Глава 14
Человечий хлев
Не оставляя ни малейших щелей, дверь сравнялась со стеной, а перед нами предстала весьма удручающая картина. Что касается предметов мебели, пастельных принадлежностей и каких-либо интерьерных аксессуаров, то их здесь просто не было. Голые стены из инопланетного сырья, вентиляционные отверстия, неизменный древовидный светильник на потолке и овальный вход в еще одну комнату, из которой до тошноты несло фекалиями и мочой.
Зато хлев, иначе это помещение и не назовешь, изобиловал человеческими особями. Девушками и женщинами, парнями и мужчинами, детьми и стариками. Здесь присутствовали люди не только всевозможных возрастных категорий и обоих полов, но и разных национальностей, вероисповеданий, цветов кожи. Хватило беглого осмотра, чтобы понять, на сколько «каст» в этом маленьком мирке поделились люди и почему.
Каст я насчитал четыре, и каждая занимала свою четверть хлева.
Первую я мысленно назвал «блаженные». Некоторые из этой касты, стоя на коленях, кланялись и молились Аллаху. Другие, сомкнув ладони, зачитывали «Отче наш». А третьи, уставившись на светильник, обращались то ли к Брахме, то ли к Будде, то ли еще к кому. Но вот что интересно: ютясь, казалось бы, на крохотной территории и порой мешая друг другу, им удавалось находить общий язык. Могут ведь, если захотят!
Однако это здесь – на фабрике смерти, а вне ее стен – по всей Земле-матушке – что мешает мочь? Непреодолимое желание что-то делить и навязывать свою правоту? Только какой в этом смысл? Правота все равно у каждого останется своя, сколько ни навязывай, а то, что с такой страстью и неистовством делится, как не принадлежало ни одной из противоборствующих сторон, так принадлежать никогда и не будет. Все лишь иллюзия и суета, создаваемые для тех, кого нужно удерживать в стойле.
Нам якобы всегда всего мало. Денег и власти мало. Развлечений мало. Крови мало. А на самом деле – мозгов у нас мало! Будь мы едины, долговязые твари чистили бы наши унитазы, а не порабощали и не истребляли нас.
Вторую обозначил как «эхо семьи и беззаботной молодежи». Преимущественно она состояла из мамочек с детьми, которые, смотря на своих неустанно завывающих чад, тоже начинали плакать; помалкивающих подростков, испуганно глазеющих по сторонам; и молодых влюбленных, обнимающихся и целующихся так, будто больше уже никогда не увидятся. В чем они, к сожалению, были правы. Все упиралось только в сроки. Об остальных в касте особо отметить нечего – запуганные человеческие индивиды обоих полов, с трудом сдерживающие эмоции и на что-то еще надеющиеся. Их возраст колебался между средним и преклонным.
Третья каста – очевиднее очевидного – «старики». Уставшие от всего, больные, измученные и зачастую никому не нужные, а здесь – так и подавно, но не меньше молодых желающие жить. Что тут еще скажешь, старики – они и в хлеву старики. Только какой от них прок пришельцам, непонятно, но уж точно не пришельцы разместили несчастных рядом с общественным туалетом.
«Отморозки недобитые» – так я назвал четвертую касту, которую нам следовало бы опасаться, хотя в возможной борьбе с местной администрацией она могла оказаться неоценимо полезной.
Ее владения начинались слева от двери. Значительно уступая по численности другим кастам, более чем в три раза, она занимала территорию наравне с каждой из них. Потому и отморозки, что слабостью других воспользовались. Их вон целая дюжина крепких мужиков, кто на них рыпаться-то посмеет? Только зачем им это надо, беспредел чинить? Здесь? В этой живодерне? Где только и остается, что бороться с мыслями о неминуемой смерти, которая уготована всем пленникам без разбора. И слабым, и таким вот бесчеловечным здоровякам.
