Глава 6
Когда наступила ночь, я не пошла на кладбище. В новостях объявили, что Ладен считался пропавшим без вести и что есть доказательства грязной игры. Моя мама, в итоге, пропустила ужин, и Рэйвен заняла свое место за столом. Она действовала как лунатик, словно она была под кайфом от новости, что Ладен пропал или от чего-то другого.
В то время как мы с Рэйвен ходили по магазинам, я пыталась расспросить ее о подробностях прошлой ночи, но всякий раз она переводила разговор на одежду. Я рано ложусь, но глубокой ночью просыпаюсь от звука маминого голоса.
— Йен! — кричит она вверх по лестнице, пьяно бормоча. — Мне нужна твоя помощь.
Йен закрылся на чердаке, с очередной своей «музой», таинственными персонами, которые каждую ночь пробираются на чердак, чтобы он мог их нарисовать. Я поднимаюсь с кровати и встаю вверху лестницы.
— Мам, Йен на чердаке, — говорю я устало, потирая глаза и зевая. — Что тебе нужно?
Она хмурится, глядя на меня.
— Мне нужна помощь, чтоб подняться по лестнице.
Я вздыхаю и бегу вниз по лестнице. Её каштановые волосы растрепаны и связаны в пучок, а глаза налились кровью. Она была красавицей, но её образ жизни быстро состарил её тело.
Мама дергает вниз подол платья и, вздыхая, обвивает руками мою шею. Она пахнет текилой и сигаретами и видение ее смерти душит меня, как оно всегда делает, когда я соприкасаюсь с ней. Она лежит в постели с таблетками и бутылками, умирая в своем собственном пламени. Затаив дыхание, я веду её в комнату, укладываю на кровать и снимаю туфли.
Она щурится на меня мутным взглядом.
— Ты так похожа на него, — бормочет она. — У тебя его глаза и все.
Она имеет в виду моего отца.
— Тссс…Отдохни немного, — говорю я, бросая туфли на пол.
— Интересно, если ты такая же, как он, — говорит она, перекатившись на бок. — Я уверена, ты будешь… убийцей… Ты убила свою бабушку.
Её слова бьют меня в сердце, как ржавый, зазубренный нож, но она не в первый раз произносит это.
— Мам, папа никого не убивал.
— Да, он сделал… да, сделал, — она засыпает.
Я сдерживаю слезы и выбегаю из комнаты. Я не плачу. Я никогда не плачу, но я не могу уснуть. Я читаю стих Камерона, снова и снова, пока слова не сливаются и вообще теряют смысл. Как и моя жизнь.
* * *
На следующее утро я проспала, и, если я не потороплюсь поднять свой зад, то опоздаю на урок английского. Я выгляжу бледной, и у меня синяки под налившимися кровью глазами. Я быстро одеваюсь в рваные джинсы, серые армейские сапоги и черный жилет поверх полосатой футболки. Рэйвен пишет мне, пока я спускаюсь по лестнице, затягивая свои волосы в хвост.
Рэйвен: Нужно подвезти тебя сегодня.
Я останавливаюсь на лестнице и отвечаю.
Я: Зачем? Что-то случилось?
Она отвечает через секунду.
Рэйвен: Нужно кое-что сделать сегодня. Не опаздывай.
Я: Просто держись. Я почти у двери.
Рэйвен: Уже уехала.
Рэйвен: Кстати, в новостях сказали, что Ладен исчез в тот вечер.
Я:…бред. Я видела его во дворе дома.
Рэйвен: Неважно. Ты сказала, что знаешь, как он умрет. Ты говорила, я помню. Вот почему я тусовалась с ним.
Я: Необязательно, что он умер, просто пропал.
Рэйвен: Ну, если ты так говоришь. Но в любом случае, мне пора. Увидимся на биологии.
Я бросаю свой телефон в сумку, удивляясь, как, черт возьми, я собираюсь идти на урок. Я уже пропустила слишком много, и я не хочу соскочить. Я раздумываю, пнуть ли Йена, чтобы он проснулся и отвезти его, но тогда мне придется объяснять, что случилось с папиной машиной. Я к этому не готова. Единственный вариант — сесть в чрезмерно переполненный пассажирский автобус, наполненный неизбежными знаками смерти.
