Глава 15
Жесткий отсев
Спустя около шестидесяти обедов, а это не меньше месяца, к нам наведались.
На тот момент я уже походил на косматого бомжа. Хотя Натали говорила, что с бородой мне даже лучше. Мужественности, мол, придает и все такое, но если с бородой и немытыми взъерошенными волосами я как-то еще мог мириться, то с попахивающим телом – ни за что!
Набирая полные легкие воздуха и прикрывая нос воротником, я буквально залетал в уборную, где имелось девять умывальников. Выбор всегда падал на первый от входа. Если же он был забит, что иногда случалось, я перебегал к следующему. А если был забит и второй, тогда все приходилось начинать сначала, так как на третий умывальник воздуха уже не хватало.
Мытье занимало не более минуты. Набрал в руку воды, плеснул туда-сюда на тело, растер. Опять набрал, плеснул, растер. Набрал, плеснул, растер. И так, пока не будет выполнено порядка десяти повторений. Затем бегом на выход! Эффективность мытья, безусловно, страдала, зато моя совесть была чиста.
Первыми моему примеру последовали Натали и Дарья, а потом уже и Давид с Кириллом. Только девушкам требовалась помывка посерьезнее. Они вдвое больше делали заходов и на несколько секунд дольше там задерживались. Можно было, конечно, и проще делать, как то делали другие: зажать нос и дышать ртом, но нам от этого способа становилось очень дурно. Достаточно и того, что мы вынужденно его применяли, когда ходили по нужде.
Свет в хлеву всегда горел тускло, но постоянно. За время нашего пребывания здесь он выключался только раз, и то ненадолго. Минут на десять. Очередная ли это пытка долговязых или их верных полицаев? Вне всякого сомнения. Ведь не зря же они выключатель снаружи установили, которым сегодня вдруг решили воспользоваться.
Свет потух и дверь открылась, когда мы спали.
– Встать, сучье отродье! – заорал знакомый мужской голос.
Давненько я не видел снов, а сегодня сразу два приснилось. И оба – кошмары. Бегали за мной монстры, смахивающие на долговязых, только с четырьмя ногами и шестью руками. Бегали-бегали, да так и не поймали. О чем был первый сон, я уж не помнил, но точно знал, что он был такой же страшный. Кошмары мне обычно снятся неспроста, а как предзнаменование чего-то недоброго. И когда до меня донесся этот мерзкий голосок, я уже знал, что хорошего не жди.
Свет зажегся, потух и опять зажегся.
Вскочив, я потянул Натали за руку, помогая встать. Она дрожала, а глаза бегали по сторонам, как у загнанного в угол мышонка. Я слегка встряхнул ее за плечи и сказал:
– Не бойся, тебя никто не обидит. Я этого не позволю.
– Я знаю, – поцеловав меня в губы, прошептала она без энтузиазма.
Кирилл стоял за моей спиной и почти то же самое вешал на уши Дашке.
– Прекратить балаган! Или я за себя не ручаюсь! – снова раздался тот же голос. – Всем построиться! Бабье вместе с детьми дошкольного возраста – первая и вторая колонны! Бабье не младше тридцати и не старше пятидесяти – третья и четвертая! Бабье помоложе – пятая и шестая! Следующие две колонны – мужичье до сорока пяти! Девятая – дети и подростки! Бабули и мамули, поможете им построиться, а то будут тупить, как в прошлый раз! Но потом быстренько по своим колоннам! Десятая и одиннадцатая – дряхлые развалины! И последняя колонна – все остальные! Всем все ясно?!
Ох уж этот визг, как же он мне знаком и «дорог». Неужели кое-кто решил нас навестить?..
Его издавал человек в сиреневом комбинезоне, понемногу приближающийся к нам и размахивающий руками. Приглядевшись пристальнее, я полностью удостоверился в своих догадках. Это был тот самый очкарик, которого мне не помешало бы удавить еще при первой же встрече. Похоже, повысили негодяя, новый костюмчик презентовали, а он на радостях теперь глотку рвет. Еще и усы отпустил, наверное, чтобы значимее казаться. Хотя какие там усы. Так, усики. Коротенькие и пушистые, прям как у Гитлера. Высоко метит, фюрер очкастый, да мало получит. Ждет его аналогичная кончина, как у кумира, а может, и хуже.
