Сформировавшийся после Второй мировой войны капитализм был менеджерским. В экономике доминировала горстка гигантских компаний – «большая тройка» в автомобилестроении (Ford, Chrysler и General Motors), «большая двойка» в электроэнергетике (General Electric и Westinghouse) и т.д. Крупнейшим автопроизводителем в мире была компания General Motors, крупнейшим производителем компьютеров – IBM, крупнейшим производителем потребительских товаров – Procter & Gamble. По сегодняшним стандартам большого бизнеса, отдающего субподрядчикам все, что можно, все эти компании были поразительно солидными. Они нанимали огромные армии рабочих (в 1960 г. General Motors наняла миллион человек), владели солидными активами в форме заводов и офисных зданий и предлагали пожизненный наем не только менеджерам, но и другим сотрудникам. Многие компании стремились стать центрами, вокруг которых была сосредоточена вся жизнь их работников. Так, Kodak имела центр отдыха площадью 2,79 га с полем для гольфа на 18 лунок. Она спонсировала походы в кино, пикники, турниры по бриджу, танцы, бейсбольные матчи и – что пользовалось наибольшей популярностью – боулинг (когда в середине 1950-х гг. Американский боулинг-конгресс проходил в Рочестере, в соревновании приняли участие 324 корпоративные команды). «Крупная компания стала настоящим символом нашего общественного устройства, – писал молодой иммигрант из Австрии Питер Друкер в Harper's Magazine в 1949 г. – В промышленном предприятии можно проследить структуру, которая фактически лежит в основе всего нашего общества».

Американские менеджеры пользовались относительной свободой принятия решений в сравнении со своими европейскими или японскими коллегами. Им не нужно было отчитываться перед универсальными банками, как немцам, или перед Министерством финансов, как японцам. Им не нужно было отчитываться перед владельцами предприятий, поскольку акции находились в руках миноритариев (которые по природе своей были рассредоточены и пассивны), а не могущественных семей или крупных институтов. Это позволяло менеджерам ставить смелые долгосрочные цели: и IBM, и AT&T содержали исследовательские лаборатории, которые прилежно и терпеливо создавали фундамент революции в электронике. Это позволяло менеджерам представлять себя стражами на службе у всего общества в целом, а не только служителями акционеров. «Работа менеджера, – провозглашал в 1951 г. председатель совета директоров Standard Oil of New Jersey Фрэнк Адамс, – состоит в том, чтобы поддерживать справедливый и эффективный баланс между запросами различных групп с разными интересами… акционеров, работников, потребителей и общественного мнения в целом». Менеджеры были индустриальными политиками в той же степени, в какой и бизнесменами.

Однако даже самым могущественным менеджерам приходилось договариваться с большим правительством и профсоюзами. Большое правительство в целом было весьма дружелюбным. Эйзенхауэр заполнил свой кабинет людьми из бизнеса: назначив генерального директора General Motors Чарльза Уилсона министром обороны, он также назначил на разные посты в кабинете некоторых бывших дистрибьюторов General Motors, что позволило Эдлаю Стивенсону съязвить: «Все поклонники "Нового курса" съехали из Вашингтона, уступив дорогу торговцам автомобилями».

Отношения же с профсоюзными воротилами были более напряженными. За 18 послевоенных месяцев профсоюзы организовали 550 стачек, в которых приняли участие 1,4 млн рабочих, чтобы продемонстрировать новообретенную силу, которую им предоставили принятые в интересах рабочих законы 1930-х гг. и дефицит на рынке рабочей силы послевоенных лет. Союз автомобилестроителей организовал особенно упорную забастовку против General Motors, которую удалось прекратить, только когда менеджмент пообещал не только повысить зарплату, но и пенсионные отчисления и страховку. Детройтское соглашение стало образцом для всех трудовых соглашений будущего: социальный пакет и льготы, прежде доступные только менеджерам, теперь распространялись на всех рабочих.

Несмотря на то, что закон Тафта–Хартли от 1947 г., запретивший «закрытые цеха», вынуждавшие нанимателей брать на работу только членов профсоюза, и заставивший профсоюзных лидеров под присягой подтвердить, что они не являются коммунистами, несколько сместил баланс сил в пользу менеджеров, профсоюзы все еще были очень могучи. В 1950-е гг. примерно треть несельскохозяйственных рабочих были членами профсоюзов, и от двух третей до трех четвертей американцев выражали поддержку трудовым организациям. Даже Эйзенхауэру пришлось выделить в своем кабинете место для главы союза водопроводчиков Мартина Дуркина, который был назначен министром труда, что спровоцировало журнал The New Republic на саркастический комментарий о Кабинете из «восьми миллионеров и водопроводчика». В 1955 г. профсоюзы усилились еще более, когда Американская федерация труда и Конгресс производственных профсоюзов договорились о слиянии в АФТ–КПП, чтобы избавиться от излишней бюрократизации и дублирования функций. В новообразованном объединении состояло 15,4 млн человек. К середине 1950-х гг. почти половина крупных и средних нанимателей предоставляли своим рабочим пенсии и более двух третей – ту или иную страховку. В Европе политики решили, что социальную защиту должно обеспечивать государство. В США благодаря Детройтскому соглашению они переложили эту задачу на плечи корпораций.