— Что с тобой? — спрашивает Йен, жуя печенье в дверях кухни.
— Ничего, — я хватаю свои ключи со стола. — Просто устала.
— Мама говорила тебе что-нибудь прошлой ночью? — спрашивает он. — Что-то типа почему она не принимает свои лекарства?
— Она когда-то о чем-то говорит? — я щелкаю, засунув ключи в карман.
Йен поднимает руки и отступает.
— Извини. Я просто спросил. Но лучше я буду держать рот на замке.
Я открываю рот, чтобы извиниться, но он возвращается на кухню, отгораживаясь от меня. Я хватаю куртку с перил и выхожу на улицу. Надеваю куртку и смотрю в конец улицы на скамейки перед автобусной остановкой. Ходить пешком или ездить на автобусе? Боже, я понятия не имею.
Джип Камерона вдруг появляется у обочины. Он опускает вниз окно и манит меня пальцем.
Я начинаю идти, но потом колеблюсь.
— Обещаю, я не кусаюсь, — он ослепляет меня восхитительной улыбкой. — Конечно, разве что, ты этого хочешь.
Я начинаю тяжело дышать, моя грудь вздымается. Мои ноги по собственному желанию несут меня вниз по ступенькам, через траву и я останавливаюсь на расстоянии нескольких сантиметров от его двери.
— Ты выглядишь потерянной, — говорит он, его темный взгляд под очками скользит по моему телу.
— Мне нужно на урок, — говорю я, обхватывая себя руками. Его взгляд заставляет чувствовать меня голой, и я не уверена, нравится ли мне это или это заставляет чувствовать меня дискомфорт. — Но моя машина… сломалась, — я неловко мнусь.
— Запрыгивай, — он кивает на пассажирское сиденье — Я отвезу тебя в колледж… мне все равно записываться на следующий семестр.
— Я собиралась идти пешком, — я регулирую ремешок своей сумки. — Это не такая уж проблема.
Он качает головой и смеется, снимая очки:
— Запрыгивай, Эмбер. Я не против подвезти тебя. Поверь мне… На самом деле, я более чем рад.
Я удерживаю его взгляд на мгновение, в поисках скрытого смысла, затем я смотрю на угол улицы, где люди ждут автобус.
— Хорошо… Спасибо. — я обхожу капот и сажусь на переднее сиденье. Внутри машины пахнет ванилью, смешанной с оттенком землистого одеколона. Камерон ждет, пока я пристегнусь ремнем, затем надевает очки и гонит по дороге. Он носит темно-синие джинсы и черную рубашку на пуговицах с закатанными до локтей рукавами. Его рука лежит на коробке передач, а пальцы постукивают в такт журчащей из магнитолы музыки. Принуждение давит, и я переплетаю пальцы, его близость поглощает меня.
— Ты всегда такая тихая? — спрашивает он после минуты неловкого молчания.
Я отворачиваюсь от окна.
— Я просто не вижу смысла в разговоре, если нечего сказать.
Его глаза увеличились.
— Ладно, извини, что спросил.
Я тереблю свой кожаный браслет.
— Извини. Я не думала, что выйдет так злобно. Просто тяжелое утро.
Он кивает и продолжает с осторожностью.
— Но уверен, нам есть, что сказать, и вопрос в том, ты сама скажешь или предоставишь это мне?
— Я не ожидала, что ты положишь его там, — говорю я, потрясенно. — Но ладно.
— Первое, что ты должна знать обо мне — я ненавижу тайны. Они бессмысленны и запрашивают от человека слишком много энергии, к тому же, раскрытие тайны приносит много боли другому человеку. — его губы двигаются, как перо поэта по листу бумаги.
— Итак, почему вы раскапывали могилу на кладбище в ту ночь? — я выгладываю карты на стол.
Он ухмыляется с интересом.
— Убедиться, что в гробах действительно мертвые тела.
Я не знала, как реагировать.
— Уверена, они там.
— Видишь, вот почему я думаю, что мы можем общаться, — ловко подмечает он. — Многие люди выпрыгнули бы из машины после такого ответа.
Я откидываю челку с глаз.
— Многие люди, прежде всего, не садятся в машину.