Верные долговязовские псы могут в любую минуту прийти за ними, чтобы отвести в садистскую комнату и сотворить с их телами жуткие вещи. Так зачем, спрашивается, им эта дешевая показуха? Лучше бы напоследок в грехах своих перед Богом покаялись. Да подвинули бы зады свои откормленные, чтобы старики смогли нормально прилечь и отдохнуть, и успокоили бы детей какими-нибудь прибаутками, и предложили бы плечи мясистые отчаявшимся женщинам. Неужели так трудно быть немного человечнее?
А может, некоторым это просто несвойственно? Или истинная человеческая природа как раз и заключается в паразитировании на том, кто слабее? Объяснения, конечно, удобные и не лишенные смысла, но мы с Давидом думали иначе: проблема в воспитании. От этого и будем отталкиваться. Местные правила поменяем, а мужичков хамоватых перевоспитаем.
– Так-так-так, и кто тут у нас пожаловал? – сидя на корточках и крутя на указательном пальце шнурок от чьего-то ботинка, прогнусавил бородатый плотный парень из касты «отморозки недобитые». Здесь все мужчины были небриты, но такую бороду, как у него, не часто встретишь. Густая темно-русая борода, небрежно заплетенная в косу, доставала ему почти до пупа. – Еще два лишних рта. Тут и так уже дышать нечем, а они нам все новых пассажиров подсаживают.
– Ой, да ну их, калеки какие-то. Еле на ногах держатся, – заговорил еще один. Этот был вдвое старше предыдущего, но такой же комплекции и с плешью на полголовы. Он лежал на боку, подпирая голову ладонью. – А этот, – свободной рукой он показал на меня, – в придачу еще и на мозги жалуется. Вся черепушка забинтована. Русские хоть?
– Русские, – ответил я.
– Ладно, пусть доходяги отдохнут с дороги, прилягут, раны залижут.
– Куда определим их, батя? Битком ведь. – Ковыряясь эглетом в зубах и причмокивая, бородатый окинул взглядом помещение. – Разве что к дедулям и бабулям?
– К ним, сынок, к ним родимым.
– Вы слышали батю. Итак, ты, – обратился он к Давиду, – забирай этого больного на голову и двигайте вон туда, под ту стеночку… – Бородатый резко опустил руку, когда понял, что туда, куда он указывает пальцем, мы даже не смотрим. И двигаться в том направлении не собираемся. – А чё такое, а? Чё такое?! Вам чё-то не ясно?! Вас чё-то не устраивает?! Я не пойму, вы борзые такие или дурные?! Так мне чё, встать, что ли, и помочь вам определиться?!
Мы с Давидом переглянулись. И снова этот его жалостливый, клянчащий взгляд, означающий «будь другом, уступи». Куда было деваться – уступил, кивнув. Отблагодарив меня еле заметной ехидной улыбкой, он принялся вразумлять бородатого:
– Значит так, невоспитанный молодой человек, внемли каждому моему слову. Будешь хамить – я сломаю тебе палец. Если повторится, сломаю еще один. И буду ломать до тех пор, пока не научишься вести себя подобающе.
Резво встав, бородатый покрутил головой, разминая шею, и уверенным шагом направился к Давиду.
– Задай ему, сыночек, чтоб навсегда запомнил! Ты смотри, выискался тут, кровиночке моей угрожать!
– Задам, батя! Ох как задам! Ты меня знаешь!
Почти все вокруг затихли, замерли, и лишь плач детей нарушал тишину. Они находились в предвкушении захватывающего, но кровавого представления.
– Мизинец на правой! – бросил Давид, когда тот уже был в нескольких шагах от него.
Бородатый устремил кулак ему в голову, но Давид увернулся, схватив его одной рукой за запястье, а второй за рукав в районе плеча. Давиду не пришлось особо напрягаться, тот и так сам по себе валился в нужную сторону. Оставалось лишь слегка направить. Он потянул его на себя, сделал полуоборот и, уложив бородатого брюхом на пол, заломил ему руку и наступил коленом на поясницу.
