Глава 18

Тайна сознания

Осознавать, что мы воспринимаем… значит, осознавать, что мы существуем.

Аристотель (384–322 до н. э.)

Сознание представляет собой глубочайшую научную проблему, хотя и считается одним из фундаментов биоцентризма. Нет ничего интимнее восприятия собственного сознания, но нет и ничего более труднообъяснимого. «Все виды ментальных феноменов поддаются изучению, – говорит исследователь сознания Дэвид Чалмерс из Австралийского национального университета, – одно сознание упрямо сопротивляется. Кто только не пытался его объяснить, но все попытки не увенчались успехом. Кое-кто даже заявляет, что эта проблема неразрешима и ей нельзя дать разумного объяснения».

Выходит множество книг и статей о сознании, и некоторые с довольно-таки смелыми названиями, например вышедшая в 1991 году работа «Сознание объясненное» (Consciousness Explained) исследователя из Медфордского университета Дэниела Деннета. Автор использует метод, который называет гетерофеноменологическим. Он считает свидетельства об интроспекции не объясняющими сознание, а лишь информацией, которую только предстоит понять. Деннет заявляет: «Разум – это бурлящая масса, в которой происходит спонтанная и параллельная обработка данных». Как ни печально, но мозг и вправду параллельно решает даже самые простые задачи – например, обработку зрительной информации. В то же время Деннет не может подвести нас к каким-либо серьезным заключениям о природе сознания, хотя и выбрал громкое название для своего труда. Уже под самый конец своих амбициозных исследований Деннет поясняет для несведущих, что, как бы там ни было, наше сознание – тайна за семью печатями. Поэтому другие исследователи называют его книгу «Сознание игнорируемое».

Деннет стал еще одним в длинном списке исследователей, избегающих все главные тайны субъективного переживания. Они занимаются самыми надуманными или доступными аспектами сознания, которые можно изучать стандартными методами когнитивной науки и объяснять на уровне нейронных механизмов и архитектуры мозга.

Чалмерс, один из недоброжелателей Деннета, сам характеризует так называемые легкие проблемы сознания, включая перечень тех, что «объясняют следующие феномены:

• способность различать, классифицировать и реагировать на внешние раздражители,

• интеграция информации с помощью когнитивной системы,

• описание ментальных состояний,

• способность системы получать доступ к собственным внутренним состояниям,

• фокусировка внимания,

• сознательный контроль поведения,

• разница между бодрствованием и сном».

В популярной литературе некоторые из таких феноменов могут быть названы как полный список проблем, связанных непосредственно с сознанием. Любопытно, что все эти проблемы решаемы на уровне нейробиологии, но ни одна из них не затрагивает сознания в том смысле, в каком его понимают философы, нейрофизиологи и собственно биоцентризм.

Чалмерс заявляет очевидное: «Самая настоящая проблема сознания – проблема опыта. Думая и воспринимая, мы находимся в настоящем водовороте информации, однако здесь есть и субъективные аспекты. Таким субъективным аспектом является опыт. Допустим, мы видим и испытываем визуальные ощущения… У нас возникают и телесные ощущения – от боли до оргазма. И ментальные образы, которые проявляются в сознании. И ощущаемая нами характеристика эмоций и наш опыт постоянного мышления. Нельзя отрицать, что некоторые из живых организмов переживают субъективный опыт. Но вопрос о том, как они этот опыт воспринимают, ставит нас в тупик… Широко распространено мнение, что опыт имеет физическую основу, однако у нас нет достойного объяснения того, почему и как он возникает. Как физические процессы создают богатый внутренний мир? Это кажется невероятным, однако этот мир существует».