— Здорово подметила. — он щелкает поворотником и поворачивает на школьную дорогу. — Я делал грязную работу моих родителей. Мой дед — старик Кери, как зовет его твоя таинственная подруга — владел драгоценностью, которая дорога моей семье, как память. Она передавалась из поколения в поколение. Но никто не может найти, куда мой дед спрятал её, так что они послали меня, чтобы проверить в гробу, на всякий случай он просил похоронить его с ней и никогда не говорил никому, кроме своего друга, который занимался организацией похорон моего деда.
По какой-то причине его рассказ напоминает мне фильм 1980-х с Томом Хэнксом, который я однажды смотрела «Предместье».
— Ты нашел?
— Опять же, тебя это не напрягает, — он довольно ухмыляется, развлекаясь нашим разговором. — Нет, я не нашел.
— Вы не подумали спросить друга твоего деда, прежде чем рыться в его гробу? — спрашиваю я. — Возможно, было проще начать с этого.
— Хмм… — он глубокомысленно потирает подбородок. — Я никогда не думал об этом. — он смеется. — Конечно, думал, но оказалось, что друг моего деда тоже умер, спустя несколько дней после похорон.
— Это странно, — я разрываюсь от того, что верю ему. — Так кто был тот человек, который действительно копал?
Его улыбка дрогнула, а лицо покраснело от гнева.
— Ты видела его?
Я медленно киваю.
— Да…
Его гнев меня пугает.
— Он мой дядя.
— Он тебе не нравится? — спрашиваю я.
Он теребит в руках брелок и грусть оттеняет его глаза.
— Он… терпимый. — он поворачивает на переполненную школьную стоянку, и все глазеют на нас. У города очень маленькая населенность и неопознанная машина — это большая новость. Я почти вижу невидимый поток сплетен, перемещающийся из машины в машину.
— Вау, это как быть кинозвездой, — замечает он, в то время как паркуется на свободном месте.
Улыбка изгибает мои губы.
— О, все будет намного хуже. Поверь мне. Новый парень — это будет заголовком газеты. — я делаю движение рукой. — Ну, может, это не будет так грандиозно. Кто-то еще переехал сегодня сюда.
Он достает ключи из зажигания.
— Ты знаешь кто это?
— Да, я встретила его на вечеринке в субботу вечером, — я отстегнула ремень безопасности. — Его зовут Ашер Морган.
Темная тень появляется на его лице.
— И ты уже познакомилась с ним?
— Да… — я удивленно приподнимаю брови. — На вечеринке, я же сказала.
Он смотрит на приборную панель, беспокойно позвякивая ключами, а затем открывает дверь и вылезает из машины.
Я выскакиваю и обхожу его.
— Ты сказал, что ненавидишь секреты, — говорю я, пока мы загораживаем вход под навес. — Но это не касается тебя.
— Нет, я сказал, что секреты бессмысленны и могут причинить кому-то боль. — Он прибавляет шаг и машет через плечо. — Увидимся, Эмбер.
Все студентки пялятся на него, пока он поднимается, практически пуская слюни. Я закатываю глаза и направляюсь к боковому входу. После обеда он, вероятно, будет трахать Маккензи Бэйкер в подсобке.
Боковой вход — спокойный уголок в маленькой школе, ведущий прямо туда, где у меня английский. Я роюсь в сумке, пока иду в холл, достаю телефон и пишу Рэйвен.
Я: Ты еще в школе?
Я брожу по коридору, украшенному фальшивой паутиной и оранжевым и черным конфетти, укладывая все в своей голове пока жду ответа.
Я: Эй, ты в порядке?
Снова нет ответа. Я кладу телефон обратно в сумку и решаю проверить изостудию. Иногда Рэйвен ходит туда ради удовольствия, когда нет профессора, она говорит, что это наиболее спокойное место, чтобы рисовать горы снаружи, вместе с тренировкой на футбольном поле, где парни бегают без рубашек.
Я заглядываю внутрь, но там только один парень рисует в дальнем углу, так что я начинаю отступать.
— Эмбер, — окликает парень.
— Ашер? — я захожу в класс. — Что ты здесь делаешь?
Он прячет улыбку.
— Рисую.