Вскинув автоматы, десять вояк рассредоточились по хлеву. Пятеро, может больше, остались снаружи.
Соблюдая тишину и опустив голову, люди выстроились согласно приказам очкарика. Мы тоже повиновались, пристроившись в середине колонн. Я за Кириллом, Давид за мной, девушки параллельно нам в колонне рядом.
– Вот этот, этот и этот! – показав пальцем на троих мальчишек лет десяти, очкарик быстрым шагом прошел до конца колонны. Он отобрал еще двух девочек того же возраста и, вернувшись на свое место перед строем, скомандовал: – Уводите!
У матерей началась истерика. Они рыдали, кричали, падали на колени и умоляли не разъединять их с детьми. Одна из них, находившаяся ближе остальных к очкарику – вторая по счету в своей колонне, – подползла к нему на четвереньках и, обхватив за ноги, принялась целовать башмаки. Фашистские глазки, втрое увеличенные линзами, выдавали блаженствующее состояние. На мгновение он сомкнул веки, расплылся в удовлетворенной улыбке и откинул голову назад. Съеденные мною на обед яства стали проситься наружу. И наверняка не только у меня.
Вояки похватали детей за шкирку, как каких-нибудь животных, и поволокли в коридор. Их ни капли не заботило, что те плачут, вырываются и зовут матерей. Скоты знали свое дело. Они добросовестно выполняли приказ. Угомонив детей подзатыльниками и передав их людям в оранжевых комбинезонах, вояки вернулись обратно. А четверо оранжевых исчезли вместе с детьми настолько быстро, что, отвлекшись на вояк, я этого даже не заметил. Женщины не умолкали.
– Тихо! Тихо, я сказал! Голова уже разболелась от вашего скуления! – окинув их грозным взглядом, завопил очкарик. Но те продолжали. – Ничего, сейчас вы у меня заткнетесь!
В его элитарном комбинезоне даже нагрудный косой карман имелся. Он достал из него нож-бабочку и, умело покрутив, оголил клинок. Девушка все еще не отпускала его ноги, продолжая взывать к совести. Злорадно ухмыляясь, очкарик склонился над ней и запустил пальцы левой руки в ее волосы. Она вздрогнула, подняла голову, но, встретившись с его звериным взглядом, опять опустила.
Обращаясь с ней, как с собакой, он погладил ее по голове, почесал шею и легонько похлопал по щеке, но на этом его «прянички» закончились. Дальше в ход пошел кнут! Очкарик резко схватил девушку за волосы и с силой потянул вверх. Вцепившись в его руку, она стала кричать.
– Отпусти ее, сволочь! – не выдержал я.
Кирилл обернулся, Дарья что-то прошептала, Натали коснулась моей руки, Давид ущипнул меня за бок, а очкарик сделал вид, что не услышал. Девушка стояла уже почти во весь рост, но тот не торопился разжимать кисть. Наоборот, казалось, он еще больше приложил усилий, будто намереваясь содрать скальп. Разразившись хохотом, очкарик прижал правую руку к ее животу и стал медленно поднимать ее к груди.
Женское рыдание и голоса затихли в одночасье.
– Э, ты что, совсем уже?! – Наплевав на все, я ринулся к нему очертя голову. – Стой! Попробуй только!
Все, что удалось, – это лишь выбежать из строя на метр или полтора. Неожиданный удар прикладом в живот свалил меня на пол. Скорчившись от боли и стоная, я с ужасом наблюдал за последующими действиями безумного очкарика.
Беря старт от подмышки, его кисть, сжимающая нож, промелькнула перед горлом девушки. Кровь брызнула очкарику в лицо, на очки и одежду. Продолжая посмеиваться каким-то странным, жутковатым смехом, он отпустил ее волосы и вальяжно отошел в сторону. Из перерезанного горла фонтаном хлынула кровь. Опустившись на колени и простояв так секунду, девушка упала ничком.
Вокруг послышались ахи, вскрики, плач.
– Что же ты, падаль, наделал?! Зачем ты ее убил?! – До очкарика всего-то метра четыре было, но ствол автомата, упирающийся в спину, сводил к нулю мои шансы. – Ты заслуживал такое, она – нет! А ну, иди сюда, мразь! И ножичек прихвати, я тебе его вместе со своим кулаком в глотку затолкаю!
