Глава VII
Возвращение в Африку
Летом 203 г. до н. э. Ганнибал, запертый на целых два года на южной оконечности Италии, получил приказ от карфагенского сената вернуться в Африку. Но даже после отступления он оставался для Рима угрозой. Если бы ему вместе с остатками армии Магона удалось достичь берегов Ливии, в совокупности их сил было достаточно, чтобы повлиять на ход войны. Однако в источниках лишь вскользь упоминается о попытках римлян помешать Магону отплыть из Генуи и ничего подобного не говорится о Ганнибале. Римский флот, базировавшийся на Сицилии, контролировал воды у побережья Северной Африки. На пути в Карфаген обоим братьям нужно было как-то проскользнуть мимо него, но лишь Тит Ливий упоминает, что римский сенат отдал флоту приказ перекрыть карфагенянам путь домой. Там же он объясняет, что римские флотоводцы не стали даже пытаться остановить Ганнибала из нерешительности и даже страха. В итоге корабли обоих братьев достигли берегов Северной Африки без каких-либо происшествий.
К тому моменту Рим сосредоточил внимание на Иберии. Сципион-младший, наследуя погибшим отцу и дяде, принял на себя командование римскими легионами в Испании и повернул ход боевых действий в свою пользу. Захватив Новый Карфаген в 210 г. до н. э. и одержав победу в битве при Илипе (недалеко от Севильи) в 206 г. до н. э., он вынудил Карфаген уйти в оборону. Публий был настолько популярен, что его даже избрали консулом, хотя по закону он был слишком юн для этой должности. На следующий год он отправился в Северную Африку со свежими легионами и вместо того, чтобы напрямую атаковать Карфаген, осадил прибрежный город Утика, находившийся примерно в 25 км к западу.
Под стенами этого города Сципион наголову разбил отправленную снять осаду карфагенскую армию под командованием Гасдрубала Гискона и его зятя Сифакса. Потрясенные поражением, карфагеняне послали самых уважаемых сенаторов, чтобы обсудить со Сципионом условия мира. Заискивая перед консулом, они уверяли, что, хотя формально ответственность за развязывание войны лежит на Карфагене, всему виной непомерное честолюбие клана Баркидов. В ответ на их обращение с просьбой прекратить военные действия Сципион-младший потребовал отозвать все войска из Италии, очистить территорию Испании и всех островов между Апеннинским полуостровом и Северной Африкой, сдать римлянам весь свой флот и боевых слонов, выплатить репарацию в размере 5000 талантов, а также обеспечивать римский гарнизон продовольствием до тех пор, пока римляне не покинут территорию Ливии. Когда делегация вернулась в Карфаген и передала требования римлян сенату, тот приказал Ганнибалу и Магону как можно скорее возвращаться. Сенат же тем временем попытался затянуть переговоры, тогда как Сципион, теряя терпение, угрожал возобновить войну. Вскоре сенаторы согласились на все его требования с оговоркой, что карфагенская делегация отправится в Рим, чтобы ратифицировать договор в местном сенате. Это была всего лишь уловка с целью выиграть время, пока Баркиды не вернутся в Ливию со своими армиями, чтобы продолжить войну.
Карфагенские послы добрались морем в порт Путеолы на берегу Неаполитанского залива, после чего сушей направились в Рим. Прибывшую делегацию заставили ждать у стен города, пока сенат не соизволил принять ее возле Марсова поля (Campus Martius) — названного в честь римского бога войны места публичных собраний, где каждую весну все граждане мужского пола получали воинские назначения и раз в пять лет проводилась перепись населения. Атмосфера встречи была враждебной: с первых же минут римляне обвинили карфагенян в вероломстве и нарушении предыдущих договоренностей. Посланникам был дан резкий ответ: не может быть и речи ни о каком мирном договоре, так как пунийцам нельзя доверять, ведь они откажутся от соблюдения его условий, как только баланс сил изменится в их пользу. В свою очередь, послы взмолились о мире, продолжая винить во всем Ганнибала и его братьев: якобы он атаковал Сагунт, не имея на то оговоренных полномочий, и перешел через Альпы в Италию, действуя лишь по собственной инициативе. Тут римляне напомнили, как много лет назад, когда римские легаты выступили против нападения Ганнибала на Сагунт и предложили карфагенянам выбор между войной и миром, их сенат восторженно поддержал войну, пошел на риск и проиграл. Теперь пришла пора платить по счетам.
Сенаторы удалились обсудить свои дальнейшие действия, оставив послов в ожидании. Все пришли к мнению, что, поскольку война в Испании практически выиграна, а легионы Сципиона заняли доминирующие позиции в Северной Африке, Карфаген находился в отчаянном положении и потому просит о мире. Римляне знали или, по крайней мере, догадывались, что за Ганнибалом и Магоном уже послали гонцов и что пунийцы пойдут на любую хитрость, лишь бы оттянуть время до их возвращения и ослабить римский натиск. Многие сенаторы выступали за то, чтобы Сципион продолжал военные действия в Северной Африке, и отказывались идти на какой-либо компромисс с Карфагеном до тех пор, пока Ганнибал и Магон остаются на итальянской земле. Как только Риму стало известно, что Баркиды покинули Италию, сенат ратифицировал мирное соглашение на условиях, сформулированных прежде Сципионом.
Римляне двояко отнеслись к известию об отплытии Ганнибала. С одной стороны, они были рады, что им удалось изгнать его из Италии — уже появлялись первые признаки экономического восстановления страны. С другой же — римлян беспокоило его влияние на ход военных действий в Северной Африке. В честь изгнания своего злейшего врага и в надежде заручиться поддержкой богов в кампании Сципиона в Ливии были устроены игры и жертвоприношения в Большом цирке (Circus Maximus) — ипподроме, располагавшемся в долине между холмами Авентин и Палатин, где проходили состязания на колесницах и устраивались массовые представления. Однако дальнейшие планы Ганнибала в Африке не переставали волновать римлян. Сципион-младший пользовался поддержкой далеко не всей римской аристократии, и некоторые сенаторы сомневались в результатах возможной битвы с Ганнибалом. Сципион был слишком молод, и его победы в Испании и Северной Африке еще не делали его равным Ганнибалу полководцем. Еще не зная о кончине Магона, сенаторы опасались, что Сципиону придется противостоять сразу двум опытнейшим военачальникам, командовавшим закаленными в боях ветеранами. Немало консулов пало в сражениях с Баркидами на полях Италии и Испании, и в руках пунийцев было больше трофейных римских стягов, чем легионов в армии Рима на тот момент. Не весь сенат единодушно поддерживал Сципиона: целая фракция, традиционно настроенная против его семьи, мечтала сместить Публия с поста консула и поставить на его место своего кандидата. Перед смертью бывший диктатор и уважаемый советник сената Квинт Фабий предостерегал соотечественников, что Ганнибал, защищая свой дом, будет еще более страшным противником, чем он проявил себя в Италии. И хотя Баркид покинул полуостров, многие сенаторы понимали, что война еще далека от завершения.