— Но как ты здесь… Я не знала, что можно начать уроки в середине семестра.
— Я не начинал, — отвечает он. — Профессор — брат моего отца и я задержался, чтобы поздороваться с ним… одно приводит к другому. — он поднимает кисточку. — Я не удержался.
— Я смотрю, у тебя есть связи, — говорю я насмешливым тоном.
Улыбка освещает его синевато-серые глаза, затененные прядями волос.
— Я думаю, можно сказать и так.
Я борюсь с желанием пройти через комнату, пробежаться руками по его худощавым плечам, запустить пальцы в его волосы, наклонить его и засосать его язык в свой рот.
— Ну, еще увидимся, — я машу и отступаю назад, чтобы покинуть комнату.
— Разве тебе не интересно, что получилось? — он устанавливает кисти на поднос и движется ко мне.
Я ставлю свою сумку на стол и плетусь через парты, его взгляд все время удерживает меня. К тому времен, как я добираюсь до него, моя кожа шипит от его взгляда и сексуального напряжения между нами.
На нем черная толстовка, натянутая на футболку с изображением At the Drive-In (американская пост-хардкор группа из Эль-Пасо, Техас, существовавшая в период с 1993 по 2001 и в 2012 году.) и выцветшие джинсы, заляпанные капельками черной краски, Йен часто выглядит точно также. Он откидывает свои черные волосы с глаз, и я замечаю небольшой шрам вдоль брови, прямо под его пирсингом.
Он жестом указывает на холст.
— Итак, что ты думаешь?
Я поворачиваю голову и мой рот приоткрывается в удивлении. Это самая прекрасная картина, которую я когда-либо видела. Безупречные мазки кистью черной краской изображают ангела-мужчину с опущенной головой, а темные волосы свисают на глаза. Его ступни вычерчены черным кругом, как будто он привязан на одном месте, и он плачет. Страдание и мука выражаются в нем настолько реально, что я хочу протянуть руку и утешить его.
— Это прекрасно, — я выдыхаю в восторге. — Я чувствую его боль и страдания. Словно это убивает его, находясь в ловушке в этом месте.
— Так значит, ты писатель, — говорит он, немного недовольно.
Я поворачиваюсь к нему лицом и понимаю, что он стоит намного ближе, чем я думала. По привычке, я делаю шаг назад и ногой сталкиваюсь с мольбертом.
— Когда-нибудь я хочу стать им.
Он берет прядь моих волос и заправляет ее за ухо, напоминая, что я должна бояться его прикосновений; что его касание приносит только утешение, а не печаль.
— Ты знаешь, некоторые считают, что глаза — зеркало души? — спрашивает он негромко.
Я поднимаю брови.
— Ты знаешь, что это подкат, правда?
Его напряженное выражение захватывает дух, когда он проводит большим пальцем по моей щеке и ссадине вдоль скулы. Прикосновение его кожи к моей посылает покалывание по всему телу и наполняет меня чувствами, которые я никогда не испытывала прежде, потому что они могут прийти только через контакт с другими.
— Это сейчас, но давным-давно люди считали, что глаза человека позволяют постичь собственную душу. Они показывали их настоящие чувства и беззащитность. — он нежно водит пальцем под моими глазами. — У тебя красивые глаза, но в них так много грусти.
Я проглатываю комок в горле и сосредотачиваюсь на его губах. Господи Всевышний, у него такие сочные губы.
— Эмбер, — шепчет он и на время снимает цепи, которые связывают меня с каждой человеческой смертью. — Я хочу поцеловать тебя, — его голос падает до хриплого шепота, когда он наклоняется. — Пожалуйста, скажи мне, что я могу тебя поцеловать… Боже, пожалуйста, просто скажи это.
— Да… — выдыхаю я, и мне требуется секунда, чтобы понять весь смысл, сказанного мной; что после девятнадцати лет умышленного одиночества, я, наконец, поцелуюсь.
Он закрывает глаза, наклоняясь ближе. Мое сердце усиленно бухает в моей груди, когда его рот приближается, а затем, мгновение спустя, наши губы соприкасаются.