– Как же, как же… помню. Ты тот взбалмошный мальчуган, который не умеет держать себя в руках, – вытирая нож о комбинезон убитой девушки, протянул он.
– Конечно, помнишь, гнида! Еще бы ты не запомнил! Что, убьешь меня теперь?! Отомстишь?! Так давай, я тебя не боюсь!
Вынув из кармана сиреневый платок, очкарик еще раз тщательно протер клинок и рукоять.
– Нехорошее мнение у тебя обо мне сложилось, Богданцев. – Он положил в карман нож, застегнул молнию и принялся протирать очки. – Я на самом деле не злопамятный, а вот кое-кто очень даже. Разнарядка на тебя другая выписана, как и на твоих друзей-товарищей.
– Чего?! Какая еще, к чертям, разнарядка?!
– Очень скоро ты об этом узнаешь. И ой как приятно удивишься!
– Кем выписана?!
– Вот невезуха-то, и двух дней не прошло, как из химчистки забрал. А тут это… – промямлил он, безуспешно потирая кровавые пятна на комбинезоне. – Эх, нести теперь опять.
Бросив платок на спину девушки, очкарик вдруг вспомнил, что не вытер еще кое-что. Личико свое тошнотворное! И хоть оно выказывало недовольство, но нагибаться-таки пришлось. Он быстро поднял платок и, аккуратно поводив им по лицу, словно оно святыня какая-то, бросил обратно.
– Кем выписана?!
– Кем-кем, начальником, естественно. Почтеннейшим человеком. Самим Алексеем Вениаминовичем. Он, кстати, лично меня попросил, чтобы я с тебя и твоей шайки глаз не спускал. До самого вашего отбытия.
– Как же я сразу не догадался, что тут не обошлось без свиного рыла Шакалова!
– Зря ты так. Алексей Вениаминович, между прочим, тебе и твоим дружочкам и подружкам жизнь сохранил, а ты его доброе имя поносишь. Нехорошо, Богданцев, ох нехорошо.
– Ничего, однажды я ему столько благодарностей отвешу, что не унесет! И тебя как следует отблагодарю, можешь не сомневаться!
– Когда? В следующей жизни?
– Еще в этой! Обещаю! Нет, клянусь!
– Ха-ха! Представляю твое лицо, когда ты прибудешь на место и поймешь, насколько нелепы были твои заявления.
– Какое еще место?!
– Я же сказал, скоро узнаешь. Алексей Вениаминович хочет, чтобы это было для тебя сюрпризом. Ха-ха! А пока вернись в колонну, иначе я найду способ, как сделать очень больно не только тебе, но и твоим соратничкам! Уяснил?!
Ничего не ответив, я поднялся и пошел в строй. А очкарик отобрал из остальных колонн еще по четыре человека и увел их с помощью своей вооруженной своры. Через несколько часов, войдя вместе с развозчиком еды, за трупом девушки явился человек в красном…
Деваться было некуда, оставалось лишь ждать новых сюрпризов Шакалова, которые уж точно не окажутся лучше старых. И ждать пришлось немало.
Спустя десять обедов к нам заглянул очкарик за новыми жертвами, но в их число мы снова не попали. Его «добычей» стали девять вновь прибывших мужчин, два старика, три девочки дошкольного возраста и одиннадцать молодых девушек.
Удача, если можно так назвать, улыбнулась нам в следующий раз, по прошествии еще двадцати обедов. Отобрав с полсотни человек, очкарик отвел их неведомо куда, затем вернулся за нами. Правда, помимо нашей пятерки, он прихватил еще и Назара с сыном. На нас опять надели кандалы, но в этот раз только на руки, приставили охрану, шестерых по бокам и двоих сзади, и первым делом сводили в душевую.
Двадцать минут! Целых двадцать блаженных минут нам выделили на помывку! Мылом обеспечили, полотенцами, а потом даже и новые коричневые комбинезоны с красными носками выдали. Для полного счастья не хватало лишь расчесок, но почему-то в них нам отказали. И вот уже минут десять мы, все такие из себя чистые, благоухающие и непричесанные, следовали цепочкой по коридору за недочеловеком в сиреневом комбинезоне.
– Никита, я думаю о том же, что и ты? – ткнув меня пальцем в спину, спросил Давид.
