий, готовых завтраков, картофельных чипсов, швейных машинок, заварных крем-порошков и пишущих машинок. 90 % фотопленки, продающейся в Великобритании, производилось компанией Kodak; Heinz обеспечивала 87 % рынка детского питания и 62 % рынка консервированной фасоли; Kraft и Swift – 75 % плавленого сыра.

Многие европейцы смотрели на это с отчаянием. В книге «Американский вызов», вышедшей в 1967 г., Жан-Жак Серван-Шрейбер утверждал, что превосходство США в способности управлять большими компаниями в гигантских географических регионах делает невозможной конкуренцию со стороны европейских компаний. Американцы в совершенстве овладели организационными инструментами, которые открывали путь к процветанию. Европейцев же сдерживала их приверженность семейному бизнесу и «джентльменским ценностям». «Искусство организации» остается "загадкой для нас"», – говорил он. Книга Сервана-Шрейбера стала не только бестселлером, но и катализатором перемен. Она подтолкнула европейцев к мысли о создании такого же большого общего рынка, как американский, и таких же высокопрофессиональных преподавателей бизнес-школ, как в американских бизнес-школах.

Обычные американцы наслаждались беспрецедентно высоким уровнем материального достатка. По словам Клодии Голдин и Роберта Марго, это была эпоха «великой компрессии», когда неравенство было низким, возможностей – в изобилии и у каждого, казалось, был шанс добиться успеха. Низкооплачиваемые сельскохозяйственные работники перебирались в города, на более высокооплачиваемую работу. Жители городов, которым платили хорошо, перебирались из городских центров в быстро растущие пригороды. Люди, имевшие только школьное образование, покупали огромные участки земли и получали пожизненные контракты. Амбициозные работники могли подниматься по карьерной лестнице из цеха на высшие руководящие посты. Не все преуспевали одинаково: афроамериканцы все еще страдали от дискриминации и бедности, а женщин часто оттесняли на задний план. Но по крайней мере для белых мужчин американская мечта была близка к реальности как никогда.

Экономика показывала настолько блестящие результаты, что издатели выпустили целую серию бестселлеров, оплакивающих проблему изобилия. «Одинокая толпа» (The Lonely Crowd) Дэвида Рисмена обвиняла американцев в конформизме, «Народ изобилия» (People of Plenty) Дэвида Поттера – в потребительстве, «Человек организации» (The Organization Man) Уильяма Уайта – в том, что они стали винтиками в корпоративной машине. «Общество изобилия» Джона Гэлбрейта обвиняла их в удовлетворении своих желаний «с безрассудной легкостью» (это был золотой век как экономического роста, так и популярной социологии). Развитие пригородов стало отдельным поводом для тревоги. Дэвид Рисмен увязывал «пригород» со «студенческим клубом небольшого колледжа, где единомыслие отображается в самом себе». Идея о том, что жизнь в пригороде была невыносимо скучной, оказалась настолько распространенной, что социолог Герберт Ганс посчитал необходимым заявить (после нескольких лет жизни в Левиттауне, штат Нью-Джерси) о том, что «большинство новых жителей пригородов вполне довольным тем сообществом, которое там складывается; им нравятся дома и жизнь на свежем воздухе, им нравится жить рядом со множеством людей, которые имеют сходные воззрения; они не испытывают скуки или дискомфорта, якобы присущих пригородному однообразию».

Писания об отчужденности редко стоят той бумаги, на которой они изложены. Гэлбрейт и прочие были тем не менее правы в том, что Америка была гомогенным обществом. Пригороды выглядели так, как будто они вышли из одинаковых формочек для пирожных. Полки супермаркетов были забиты стандартными продуктами. Аудитория трех крупнейших телекомпаний (CBS, ABC и NBC) измерялась десятками миллионов: когда компания CBS 19 января 1953 г. транслировала эпизод комедийного сериала «Я люблю Люси», в котором главная героиня должна была родить (одновременно с актрисой Люсиль Болл), 68,8 % телезрителей страны сидели у телевизоров – это было гораздо больше, чем на следующий день, когда показывали церемонию инаугурации Дуайта Эйзенхауэра. Обочины шоссе и второстепенных дорог были застроены сетевыми мотелями, которые гордились тем, что предоставляли своим постояльцам идентичные услуги вне зависимости от того, оказывались ли те в лесах Новой Англии или в пустыне Аризоны. Рекламный слоган Holiday Inn гласил: «Лучший сюрприз – отсутствие сюрпризов».

Ключевые институты страны активно пропагандировали «американский образ жизни»: состязательные виды спорта (спортсмены и чирлидеры были героями школьной жизни), утешительная религиозность (Эйзенхауэр сказал, что религия должна быть у каждого – лично ему было безразлично, какая именно) и уважение к флагу. Доля американцев, родившихся за рубежом, упала с 6,9 % в 1950 г. до 4,7 % в 1970 г. – наименьшего значения в истории Америки (см. рис. 8.2).

Служба иммиграции и натурализации активно способствовала дальнейшей гомогенизации общества, депортируя нелегалов, в особенности китайцев, и заставляя иностранцев становиться полноценными американцами. Новые пригороды оказались еще более успешным «плавильным котлом», чем старые города с уже сложившейся политической системой, зависимой от этнических групп. Старомодные этнические связи растворялись в «экуменической» вере в американизм, что хорошо задокументировано в книге Уилла Герберга «Протестант, католик, иудей» (Protestant, Catholic, Jew). Золотая эра американского роста стала и эпохой стирания этнических различий (по крайней мере в отношении иммиграции) и бурного развития американизма, и это позволяет объяснить нынешнюю волну нативизма и популизма.