Проблема сознания может решаться либо легко, либо с трудом. В первом случае мы ограничиваем вопросы сознания лишь его функциональными аспектами или рабочей стороной: ученым достаточно определить, какие из отделов мозга управляют конкретными процессами. Тогда можно и сказать, что они решили проблему нахождения области, отвечающей за когнитивную функцию. Иными словами, отыскать сам механизм очень просто. Однако существуют более глубокие и непонятные аспекты нашего сознания. Вопрос об опыте непрост, потому что: «…это не проблема исполнения функций. Проблема остается, даже если выяснен характер исполнения всех соответствующих функций». Способ распознавания, объединения и передачи информации по нервной сети не описывает, что происходит при ее испытывании.

Работа любого объекта, механизма или компьютера, обычно может быть объяснена на уровне физики и химии атомов, его составляющих. Мы уже начали процесс создания механизмов на основе передовых технологий и систем компьютерной памяти, с микросхемами и твердотельными устройствами, которые позволяют выполнять задачи со всевозрастающей точностью и гибкостью. Наверняка однажды наступит день, когда мы придумаем устройства, которые будут употреблять пищу, иметь органы размножения и будут способны эволюционировать. Но пока мы не разберемся в работе мозга, создающего логику пространственно-временных отношений, мы не сможем создать умную машину типа робота Data в «Звездном пути» или мальчика-андроида Дэвида в «Искусственном разуме».

Мой интерес к познавательной способности живых существ и проблемам нашего видения мира привел меня в Гарвардский университет в начале 1980-х годов, где я трудился с психологом Б. Ф. (Фредом) Скиннером. На протяжении целого семестра я делился своими наблюдениями со Скиннером и участвовал в экспериментах. Надо заметить, что сам Скиннер не проводил никаких лабораторных исследований уже лет 20, однако это он в те давние годы научил голубей парным танцам и даже играть в пинг-понг. Совместная работа увенчалась успехом, и несколько наших работ появилось в журнале Science. Газеты и журналы с удовольствием их использовали и опубликовали статьи с лихими заголовками, например «Голубиный язык: триумф птичьих мозгов» (Time), «Обезьяна говорит: два пути к птице Скиннера» (Science News), «Птицы говорят с Б. Ф. Скиннером» (Smithsonian) и «Ученые-бихевиористы „разговаривают“ с голубями» (Sarasota Herald-Tribune). Это были забавные эксперименты, о них Фред рассказал в телепередаче Today show. Я не припомню лучшего семестра за все мои годы учебы в медицинской школе.

Наши эксперименты оказались полезными для подтверждения мнения Скиннера, что личность представляет собой «репертуар поведения, соответствующий тем или иным обстоятельствам». Однако за прошедшие годы я пришел к выводу, что бихевиоризм не в силах ответить на все вопросы. Что такое сознание? Почему оно существует? Оставить без ответа такие важные проблемы – то же самое, что сконструировать и запустить ракету в никуда. Много шума и свершений, но в итоге оказываешься в полном вакууме, не понимая, зачем все это было нужно. Возможно, с моей стороны немного кощунственно ставить такие вопросы, ведь я предаю память доброго и гордого старого ученого, который доверился мне много лет назад. Однако проблемы остаются, мы их ощущаем, но не можем высказать, они – как тот светлячок, излучавший зеленоватый свет. Вот и нейронаука тщетно пыталась объяснить сознание как феномен на уровне нейронов.

Из этих ранних экспериментов следовало, что проблема сознания со временем будет решена лишь при условии, что мы поймем все синаптические связи в мозге. Однако за высказанной надеждой стоял невысказанный пессимизм. «Инструменты нейробиологии, – пишет Чалмерс, – не могут дать нам полный отчет о сознательно воспринимаемом опыте, хотя могут многое предложить. [Возможно] сознание может быть объяснено с помощью теории нового типа». В отчете Национальной академии наук за 1983 год представители Информационного совета по когнитивной науке и искусственному интеллекту заявили, что вопросы, которыми они занимаются, «представляют собой единственную в своем роде главную и великую тайну науки, сопоставимую с пониманием эволюции Вселенной, происхождением жизни и природой элементарных частиц…».

