Глава 13 этаж смерти
Лучше бы нас сопроводили с мешком на голове, ибо то, что пришлось увидеть, повергало в шок. Похожее состояние у меня уже однажды возникало, когда я, находясь под гипнозом, вернулся в свое детство и в ярких цветных кадрах наблюдал, как гибнут люди. Но творившееся здесь оказалось еще ужаснее, притом что прогуляться нам посчастливилось только по одному этажу. Оставалось лишь догадываться, что творилось на других.
«Этаж смерти», как верно подметил Давид, являлся пятым этажом в подземном сооружении. Выйдя из лифта, мы сразу обратили внимание на площадку для космических кораблей, размещенную у подножия здания с нашей стороны. Она состояла из четырех круглых металлических платформ, по форме напоминающих неглубокие тарелки, только перевернутые и гигантских размеров, и такого же количества пружин, на которые крепились платформы. Имея меньший диаметр, чем тарелки, где-то на треть, они восходили из бетонных колодцев, доставая до середины третьего этажа. Три платформы пустовали и почти наполовину были выше четвертой, просевшей под инопланетным кораблем.
Кто бы мог подумать, что когда-нибудь я увижу настоящий звездолет пришельцев и буду мысленно его сравнивать с киношными моделями. Но было ли сходство? Было. Безусловно. С некоторыми – отдаленное, но с одним из них оно просто поразительное. Правда, как фильм назывался, вспомнить я не мог. Да и о чем он, в памяти тоже не отложилось. А если не отложилось, значит, фильм был так себе.
Дискообразный звездолет стоял на четырех опорах, усеянных пирамидальными шипами. Немного согнутые посередине, будто в коленях, опоры походили на гигантские лапки какого-то мерзкого насекомого. Верхняя часть корабля выпуклая, нижняя – тоже, но совсем чуть-чуть. Его форма была настолько обтекаемой, а серебристая поверхность, переливающаяся на свету, – гладкой, что, казалось, даже пыль не способна на нем удержаться. Если бы не лютая ненависть к долговязым тварям и ко всему, что они создали, то я бы не отказался иметь такую посудину в своем гараже.
И если первое, на чем я заострил внимание, был инопланетный корабль, то первое, на что я навострил уши, – человеческие крики разных тональностей. Как мужские, так и женские. В какую-то секунду мне даже показалось, что я слышал крик ребенка, но он не повторился, и я свел все на легкое психическое расстройство. Тем не менее другие крики не умолкали. Вызывая дрожь в теле, они снова и снова колотили в мои барабанные перепонки, и чем дальше мы продвигались по коридору, тем крики становились сильнее.
«Интервентский научно-исследовательский центр, созданный для изучения человеческого организма» – так, возможно, охарактеризовал бы «этаж смерти» интеллигент Громов. Но точно не я. Для меня это – живодерня имени Долговязой Твари. Омерзительная и жуткая настолько, что кровь в жилах стыла. У меня она явно поостыла, когда я вблизи увидел то, что увидел.
Из комнаты справа по коридору медленно выкатилась медицинская тележка. Следом вышел человек в красном комбинезоне. Он закрыл за собой дверь и, развернув тележку, покатил нам навстречу. Это был лысый немолодой мужчина, чуть выше меня, но худее и поуже в плечах. Половину его лица закрывала медицинская маска такого же цвета, как и перчатки, – черного, зато цвет фартука, достающего до колен, определить получилось не сразу. Почти весь фартук, изначально являвшийся белым, был испачкан кровью.
Мужчина не обращал на нас никакого внимания. Он шел размеренным шагом с невозмутимым видом. Дрожь усилилась. Я до последнего не хотел смотреть, что он там везет, поскольку и так догадывался. Давид тоже догадывался или посмотрел, раз уж решил меня предостеречь, успокоить: «Никита, не смотри, не надо. Шакалов хоть и скотина, но, думаю, смерть нам заказал быструю». Успокоил, называется! Ума не приложу, зачем он приплел сюда нашу неминуемую смерть и благодетеля Шакалова, но на тележку я все-таки взглянул.
Нижняя полка, обрамленная бортами, была до отвала набита человеческими кишками, скальпами, кусками кожи. Верхняя – заполнена кистями, стопами и различными оголенными костями, а близ каждого ее угла лежала голова со вскрытым черепом. Поверх этой кучи располагались два хребта, на которые мужчина давил рукой, дабы конструкция не развалилась и что-нибудь не потерялось.