Сходные опасения в отношении Ганнибала высказывали и аристократические фракции в Карфагене. Если в Риме некоторых заботила молодость Сципиона, то в карфагенском сенате нашлись такие, кто считал Ганнибала слишком старым. Признавая его заслуги, они были крайне обеспокоены потерей Испании и тем, что 15-летняя война не принесла ничего, кроме тщетных усилий и потраченных на кампанию в Италии ресурсов. Сципион наголову разбил армии Гасдрубала Гискона и Сифакса всего в нескольких километрах от Карфагена, и дальнейшие поражения неминуемо означали, что условия мира станут намного жестче нынешних. Карфаген будет захвачен, разграблен и сожжен дотла. Сенат разделился на тех, кто стремился немедленно заключить с Римом мир и сохранить свое имущество, и не менее настойчивую и влиятельную фракцию, выступавшую в поддержку Ганнибала и за продолжение войны.
Когда карфагенский флот отплыл от берегов Италии, Ганнибал в последний раз взглянул на земли, которые разорял много лет. Должно быть, это был самый горький момент в его жизни. Ганнибал перешел Альпы, будучи еще молод и полон надежд — ему едва исполнилось 30, а в 44 он покидал Италию, не сумев выиграть войну и даже навязать римлянам мир на своих условиях. Он проклинал богов за то, что Фортуна отвернулась от него, но, оглядываясь назад, винил себя за то, что после победы при Каннах не повел на Рим своих воинов, «залитых кровью врага». Ганнибал завидовал молодости и успехам Сципиона, но в то же время его возмущало, что тот никогда не командовал войсками ни в одной битве в Италии, а теперь осмеливается идти на Карфаген! Так, полный раскаяния и сожалений, заклятый враг Рима покинул Италию и отправился в Африку, чтобы написать новую главу этой истории.
Несколько дней спустя корабли Ганнибала высадились южнее Карфагена, где-то на побережье неподалеку от древнего города Гадрумета — современного Суса. Это была вотчина рода Баркидов, и Ганнибал разбил лагерь на земле, которую оставил еще ребенком много лет назад, — и теперь эта земля и ее люди должны были казаться ему более чужими, чем Испания и Италия, в которых он так долго жил и воевал. Вероятно, он предпочел быть подальше от Карфагена, поскольку опасался, что местные политические фракции захотят свести с ним счеты за военный провал. Если сенат признает его виновным в разжигании войны в Италии, то, несмотря на все его победы и авторитет, Ганнибала ждал суд или даже распятие на кресте. Как писал Тит Ливий, «победил Ганнибала не римский народ, столько раз им битый и обращенный в бегство, а карфагенский сенат своей злобной завистью». Наученный опытом своего отца в Первой Пунической войне, он, видимо, решил действовать как военный диктатор, а не военачальник на службе своего полиса.
На юге армии Ганнибала и Сципиона разделяла буферная зона, благодаря которой у Баркида было достаточно времени, чтобы собрать необходимые силы и приготовиться к новому этапу кампании. Свои войска Ганнибал, вероятно, рассчитывал пополнить за счет кланов и племен, населяющих окрестности Гадрумета и на протяжении многих поколений хранивших верность роду Баркидов. Некоторые из этих племен присоединились к нему, опасаясь потерять независимость, так как в случае поражения Карфагена нумидийский царь и союзник Рима Масинисса овладел бы большей частью Северной Африки. Поэтому они вступили в ряды армии Ганнибала, и тогда же из Северной Италии возвратились остатки армии Магона, сообщив о кончине своего командира.
Все еще не связанный условиями договора, Сципион позволил своей армии грабить сельскую местность к западу от Карфагена — точно так же, как долгое время поступал в Италии Ганнибал. Баркид оставался в Гадрумете всю зиму 203/202 г. до н. э., несмотря на настойчивые требования карфагенского сената атаковать войско Сципиона. Согласно источникам, Ганнибал оставил их без ответа и чуть ли не отослал своих солдат в оливковые рощи сажать деревья, чтобы скоротать время. Какими бы ни были причины, он оставался в Гадрумете несколько месяцев, а возможно и год, прежде чем выдвинулся с войском вглубь Туниса и разбил лагерь возле города под названием Зама. О местоположении этого города толком ничего не известно, кроме упоминаний, что он находился в пяти днях пути походным маршем к юго-западу от Карфагена — примерно в 160 км и где-то на таком же расстоянии на запад от Гадрумета. Некоторые исследователи считают, что речь может идти о территории к северу от руин древнего города Мактар. По другой версии, город мог стоять на месте современных Эль-Кефа и Сакиет-Сиди-Юссефа, находящихся в той же области, но чуть дальше на запад и ближе к современной границе между Алжиром и Тунисом.
Среди военных историков никогда не было единого мнения о том, где именно и в какой день состоялось сражение между Ганнибалом и Сципионом. Предполагают, что оно разыгралось на северо-западе Туниса в 202 г. до н. э. Битва не могла произойти летом, учитывая невыносимую жару в пустыне в это время года, когда температуры достигают опасного для человека уровня — обезвоживание и солнечные удары сильно истощили бы пехоту, слонов и лошадей. А потому более вероятно, что столкновение состоялось осенью, в промежутке между концом сентября и ноябрем. В попытках установить точную дату сражения исследователи иногда обращались к свидетельствам античного историка Диона Кассия. По словам Кассия, битва происходила в день солнечного затмения, что страшно беспокоило карфагенян. Согласно астрономическим подсчетам, таким днем было 19 октября 202 г. до н. э., но, хотя солнечное затмение и могло иметь место, дальнейшие исследования показывают, что в этой широте солнце было закрыто не более чем на одну десятую. Маловероятно, что столь незначительное небесное происшествие могло быть замечено карфагенянами в пылу битвы и тем более стать причиной сильного беспокойства.
Сципион отвел свои войска на юг от побережья и разбил лагерь в местности, изобилующей водными ресурсами. Ганнибал же непосредственному доступу к пресной воде предпочел расположение, которое считал более безопасным, после чего отправил разведчиков на поиски римского лагеря. Некоторые из них были схвачены, но, вместо того чтобы по обыкновению казнить шпионов, Сципион радушно принял их, предложив осмотреть лагерь и внимательно изучить все, что они увидят. Пока люди Ганнибала совершали обход, в римский лагерь торжественно прибыл царь Масинисса в сопровождении 6000 пехотинцев и 4000 конников. Сципион был настолько самоуверен и убежден в будущей победе, что позволил себе использовать хитрую уловку против настоящего мастера психологической войны. Устроив разведчикам экскурсию по своему лагерю, чтобы затем отпустить их доложить обо всем, что они видели, римский консул поступил так же, как много лет назад делал Ганнибал, чтобы обескуражить своего противника.
После того как шпионы вернулись и рассказали об увиденном, Ганнибал передал римскому консулу, что хочет встретиться и обсудить возможность покончить с войной без дальнейшего кровопролития — такого с ним прежде не случалось. Хитрость Сципиона возымела успех. Поступок Ганнибала может объясняться его сомнениями в боеготовности его армии, а возможно, и в собственной способности руководить сражением. Сципион отозвался на предложение и, поскольку их лагеря разделяли всего несколько километров, согласился встретиться на полпути, на хорошо просматриваемой со всех сторон возвышенности. Сципион и Ганнибал прибыли на место в сопровождении небольших отрядов кавалерии и переводчиков. Когда два величайших в истории полководца выехали навстречу друг другу, кавалерия оставалась на некотором расстоянии от них. Впервые увидев друг друга, оба не произнесли ни слова, но не из-за сдержанности или страха, а, возможно, в силу чувства взаимного уважения и восхищения.
