Глава 16
Зеленый «гид»
– Ой, гномик! – вскрикнула Дашка.
На борту нас встретило существо анатомически подобное человеку, предположительно мужского пола. Ручки, ножки, ушки, носик, ротик – все как у людей, кроме цвета и свойств кожи. Она у него была темно-зеленая, но при прикосновении становилась куда светлее. Стоило существу потереть ладошкой лоб и нос, как в этих местах образовывались салатные пятна. Выглядело это, конечно, странновато, но не отталкивающе, скорее забавно.
При росте чуть больше метра он был весьма неплохо сложен. Я бы даже сказал, впечатляюще. Массивные бедра, плечи, спина, отлично гармонирующие друг с другом, могли бы привести в восторг судей на соревнованиях по культуризму. Чего только бицепсы стоили, выпирающие настолько, что, казалось, того и гляди прорвут рукава комбинезона. Кстати о комбинезоне: цвет его был почти такой же, как кожа коротышки.
Держа в руке электронное сенсорное устройство, напоминающее пульт от телевизора, и медленно что-то жуя, он не сводил злобного взгляда с Дашки. Словно ждал от нее еще каких-нибудь издевок. Но тех так и не последовало. Коротышка провел пальцами по своим жгуче-черным волосам, туго заплетенным в косу, ниспадающую до пояса, и, перестав жевать, басистым голосом заявил:
– Я не гномик, дура набитая! Я последний из расы муклорнианцев!
– Ладно-ладно, качок, не кипятись. Перепутала девушка, с кем не бывает. Она же не знала, что ты из расы муфлононианцев, – решил я добить коротышку.
– Муклорнианцев, недоумок! Следи, тупица, за моими губами! Му-кло-рни-ан-цев! Въехал?!
– Чего зеленый-то такой? От злости, наверное?
– А ты чего розовый? – усмехнулся тот. – От частых запоров?
– Неплохой ты парень, зелененький. Пойдешь к нам в команду? Будешь долговязым кровопийцам ноги калечить. А вот, кстати, и они…
В звездолете было несколько тоннельных ходов, на перепутье которых мы и находились. Внезапно вывернув из одного такого, двое долговязых подошли к коротышке и стали на него орать. На своем языке, на срантисофурийском. Один из них даже рукоприкладством не побрезговал, хлопнув беднягу ладонью по голове. Но коротышка не пресмыкался и не оправдывался. Он сложил руки на груди, повернулся к ним боком и упер отчужденный взгляд куда-то вверх.
Такое поведение ясно показывало его отношение к своим повелителям, оно будто трубило во всеуслышание: «Чихать я хотел на вас, гады долговязые!»
Те взбесились еще больше. В этот раз любитель поднимать руку на маленьких беззащитных коротышек неслабо приложился к его затылку. Хлопок эхом разнесся по тоннелям. Возможно, зелененький и устоял бы, но не менее мощный пинок в поясницу, последовавший вдогонку, уложил его лицом в пол.
Долговязые зареготали. Это был самый омерзительный смех из всех когда-либо мной услышанных, если вообще можно причислить такие звуки к смеху. Они больше походили на стон животного, попавшего в капкан и бьющегося в агонии. К тому же нездоровый смех сопровождался обильным слюноотделением. Точнее, слизоотделением, ибо вязкую желтоватую жидкость не иначе как слизью и не назовешь. Слизь стекала на одежду, капала на ботинки, пол. А при громогласных звуках, стремительно вырывающихся из пастей долговязых, она брызгала в разные стороны, порой долетая до нас.
Поднявшись, коротышка злобно скривил рот и уставился на обидчика ненавистным взглядом, чем вызвал у них еще больший смех. Но веселье оборвалось, когда их окликнул третий, появившийся оттуда, откуда и они. Облизав остатки слизи вокруг пасти, долговязый, тот, что не прочь понаблюдать за избиением слабых, показал на нас пальцем и им же помахал у зеленого носа. Коротышка нехотя кивнул, и они удалились восвояси.
– Теперь довольны? – прощупывая поясницу, прокряхтел он.
– Из-за нас, что ли? – Я опустился на корточки.
– Нет, из-за твоей розовой мамочки! Конечно, из-за вас! Стоял тут с вами, пустословил, хотя вы давно уже должны быть на местах! Так, все! Пошли! За мной! И чтоб без баловства!
Выстроившись парами, мы последовали за ним. Бородатый – как же его зовут-то… ах да, Борис – плелся за отцом последним в строю. Он хотел пристроиться к нему сбоку, но Кирилл опередил, начав донимать Назара нравственными речами.