Все мы, наверное, думали об одном и том же, поскольку то, куда вел нас очкарик, вряд ли оставалось для кого-то секретом. Наш путь уже отчетливо прослеживался, разделяясь впереди на две стези. Одна вела в тупик, упираясь в глухую стену, а другая на платформу с инопланетным кораблем.
– Если ты думаешь о том, что нас запихнут в эту консервную банку и забросят на какую-нибудь планету, кишмя кишащую всякими монстрами, орками и долговязыми мутантами, тогда да – мы думаем об одном и том же.
– Что же теперь будет? – повернула ко мне голову Дашка.
– Не бойся, сестренка. Живы будем – не помрем. В случае чего мы и долговязой твари покажем, где раки зимуют. Главное – держаться вместе.
– Правильно, держитесь, наивные создания, – влез очкарик, – только уясните одну немаловажную вещь: там вы будете еще более ничтожным мусором, чем здесь. Покорными рабами, которых имеют все кому не лень. На которых плюют, справляют нужду и даже убивают, чтобы элементарно позабавиться. И как вы думаете, станут ли там с вами церемониться? Ага, держите кармашки шире. Да вас там за малейшую провинность сотрут в порошок и скормят вам же подобным, чему я был бы несказанно рад.
– Гамадрилам слово не давали! Мэров продажных пугай своими байками, а мы поживем – увидим!
– Ах, если вы называете это жизнью, тогда поживите, поживите.
Остановившись у входного проема в перилах, очкарик нажал кнопку на поручне, мигающую красным светом. После непродолжительной паузы из пола выдвинулся металлический мостик и опустился на платформу. Пройдя по нему, мы выстроились напротив инопланетного корабля.
С тех пор как нас вывели из хлева, Натали не промолвила ни слова. Все ее внимание уходило на диковинные постройки, на мечущийся персонал в разнообразных комбинезонах и на этот звездолет. Но, находясь теперь на расстоянии вытянутой руки от него, она не могла молчать:
– Боже мой, настоящая инопланетная тарелка. Примерно такими я их себе и представляла.
– И я тоже, – проронила Дашка.
– Удивительно, правда? Чудо прям…
– Да уж, хорошенькое чудо. Я бы даже сказал, всем чудам чудо, – завелся Кирилл. – То, что могло использоваться во благо и способствовать созиданию, служит только для разрушения. Чудо должно исходить от света, а тут, куда ни глянь, кругом кромешная тьма. Так какое же это чудо?
Он еще что-то хотел добавить, но Давид пресек попытки косым взглядом.
Корабль походил на гигантского жука, каким-то образом сохраняющего равновесие на длинных тощих ножках. И если издалека его поверхность казалась идеально ровной и гладкой, без шва и задоринки, то вблизи все обстояло иначе. Прямые параллельные борозды, два-три сантиметра в ширину, чуть больше в глубину и с метровым отступом друг от друга, словно опоясывали звездолет снизу доверху.
В центре днища такая борозда образовывала круг диаметром около пяти метров. У меня он ассоциировался с закрытой непомерной пастью этого, с виду совсем не зловещего, неорганического насекомого, пусть даже и находилась она на его брюхе. «Жучок-то» как-никак инопланетный.
После недолгого ожидания «пасть» открылась. Отделившись от корабля и медленно опускаясь на тоненьких трубках, круглая площадка приземлилась на платформу. Стали доноситься какие-то шипящие, хрипящие, причмокивающие, шаркающие звуки и тяжелое дыхание. Множество трубок, соединяющихся с площадкой по краю и занимающих почти половину окружности, были обращены к нам тыльной стороной, и рассмотреть сквозь крошечный зазор между ними, кто или что спустилось на лифте, не представлялось возможным. Но то, что оно человеком не являлось, я для себя обозначил, как факт.
– Приготовьтесь, мальчики и девочки, шоу чудовищ начинается, – попытался я сострить, хотя самому было не до шуток.
Ко мне мигом подбежал взволнованный очкарик:
– Ты это… бросай свои замашки. Будь поучтивее, а то свой зад и в корабль занести не успеешь, тут же поджарят.
– Да что ты говоришь?
– При мне таких случаев было завались, так что я знаю, о чем говорю. С непокорными у них разговор короткий, чуть что – кремация на месте. Если о себе не думаешь, так о своих друзьях подумай.
– А что это ты так трясешься, за зады наши переживаешь?
– Ой, больно надо.
– Ага, а то мы не знаем, сколько шкур с тебя сдерет Шакалов, если что-то пойдет не так, как он задумал.