Поначалу Ганнибал и Сципион говорили каждый на своем родном языке, но по ходу беседы стали чувствовать себя свободнее и смогли обходиться без переводчиков, перейдя на древнегреческий. Как известно из письменных источников, оба полководца владели этим lingua franca античного мира. Первым взял слово Ганнибал, начав в примирительном тоне и признав свою ответственность за развязывание войны. Но, вместо того чтобы продолжить в том же духе, начал заносчиво рассказывать, как несколько раз победа оказывалась практически у него в руках. Не очередное выигранное сражение, коих у него было немало, напомнил он Сципиону, — а победное окончание войны как таковой. Затем Ганнибал лестно отметил, что рад вести переговоры именно со Сципионом, и ни с кем другим из римских полководцев, так как никого, кроме него, не признавал как равного. Он высоко оценил консула за то, что тот принял на себя командование войсками в столь юном возрасте, хотя еще и не был достаточно подготовлен, а также за его стремление отомстить за смерть отца и дяди, убитых в Испании. Ганнибал воздал должное тому, что Сципион не позволил ненависти ослепить себя и сумел направить ее на достижение конкретных целей. Ему хватило стратегической смекалки, чтобы вторгнуться в Африку, тогда как остальные римляне помышляли лишь о защите Италии. Он был зеркалом, в котором Ганнибал узнавал себя в юности. Продолжая восхвалять молодого консула, Ганнибал отметил его полководческие способности, перечислив недавние победы в Северной Африке: он-де посеял в сердцах жителей Карфагена тот же страх, что испытывали римляне, когда Ганнибал стоял под стенами их столицы.
Затем Ганнибал принялся поучать Сципиона, рассказывая о переменчивости войны. Свою речь он закончил рассуждением о том, что перспектива реального мира дороже, чем призрачная надежда на победу. Заключив мир сейчас, Сципион получит все, что только пожелает. Но, если они будут сражаться, римлянину придется принять то, что уготовили ему боги и судьба. Ганнибал уже не мог совладать со своим эго и заявил, что в этой войне карфагеняне прославились своими победами гораздо больше, чем римляне. После чего он снова вернулся к дифирамбам — на этот раз в адрес семьи Сципиона, вспомнив, как сражался с его отцом в Северной Италии много лет назад. Ганнибал отметил, что они оба потеряли близких на этой войне: Публий — отца и дядю, а Баркид — братьев. Нет необходимости продолжать войну, убеждал он, они могут завершить ее прямо сейчас.
Слова Ганнибала обнажили его самолюбие, демонстрировавшее силу, уверенность и решительность, но за ним прятался страх, что дни его побед сочтены и это сражение он может проиграть. Сколь более простой и счастливой могла быть жизнь, если бы правители довольствовались тем, что есть, и не жаждали чужого имущества, продолжал он. Войны и всех ее страданий можно было избежать, если бы Карфаген не пытался расширить свои владения за пределы Африки, а Рим остался в границах Италии — так говорил человек, которого «Африка еле вмещала». Ганнибал задумчиво заметил, что никто не может изменить прошлое, как бы его ни критиковали, и поэтому им придется смириться с тем, как в итоге все сложилось, даже если они стремились к другому.
Признав, что на момент переговоров преимущество на стороне Рима, Ганнибал напомнил Сципиону: исход войны еще не предрешен. Нужны лишь здравый смысл и готовность договариваться, чтобы закончить ее без дальнейшего кровопролития, и это на руку обеим сторонам. Ганнибал объяснил, что смотрит на жизнь глазами старика, который знает, сколь переменчива удача, и предпочитает полагаться на разум, а не на нее. Молодежь, наставлял он Сципиона, особенно если судьба была к ней благосклонна, верит, что так будет всегда, и в этой вере заключена ее слабость.
После этого Ганнибал наметил условия возможного перемирия, предложив отдать Риму все территории, из-за которых началась война и которые и так уже находились под его контролем: Сицилию, Сардинию, Испанию и все острова, расположенные между Африкой и Италией (в частности, Мальту). Предложение не слишком отличалось от того, что Сципион озвучил карфагенскому совету год назад. Что примечательно, именно эти условия с некоторыми дополнениями лягут в основу мирного договора после поражения Ганнибала в битве при Заме. Ганнибал признал, что карфагеняне вели себя вероломно в прошлых переговорах и часто не соблюдали договоренности. Но ситуация изменилась, и он готов лично поручиться, что Карфаген выполнит условия соглашения, к которому они придут. Хотя Ганнибал признавал, что сам развязал войну и вел ее успешно, пока боги не позавидовали ему, лишив удачи, он уверял Сципиона, что Риму не придется сожалеть о мире, если Ганнибал будет поручителем. После этого пуниец перешел к завершению сделки и задал принципиальный вопрос: зачем вступать в битву и рисковать всем, что у тебя есть? Заключив мирный договор сейчас, Сципион выйдет из переговоров победителем, ничем при этом не рискуя. Устами Ганнибала говорил мужчина, смирившийся с тем, что Фортуна — богиня удачи и самая могущественная сила в римском античном пантеоне, отвернулась от него, но при этом он все еще оставался непобежденным полководцем и с внушительной армией за спиной представлял собой серьезную угрозу.
Сципион молчал во время речи Ганнибала, внимательно слушая и оценивая человека, с которым впервые сошелся на поле боя 16 лет назад при Треббии. Тогда Публий был 18-летним юношей, не имевшим никаких званий. Теперь же он, самый молодой консул в истории Рима, выступил с армией против его величайшего врага. Сципион был менее склонен к философским рассуждениям, чем Ганнибал, и не позволял себе долгих отступлений. Он подошел к разговору прагматично и сразу дал понять, что не сомневается в своем превосходстве и в переговорах, и на поле боя. Он напомнил Ганнибалу, что обстоятельства изменились и настоящее значит куда больше прошлых заслуг. Сципион подчеркнул, что именно карфагеняне развязали обе Пунические войны и он всеми силами пытался завершить конфликт в переговорах. Но пунийцы нарушили условия принятого ими самими соглашения, так как были уверены, что Ганнибал после возвращения в Северную Африку сумеет изменить ход войны. Теперь же они просто пытаются избежать последствий собственного двуличия.
Сципион отметил, что Ганнибал отказывается от притязаний лишь на те территории, которые уже и так находятся под властью Рима. Он заявил, что карфагеняне не заслуживают того, чтобы после нарушения прежнего договора им предлагали те же условия. Ганнибалу нужно было договариваться о завершении войны и выдвигать удобные для себя требования до того, как он покинул Италию, а не теперь. По мнению Сципиона, у Ганнибала был лишь один способ избежать сражения — безоговорочная капитуляция. В таком случае к условиям предыдущего соглашения следует добавить компенсацию за римские грузовые суда, захваченные во время перемирия у побережья Северной Африки. Эти суда перевозили продовольствие из Сицилии, но попали в шторм у Прекрасного мыса и были выброшены на берег. Эскадра кораблей Карфагена захватила их и отбуксировала в город, где их груз был разграблен. Сципион потребовал от карфагенян вернуть суда вместе с их грузом, а также извиниться за акт пиратства и нарушение перемирия. Но сенат Карфагена, осмелев после новостей о возвращении Ганнибала, ответил отказом. Более того, суда, на которых римские послы отправились в лагерь Сципиона, были перехвачены военными кораблями Ганнибала, и в разгоревшейся схватке погибло несколько легионеров, что окончательно усугубило ситуацию. Поэтому консул потребовал компенсации за их гибель и неприемлемое обращение с его послами.