Мы свернули в один из тоннелей, который освещало множество точечных светильников, встроенных в потолок. Только рассматривать особо было нечего. Куда ни глянь, кругом все тот же металл: пластичный, гладкий и самовосстанавливающийся.
Коротышка даже и не думал куда-то торопиться. Шагая вразвалочку, он что-то насвистывал и напевал на каком-то неизвестном, но приятном для слуха языке. Я поравнялся с ним и спросил:
– Так что у тебя случилось, зелененький? Почему последний-то?
Он бросил на меня косой взгляд.
– Не понял.
– Ты говорил, что ты последний из своего народа. Почему? Куда остальные муклорны и муклорнушки подевались?
– Погибли.
– Как?
– А что это ты такой любопытный? Друга во мне нашел, что ли?
– Каждый, кто ненавидит долговязых тварей, мой друг. А ты, как я успел заметить, не очень-то их жалуешь.
– Долговязых тварей?
– Ага, так у нас их кличут.
– Хм, а что, удачную вы им кличку подобрали. Долговязые, да еще и твари. М-да… что твари, то твари. Долговязые твари! Надо будет запомнить, – ухмыльнулся тот. – Верно ты все подметил. Ненавижу я их! Каждой клеточкой своего организма ненавижу! О том только и мечтаю, чтобы они все передохли!
Увлекшись диалогом, он прошел мимо нужной двери, притом что в этом тоннеле она была одной-единственной. Остановившись, коротышка цокнул языком и сделал несколько шагов назад, и почти синхронно с ним мы сделали то же самое. Набрав на пульте комбинацию цифр и каких-то иероглифов, он направил его на дисплей в стене, отображающий руку долговязого. Белый фон дисплея сменился голубым, а дверь подалась вперед и проследовала вбок. В отсеке загорелся свет.
– Рассаживаемся, господа, не толпимся! Мест на всех хватит! – входя в отсек, воскликнул он. – Давайте, давайте, а то сеанс пропустите!
Мест здесь и впрямь хватало с избытком, будто в миникинотеатр зашли. Кресел пятьдесят, не меньше. Я даже посчитал. Да, пятьдесят. Они стояли рядами по десять штук, обращенные к стене напротив. Коротышка посоветовал нам выбрать первый ряд от вымышленного экрана, где сам занял место в середине. Я сел рядом с ним, Давид тоже, но с другого бока.
Кресло оказалось очень удобным. Под обтягивающей его белой ворсистой материей прощупывались мелкие шарики, плавающие в теплой жиже. Такой себе своеобразный микрокосм внутри, садясь на который создавалось ощущение парения в воздухе. А высокая спинка с небольшим изгибом назад, широкие подлокотники со встроенными на краях кнопочными панелями и покатое сиденье, плавно переходящее в опору для ног, только усиливали приятное впечатление.
– И чего теперь-то? – Я зевнул и потянулся. – Баиньки?
– Раньше времени не расслабляться! Так, а теперь поднимаем ручки! – Коротышка встал на сиденье ногами и, прижавшись спиной к спинке, вытянул руки над головой. – Все поднимаем, никто не филонит!
– Зачем? – удивленно протянула Дашка, сидевшая между Давидом и Кириллом.
– Ты меня уже начинаешь нервировать! Я же сказал, все поднимаем!
Вздрогнув, она резко подняла руки.
Коротышка поводил пальцем по экрану пульта, и с обоих боков спинок выдвинулись блочные устройства в виде девяти изогнутых сплюснутых трубок. Их концы разветвлялись на множество металлических волосков, торчащих в разные стороны, а средняя часть покрывалась той же материей с наполнителем, что и по всему креслу. Пройдя полукругом, устройства сложились поверх наших грудных клеток.
Волоски внезапно зашевелились и, потянувшись к собратьям спереди, стали переплетаться друг с другом. За процессом сплетения последовал процесс слияния. Они словно расплавлялись, превращаясь в однородную массу, которая вмиг затвердевала, копируя форму трубки. От места соединения не оставалось и следа.
– К креслам ты нас пригвоздил так, что не отодрать. – Я опустил руки на подлокотники. – Значит, сейчас будем взлетать?
– А кто сказал, что мы не летим?
– Я говорю.
– А ты у нас кто, провидец? Или пилот корабля?
– Не обязательно быть кем-то, чтобы понимать элементарные вещи. Если бы мы взлетели, то я бы уж точно это почувствовал. И все бы почувствовали.
– Да ну?!