Поняв, что дело пахнет керосином, бородатый заколотил носками ботинок по звукоизоляционному полу и заверещал как недорезанный кабан.
– Сукин сын! – вскочил батя. – Да что ж ты делаешь?! Отпусти ребенка!
Этот был уже мой. Хлесткий удар кулаком в подбородок сбил с ног несущегося горе-родителя. Рухнув на спину, он отключился.
Я окинул грозным взором остальных отморозков, но никто из них недовольство не выказал, что было предсказуемо.
– И чё, будешь теперь слушаться, небритая детина?! – разжав его мизинец, с задором спросил Давид.
– Буду, буду! Только не ломайте палец, пожалуйста!
– Видишь, прогресс налицо. И не такой уж ты пропащий, как оказалось. Вспомнил даже, что к незнакомым людям, особенно годками постарше тебя, нужно на «вы» обращаться. Молодец. Порадовал. Может, и выйдет из тебя достойный член общества.
– Выйдет! Обещаю, выйдет! Только отпустите! Не ломайте! Не надо!
– Ладно, вижу, встал ты на путь исправления. И если не будешь с него сворачивать, то я не сломаю тебе палец.
– Да-да, не сверну! Не буду! Никогда! Спасибо, спасибо!
– Не торопись благодарить. Я имел в виду, что не сломаю тебе следующий палец. А этот все-таки придется!
Сжав мизинец в кулаке, Давид резко дернул его к ребру ладони. Раздался глухой щелчок, а следом вопль и мат бородатого.
– Наконец-то, проучили щенка! Вот это парни, вот это молодчины! Браво! – воскликнул один из стариков и захлопал в ладоши.
Представление имело ошеломительный успех. Аплодисменты и ликующие возгласы вспыхнули по всему хлеву. Злой демон был повержен и больше не представлял опасности для окружающих. Давид оставил его в покое, а тот, схватившись за больную руку, перевернулся на бок, свернулся калачиком и зарыдал.
И тут вдруг случилось то, от чего я вздрогнул. Мне послышались родные женские голоса.
«Наверное, схожу с ума», – подумал я и даже оглядываться не стал, но они снова в унисон прокричали мое имя.
С мозгами у меня все оказалось в порядке. Ну, или почти все. Когда я обернулся, на меня запрыгнула особа, которую уж точно никак не хотелось здесь увидеть. В общем, кошмар обещал продолжиться. Обхватив мою талию ногами и вертясь так, будто к ее мягкому месту раскаленную кочергу приставили, она то прижималась ко мне, насколько сил хватало, то расцеловывала везде, куда добирались ее губы. Да, этой особой была она – моя докторша. Моя Натали. Но на этом сюрпризы Шакалова не заканчивались. Помимо нее здесь еще Дашка и Кирилл присутствовали.
«Мразь! – мысленно прокричал я. – Какая же ты мразь, Шакалов!»
Мне хотелось орать на весь этот человечий хлев и ругаться матом! Мне хотелось напиться до мертвецкого состояния! Мне хотелось перегрызть Шакалову глотку! Мне много чего хотелось, но мало моглось. Взяв себя в руки, я даже не стал материться.
– Как вы здесь оказались? – Я стянул с себя Натали и, оглядев их мельком, остановил взгляд на Кирилле. – Хотя догадываюсь как.
– Что происходит, Никита? Люди в масках схватили меня и Дашеньку, когда мы выходили из свадебного салона. Они затащили нас в микроавтобус, вкололи какую-то дрянь, чтобы мы отключились, и привезли в это жуткое место.
– А тебя, котенок? – посмотрев в зареванные испуганные глаза докторши, почти шепотом спросил я. Согнув руки в локтях, она прильнула к моей груди, ожидая объятий. И я, конечно же, обнял. – Эти звери обидели тебя?