В ответ Ганнибал занял жесткую позицию и предупредил Сципиона, что в таком случае им придется сражаться и позволить судьбе определить победителя и решить, кто будет править западным Средиземноморьем — Карфаген или Рим. Встреча была окончена, и полководцы вернулись в свои лагеря, чтобы подготовить войска к сражению. На следующий день два прославленных военачальника Античности встретились на широкой равнине во главе сильнейших армий самых богатых городов мира. Битва при Заме наряду с битвой у Метавра является одной из наиболее недооцененных в истории, несмотря на то что исход обоих сражений ознаменовал собой зарождение могущества Римской империи и, возможно, предопределил развитие всей западной цивилизации.
Сошедшиеся в тот день армии были примерно равны по величине — римляне имели лишь небольшое преимущество в коннице. К 1500 всадников Сципиона присоединились 4000 конных воинов и 6000 пехотинцев от Масиниссы. Вместе с нумидийцами и 23 000 римлян и италийцев его пехота насчитывала чуть более 34 000 солдат. У Ганнибала было около 40 000 солдат, в том числе лигуры, галлы, пращники с Балеарских островов, мавританцы — всех их он поместил на первой линии. Он считал их наиболее ненадежной частью войска и потому, как и в предыдущих боях в Италии, отвел им роль буфера, чтобы они приняли на себя первый удар, понеся основные потери. Такая жертва должна была облегчить задачу воинам, идущим за ними. Тит Ливий называет первую линию «разноплеменным сбродом, наемниками, не знающими верности, удерживаемыми только корыстью».
Впереди этой линии для отражения атаки римлян Ганнибал поставил 80 слонов — никогда раньше он не бросал их в бой в таком количестве. Вторую линию образовали карфагенские и африканские пехотинцы, а третья оставалась в резерве, чтобы вступить в сражение в решающий момент. Эту роль он отвел матерым ветеранам-бруттиям, остаткам наемников, которые вернулись с ним из Италии. В качестве подкрепления к ним добавили около 4000 тяжеловооруженных македонских пехотинцев, присланных Филиппом. Ганнибал намеренно удерживал их в стороне от сражения, чтобы в нужный момент они вступили в бой «со свежими силами».
Как обычно, на флангах Ганнибал разместил конницу — нумидийцев слева, а карфагенян справа. Но на этот раз его всадники не имели такого численного преимущества, к которому привык пуниец. Чтобы вдохновить солдат на битву, Ганнибал играл на их страхе и корыстолюбии. Галлы, лигуры и бруттии ненавидели римлян, но их прельщала также перспектива добычи. Нумидийцы, из которых состояла африканская часть войска Ганнибала, сражались ради денег, но, кроме того, опасались, что в случае победы Рима его союзник Масинисса обратит их в рабство. Карфагеняне в случае поражения теряли все: их город разграбят и сожгут, а выживших жен и детей заберут в рабство. Победа же означала, что они сумеют восстановить свое торговое господство над западной частью Средиземноморья со всеми проистекающими из этого выгодами.
Обращаясь к войскам, Ганнибал напомнил ветеранам о годах совместных сражений в Италии, хотя по большей части в армии были новобранцы италийцы и нумидийцы. Те, с кем он отправлялся в поход из Испании, либо погибли, либо давно покинули его. Он рассказал о побежденных легионах и сраженных римских консулах. Узнав одного из ветеранов, отличившегося в прошлых битвах, Ганнибал остановился перед строем, назвал его по имени и перечислил его подвиги, чтобы все вокруг слышали о них. Проблема была лишь в том, что такая «старая гвардия» была очень малочисленна, а большая часть войска была заметно хуже тех солдат, с которыми он пересек Альпы. При Заме он командовал разрозненной толпой, большая часть которой была очень недолго под его командованием, и потому их ничего не связывало с пунийцем, кроме денег и страха. В отличие от испанских наемников, у него почти не было времени, чтобы обучить новую армию и создать из нее столь же сплоченную и преданную силу. И потому Ганнибалу было не суждено повторить в Северной Африке успехи, которых он добился в Испании и Италии.
В римском лагере была похожая картина. Сципион напомнил своим солдатами о победах в Испании и Ливии и заявил, что им нечего бояться Ганнибала, потому что от его былого величия осталась лишь бледная тень. Консул подчеркнул, что именно Ганнибал недавно приходил к нему, моля о мире — и не потому, что хотел прекратить войну, а потому, что боялся проиграть. Сципион обещал солдатам, что скоро они получат свою добычу и смогут вернуться домой к семьям — как богатые, доблестные воины, достойные своего отечества, которому они стяжают главенство над всем миром.
Расставляя войско перед битвой, консул поместил впереди гастатов (hastati) — метателей копий. В гастаты обычно набирали самых молодых и бедных мужчин в римской армии, которые в лучшем случае могли себе позволить лишь недорогое снаряжение, чаще всего кольчугу. Они первыми шли в бой и принимали основной удар на себя. Если противник справлялся с гастатами, он наталкивался на вторую линию обороны, более искусных пехотинцев принципов (principes). Эти воины происходили из более зажиточных слоев, сражались с мечами и большими щитами, были лучше вооружены и имели больше опыта. Третью линию составляли триарии — самые возрастные и богатые воины, которые могли позволить себе лучшее снаряжение. Они носили тяжелую броню и большие щиты и шли в бой, выстроившись фалангой. Обычно триарии вступали в сражение лишь в решающий момент, из-за чего в Риме возникла поговорка: res ad triarios venit («дело дошло до триариев»). Расставив пехоту, Сципион отправил италийских всадников на левый фланг, а нумидийцев под командованием Масиниссы — на правый.
Одной из причин успеха Сципиона стала оригинальная расстановка сил. Армии той эпохи обычно выстраивались либо греческой фалангой, когда солдаты шли в бой плотным строем, плечом к плечу и сомкнув щиты, либо в более свободном шахматном порядке, ставшем характерным для римлян во время и после Второй Пунической войны. Но, когда Сципион увидел, что Ганнибал выставил впереди слонов, он изменил шахматный строй, приказав второй линии встать сразу за гастатами, а третьей линии — за второй, близко друг к другу. Такой порядок позволял солдатам в колоннах расступаться, образуя сквозные проходы, в которых Сципион разместил легковооруженных велитов (velites). Как и в случае с гастатами, эти отряды состояли из молодых и бедных мужчин, но зато они были самым мобильным видом римской пехоты. Велиты сражались почти обнаженными и были вооружены дротиками. Их главной задачей было изнурить врага при столкновении, но не вступать в схватку. Велиты были застрельщиками и, сделав свое дело, быстро отступали за спины товарищей. Сципион хотел, чтобы во время атаки слонов они расступались перед ними и начинали мучить животных: забрасывать с боков дротиками, целя в глаза и ректальную область.