Изобразив самодовольную улыбку, коротышка дотянулся ногой до кнопочной панели на подлокотнике и наступил на одну из кнопок. Яркий белый свет потух, но включился тускловатый фиолетовый, а в центре вымышленного экрана замигал желтый огонек. Стена, казалось, начала растворяться. Постепенно. Фрагментарными пятнами размером с ладошку коротышки.
Сначала проявилось несколько клякс вверху, затем внизу, а после и по бокам. Дальше уже они воспроизводились в произвольном порядке, и их количество росло в геометрической прогрессии. И чем яснее на экране отображался пейзаж вне корабля, тем безобразнее становились наши лица. Кривились губы, выпучивались глаза и разевались рты.
Теперь до меня дошло, почему коротышка смотрел на меня, как на напыщенного индюка. Как на редкостного олуха, не осознающего степень своего заблуждения. А я ведь заблуждался, ох как заблуждался! Коротышка знал, о чем говорил. Мы и в самом деле летели.
До целостной картинки оставалось всего ничего, где-то с полсотни черных пятен. То есть несколько секунд. И вот они прошли, желтый огонек погас, а стена диагональю в триста дюймов стала полностью прозрачной.
Тем временем корабль миновал верхние слои атмосферы и вышел в открытый космос.
– Ну и рожи у вас! – засмеялся коротышка.
– Мамочки, – испуганно вымолвила Дашка.
– Невообразимо, – коснувшись пальцами моего плеча, выдавила из себя Натали.
– Вот это мы с тобой вляпались, батя! – заявил Борис.
– И не говори, сынок, и не говори.
– Не поверите, но в детстве я мечтал стать космонавтом. Одноклассники надо мной смеялись, а родители советовали выбросить эту сказочную дурь из головы, – разоткровенничался Давид. – Эх, как же они были правы.
– Захватывающая история, – коротышка похлопал в ладоши, – и, главное, поучительная.
– Да, а мораль такова: будьте осторожны со своими мечтами, друзья мои, порой они сбываются. И всегда слушайтесь родителей – они плохого не посоветуют.
Мне же было не до разговоров. Во рту пересохло, губы с трудом шевелились, а глаза будто прикипели к восхитительному виду. Это был один из тех самых моментов, ради которых стоит жить или даже умереть. Нам следовало благодарить судьбу за то, что нас разместили именно в задней части корабля, ибо только отсюда мы могли вдоволь налюбоваться ею. Но еще больше стоило осыпать благодарностями вредного зеленого человечка, отбросившего предрассудки в отношении новых подопечных и не поленившегося предоставить нам ее к показу.
Ее, изобилующую всем необходимым для комфортабельного проживания и развития рода человеческого, по большей части не ценящего такого благоволения. Воспринимающего ее дары как дань, которую она обязана платить своим повелителям.
Ее, такую живую, голубую, шарообразную и огромную, но не настолько необъятную и неуязвимую, как представлялось ранее. Теперь она казалась лишь одной из секстиллиона секстиллионов клеток, блуждающих в пространстве вселенского организма.
Ее, являющуюся нашим родным домом, от которого мы все дальше и дальше отдалялись, несясь на бешеной скорости и в неизвестном направлении.
Ее, нашу планету Земля.
Зеленый человечек все понимал. Он сочувствовал нам и поэтому позволил с ней попрощаться. Навсегда.
– Осталось только ручкой помахать, как и я помахал в свое время, – вздохнул коротышка. – Отныне будете довольствоваться лишь воспоминаниями.
– И все же, зелененький, как погиб твой народ? – не отрывая глаз от экрана, спросил я.
– А ты как думаешь?
– Уж точно не без участия долговязой саранчи.
– Верно. Если все понимаешь, то зачем спрашиваешь?
– Не хочешь, можешь не рассказывать.
– Когда я был еще ребенком, они вторглись на нашу цветущую планету. Она была похожа на вашу Землю, но больше раза в полтора и чище раз так в миллион. Эх, если бы ты только знал, как там дышалось. Не то что у вас: денек подышишь всякими экологически чистыми ядохимикатами, потом неделю кашляешь. Нет, наш воздух будто подпитывал живительной энергией, очищал, придавал сил. Можешь себе представить, что целые сутки, все тридцать два часа, твое тело находится на такой подзарядке?
– Что-то не особо.
– А с нами это происходило постоянно, круглосуточно, все шестьсот двадцать три дня в году. Поэтому мы и жили дольше вашего лет этак на двести. Наших лет, разумеется, не ваших. Вот сколько ты мне дашь, а? Сколько?
Повернув к нему голову, я пожал плечами.
– Понятия не имею. Мне, знаешь ли, не приходилось раньше встречать вашего зеленого брата, поэтому особо и сравнивать не с чем.