Стон мгновенно выскальзывает из моего рта, когда ощущение от его поцелуя спиралью проходит через все мое тело. Становится только хуже, когда он скользит своим языком между моих губ, и я открываю рот, впуская его, сплетая свой язык с его, нащупывая колечко на кончике его языка.
Его руки скользят вокруг моей талии, и он поддерживает меня, пока моя спина не прижимается к стене. Его крепкая грудь давит на мою, когда он наклоняет меня назад, удерживая меня, в то время как он исследует мой рот своим языком. Хриплый звук вырывается из моего рта и глубокий гортанный стон — из его.
— Эмбер, — шепчет он, двигая своими губами по моим. Он начинает прокладывать дорожку из поцелуев вниз по моему подбородку, к изгибу шеи, моя голова опускается на бок, когда он приближается к моей ключице и прикусывает мою кожу.
— О Боже мой… — я хватаю его за плечи для поддержки, желая больше — требуя больше.
Когда он достигает верха моей рубашки, я выгибаю спину, давая понять, чего я хочу. Его пальцы скользят вверх, над моими ребрами и грудью, и когда он достигает моего воротника, он тянет его вниз вместе с моим лифчиком, обнажая мою грудь. Спустя несколько секунд его рот обхватывает мой сосок, облизывая, покусывая его, холодный металл из его губ скользит по моей коже, добавляя возбуждающую пульсацию через мое тело. Я хочу собраться с духом, как колени начинают подгибаться, но все, что я могу сделать, это вцепиться пальцами в его волосы и держаться за него, когда я падаю. Его руки сжимают мои бока, удерживая меня в вертикальном положении, а затем одна из них скользит между моими коленями. Его ладонь скользит вверх и когда он достигает вершины, он начинает тереть рукой взад и вперед, управляя моим телом и сводя с ума.
— Ашер, что ты делаешь? — мужской голос разрушил момент.
Как по щелчку наши глаза открылись и, прежде чем отойти, он опускает мою блузку и лифчик обратно на грудь. К счастью, мы спрятались за мольбертом; в противном случае, профессор получил бы полное представление о том, чем мы занимались.
Профессор Морган, профессор искусства, стоит у своего стола, абсолютно сбитый с толку. Ему около сорока, каштановые волосы и карие глаза, и он носит штаны-карго и рубашки поло, вымазанные углем, краской и пластилином — любым художественным материалом, на самом деле.
— О, привет, Эмбер. — он ставит стопку арт-работ на угол своего стола. — Ты сегодня видела Рэйвен? Обычно, она приходит сюда, чтобы отвлечься, но я не видел её. У меня есть пару вопросов по её последней картине. Я хочу поговорить с ней, прежде чем начну первый урок.
— Я думаю, что она опаздывает, — говорю я и сжимаю свои опухшие губы.
— О, я вижу, — он бросает взгляд на Ашера и что-то в его глазах заставляет меня уйти. — Не знаешь, она собиралась сегодня ко мне на урок?
Я пожимаю плечами.
— Не уверена.
— О, хорошо. — он выглядит рассеянным и продолжает стрелять в Ашера неприязненными взглядами.
Приняв это как сигнал к уходу, я машу Ашеру, прощаясь.
— Увидимся, наверное.
Возвращаясь к своему мольберту, он берет кисть, избегая зрительного контакта со мной.
— Да, конечно.
Стараясь не обращать на это внимания, я выхожу из комнаты и направляюсь в другой конец здания. Это очень короткая прогулка, из-за отсутствия надлежащего размера колледжа. Когда я прихожу, профессор Маккерли пишет на доске. Он также преподает английский в старшей школе, так что это практически мой третий раз с его тактикой обучения.
Я иду в конец аудитории незамеченной. Моя сумка падает, громко ударяясь об пол, и он оборачивается с маркером в руке.
— О, Эмбер, я не видел, как ты пришла. — о щелкает колпачком маркера и ставит его в лоток.
Мы изучаем «Ромео и Джульетта» Уильяма Шекспира и одно из его стихотворений, написанное на доске. Я прочитала книгу, когда мне было пятнадцать, после того, как Рэйвен заставила меня посмотреть фильм — в новой версии в главных ролях Леонардо Ди Каприо и Клэр Дэйнс — так что я уже знаю, что гласит история: любовь, соперничество, насилие и трагедия.