Когда армии сошлись, Ганнибал приказал погонщикам направить слонов на переднюю линию врага. Римские пехотинцы в ответ стали стучать мечами о щиты, и из-за этого шума вкупе с ревом труб некоторые животные запаниковали и повернули на своих. Остальные устремились на римское войско, но инстинктивно выбрали путь наименьшего сопротивления, угодив в проходы между манипулами. Там на них обрушились велиты, вытесняя с поля боя.
Сначала первая линия войска Ганнибала умудрилась отбросить римлян назад. Но через некоторое время легионеры перестали отступать и уперлись. Противники оказались так плотно прижаты друг к другу, что побросали копья и, выхватив мечи, начали рукопашную. В самый ответственный момент, когда Ганнибал приказал карфагенским отрядам второй линии выступить на помощь наемникам, те отказались идти вперед. По формулировке в одном из античных источников, карфагеняне «совершенно оробели». Вполне возможно, что Ганнибал изначально не слишком доверял им как раз по причине их «врожденной трусости» и специально разместил между первой линией и опытными ветеранами, чтобы вынудить вступить в бой, когда придет их черед. Оставшись без поддержки, солдаты стали отступать, оказавшись между римлянами и карфагенянами, преграждавшими им путь к отступлению. Многие солдаты Ганнибала погибли в тот день от рук своих же, а те, кому все же удалось избежать схватки, обнаружили перед собой стену из сомкнутых щитов и опущенных копий бруттиев и македонян третьей линии.
Остатки первых двух линий пунийского войска оказались отброшены на фланги и попытались бежать. Но на открытой местности у них не было шансов уйти от резни — почти все были захвачены или убиты римскими всадниками, поджидавшими на флангах. Пространство между двумя армиями было завалено убитыми и умирающими, а земля пропиталась кровью людей и животных. Повсюду громоздились зловещие горы трупов с торчащими во все стороны скрюченными руками и ногами. Перелом наступил, когда римские и нумидийские всадники, обратив в бегство карфагенскую конницу, вернулись на поле боя и напали с тыла на третью линию Ганнибала. Ровная местность давала им преимущество даже над лучшими пехотинцами карфагенян, которым в хаосе и смятении теперь приходилось сражаться и с отступавшими своими, и с ударившими в спину римлянами.
Как сообщают источники, Ганнибал потерял в этой битве 20 000 убитыми и примерно такое же число попало в плен. Если верить античным авторам, потери Рима составили лишь 1500 солдат. Пунийская армия была разгромлена, и римляне отправились грабить ее лагерь. Битва закончилась, а Ганнибал, некогда наводивший ужас на всю Италию и заклятый враг Рима, дезертировал вместе с немногими своими приближенными, бросив остатки собственной армии. Они скакали через пустыню всю ночь и следующий день, пока не достигли безопасного берега возле Гадрумета. И хотя Ганнибал проиграл при Заме, древнегреческий историк Полибий не усмотрел в этом его вины и ни разу не усомнился в правильности его решений.
Согласно Полибию, все дело было в том, что обстоятельства и судьба в тот день не были на стороне Ганнибала. Ему противостоял равный по силам противник, и, как считает историк, Ганнибал сделал все возможное, чтобы избежать сражения. Он попытался договориться о перемирии, а когда переговоры провалились и он вынужден был сражаться, Ганнибал действовал в соответствии с самыми высокими стандартами. Но римские войска у Замы отличались от тех, с которыми он сражался в Италии. Солдаты и их командир могли похвастаться большим опытом и лучшей выучкой, чем легионы, разгромленные при Треббии, Тразименском озере и Каннах. За 16 лет войны римляне проделали большой путь и многому научились. При Заме Ганнибал столкнулся с дисциплинированным войском, во главе которого стоял полководец нового поколения, мысливший не как политик, а как профессиональный военный.
При попытке проанализировать это сражение в первую очередь возникает вопрос: почему Ганнибал проиграл? Стало ли причиной тому его решение придержать лучшие отряды, пока остальную часть армии кромсали на куски? Это противоречило его обычному образу действий. Почему, пока еще держалась первая линия, а римской конницы не было на поле боя, Ганнибал не бросил в сражение свежих ветеранов, одновременно атакуя легионеров всадниками с фланга или пытаясь окружить врага, чем он прославился в Италии? Его сбило с толку неподчинение второй линии? И почему вообще он позволил римлянам взять фланги под свой контроль?
Ганнибал был непривычно пассивен при Заме, уступив Сципиону инициативу. Он почему-то занял оборонительную позицию и позволил вовлечь себя в банальную бойню. Несмотря на восхваления Полибия, Ганнибал не продемонстрировал ни хитрых маневров, ни оригинальных тактических решений, а ведь именно это умение бросить вызов традициям давало ему преимущество даже над превосходящими силами противника. Определенно это был уже не тот военачальник, что одерживал победы при Треббии, Тразименском озере и Каннах десятилетие назад.
Разграбив лагерь Ганнибала, Сципион вернулся с армией в Утику. Оттуда он направил гонца в Рим, чтобы сообщить сенату о своей победе, и начал готовиться к наступлению на Карфаген. Половина его войска выступила к городу по морю, остальная двигалась по суше. Сам Сципион находился на одном из судов, когда неподалеку от Карфагена его встретил корабль, «украшенный шерстяными повязками и масличными ветвями». На нем плыли десять первых людей города, чтобы просить о пощаде. Сципион отослал их обратно и приказал ждать, пока он разобьет лагерь рядом с Карфагеном на месте современной столицы Туниса. Пунийцам попытался помочь сын Сифакса, атаковавший лагерь значительными силами пехоты и конницы, но римляне прогнали нумидийцев обратно в пустыню.
Карфагеняне прислали к Сципиону еще одну делегацию, на этот раз состоявшую из 30 самых уважаемых граждан, моливших об аудиенции, чтобы обсудить условия мирного соглашения. Но им оказали холодный прием, потому что римляне «помнили их недавнее вероломство». Сципион собрал своих ближайших советников, чтобы обсудить ответные действия, и большая их часть выступила за то, что Карфаген должен быть разрушен. Правда, когда на совете стали обсуждать детали, масштабы задачи и возможная продолжительность осады отрезвили даже самые горячие умы. Кроме того, не стоило забывать и о возможных политических осложнениях. Несмотря на свои успехи, Сципион пользовался популярностью не у всех фракций римского сената и поэтому подозревал, что на его место в любой момент могут поставить другого военачальника. А если это произойдет, его преемник может присвоить себе победу в войне без единого сражения. Поэтому было принято решение отказаться от осады Карфагена и как можно быстрее заключить мир, выдвинув сравнительно мягкие требования.