– Нет. Не знаю. Ты куда-то пропал, телефон твой не отвечал. Я места себе не находила. Оббегала все кафешки и клубы, где бы ты мог находиться. Даже в тренажерный зал заглядывала. Морги, больницы, полицейские участки – всех обзвонила.
– Бедненькая моя. – Я погладил ее по голове.
– А потом… они ворвались в квартиру. Я уже тогда под одеялом лежала, плакала, пыталась уснуть. А они, они…
– Успокойся, не нервничай.
– Я начала кричать, но меня схватили. Они скрутили мне руки, заткнули рот и усыпили.
– Усыпили? Тоже что-то вкололи?
– Да. И вот я здесь. Видишь, как была в пижаме, так и осталась.
– Ты же обычно без пижамы спишь? – решил я хоть как-то ее подбодрить.
– Нет, так я сплю только с тобой.
– Потом пошепчетесь, – заявила Дашка.
– Вот именно. Может, наконец, скажешь, где мы находимся и что здесь вообще происходит? – прижав к себе Дашку, чуть повысил тон Кирилл.
– Не все так просто. Вы что-нибудь видели, когда вас сюда вели?
– Нет. Мы все здесь очнулись.
– Понятно. И слава богу.
– Зато мне ничего не понятно.
– Ой, ребята, даже не знаю, с чего и начать. Это длинная история. Тяжелая. Местами просто ужасающая. Давайте дадим немного времени моему другу Давиду, чтобы он разобрался с местным контингентом. А потом присядем и нормально поговорим, идет?
Кирилл кивнул.
Мероприятия по оказанию первой помощи прошли на ура. Нанеся несколько неслабых пощечин, Давид быстро привел батю в чувства. Затем успокоил сыночка, объяснив, что палец его не сломан, а только вывихнут. Оставалось лишь найти умелого хирурга-травматолога. И он нашелся. Применив костоправские навыки, Давид вмиг вернул былую форму мизинцу.
Подошло время воспитательных мероприятий. Отморозки сидели смирно и вслушивались в каждое слово новоиспеченного пахана:
– Так, господа, блатные игры закончились. Во-первых, уберем стариков подальше от сортира. Вы же не против?
– Не-е-ет… – ответили все хором.
– Слышали, уважаемые?! Так не стесняемся, подсаживаемся!
Старики шустро переместились на новую территорию, облепив отморозков со всех сторон.
– Во-вторых, кто-нибудь из вас вообще в курсе, что это за берлога такая, – Давид обвел руками помещение, – и какое у нее назначение?
– Не-е-ет…
– Ясно, нужна другая тактика. Вот тебя как зовут? – обратился он к бате.
– Назар.
– Меня Давид. Я так понимаю, Назар, ты присматривал здесь за всем?
– Было дело. Мы же с сыном тут дольше всех.
– Сколько?
– Больше трех месяцев уже. Если бы не новенькие, то мы и не знали бы сколько. Часов же нет и окошек нет, чтоб на улочку выглянуть.
– И много ты новеньких за это время повидал?
– Да. При мне тут уже столько людей побывало, что и не сосчитать. С полтысячи точно будет. Одних приводят, других уводят. Но никто из них не знает, зачем он здесь и почему.
– А питаетесь вы чем?
– Помоями. Они нам эту бурду в тачках привозят, которую потом руками черпать приходится. Здесь же сроду не выдавалось никаких мисок, чашек или ложек.
– Что за бурда такая?
– Да все, что готовится и подается в наших столовках. Каши, борщи, супы, компоты, салаты, макароны, хлеб и так далее. Только здесь это все в один котел свалено. Говорю же, помои, вдобавок еще и частенько прокисшие.
Отморозки издали протяжное мычание, мотая головой и брезгливо кривясь.