Эта тайна понятна. Нейробиологи разработали теории, как отдельные фрагменты информации интегрируются в мозг. Они сумели разобраться, как различные атрибуты воспринимаемого объекта – форма, цвет и запах цветка – сливаются в единое целое. Такие ученые, как Стюарт Хамерофф, полагают, что этот процесс происходит настолько глубоко, что включает квантомеханический механизм. Другие, например Крик и Кох, считают, что процесс происходит посредством синхронизации клеток в мозге. Сам факт серьезных разногласий по поводу такой важной проблемы говорит лишь о громадном объеме задач, какие предстоит решить, прежде чем мы разберемся в механизме сознания.

На уровне теории научные работы за последние 25 лет свидетельствуют о серьезном прогрессе и некоторых важных достижениях нейронауки и психологии. Плохая новость в том, что они описывают только структуры и функционирование. Они ничего не говорят нам, как исполнение этих функций сопровождается сознательным опытом. А трудность в изучении сознания состоит именно в этом, в отсутствии понимания, как субъективный опыт возникает в физическом процессе. Даже обладатель Нобелевской премии по физике Стивен Вайнберг признает, что это серъезная проблема, и хотя сознание связано с нейронами, его нельзя описать только физическими законами. Как писал Эмерсон, сознание вступает в противоречие со всем нашим опытом: «И вот мы внезапно оказываемся не в пылу критических рассуждений, но в священном месте, и должны идти очень осторожно и благоговейно. Мы стоим перед тайной мира, там, где Бытие переходит в Видимость, а Единство – в Разнообразие».

По сути, именно это и сбивает с толку Вайнберга и всех, кто задумывался над этой проблемой: с учетом всей известной нам химии и физики, зная неврологическую структуру и сложную архитектуру мозга, а также пронизывающие его слабые токи, мы можем только развести руками, когда на выходе получаем непредсказуемый результат! Это мир во всем его многообразии, все его запахи и эмоции. Это субъективное ощущение бытия, жизни, которую мы проводим с такой легкостью, что нам не приходит в голову остановиться и задуматься. Ни в какой научной дисциплине мы не найдем никаких сведений, которые хотя бы намекали нам, как на Земле могло зародиться сознание.

Многие физики утверждают, что разработка «теории всего» ожидается в ближайшем будущем. Но с готовностью признают, что не имеют ни малейшего представления, как можно объяснить существование сознания – то, что бывший издатель «Британской энциклопедии» Пол Хоффман называл «величайшей из всех тайн». Но все-таки нам мало-помалу открываются его секреты, и в постижении этой загадки нам поможет наука биология. Физика уже испробовала себя в этой области и заявила о своем бессилии. Она не может ничего дать в ответ. Проблема современной науки – и с этим постоянно сталкиваются исследователи сознания – состоит в том, что стоит нам обнаружить какие-то намеки или подсказки, как они приводят нас лишь к нейронной архитектуре и участкам мозга, ответственным за тот или иной процесс. Однако распознание участков мозга, которые управляют запахом, не помогает понять субъективное восприятие запаха – например, почему так по-особенному пахнет дым от лесного пожара.

Такое положение вещей представляется крайне удручающим, но лишь немногие исследователи готовы сделать первый шаг. Ситуацию с научным пониманием сознания можно сравнить с пониманием древними греками природы Солнца. Каждый день огненный шар проплывал по небу. Но как нам подступиться к нему, чтобы узнать его состав и природу? Какие шаги предпринять, если спектроскоп изобретут только спустя тысячелетия?

«Пусть человек, – говорит Эмерсон, – узнает все тайны природы и все мысли своего сердца; именно это и есть то Всевышнее, что пребывает внутри него; все источники природы находятся в его собственном разуме».