Карфагенских послов снова пригласили к Сципиону, где их еще раз сурово отчитали за вероломство и затем выдвинули на удивление терпимые условия мирного соглашения. Карфагену разрешалось сохранить статус независимого города-государства, без ввода римских войск. Жители сохраняли свой государственный строй и продолжали жить по собственным законам. Карфаген сохранял контроль над всеми территориями в Африке, принадлежавшими ему перед началом войны, а всех римских пленных, дезертиров и беглых рабов должен был вернуть. Весь карфагенский флот, за исключением десяти кораблей, и все оставшиеся боевые слоны передавались Риму. Карфагену было запрещено объявлять войну кому бы то ни было без позволения римлян, а Масинисса получал обозначенную Римом территорию в Северной Африке. Карфагеняне должны были кормить и выплачивать жалованье солдатам Сципиона на протяжении как минимум трех месяцев или пока послы не вернутся из Рима с ратифицированным договором. Это было перемирие, но все еще не мирное соглашение. Чтобы гарантировать соблюдение условий перемирия, Сципион отобрал сотню заложников в возрасте от 14 до 30 лет из самых знатных семей Карфагена. Все римские корабли, захваченные пунийцами, следовало вернуть их владельцам, которым также причиталась компенсация за потерю груза. Наконец, Карфаген был обязан выплачивать ежегодную контрибуцию в размере 10 000 талантов, что было значительно больше 2200 талантов, причитавшихся Риму по условиям мирного соглашения, заключенного в 241 г. до н. э. по итогам Первой Пунической войны.
Послы вернулись в Карфаген, чтобы представить условия на одобрение сената. Ганнибала вызвали из Гадрумета, вероятно чтобы он объяснил причины своего поражения. Когда Ганнибал прибыл в город и ознакомился с условиями Сципиона, он призвал сенат принять их и доверять римскому консулу. Когда требования римлян были оглашены на форуме, народ поначалу воспринял их неодобрительно. Ораторы сменяли друг друга на трибуне, и все выступали против ратификации договора. Люди устали от войны, хотя большинство из них напрямую от нее не пострадали. Они жаловались на новые налоги, которые придется ввести, чтобы совершить первую выплату контрибуции Риму.
Присутствовавший на собрании Ганнибал был настолько возмущен, что силой стащил одного из выступавших с трибуны, вызвав ропот в толпе. Раздались выкрики, что в Карфагене власть принадлежит народу и у каждого есть право высказывать свое мнение. Когда Ганнибал поднялся на трибуну, его встретили насмешки, но он быстро успокоил публику, объяснив, что он простой солдат, непривычный к «свободам городской жизни». Почти 40 лет он провел вдалеке, воюя за их свободу, и ему требовалось время, чтобы привыкнуть к «гражданским порядкам, законам и обычаям». Ганнибал пользовался огромным уважением, и люди благосклонно приняли его извинения. Они внимательно слушали, пока он объяснял истинное положение дел и справедливость условий Сципиона. Они согласились с его замечанием, что народ чувствует тяготы войны, только когда они бьют по его кошельку. Для людей обеспеченных, живущих в комфорте и безопасности, нет ничего более болезненного, чем потеря денег, отметил он. В тот день Ганнибал убедил толпу согласиться на требования римлян, и, почти не имея других вариантов, сначала народное собрание, а затем и сенат одобрили соглашение.
Между тем события, разворачивавшиеся в Риме, оправдывали страхи Сципиона. В 201 г. до н. э. состоялись консульские выборы, и одну из должностей получил Гней Корнелий Лентул. Опираясь на сенаторов, критически настроенных к Сципиону, он попытался заполучить Африку в качестве своей провинции. Честолюбивые люди стремились занять должности, которые позволили бы им вкусить плоды победы, не подвергая себя особым рискам. Назначение в Северную Африку сулило серьезные прибыли, и Лентул рассчитывал, что с окончанием сражений сможет присвоить себе итоговую победу и почести. Даже если боевые действия продолжатся, он был уверен, что это будут лишь локальные стычки, а финансовые и политические выгоды от предприятия заметно перевешивали возможные риски. Но попытки Лентула провалились благодаря маневру сторонников Сципиона, в обход сената обратившихся к народному собранию с просьбой дать Сципиону «империй» (imperium) над Африкой, то есть наделить высшей исполнительной властью в военной, политической и экономической сферах. После этого Сципион стал единственным командующим римскими сухопутными войсками в Африке и получил полномочия на ведение мирных переговоров. Карфаген передал ему свой флот, и около 500 кораблей были отбуксированы и в море сожжены и потоплены в пределах видимости с городских стен. Также карфагеняне выдали слонов и 4000 пленных, перебежчиков и беглых рабов. Сципион отправил пленных солдат на родину, дезертиров-римлян приказал распять, а италийцам отрубить головы, рабов же выпороли плетьми и вернули хозяевам.
Завершив свои дела в Африке, Сципион стал готовиться к путешествию в Рим. Перед самым отплытием он передал все территории Сифакса Масиниссе и, переправившись через Мессинский пролив, отправился в Рим по суше, а проигравший нумидийский царь следовал в цепях за его повозкой. Толпы людей высыпали на дорогу, встречая спасителя Италии. В Рим он въехал с доселе невиданным триумфом. Сципион продемонстрировал трофеи и внес в казну более 60 т серебра, прежде щедро вознаградив каждого из своих солдат. Сенат объявил период благодарения, когда устраивались игры и гулянья, а Сципион оплачивал все увеселения. Но самой большей честью для Публия стало данное ему прозвище Африканский в ознаменование его победы над Карфагеном, которое он носил до конца жизни. Сципион стал первым военачальником, прозванным в честь покоренного им народа, и в дальнейшем каждый могущественный римлянин жаждал подобной почести, а римские императоры осыпали себя агноменами в честь собственных завоеваний — как реальных, так и вымышленных. Источники не сообщают, было ли прозвище присвоено Сципиону солдатами, народом или сенатом. Доподлинно известно, что, несмотря на статус народного героя и самого популярного политика Рима, враждебность к Сципиону и его семье после возвращения полководца лишь выросла и возглавил оппозиционные силы консервативный и настроенный резко против Карфагена тосканский землевладелец и сенатор по имени Катон.
Сципион пощадил Ганнибала и оставил его на свободе, и, по общему признанию ученых, сенат согласился на это из-за популярности консула. Тем самым он нажил себе еще больше врагов в сенате. Помимо личного уважения к Ганнибалу у Сципиона были и другие причины, чтобы помиловать его. Нет никаких сомнений, что из всех возможных вождей Карфагена Сципион доверял Ганнибалу больше всего в том, что касалось соблюдения условий договора и своевременных выплат контрибуции Риму.
Доподлинно неизвестно, чем занимался Ганнибал в годы, последовавшие сразу за завершением войны (с 201 г. до н. э. по 196 г. до н. э.). Лишь два источника пишут о нем в этот период, причем их свидетельства отрывочны, а порой даже противоречат друг другу. Ганнибал сошел со сцены вскоре после заключения мира, но в одном из источников есть неясное упоминание, что пуниец «вместе с братом Магоном продолжал военные действия в Африке до 200 г. до н. э.». Однако из других источников мы знаем, что Магон умер в море за три года до этого! Более того, из этих слов непонятно, с кем именно воевал Ганнибал — с африканцами или римлянами? В другом, гораздо более позднем источнике отмечается, что Баркид очень беспокоился из-за безделья своих солдат и заставил их сажать оливковые деревья. Впрочем, в этом сообщении не указана точная дата, а значит, описываемые события могли произойти и за год до битвы при Заме, когда Ганнибал находился в Гадрумете, и после ратификации Римом мирного договора. По крайней мере, мы можем с уверенностью сказать, что он жил уединенно вдали от Карфагена.