– За последние двое, может, трое суток сюда не приводили мужчину с ожогом на пол-лица и искусственным глазом? Его зовут Максим.
– Нет, не было.
– А крупную женщину с короткими красными волосами?
– Нет.
– Кого-нибудь вообще приводили?
– Нет.
– Понятно. – Давид повернулся спиной к отморозкам и, посмотрев на меня, тихо произнес: – Ничего, возможно, они еще живы.
– Будем надеяться, – прошептал я.
– Кто они такие? – спросил Назар.
– Не важно, – обернулся Давид, – друзья наши.
– Мы своих тоже подрастеряли.
– Выбраться отсюда пробовали?
– Пробовали. Напали на охрану, пытались оружие отобрать.
– И?
Потерев лицо ладонью, Назар глубоко вздохнул.
– Из девятнадцати дебелых мужиков выжили только мы с сыном. Одиннадцать в бою положили, а остальных казнили. Глотки перерезали. Здесь. Как раз на том месте, где вы сейчас стоите. Глянь, вон на полу до сих пор кровь запекшаяся.
– Сожалею. Но почему вас не тронули?
– Черт его знает, мы и сами потом голову ломали. Стало быть, есть в нас какая-то выгода.
– Ладно, ребятки, отдыхайте.
– Погоди. Кто ты? Кто вы все?
– Никто. Обычные люди, старающиеся выжить.
– Почему мы здесь? Что это за место? Вам ведь что-то известно, правда?
Давид неуверенно помотал головой.
Наша пятерка, дабы ненадолго уединиться от ненужных ушей, расположилась рядом с туалетом, хотя смрад оттуда шел, мягко говоря, отвратный. Опустившись на пол, мы с Кириллом оперлись спиной о стену, а девушки – о наши груди. Давид сел напротив нас и, скрестив ноги, принялся рассказывать о пережитых нами потрясениях, причем не только недавнишних, но и уже мхом поросших.
Оратор из меня никудышный, да и усталость сказывалась, поэтому я передал право голоса ему, тем более что после удачного выступления перед «кастами хлева» он находился в кураже. Не обошлось, конечно, без преувеличений, касающихся неустрашимости и могущества подпольной организации «Молот», но в принципе выложил все как есть. Камеру пыток, конвейер смерти, а также смертельную угрозу, нависшую над нашими головами как дамоклов меч, по понятным причинам он опустил.
От новопосвященных исходили эмоции, вопросы и умозаключения разного толка, порой противоречащие здравому смыслу. Были тут и женские слезы, и полушоковые состояния, и сомнения, и даже обвинения в сторону самого рассказчика. Но мои кивания и поддакивания на мимико-жестикуляционные посылы Давида, направленные мне и означающие что-то вроде «Ну, чего ты молчишь?! Скажи, ведь было же?! Было?!», сделали свое дело, убедив всех в правдивости сказанного…
Через какое-то время мы с Давидом отведали здешнюю стряпню. Кирилл и девушки отказались. Понаблюдав, как мы уминаем помои, они не стали выказывать отвращение или недовольство, а просто сослались на то, что не голодны, и отошли переодеваться в комбинезоны, которые им принес тачечник.
Кушанье оказалось и впрямь изысканным, я бы даже сказал, экзотическим. В жирной жиже бордового цвета чего только не плавало. И помидорчики разных сортов, и соленые огурчики, и зеленый горошек, и крупы всевозможные, и даже кусочки копченого мяса. Было настолько вкусно, что, когда ты в себя это заталкиваешь, оно тут же лезет обратно.
Пропустив два приема пищи, наши все еще «сытые» брезгливцы отказались и от третьего. Правда, потом они с таким нетерпением ждали четвертого, что ни о чем другом, кроме как о тачке с помоями, и говорить не могли. Четвертый прием пищи не пропустил никто. Ели все, да так, что за ушами трещало. И Кирилл, и Дашка, и даже моя ненаглядная докторша.
