История 1920-х гг. выглядит как описание рая до грехопадения – мир технологических чудес и материального прогресса, мир массового благоденствия и безграничного оптимизма. Но в том раю уже завелись свои змии.

Одним из них была задолженность по потребительскому кредиту. В начале 1920-х гг. появилась отрасль массового потребительского кредитования: люди привыкли к стабильному росту доходов. Супермаркеты и посылочно-почтовые компании стали той искрой, что разожгла потребительскую революцию: кредиты стали так же доступны для рабочих, как и для элиты, а оценка кредитоспособности от личного знания кредитора свелась к следованию бюрократическим формулам. Другие компании, обслуживающие индивидуальных потребителей, вскоре переняли эти модели. Пример подавали автомобильные компании, за ними потянулись десятки других: множились предложения программ «простой оплаты» пианино, радиоприемников, фонографов, пылесосов, даже ювелирных изделий и одежды. Объем задолженности домохозяйств постоянно рос – с 4200 долл. в 1919 г. до 21 600 долл. в 1929 г. (все цифры в пересчете на цену доллара 2017 г.).

Наибольшая доля долга приходилась на дома. С 1890 по 1930 г. получить кредит на покупку недвижимости стало гораздо легче, размер первоначального взноса значительно снизился, появилось намного больше возможностей для вторичного и даже третичного заклада. Общая стоимость непогашенных закладных за дома взлетела с 12 млрд долл. в 1919 г. до 43 млрд долл. в 1930 г.: все больше семей прибегало ко второму и третьему перезакладу.

Но что произойдет, если карусель роста зарплат и роста заимствований замедлится? Функционер Республиканской партии Хьюберт Ворк в своей речи, предназначенной для того, чтобы переманить избирателей от демократов, навскидку попал в яблочко:

Вторым змием был американский национализм: идея о том, что Америка – превыше всего. Законы, ограничивавшие иммиграцию, отрезали страну от многолетнего источника дешевой рабочей силы. Доля ежегодного иммиграционного прироста населения, составлявшая в период с 1909 по 1913 г. 1 % от местного населения, уменьшилась до 0,26 % в период с 1925 по 1929 г. Темпы прироста населения снизились с 2,1 % (1870–1913 гг.) до 0,6 % (1926–1945 гг.). Сокращение иммиграции не только уменьшило предложение рабочей силы (заодно облегчив работу профсоюзам по ее организации), но и уменьшило долгосрочный спрос на дома. В результате продавать дома, построенные в огромных количествах во время строительного бума, стало гораздо труднее.

Но что было беспокоиться о тех змиях? Машина американского экономического роста работала на полных оборотах, потенциальные соперники Америки рвали друг друга на части, а в 1928 г. Америка выбрала нового президента, который казался идеальным кандидатом на роль национального заклинателя змей.

За свою жизнь Герберт Гувер собрал, вероятно, лучшее резюме для кандидата в президенты США того времени: горный инженер, международный бизнесмен, лучший из лучших среди самых выдающихся американцев. Джон Кейнс восхищался его «знаниями, великодушием и беспристрастностью». Писатель Шервуд Андерсон отмечал, что Гувер «никогда не знал поражений». Возглавив службу по борьбе с голодом во время и после Первой мировой войны, он спас как минимум 2 млн человек от голодной смерти; в качестве министра торговли США во время президентства Гардинга и Кулиджа он был влиятельной фигурой в обеих администрациях – «министром за все», как выразилась одна газета, или, по словам одного вашингтонского остряка, «министром торговли и заместителем министра во всех остальных министерствах». Его вклад в регулирование работы внутреннего американского рынка бесценен: он стандартизировал размеры всех деталей всех агрегатов. Более того, он был талантливым писателем: его книга 1922 г. «Американский индивидуализм» (American Individualism) – одно из лучших отображений определяющего национального свойства американцев, а «Рыбалка для развлечения и очищения души» (Fishing for Fun and to Wash Your Soul) – прекрасное размышление об этом весьма достойном и приятном времяпрепровождении.

Гувер был последователем республиканцев-интервенционистов, уделявших особое внимание партийному контролю (и ответственности) за экономикой. «Времена, когда наниматель мог позволить себе втоптать своих работников в грязь шипованными подковами, уходят вместе с доктриной laissez-faire, породившей такие идеи», – писал он в 1929 г.. Гувер придерживался практически фабианской веры в силу науки, планирования и оценки эффективности – веры, которая определяла его личную жизнь в той же мере, что и подход к управлению. «Строить замки на песке – это не по мне, – вспоминал он, – я склонен скорее наблюдать и оценивать результаты эксперимента, реальных действий, приложения людских сил через холодный и трезвый микроскоп фактов, статистических данных и измеренных показателей». В чем он расходился с фабианцами, так это в убежденности в том, что интервенционизм – дело сторонников бизнеса, а не его противников. Он считал, что вмешательство со стороны правительства должно идти на благо бизнеса – например, упрощать правила или сглаживать колебания, присущие бизнес-циклам. Одним из первоочередных проектов Гувера на посту президента стала попытка собрать ведущие умы страны для составления свода знаний и выработки амбициозного плана, следуя которому страна перешла бы «на новую фазу национального развития». «В обществе сдержанных, изобретательных и невыразительных бобров, – комментировал журнал Time, – этот человек-бобр может стать королем бобров».

Однако выдающимся талантам Гувера предстояло беспрецедентное испытание на прочность. Соединенные Штаты наслаждались светлой стороной созидательного разрушения три десятка лет почти непрерывного экономического роста, последние семь лет которого принесли небывалое благополучие. Теперь Америке предстояло встретиться с его темной стороной.