Профессор Маккерли перебирает бумаги у себя на столе, и народ в классе начинает витать в облаках. Внезапно, он направляет все свое внимание на меня.
— Мне понравилось стихотворение, которое ты написала в задании на прошлой неделе. — он постукивает пальцем по листу бумаги в его руке, исписанный моим почерком.
— Спасибо, — отвечаю я, ощущая неловкость. Я никогда не хотела сдавать именно это стихотворение. Я написала его в минуту слабости, а потом нечего было сдать, так что пришлось отдать его.
— Если ты не возражаешь, я бы хотел прочитать его вслух классу, — говорит он. Я отрицательно качаю головой, но он уже отвернулся.
Вздохнув, я откидываюсь на спинку стула, но тут же сажусь ровнее, так как в класс зашли Маккензи Бэйкер с Камероном на буксире. Я знаю Маккензи со времен детского сада, и мы никогда не были друзьями. Я тайно надеялась, что, когда мы закончим школу, она покинет город, но, как и все остальные, она намеревалась остаться здесь. Иногда, могу поклясться, этот город преследует и его невозможно оставить.
Маккензи — клубничная блондинка с зелеными глазами и носит одежду, из которой вываливается ее декольте. Она что-то вроде Рэйвен, только может немного в меньшей степени.
— Он сидел на одном из ваших занятий, — заявляет она профессору. — Чтобы понять, хочет ли он взять его на следующий семестр.
Камерон улыбается мне, как будто он что-то замышляет, и, поскольку это английский, это является основной предпосылкой.
Профессор с трудом осознает, что происходит и Маккензи садится, держась за Камерона, настаивая, чтобы он сел с ней. Но он выскальзывает из её хватки и кивает мне.
— Ты выглядишь немного расстроенной. — Камерон скользнул за мою парту, стараясь выглядеть беззаботно, но печаль преследует его глаза.
— Я в порядке. — я беру ручку и тетрадь из своей сумки. — У меня было тяжелое утро.
— Ты нашла свою подругу? — спрашивает он. — Ту, что с розовыми волосами?
Я качаю головой.
— Нет, но это Рэйвен. Она очень непостоянна.
Он внимательно изучает мое лицо, как будто ищет трещины, что позволит выявить некоторые скрытые тайны.
— Я видел тебя сегодня утром в изостудии.
Я вытаскиваю ручку изо рта, когда моя челюсть падает.
— Когда?
Он кусает губы, и я не могу сказать, выглядит он раздраженным или заинтригованным.
— Я просто видел, как ты зашла и стала разговаривать с каким-то парнем.
— Этот парень еще один новичок в этом городе, я говорила тебе о нем утром.
— Я знаю.
— Похоже, ты его знаешь?
— Да так, сарафанное радио. — положив руки на стол, он наклонился, пахнущий мятой с оттенком леса. — Я знал, ты была права, когда говорила про нового парня. Даже декана, казалось, возбудила моя внешность.
— Я же говорила, что они захотят съесть тебя, — замечаю я с небольшой улыбкой.
— Нет, ты говорила, что они будут относиться ко мне как к кинозвезде. — он ухмыляется, медленно приближая свое лицо к моему. — Единственная, кто выглядит так, будто хочет съесть меня — это ты.
Я борюсь со своим инстинктом отвернуться от него.
— Нет, это не я.
— Да, ты, — он завораживает меня улыбкой, и я качаю головой, сражаясь с собственной усмешкой.
— Ты всегда такой?
— Какой? Сексуальный? Великолепный? Очаровательный?
— Как заноза в заднице.
Он ухмыляется, ему нравится мое отношение.
— Ты само очарование.
Из-за стола в первом ряду, Маккензи закинула ногу на ногу и пальчиком поманила Камерона.
— Иди сюда, Камерон.
Камерон кланяется и прикасается к груди.
— Мои фанаты зовут меня, — говорит он, а я закатываю глаза, в то время как он подходит к Маккензи, что-то шепчет ей на ухо, и она хихикает, поглаживая его грудь.
После звонка мистер Маккерли проводит перекличку, затем встает в центре комнаты с моим стихом в руках.