На его лице отобразилось недоумение.
– Ты что, расист?
– Да как-то за собой не замечал, а что?
– Чего ты зациклился на цвете кожи? На вашей планете вон и черные, и белые, и серо-желто-красные, но вы не так уж и сильно об этом и паритесь. А стоило увидеть зеленого, и все, понеслась волна притеснений. Да, я – зеленый. Зеленее, чем ваша трава. И что? Какое это имеет значение?
– Вот это тебя запаяло, дружище. Откуда мыслей таких понабрался? Из новостей наших, что ли? Ладно, если уж на то пошло, официально заявляю: мне абсолютно нет никакого дела до твоего цвета кожи, как и до любого другого. Меня интересует только то, что у тебя в душе и голове.
– Я бы дал тебе не больше тридцатки, – произнес Давид.
– А можно я?! – приподняла руку Дашка. – Пожалуйста, пожалуйста!
– Давай, удиви меня снова. У тебя это так хорошо получается, что я, наверное, скоро начну заикаться.
– Тридцать пять, может, сорок…
– Чего тут гадать-то? Пятьдесят мужику, не меньше! Спорт спортом, но морщинки-то не спрячешь, – решил внести свою лепту и Назар.
Бородатый, подзадоренный батей, тоже попытался что-то мекнуть, но коротышка его опередил:
– А вот и нетушки! Вы все промахнулись! По вашим земным меркам мне уже сто двадцать восемь лет! Лично подсчитывал!
Тут же посыпались удивленные вздохи, оханья и даже несколько матерных словечек проскочило, но точно не от меня.
– И что там с планетой?
– С планетой? А, да. Эх, если бы вы только видели, какие у нас были леса, моря, океаны, всякие животные и восхитительное светло-зеленое небо…
– Теперь ясно, почему ты такой зеленый.
– М-да, логика у тебя, конечно, наимощнейшая. Согласно ей, вы все должны быть либо синими, либо, что еще более печально, голубыми.
– Отлично, разобрались: ты не из-за этого зеленый, только начни теперь с того места, когда на вас долговязые напали. Добро?
– Да пожалуйста! – выпалил он.
– Спасибо.
– Нам был выдвинут ультиматум: преклониться перед ними и стать рабами или сражаться и погибнуть. Совет выбрал второе. Началась война. Правда, длилась она недолго. Всего девять земных дней. Мы отбивались как могли и чем могли, но все оказалось тщетным. Наше оружие и летательные аппараты не шли ни в какое сравнение с их военной мощью. Десятки миллионов муклорнианцев погибли в первый же день страшной, мучительной смертью. Почти все они сгорели заживо. Костей даже не осталось. Но мы продолжали сопротивляться, и к четвертому дню количество убитых возросло до миллиарда. А это на то время почти четверть населения Муклорна.
Последовала пауза.
– Что было дальше?
– Дальше? Будет тебе дальше! Наш дух нельзя было сломить, и это стало для нас приговором. Им не составило большого труда уничтожить все живое на планете. Выжечь дотла! Они применили секретное оружие, обладающее невообразимой силой. Нескольких сотен ударов оказалось более чем достаточно, чтобы превратить в пепел все, что было мне дорого.
– Они что, полностью планету уничтожили? Как в космических операх? Взорвали ее, превратив в метеоритные осколки, которые теперь блуждают по всему космическому пространству? – сжимая мою руку, протараторила Натали.
– Бедные маленькие зеленые человечки. Бедная зеленая планетка. Бедные зверюшки, – печально высказалась Дашка.
Скривив рот и закатав глаза, коротышка что-то пробурчал. Затем покрутил головой, потряс руками и, сложив те на блочном устройстве, одарил девушек злобным взглядом.
– Вы меня просто убиваете! Вот ты, например, зеленоглазка, – обратился он к Натали, – излагаешь так, будто мы какой-то фильм фантастический обсуждаем или роман. Опомнись! Миллиарды жизней загублены! Миллиарды! И это реальность, а не фантазия! Да, и еще… Планета не разлетелась на осколки, как бы тебе этого ни хотелось. Она, как и раньше, движется по своей орбите, но совершенно не пригодна для жизни. Я верю, что со временем Муклорн очистится от радиации и всяких ядовитых веществ и станет прекрасным домом для каких-нибудь достойных поселенцев, но произойдет это еще очень и очень не скоро.