Рвотный рефлекс сработал незамедлительно. Все, что из меня вышло, а это немало, сам удивляюсь, откуда столько взялось, приземлилось на белый комбинезон очкарика. Разразившись матом, он обернулся, замахнулся рукой, но, видимо вспомнив, что случилось с предыдущим очкариком, остановил кулак в нескольких сантиметрах от моей щеки, проорав: «Ничего, скоро вы у меня нажретесь, свиньи! Все ваши будущие завтраки, обеды и ужины будут похожи на эту блевотину!»
Он велел мне все вытереть. И пока я сметал блевотину с его спины, человек в красном скрылся за одной из дверей по коридору.
Не дожидаясь отчета о проделанной работе, очкарик размеренным шагом двинулся вперед. Мы пошли следом. К той самой зловещей комнате.
Рядом с ее дверью располагалось большое овальное окно. Вот его-то там как раз и не хватало! У меня опять возник вопрос: смотреть или не смотреть? Успокоив себя тем, что после увиденного ранее мне уже нечего больше бояться, я принял решение: смотреть. И снова прогадал! Нет, на этот раз содержимое желудка осталось в нем, хотя и не исключено, что он тогда опорожнился полностью. Зато психику свою я подпортил основательно.
Вызывая недовольство конвоиров, мы с Давидом замедлили ход, а потом и вовсе остановились прямо напротив окна. Они сыпали угрозами, указаниями, но мы на них никак не реагировали. То, что происходило в комнате, целиком поглотило наше внимание.
Через толстенный стеклопакет отчетливо просматривалось умело организованное действо. Конвейерное «производство» шло полным ходом. Каждый там находящийся выполнял свои непосредственные обязанности, причем исправно и даже с неким азартом. По крайней мере, мне так показалось. В общем, все согласно производственному плану и санитарным нормам, прописанным для предприятий мясной промышленности. Но данное заведение к ним не относилось! Хотя отчасти и походило на маленький мясокомбинат.
У стены размещалось пять однотипных комплексов медицинского оборудования. Они включали в себя различные электрические приборы, от компьютерных мониторов до аппаратов искусственной вентиляции легких и дефибрилляторов, и два небольших металлических столика. На одном были аккуратно разложены хирургические инструменты, на другом – биксы, шприцы, пузырьки, бинты, тряпки и прочие подобные мелочи. Напротив каждого комплекса стоял операционный стол, ярко освещаемый подвесной бестеневой установкой.
Два стола были вакантны, а остальные заняты человеческими телами. В них копошились люди, облаченные в голубые комбинезоны, голубые фартуки, голубые перчатки и голубые медицинские маски. У обнаженной молодой девушки, лежавшей на крайнем столе, извлекли почку. Женщина-хирург сразу же приступила к зашиванию операционной раны, а почкой уже дальше занимался сотрудник в желтой одежде. Его рабочим местом являлась столешница. На ней почку поджидал шестигранный стеклянный сосуд, наполовину заполненный мутным физиологическим раствором. Туда-то он ее и поместил, плотно закрыв крышкой.
На других несвободных операционных столах картина разворачивалась куда страшнее. Одно тело принадлежало мужчине преклонного возраста, второе – тучной женщине помладше. Правда, припозднись мы чуток, и определить, кому что принадлежало, уже не представлялось бы возможным.
Их тела потрошили, как свиные туши в колбасном цехе, и, похоже, с той же целью. Две пары сотрудников в голубых робах вынимали внутренние органы и сдирали кожу там, где ее требовалось содрать. А другие две пары отделяли мышцы от костей и отпиливали конечности, голову, мозг из которой предварительно извлекался, и вообще все, что должно было быть отпиленным.
Присутствовала там еще одна пара, одетая во все оранжевое. Они занимались расфасовкой и упаковкой «продукции» и по возможности уборкой. Под это дело им выделили четверть комнаты и две трети столешницы, на которой располагалось несколько черных пластиковых коробок и кипа плотных полиэтиленовых пакетов.
По пакетам они раскладывали нужные части тела и потроха, а затем герметизировали их с помощью какого-то устройства, напоминающего наперстки. Надетые на большой и указательный пальцы, они соединялись пластинкой, проходящей по изгибу между этих пальцев. Оранжевый прижимал ими края пакета, проводил так по всей их длине, и те надежно склеивались. Начиненные пакеты складывались в коробки. А коробки закрывались крышками и ставились под столешницу или рядом с ней.
Ненужные останки выбрасывались в металлический контейнер. За их транспортировку, видимо, и отвечал человек в красном.