Единственное заслуживающее доверия свидетельство о вооруженном сопротивлении пунийцев Риму относится примерно к 200 г. до н. э. и связано с действиями карфагенянина Гамилькара — офицера, оставленного на севере Италии Магоном в 203 г. до н. э. Другой автор утверждает, что Гамилькар был оставлен Гасдрубалом после перехода через Альпы в 207 г. до н. э. В любом случае он мог получить приказ от Гасдрубала, а позже присоединиться к Магону, но любопытно, что ни один из основных источников не описывает его действия в подробностях. Очевидно, этот Гамилькар на протяжении нескольких лет устраивал набеги на римские колонии вроде Плацентии и Кремоны на севере Италии во главе войска, состоявшего из галлов и лигурийцев. Если верить источникам, его силы в итоге разрослись до 40 000 солдат, превысив или как минимум сравнявшись в размерах с армиями Ганнибала, Гасдрубала и Магона, в разное время действовавшими в этом регионе.
По-видимому, римские войска в Северной Италии были недостаточно многочисленны, чтобы вступить в бой с этим Гамилькаром, и поэтому из Рима в Карфаген отправили послов с требованием отозвать его или убедить сдаться. Но единственное, что могли сделать в Карфагене, — это объявить Гамилькара изгнанником и конфисковать имущество его семьи в Северной Африке — это свидетельствует о том, что он мог действовать без всяких приказов с родины. В итоге получившие значительное подкрепление римские легионы разбили Гамилькара и его войско в битве при Кремоне. Сам он погиб в бою вместе с 35 000 своих солдат — еще одно чрезвычайно сомнительное число, ведь в таком случае это сражение по количеству убитых уступает лишь битве при Каннах, где римляне понесли ужасающие потери.
Но позже, вспоминая об этом сражении, тот же источник утверждает, что Гамилькара взяли живым, а затем мы встречаем третью версию, согласно которой он был схвачен и шел закованным в цепи перед колесницей командующего Корнелия во время его триумфального вступления в Рим. Но какой бы ни была судьба Гамилькара, был ли он убит на поле боя или казнен, сам факт его присутствия в Северной Италии вызывает множество вопросов. Это можно расценивать как свидетельство тайного карфагенского сопротивления Риму в духе секретных спецопераций. С другой стороны, он и в самом деле мог действовать независимо, став чем-то вроде «полевого командира» у галлов. Возможно, именно наличие на севере Италии армии ненавидевших римлян галлов во главе с Гамилькаром было причиной попытки Ганнибала убедить селевкидского царя Антиоха вторгнуться в Италию, а не в Грецию, о чем более подробно написано в следующей главе.
Конец Второй Пунической войны знаменует и серьезные политические изменения внутри Карфагена. Традиционно управлявшие обществом аристократы вступили в борьбу за власть с народными собраниями. Долгое время наиболее широкими полномочиями в Карфагене обладал так называемый «совет судей», состоявший из 104 богатейших людей города, назначавшихся пожизненно. Они настолько рьяно отстаивали свои интересы, что, если кто-то в Карфагене задевал кого-нибудь из их сословия, против него ополчались все. Несмотря на коррупцию и неэффективное государственное управление, судьи были настолько могущественны, что годами душили любые попытки реформ. Они были типичными олигархами, нажившимися на войне, заботившимися лишь о собственных карманах и стремившимися переложить налоговый гнет, связанный с выплатами Риму, на бедняков.
Когда наступил срок выплаты первой контрибуции за 199 г. до н. э., Карфагену не хватало средств, поэтому в Рим послали серебро низкого качества. Таланты были проверены чиновниками из римского казначейства, и выяснилось, что они на 25 % состоят неблагородных металлов. Римляне совершенно обоснованно предположили, что пунийцы опять взялись за старое. Когда у карфагенского сената потребовали объяснений за столь наглую попытку расплатиться порченым серебром, тот, чтобы избежать возобновления войны, быстро решил компенсировать нехватку средств, еще больше подняв налоги для обычных людей. За следующие два года общественное недовольство достигло критических масштабов. Ганнибал был уверен, что настало время ограничить власть олигархов, и вернулся в политику в 196 г. до н. э., когда был избран суффетом, то есть главнокомандующим Карфагена, народным собранием. Это была высшая должность в исполнительной власти города, аналогичная консулу в Риме. Обычно народное собрание выбирало двух суффетов, одновременно управлявших государством в течение одного года, подобно тому как избирались римские консулы, выполняющие аналогичные функции. Двое — чтобы суффеты могли контролировать друг друга во время исполнения религиозных и судебных обязанностей, управления государственными финансами, подготовки законов и председательствования на народных собраниях. Но в 196 г. до н. э. в качестве суффета упоминается лишь Ганнибал, так что, возможно, в тот год он был выбран один или же имя другого суффета затерялось в истории.
В своей «избирательной кампании» Баркид обличал «высокомерие» судей и обвинял их в попрании свободы и экономического благополучия простых людей. Он вернулся на политическую сцену, выступая против привилегий и коррупции того самого класса, из которого происходил сам. И хотя в Карфагене всегда царила плутократия, поражение во Второй Пунической войне и последовавшие контрибуции вызвали массовый протест против попыток олигархии с помощью специальных сборов переложить основную тяжесть выплат на плечи среднего класса и бедноты. Но олигархи столь беззастенчиво злоупотребляли властью и расхищали казну, что Карфаген столкнулся с угрозой невыполнения финансовых обязательств перед Римом, и это послужило поводом для новых налогов. Слишком долго государственные финансы транжирились и разворовывались, так что казна стремительно пустела. Но, когда Ганнибал поручил провести аудит налоговых поступлений от землевладений и собираемых в порту пошлин, он обнаружил, что их размеров было более чем достаточно, чтобы рассчитаться с римлянами, если бы эти средства, как обычно, не прикарманивали олигархи. После обнародования результатов проверки начались массовые протесты, и Ганнибал стал предводителем тех, кто хотел свергнуть власть богачей над Карфагеном. Он выступал против дополнительных налогов за счет народа, доказывая, что в них нет нужды.
Народное собрание поддержало эти обвинения, и как суффет Ганнибал был уполномочен провести реформу государственного и фискального управления городом, что привело к его конфликту с олигархатом. Несмотря на то что каждый член совета судей избирался пожизненно, Ганнибал с помощью народного собрания провел закон об их ежегодном переизбрании, устанавливавший также предельный срок пребывания в этой должности — не более двух лет. Это был серьезный вызов традиционной структуре власти Карфагена, и хотя закон сделал Ганнибала популярным среди низших слоев населения, он же стал причиной открытой вражды со стороны богачей.