И тут появилось оно. Я лишь раз видел их вживую и то мельком, поэтому глаза все равно выпучил. Фотографии не в счет – далеко не те ощущения, эмоции. Да и выглядели они на них не настолько мерзкими.
На нем был такой же наряд, как и на фото, висевшем на стенде Громова. Серебристый комбинезон, поблескивающий на свету, и черные ботинки из странного чешуйчатого материала, скорее всего, являющегося кожей, некогда содранной с какого-то безобидного инопланетного животного. Что касается роста, то, в сравнении с описанием Громова, этот долговязый был гораздо выше. Не меньше четырех метров, а если и меньше, то не намного. К тому же еще и плотнее, плечистее, чем те на фотографиях.
Впервые моему взору предстало уникальное оружие пришельцев, которое не было запечатлено ни на одном снимке. Оно в точности оказалось таким, каким его обрисовал Громов. Начинаясь с плеча и заканчиваясь в кисти, оружие походило на фиолетового удава, обвивающего правую руку, но ничуть ее не сковывающего. Словно оно было частью телесной оболочки.
В другой руке он держал прозрачный планшетный компьютер, где-то с пятнадцатидюймовой диагональю и пятимиллиметровой толщиной, на котором то и дело мелькали всякие изображения, схемы, графики и иероглифы. Часто моргая лысыми веками и водя по дисплею четырехфаланговым пальцем, долговязый был полностью погружен в то, что просматривал. Он нас будто не замечал, в том числе и очкарика, как пингвин расхаживающего перед ним.
Спустя минуту долговязый наконец отвлекся, скрутил планшет в трубочку, завел руки за спину, расставил ноги на ширину плеч и уставился на нас зелеными глазищами.
– Перед вами представитель величайшей лантисофурийской расы, повелевающей девятью галактиками! – разведя руки в стороны ладонями кверху, загорланил очкарик. – Для вас это огромнейшая честь, презренные рабы! Встаньте на колени и склоните голову перед вашим господином!
– Сранти… Дрянти… Ланти… – не удержал я язык за зубами. – Тьфу ты, запутался! Так какой оно расы, говоришь?
– Лантисофурийской!
– Ах да, точно. Я так понял, наш язык ему неведом?
– Не важно! Была команда – «Встать на колени!» Что не ясно?!
– Так вот, пусть твой представитель загнивающей срантисофурийской расы катится на свою планету, к своей жене-великанше, к своим деткам-переросткам и там их ставит на колени.
– Я же тебя предупреждал! Что, жить надоело или, может, друзьям твоим надоело?!
Все встали на колени, склонив голову. А после того как Давид дернул меня за штанину, осуждающе посмотрел и постучал кулаком себя по голове, встал и я. Хотя все они бросали такие взгляды в мою сторону, даже Натали, на что я был вынужден заявить:
– Что?! Он же все равно по-нашему ни бельмеса не понимает!
Теперь на меня поглядывали как на ненормального.
Очкарик расплылся в улыбке, подошел поближе к долговязому и, показывая на нас пальцем, начал издавать непонятные буквосочетания, что-то вроде:
– Яп-юп-ел-аррр…
Продолжая нас изучать, существо вдруг прищурилось и облизало уста длинным языком, раздваивающимся на конце. Очкарик снова принялся демонстрировать свои успехи в изучении инопланетного языка, и небезуспешно. Здоровенная голова резко повернулась к нему и рыкающим голосом, сопровождающимся посвистыванием, причмокиванием и шипением, заговорила на том же языке.
На лице очкарика вновь отобразилась заискивающая улыбка, а это означало, что пришелец был доволен. Пообщавшись еще с полминуты, долговязый удалился обратно на корабль, а недочеловек обратился к нам:
– Поздравляю, ваши кандидатуры утверждены! Представителю очень понравились крепкие мужчины и…
– Мы что, девицы какие-то, чтобы кому-то нравиться?! – перебил Кирилл.
– Если надо будет, то и девицами станете! Вы – рабсила! Вы – ничтожество! Вы – никто! Ясно тебе?! Всем ясно?! И если хотите выжить, то помните об этом!
– Ага, обязательно! Что-что, а вот рожу твою я уж точно никогда не забуду! – опередил я Кирилла.