Очкарик молча наблюдал за нами и ухмылялся. Он наслаждался нашим страхом, болью, отчаянием. И был очень доволен собой. Ведь это он не торопил нас и конвоиров, показав тем указательный палец, что означало: дайте им минуту. Это он позволил нам понаблюдать за леденящим душу конвейером смерти.
Когда же минута вышла, а эйфория спала, очкарик велел конвоирам слегка всыпать нам за простой. «Слегка» в их понимании, как оказалось, – это пара ударов прикладом в спину. Они свалили нас с ног, и, пока мы приходили в себя и поднимались, невозмутимый тележечник вернулся за новой партией отходов.
Не успели мы оправиться от одного наказания, как нас настигло другое.
Из-за наших якобы выкрутасов очкарик задал новый темп ходьбы – ускоренный, причем настолько, что, будучи скованными кандалами, мы постоянно спотыкались. Но не это бередило мою душу. Ее бередили мысли о нашей предстоящей казни, дополнившиеся еще кое-какими не менее жутковатыми: если на конвейере смерти все проходило тихо и слаженно, то откуда же тогда доносились эти истошные крики?
Долго гадать не пришлось.
Несясь как души по загробному тоннелю на встречу к Господу, что было не так уж и далеко от истины, мы практически проскочили камеру пыток, в которой было такое же окно, как и в конвейерной. Однако несколько кадров я все-таки успел запечатлеть в памяти. Да таких, что выглядели настоящим адом!
Комната освещалась тусклым красным светом. Посреди нее стояли четыре кресла, напоминающие стоматологические. С помощью металлических лент к ним были прикованы совершенно голые молодые люди. Два парня и две девушки. Ленты проходили по их голеностопным суставам, запястьям, грудным клеткам и шеям. И теперь я знал, почему они так надрывно кричали. Хотя лучше бы и дальше оставался в неведении.
В их тела втыкали еле светящиеся фиолетовым светом иглы, по длине превышающие велосипедные спицы. К иглам подсоединялись эластичные трубки или провода, ведущие в затемненную часть комнаты. На каждую жертву приходилось по две.
Подопытных я видел мельком, но симпатичная блондинка не старше двадцати попалась мне на глаза первой, и потому на ней я задержал взгляд чуть дольше. Одну иглу ей вогнали в шею, другую в область пупка. Похоже, двигать она могла только головой, а все остальное было будто парализовано. Перекидывая испуганный дикий взгляд с одного мучителя на другого, девушка рыдала и кричала. Она умоляла их не делать ей больно и отпустить. Но ее истеричные мольбы для того и не пресекались, чтобы услаждать уши садистов.
Да и неспроста они оставили дверь приоткрытой. Хотели, чтобы крики подопытных человеческих особей, над которыми извращались не люди, а долговязые гуманоиды, разносились по всему коридору.
Когда один из пришельцев обернулся, у меня аж дыхание перехватило, еще сильнее забилось сердце и начало трясти как в лихорадке. Не потому, что я испугался. Нет. «Этаж смерти» выбил из меня весь страх, ну или почти весь. Меня трясло от другого. От ярости! Ненависти! Отвращения! И от обиды за людей! Единственное, чего мне теперь хотелось, мечталось и жаждалось, – это уничтожить их всех до одного, этих мерзких долговязых тварей!
– Все, баламуты, пришли! – подходя к двери внушительных размеров, заявил очкарик. – Ох, какое счастье, наконец-то я от вас избавлюсь! И первым делом отправлю форму в химчистку. Если б вы только знали, сколько мне пришлось потрудиться, чтобы ее заполучить.
Сочувствия ищет, негодяй. Понимания. Он ведь столько трудился. Столько прислуживал. Стольких людей сгноил в этой преисподней во славу долговязых хозяев. Разве он не заслужил хотя бы чуточку признания? Конечно, заслужил. И будь мои руки посвободнее, я бы его с лихвой вознаградил.
– А зря! – не сдержался я.
– Что – зря? – повернулся он.
– Все равно скоро опять испачкается.
– С чего бы это? Чем?
– Кровью! Твоей кровью!
Очкарик содрогнулся, отчего очки съехали на кончик носа.
– Ну, это вряд ли, – бросил он слегка встревоженным голосом и, подтолкнув очки к переносице, обернулся к двери.