Разобравшись с докторшей, он занялся Дарьей:
– А ты, блаженное дитя, хоть иногда думаешь перед тем, как что-то сказать? Что это вообще была за хохма такая: бедненькие маленькие зеленые человечки? Создается впечатление, что ты говоришь о замороженных бройлерах, несправедливо выпотрошенных и мирно почивающих на прилавках ваших магазинов, а не о разумном, цивилизованном народе. Как так?!
Опустив глаза, девушки промолчали.
– Не обижай наших девчонок. Они не со зла, – заступился Кирилл.
– Вот именно, нечего быковать, – поддержал я. – Лучше расскажи, как ты умудрился уцелеть в этой мясорубке?
– Как только началась война, спецотряды лантисофурийцев высадились на нашу планету и захватили в рабство несколько тысяч семей. Одной из них оказалась и моя. У меня была очень дружная и большая семья. Отец, мать, четыре старших сестры, младший брат, год как родившийся, и, само собой, я, семи лет от роду. Нас доставили на ту же планету, на которую сейчас летите и вы. На Цизарбию.
– Родина долговязых?
– Нет. Еще одна порабощенная планета.
– И что случилось с теми семьями, в том числе и с твоей?
– Большинство из них погибло при попытке поднять восстание. Еще какая-то часть полегла от каторжных работ и рук лантисофурийцев, захотевших позабавиться. А многие остальные, кому уж очень не повезло, становились обедом для долговязых тварей. Своей смертью умерли немногие, очень немногие. Что касается моей семьи, то ей досталось отовсюду, но я не хочу об этом вспоминать. Да и не буду.
– Раньше я только догадывался, теперь же знаю точно.
– Что именно?
– Видели мы с Давидом на той турбазе, как они, скоты, людей потрошили. Просто жуть!
Приложив ладони к лицу, Дашка ойкнула. Натали, как всегда, держалась молодцом. Без воплей, без соплей и без всяких там нервов.
– Да, они не только порабощают более или менее цивилизованные народы, они их еще и пожирают. Но только молодых особей. Старых скармливают своим домашним питомцам. Мясо землян долговязые твари считают самым наивкуснейшим, а мозг так и вовсе чуть ли не деликатесом. Хотя потроха они любят не меньше. Сердце, печень, легкие…
– Давай без подробностей, ладно? Я и так достаточно насмотрелся. К тому же среди нас есть дамы, и они очень напуганы.
– Ладно.
– Почему тебя не сожрали?
– Меня решили оставить как какого-то экзотического зверька, последнего в своем роде. Как шута. Как напоминание о героической победе на Муклорне.
– Но какой смысл поганить целую планету? Разве им помешали бы лишние природные ресурсы, да и рабы тоже? Почему просто не поработить всех, затратив на это чуть больше времени, и потом преспокойно одних пожирать, а других эксплуатировать на добыче этих самых ресурсов?
– Может, возиться не захотели, а может, и угрозу в нас какую увидели. Ведь мой народ был одним из немногих, посмевших оказать им сопротивление, притом еще настолько неистовое. Вот, может, и струхнули, что революционная волна захлестнет все галактики.
– Гляньте, гляньте! Луна! – указывая руками на экран, заставила нас встрепенуться Дашка. – Какая же она красивая!
Кажущаяся холодной, безжизненной и однотонной, Луна меркла перед величественной красотой Земли, но все равно не оставляла равнодушным. Она навевала какие-то неоднозначные чувства. Тоску по дому, жалость к себе и радость, что мы все еще живы. А еще я ощутил пугающий холодок, вихрем пронесшийся по телу, когда представил, что могло скрываться в кратерах на ее поверхности.
Судя по лицам остальных, Луна у них бешеного восторга не вызвала. У меня, признаться, тоже, но я не стал корчить из себя бывалого космонавта, до такой степени насмотревшегося на все эти Луны, Нептуны, Юпитеры и Сатурны, что аж тошнит.
Дашкины возгласы были не лишены здравого смысла, но это я так думал, другие же считали иначе. Они отреагировали едкими негромкими смешками и недоуменными взглядами. Мне даже стало обидно за нее. Физиономия Кирилла тоже выражала недовольство толпой, но высказаться по этому поводу он так и не решился. Моя названая сестра срочно нуждалась в чьей-то руке помощи. И я ей, не мешкая, ее протянул:
– Да, родная, впечатляет! Есть в ней что-то таинственное и завораживающее!
Дашка заулыбалась.
Натали ущипнула меня за запястье, но сразу же потерла в том месте и погладила. Коротышка махнул рукой, мол, что взять-то с них, со слабоумных. Назар и бородатый уставились на Луну, пытаясь отыскать там то самое таинственное и завораживающее. А Давид, посматривая на всех нас, не переставал посмеиваться.