Жаль, что физики не осознают границы своей науки, как это делал Скиннер. Основатель современного бихевиоризма Скиннер не пытался понять процессы, происходящие внутри человека, ему хватало выдержки и ума считать человеческий разум «черным ящиком». Однажды в разговоре о природе Вселенной и пространстве и времени Скиннер сказал: «Не знаю, как вы можете думать о таком. Что до меня, то я даже не знаю, как начать думать о пространстве и времени». Такая скромность ученого говорила о его эпистемологической мудрости, но и о беспомощности в обсуждении этих вопросов.

Понятно, что не одни только атомы и белки могут помочь с ответом на проблему сознания. Когда мы рассматриваем нервные импульсы, поступающие в мозг, то понимаем, что они не объединяются автоматически, как и информация в компьютере. Наши мысли и восприятие упорядочиваются не сами по себе, а потому, что разум порождает пространственно-временные отношения, вовлеченные в каждое переживание. Даже переход от познания к следующему шагу, к ощущению смысла вещей, требует создания пространственно-временных отношений, внутренней и внешней формы нашей интуиции. У нас не может быть переживания, которое не соответствует этим отношениям, потому что они представляют собой способы интерпретации и понимания – ментальную логику, которая формирует ощущения как совокупность трехмерных объектов.

Было бы ошибкой считать, что разум существует в пространстве и времени до этого процесса. Он не может существовать в ментальных схемах до установления в мозге пространственно-временного порядка. Ситуация, как мы уже видели, похожа на воспроизведение компакт-диска. Сам компакт-диск содержит только информацию, но при включении проигрывателя информация превращается в полноценный звук. Таким и только таким образом существует музыка.

Здесь достаточно привести слова Эмерсона, что «разум первичен, а природа – его отражение». Само существование сводится к логике этих отношений. Сознание не имеет ничего общего с физической структурой или функцией как таковой. Оно подобно растению, прорастающему в сотнях мест, и черпает свое существование из временно́й реальности восприятия пространства.

А что на этот вопрос ответит наша любимая научная фантастика? Как насчет механизма, который сам развивает собственный интеллект? «Мы не можем не задаваться вопросом, – пишет по этому поводу Айзек Азимов, – способны ли компьютеры и роботы когда-нибудь заменить какие-либо способности человека». На восьмидесятилетии Скиннера меня посадили рядом с одним из ведущих мировых экспертов по искусственному интеллекту. Во время нашего разговора он повернулся ко мне и спросил: «Ведь вы довольно тесно работали с Фредом. Как вы считаете, мы когда-нибудь сможем воспроизвести копию мозга голубя?»

«Сенсорно-моторные функции – да, – ответил я. – Но не сознание. Это невозможно».

«Я вас не понимаю».

Тем временем Скиннер только что поднялся на трибуну – организаторы упросили его сказать пару слов. В конце концов, это был вечер Фреда, и едва ли кто-то из его бывших учеников стал бы затевать диспут о природе сознания. Но сегодня я без колебаний могу сказать, что пока мы не раскроем тайну сознания, мы не сможем создать механизм, воспроизводящий разум человека, голубя или даже стрекозы. Любой объект – механизм или компьютер – работает на физических принципах. Но лишь в сознании наблюдателя они вообще существуют в пространстве и времени. В отличие от человека или голубя, у них нет чувственного опыта, необходимого для восприятия и самосознания. Они должны возникнуть до того, как понимание породит пространственно-временные отношения, включенные в каждое чувственное переживание, до установления отношений между сознанием и пространственным миром.

Трудность передачи сознания механизмам понятна любому, кто присутствовал при рождении человека, когда в наш мир вступает новое существо, наделенное сознанием. Как оно возникает? Индусы убеждены, что сознание, или духовность, приходит в плод на третий месяц беременности. Если честно, науке следует признать, что мы понятия не имеем, как вообще возникает осознание – ни индивидуально, ни коллективно. Конечно, оно не появляется в результате молекулярного или электромагнитного процесса.