— Слушайте все. — он прочищает горло. — Я хочу поделиться с вами отличным стихотворением, которое было сдано на прошлой неделе. Но я собираюсь сохранить его анонимность. — он бросает взгляд на меня всего на секунду, но этого достаточно, чтобы все взгляды переместились на меня. — Стихотворение называется «Тлеющий уголек» (прим. англ. Ember, как и имя гг), — каждый смотрит на меня, а мистер Маккерли еще раз откашливается перед чтением.
Уголек медленно умирает в холме из пепла. Тьма и скорбь, стремится сгореть в огне. Но дым и печаль пусть умрут. Искра нуждается в ярости. Но искра не сдается. Так уголек продолжает душить. В пепел, в прах, в ничто. И так будет вечно.
Хоть я и хотела быть уверенной в своих словах, я слишком долго была ненормальной девушкой, которую преследует смерть.
Все смотрят на меня как на сумасшедшую, постоянно с тех пор, как исчез мой отец. Но я отказываюсь прятаться, поэтому сижу прямо, и жду, когда мистер Маккерли продолжит.
Какой-то парень кашляет в руку:
— Псих-убийца.
Хихикает, вибрирует класс и Камерон поднимает руку.
— Да, — говорит мистер Маккерли. — Подождите, вы кто? Я никогда раньше не видел вас на своих уроках.
— Скажем так, я бы хотел остаться анонимом, — говорит он, перебивая профессора. — И лично я думаю, что это было удивительное стихотворение о боли и выживании.
Профессор снова просматривает стихотворение.
— Ну, это хорошая трактовка, но я думаю это больше естественный процесс смерти.
Камерон постукивает пальцем по столу.
— Смерть может быть темой, но я не думаю, что это целиком об этом. Я думаю это больше о боли тех, кто чувствует смерть, и они должны пройти через эту боль, даже если думают, что не смогут. Возможно, они потеряли кого-то близкого, и они пытаются освободиться от постоянных душевных страданий и мучений.
Все замолчали и клянусь, я могла бы поцеловать красивые губы этого парня. Он оборачивается и окидывает меня взглядом, который говорит: «Ты знаешь, что влюблена в меня».
— Ну, это очень глубокая мысль, — мистер Маккерли выглядит таким же озадаченным, как и остальные. — Но откуда ты взялся? Я не видел тебя здесь раньше.
Камерон щелкает ручкой.
— Я работаю на передаче… думаю, я возьму этот урок в следующем семестре.
Профессор перебирает какие-то бумаги.
— Где ты жил до приезда сюда?
— Нью-Йорк, — отвечает Камерон сухо.
— О, Большое Яблоко. — Мистер Маккерли выбирает лист бумаги из стопки, а остальные кладет на стол.
— Типа того, — Камерон звучит скучно.
— Ну, здорово, что ты здесь не просто как гость, а как новый член нашего города.
Профессор Маккерли также является членом комитета города, и он приветствует Камерона, прежде чем перейти на Шекспира. Камерон не смотрит на меня во время занятий, однако, я не могу отвести от него глаз. Он завораживает и одновременно пугает. Кто этот парень, который раскапывает могилы на кладбище? Кто говорит за меня в классе и пишет самые красивые слова? Кто из Нью-Йорка, как и Ашер?
Совпадение? По некоторым причинам, я так не думаю.
* * *
Мой следующий урок, как и оставшиеся, смертельно скучный. Я отправляюсь на свой третий и последний урок на сегодня, когда замечаю, что секретарь из главного офиса машет мне.
Она поднимает палец, пока продолжает разговаривать со стройной женщиной со светлыми волосами, острым носом и очках, закрывающих практически все ее узкое лицо. Ее волосы стянуты в тугой пучок, и она носит строгий брючный костюм в тонкую полоску. Я опускаюсь в кресло и жду.
— Да, я знаю, но я не понимаю, почему ты должна делать это здесь, — говорит женщине секретарь, миссис Финнели.
Женщина опирается на стойку.
— Не могла бы ты проверить еще раз?
Миссис Финнели вздыхает и что-то набирает на своей клавиатуре. Она откатывает свой стул к углу шкафа и достает тонкую папку.
— Держи, Бэт, но я не понимаю, как это поможет. На самом деле, она прямо здесь, так что ты можешь просто поговорить с ней.