– Ох, сколько я таких героев повидал, если бы ты только знал. Чем мне только не угрожали. И на куски порезать, и сжечь на медленном огне, и даже сексуально надругаться. Но, как видишь, до сих пор целехонек хожу, наслаждаюсь жизнью и очень важный пост занимаю.
– Не знаю, не знаю. Судя по твоим, мягко говоря, больным выходкам, над тобой таки надругались. Причем в самой жесткой и извращенной форме, – скривившись, я с наигранным сочувствием покачал головой.
– Можешь язвить сколько угодно, только от этого твоя участь легче не станет. Эх, а она у тебя такая, что и злейшему врагу не пожелаешь. Ад Данте отдыхает. Зато бабенкам вашим, возможно, повезет больше.
– То есть?
– Представителю они пришлись по вкусу. Он оценил их внешние данные и, может быть, позволит им у себя прислуживать. Тем более что эти места на данный момент вакантны. Бестолковые молодые бабы, которые были до этого, казнены за непослушание.
Дарья неплохо держалась все это время, но сейчас вдруг расплакалась. Я решил промолчать, понимая, что мои слова ее вряд ли утешат. И не только мои. Тут любые слова бессильны, от кого бы они ни исходили. Кирилл это тоже понимал, поэтому вместо бесполезных слов просто взял ее за руку.
Моей невозмутимой докторше утешение не требовалось. Она оставалась хладнокровной. Но я все равно поменялся местами с Давидом, чтобы чмокнуть ее в щеку и, последовав примеру Кирилла, взять за руку.
– Повезет, говоришь? Да чтоб тебе так везло! А может, ты сам к нему в служанки наймешься или даже замуж за него выйдешь?
– Не понимаю, к чему эти…
– А к тому, что пусть твой представитель хваленый к нашим девочкам свои щупальца не протягивает, иначе повыдергиваем!
– Вот как? – ухмыльнулся тот. – Что ж, не стану отговаривать.
– Где ты так лихо научился на их языке шпрехать? – поинтересовался Давид.
– О, я много языков знаю. Земные, например, все. Хотя, как ты уже успел подметить, не только земные.
– Как это все?
– Все – значит все.
– Это что, инопланетные технологии какие-то?
– Скоро узнаешь. И тоже научишься.
– Про остальных наших товарищей что-нибудь знаешь?
– О ком ты?
– Громов, слышал такую фамилию? У него лицо обожжено и глаза нет, твои повелители лично постарались.
Инга. Женщина, которую трудно не заметить. Специфическая внешность, мощное телосложение, красные волосы. Высокий седой мужчина с…
– Понял, понял, можешь не продолжать. Нет их больше.
– Как нет?
– Элементарно, расчленили их и выпотрошили. Не мне же вам рассказывать, как это происходит. Вы и так уже все знаете, все видели. Короче, послужили они благородной цели.
– Ах ты, выродок! – выпалил Давид и смахнул выкатившуюся слезу.
У меня тоже на глаза наворачивались слезы и тоже было что крикнуть, но мое внимание перехватил другой объект.
Лифт опустился, а это означало, что нам пора на борт. Очкарик приказал воякам сопроводить нас, и те сделали это, как умели. Не церемонясь. С применением силы. В общем, как обычно – толкая прикладами в спину.
Миссия была выполнена, и очкарик стоял довольный. Ох, как же меня это бесило! Нет, я не мог просто так улететь и не оставить ему на прощание какой-нибудь сувенир. Воспитан по другому, уж извините. Поэтому и подозвал его к себе, заинтересовав тем, что я не прочь поделиться очень ценной информацией о Шакалове.
Он повелся. Как миленький подбежал. Даже ушко мне подставил по моей же просьбе. И я с такой силой вцепился в ухо зубами и стал грызть, что половина его в моих зубах так и осталась. Лифт начал подниматься, а очкарик, схватившись за кровоточащий огрызок, упал на колени и взвыл, как несчастные подопытные в камере пыток.
Пусть меня называют кем угодно: садистом, извращенцем, жестоким ухооткусывателем – мне все равно! Я упивался его страданиями! Я наслаждался! Я смаковал! Вопли очкарика для моих ушей звучали как соловьиное пение и, судя по ликованию в лифте, не только для моих.
Бросив ему кусок его же плоти, я закричал:
– Жди меня, гнида! Я приду за тобой! И ухом ты уже не отделаешься!