Изрядно я ему напоследок нервишки пощекотал, что он даже пароль забыл. Вводя его на сенсорном экране, встроенном в стену, очкарик ошибся. Причем не раз. И не два. А целых четыре! Собравшись с мыслями и вытерев пот со лба, он отважился на пятую попытку. Но в момент, когда дотянулся трясущейся рукой до дисплея и ткнул пальцем в одну из цифр, по коридору эхом пронесся выразительный женский голос, сначала на каком-то непонятном языке, затем на английском, а после уже и на русском:
– Внимание, внимание! В случае неверного набора кода активируется одиннадцатый протокол системы безопасности! Все двери на этаже будут заблокированы!
– Полегче там, овцеголовый! Это тебе не однорукий бандит! – издевательски засмеялся Давид.
– Ну, давай, протупи еще разок, – подхватил я, – и конец твоей карьере обеспечен!
Рука очкарика затряслась еще сильнее. Бубня себе что-то под нос, он набрал остальные цифры и, нажав кнопку ввода, схватился за голову. Досадно, конечно, но сегодня ему благоволили звезды. Дверь со скрипом подалась вперед и отъехала в сторону.
Теперь очкарик довольно посмеивался, одаривая нас взглядом победителя. И пусть его лицо все еще оставалось бледным, правый глаз подергивался, а лоб блестел от пота. Пусть предстояла серьезная взбучка за то, что некоторые долговязые могли стать узниками в своем же подземном небоскребе. Пусть. Главное, что сейчас он был победителем.
– Добро пожаловать в ад, – зловеще процедил очкарик. – Надеюсь, вас выпотрошат как можно скорее. И уж поверьте на слово, я буду всячески об этом ходатайствовать. А пока наслаждайтесь своим новым домом, крысы канализационные.
– Погоди-ка, начальник. – Мелкими неторопливыми шагами я стал приближаться к очкарику. – То есть ты хочешь сказать, что здесь и сейчас нас убивать не будут? Вы не для того нас сюда привели?
Настороженно прищурившись, он помотал головой.
Такого ответа было вполне достаточно, чтобы пойти на риск и сделать очкарику больно. Очень больно. Я с такой силой приложился лбом к его носу, что очки слетели на пол, а нос хрустнул и пустил кровь. Не устояв на ногах, очкарик приземлился на ягодицы и завопил похлеще подопытных из «камеры пыток».
Конвоир, приставленный ко мне, отреагировал молниеносно. Он ударил меня ногой в район правой почки. Ощутив острую боль, я упал на колени, согнулся и, тяжело дыша, застонал. А тот, что присматривал за Давидом, оттолкнул своего поднадзорного в сторону, подбежал к очкарику и принялся помогать ему встать.
Мой надзиратель со мной так не церемонился. Не дав отдышаться, он схватил меня за шиворот и, протащив пару метров по полу, вынудил подняться. Он приставил к моей груди ствол автомата, снял с предохранителя и передернул затвор. Сердце екнуло. Неужели конец? Нет. Пока еще нет. Это была просто мера предосторожности, чтобы второй мог без эксцессов снять с меня кандалы. Но мое сердце продолжало биться учащенно. Закрыв глаза, я пару раз глубоко вздохнул. Полегчало.
Переметнувшись к Давиду, второй высвободил и его.
– За что? Я же тебя даже пальцем не трогал. А ты… А ты… повел себя как неотесанный дикарь, – прикрывая нос и всхлипывая, протянул очкарик.
Давид решил ответить за меня:
– Растолкую, раз так просишь. Первое: умалчивание. Ты не мог нас раньше поставить в известность, что казнь переносится на неопределенный срок? Чувства людей, которые уверены, что их ведут на эшафот, знаешь ли, не из приятных. Второе: обещание. Тебе же Никита обещал, что комбинезон твой кровью испачкается? Обещал. А он, насколько я его знаю, всегда свои обещания выполняет. И третье: наказание. Как же тебе, паразит гнидастый, за все твои мерзкие делишки лишний раз не врезать? Да что там врезать, убить тебя мало!
– Красавчик. Даже добавить нечего, будто мысли мои прочитал. И как у тебя только это получается? Экстрасенс, что ли? – неуверенно протараторил я.
– Все, хватит! Загоняйте эту скотину в их сарай! – проверещал очкарик. – Ничего, я им еще устрою… шоколадную жизнь! Что во всех местах слипнется!
И снова наши спины испытали «нежное прикосновение» автоматных прикладов.
Сопроводив нас внутрь, конвоиры еле успели выскочить обратно. Кое-кому вздумалось поупражняться с пультом управления. Или, может, очкарику так не терпелось от нас избавиться, что он по ошибке нажал кнопку раньше времени.