Бэт оборачивается, и ее голубые глаза стремительно темнеют от ненависти.
— Эмбер Эдвардс, я детектив Краммер.
Мои губы кривятся.
— Ладно.
Она движется к двери психолога.
— Почему бы нам не пойти сюда, чтобы мы могли поговорить наедине.
Я следую за ней в кабинет психолога, который набит растениями и семейными фотографиями. Здесь сумка весит на вешалке в дальнем углу, а воздух пахнет тыквой и специями. Детектив Краммер садится в офисное кресло, а я сажусь перед столом.
Она открывает папку с моим именем.
— Ты преуспела в английском… но в математике слабовата, — она снимает очки и бросает их на стол. — Что ж, перейду сразу к сути, у нас всего несколько минут. — она катит кресло вперед и кладет руки на стол. — Я уверена, ты слышала, что Ладен Миллер пропал прошлой ночью. Итак, последнее место, где его видели — это вечеринка, на которой была и ты. Правильно?
— Да, — отвечаю я. — Но там было много людей.
— Простого «да» или «нет» будет достаточно, — ехидно говорит она. — Уже, как я уверена, ты слышала, что внизу моста была найдена машина Ладена Миллера, в очень похожей ситуации нашли машину твоего отца, исчезнувшего три года назад. Ты была единственной, кто расследовал его исчезновение — у полиции не было никаких зацепок.
Я нагло скрещиваю руки.
— Обвинения против меня были сняты.
Она вытаскивает маленький блокнот из кармана пиджака.
— Я подняла дело твоего отца и там сказано, кто звонил ему перед исчезновением. Вызов был от тебя, и ты сказала, что он будет убит.
— Нет, я сказала, что он умрет. Это огромная разница.
— Огромная разница или нет, но это очень подозрительно. И сразу после этого ты сбежала.
Я предпочитаю промолчать, по опыту зная — чем меньше слов, тем меньше возможности искажать то, что я говорю.
Она щурит на меня глаза, потом делает какие-то пометки в блокноте.
— Это такое странное дело. Вороньи перья, песочные часы, ярко-красный крест на дороге. И, конечно же, кровь.
— Это все символы смерти, — говорю я. — Я говорила это полиции в последний раз.
Она хмурит брови, перечитывая свои записи.
— Хм… никто не принял это к сведению.
Я равнодушно пожимаю плечами.
— Ну, это правда. За исключением креста, все они символизируют смерть. Вы можете прогуглить это, если хотите. Это довольно общие знания.
— Ты сделала это до или после исчезновения своего отца?
— После.
Она покраснела от разочарования, стараясь оставаться хладнокровной.
— Знаешь, я нахожу весьма подозрительным то, что ты была на вечеринке, на которой присутствовал Ладен Миллер, а потом он исчез. И имеются свидетели, которые сказали, что видели, как ты садишься в машину сразу после того, как Ладен уехал с другой девушкой.
Свидетели?
— Я должна была быть в другом месте… моя мама… я была нужна ей дома для чего-то, — я лгу, но не очень хорошо.
Она просматривает блокнот.
— На самом деле, если я правильно прочла записку в твоей папке, твоя мать была довольно пассивным родителем. По сути, она отказалась от опеки над тобой и отослала тебя жить с твоим отцом, когда тебе было четыре.
— Пассивная или нет, она попросила меня быть дома пораньше, потому что ей была нужна моя помощь в чем-то. — я прилагаю усилия, чтобы не ерзать или она использует это против меня.
Её глаза внимательно изучают меня.
— Где ты была с двух до четырех часов утра в субботу?
Упала в озеро, рисовала безумные заметки на моей стене, отключилась. Дерьмо!
— Я была с Ашером Морганом.
Она выгибает брови.
— И кто это?
— Мой друг, — я копаю себе могилу размером с яму. Я хватаюсь за подлокотники, надеясь, что она не заметит моего беспокойства.
Она записывает Ашер Морган на верхушке блокнота, а затем убирает его в карман. Потом она протягивает мне свою визитку.
— Будем на связи.
Я беру визитку, кладу в задний карман и покидаю кабинет, не оглядываясь.