Война изменила Карфаген. Хотя ограниченная демократия в форме народных собраний существовала в этом государстве веками, она всегда жестко контролировалась олигархией. После завершения войны народные собрания увеличили свое влияние на публичную политику, решительно выступив против аристократии. Люди требовали права голоса в определении политики, а избиравшийся ими напрямую и председательствовавший во время собраний суффет стал их заступником, особенно при Ганнибале. В Риме же события разворачивались по обратному сценарию. Благодаря эффективному управлению государством во время войны сенат стал доминировать в общественной жизни, хотя и не имел на то легальных оснований, сокращая влияние народных собраний и все более открыто действуя в интересах аристократии. Сенат существовал со времени основания Рима Ромулом (756 г. до н. э.), изначально он был лишь совещательным органом при римских царях и состоял из 100 богатейших граждан. К началу Пунических войн сенат увеличил свою численность, авторитет и влияние. Обладавшие высшей гражданской и военной властью консулы также происходили из аристократии, и, хотя кандидатов на эти посты определял сенат, избирал их народ. Они отчитывались перед сенатом и после завершения срока службы становились его пожизненными членами. Так что в интересах консулов было следовать не желаниям своих избирателей, а воле группы, в состав которой им предстояло войти и с которой их экономические интересы были тесно переплетены. После завершения Второй Пунической войны потребуется несколько десятилетий, чтобы в Риме произошли изменения, сходные с теми, что осуществились, пусть и на время, в Карфагене при Ганнибале. Эти изменения будут связаны с усилением трибунов, ежегодно избиравшихся плебеями, чтобы отстаивать их интересы и разрешать их разногласия с аристократией.
За короткий срок Ганнибалу удалось провести некоторые реформы, но из-за слишком глубоко укоренившейся коррупции среди аристократов и последующего изгнания он не сумел осуществить какие-либо долгосрочные изменения, и Карфаген вскоре вернулся к своему привычному существованию. Поскольку город избежал разорения во время войны, его экономика была обречена на процветание. Карфагеняне пользовались услугами наемников и потому обошлись без серьезных людских потерь. За следующие десять лет Карфаген сумел извлечь серьезные прибыли из своих владений в Северной Африке, несмотря на потерю заморских территорий. Средства, которые прежде тратились на ведение войн, теперь шли на экономическое развитие — феномен, известный как «реванш побежденных». Карфаген восстановился до такой степени, что мог поставлять достаточное количество зерна, чтобы кормить население Италии и римские армии, сражавшиеся в Македонии и Греции. Уже через десять лет пунийцы экспортировали более 12 500 т зерна, а к 171 г. до н. э. эта цифра превысила 50 000 т. Карфаген оправился так стремительно, что смог даже предложить Риму выплатить оставшуюся контрибуцию в полном размере единым платежом, на что римляне ответили отказом.
Одной из областей, обеспечивших восстановление экономики, стала оживленная торговля готовыми изделиями — карфагеняне производили и продавали, а римляне покупали. Карфагенская гавань, согласно недавним раскопкам, была серьезно обновлена и даже расширена после Второй Пунической войны, что объясняется исключительно экономическими успехами города. Кроме того, были обнаружены свидетельства активной застройки как в самом Карфагене, так и за его пределами во время правления Ганнибала, и вряд ли можно назвать совпадением, как мы увидим в следующей главе, ее схожесть с проектами, по которым возводились города царей Армении и Вифинии.
На фоне преобразований Ганнибала олигархическая аристократия в Карфагене столкнулась с растущим общественным недовольством и призывами привлечь ее к ответственности за коррупцию и злоупотребления властью. Оказавшаяся на грани потери своего привилегированного положения и вынужденная компенсировать разворованные из казны средства, группа олигархов организовала заговор с целью дискредитировать Ганнибала и лишить его должности. Зная, как гарантированно вызвать тревогу римлян, эта фракция стала давить на больное место — перспективу новой военной угрозы со стороны Ганнибала. Они передали сообщение в Рим — якобы они подозревают, что Ганнибал планирует еще одно вторжение в Италию, на этот раз с армией, частично состоящей из македонских наемников, предоставленных царем Филиппом. Заговорщики заявили, что он ведет переписку с царем Сирии Антиохом III, чтобы тот профинансировал его замысел, и даже встречается с его послами в Карфагене. Олигархи еще больше разжигали подозрения, настаивая, что «дух этого мужа неукротим и неусмиряем» и, по его убеждению, «в мирное время государство впадает в спячку, и проснуться может только от звона оружия».
Сципион попытался защитить Баркида во время обсуждения этого вопроса в римском сенате. Публий возражал против, как он считал, беспочвенных обвинений и советовал сенаторам не позволять втянуть себя в распри и мелочную борьбу между политическими группировками карфагенской аристократии. Но Сципион и сам столкнулся с претензиями, так как в сенате многие считали, что он слишком доброжелателен к Ганнибалу. Кроме того, против него затеяли расследование по подозрению в растрате средств, выделенных ему во время кампаний в Испании и Сицилии.
Поздней весной или летом 195 г. до н. э. в Северную Африку была послана делегация римских сенаторов под предлогом урегулирования территориального спора между Карфагеном и Масиниссой. Все три входящих в нее сенатора были откровенно враждебны Сципиону и собирались возбудить дело против Ганнибала. Но еще до прибытия делегации Ганнибал покинул Карфаген и погнал верхом на лошади на юг в Гадрумет. Там он нанял корабль и отплыл к Керкеннским островам примерно в 50 км к востоку от побережья Туниса. Керкенна служила базой снабжения для судов, плававших по Средиземноморью, и оттуда Ганнибал намеревался отправиться в Тир, находящийся на территории современного Ливана.
Ганнибала сразу узнали, стоило ему появиться в Керкенне. Он стал знаменитостью в античном мире, и «в каждом городе каждый человек жаждал его лицезреть». Начальству в порту свое присутствие Ганнибал объяснил тем, что послан с дипломатической миссией в Тир. Опасаясь, что новость о его местонахождении вскоре будет передана с одним из множества ежедневно выходивших из гавани кораблей в Карфаген, что могло осложнить его отплытие из Керкенны, он прибег к хитрости. Ганнибал объявил о подготовке к жертвоприношению, за которым последует огромный пир — и все это за его счет. Команды всех кораблей в порту были приглашены в полном составе, а чтобы у пирующих была защита от полуденного летнего солнца, он попросил капитанов судов снять паруса и использовать их в качестве навесов. Моряков со всех кораблей, кроме того, на котором приплыл Ганнибал, спустили на берег и сопроводили на место торжества. Жертвы были принесены, а пир длился до глубокой ночи, и в самый разгар веселья Ганнибал вернулся на свой корабль и вышел в море.
Ни одно из судов, находившихся в порту, не было способно догнать его на следующий день. Страдавшим от похмелья морякам потребовалось немало времени, чтобы вернуть оснастку на корабли. Когда до Карфагена дошел слух, что Ганнибал в Керкенне, сенат выслал два боевых судна, чтобы догнать его. Судьи и сенаторы объявили Ганнибала «вне закона», конфисковали имущество его семьи, а его дома разрушили до основания — возможно, в попытке убедить римских послов, что карфагенские аристократы ничего не знали о планах Ганнибала по возобновлению войны.
Но к тому времени, как карфагенские корабли вышли в море, Ганнибал уже обрел свое первое убежище в изгнании. Человек, бывший на протяжении почти четверти века движущей силой войны в западном Средиземноморье, приготовился к роли покорного просителя у ног эллинистических правителей Востока. По иронии судьбы его первой остановкой стал город, из которого легендарная основательница Карфагена Элисса бежала шестью веками ранее. Ганнибал стоял на пороге новой главы в своей жизни, которая мало что обещала человеку, наводившему ужас на всю Италию и остановившемуся в шаге от того, чтобы изменить ход истории.