Возникает ли сознание вообще? Утверждают, что каждая клетка нашего организма является частью непрерывной последовательности клеток, которая появилась миллиарды лет назад, и вместе они образуют неразрывную цепь жизни. Но как же насчет сознания? Сознание в еще большей степени, чем что-либо, должно сохранять непрерывность. И хотя большинству людей нравится представлять себе Вселенную без сознания – как мы уже сумели убедиться, такая Вселенная не имеет смысла. Откуда начинается сознание? Как все это произошло? И разве такой вопрос менее загадочен, чем проблема происхождения сознания в уже существующей Вселенной? Может ли быть сознание синонимом всего?

Великие мудрецы прошлого и настоящего правы: наше сознание – самая большая тайна, по сравнению с которой все остальные вопросы представляются второстепенными.

Чтобы читатель не думал, что все это пустая болтовня или вопрос из области философии, – вспомните, какие жаркие споры по проблеме влияния наблюдателя на окружающую его реальность вели знаменитые физики целых 75 лет. Диспуты о роли и значимости наблюдателя в физической Вселенной не новы. Вспомним, например, знаменитый мысленный эксперимент австрийского ученого Эрвина Шрёдингера, который показал нелепость последствий связывания разума и материи в квантовых экспериментах.

Представьте себе закрытую коробку, сказал он, в которой содержится немного радиоактивного вещества, которое может испускать или не испускать частицу. Оба варианта существуют, но в копенгагенской интерпретации они не реализуются, пока нет наблюдателя. Именно тогда и возникает коллапс волновой функции, и частица проявляет себя… или не проявляет. Что ж, пока верно. Теперь поместим в коробку счетчик Гейгера, который может обнаружить частицу (если сработает одна из возможностей, при которой частица материализуется). Если счетчик Гейгера распознает частицу, то он приводит в действие молоток, который разбивает стеклянный пузырек с цианистым водородом.

Кот, который также находится в коробке, тогда умирает. Согласно копенгагенской интерпретации, и квантовое радиоактивное испускание, и детектор, и падающий молоток, и кот – объединены в единую квантовую систему. Но лишь когда кто-то открывает коробку и производит наблюдение, реализуется вся цепочка событий.

Но что это значит? – спрашивает Шрёдингер. Должны ли мы поверить, когда обнаружим мертвого кота, что животное пребывало в равной вероятности всех вариантов вплоть до момента, когда коробку открыли? Что нам только кажется, что кот был мертв в течение нескольких дней? Что наш кот действительно был и мертвым, и живым – как на том настаивает копенгагенская интерпретация, пока кто-то не открыл коробку и не установил всю последовательность прошлых событий?

Да. Выходит именно так. (Если только не брать в расчет сознание кота в качестве наблюдателя, в этом случае коллапс первоначальной волновой функции происходил там и тогда, и нам нет необходимости ждать, пока кто-то откроет коробку несколько дней спустя.) Как бы там ни было, таких убеждений придерживаются великое множество физиков даже в наши дни. Подобным образом мы можем взглянуть на Вселенную, которая, как нам кажется, появилась в момент Большого взрыва 13,7 миллиарда лет назад. Однако только то, что мы наблюдаем сейчас, кажется нам настоящей историей. Квантовая теория гласит, что мы можем с уверенностью утверждать лишь одно: Вселенная выглядит так, как будто существует миллиарды лет. Согласно квантовой механике, есть важные, необратимые ограничения достоверности наших знаний.

Но если бы не было наблюдателя, космос представлял бы собой совершенное ничто. И даже более того – он бы вообще не существовал. Физик Андрей Линде из Стэнфордского университета говорит следующее: «Вселенная и наблюдатель – это пара. Я не представляю себе непротиворечивую теорию Вселенной, которая исключает сознание, и никогда не стану утверждать, что Вселенная существует и в отсутствие наблюдателя».

Выдающийся физик из Принстона Джон Уилер годами отстаивал следующую концепцию: когда мы наблюдаем свет от далекого квазара, он искривляется в гравитационном поле ближней к нам галактики. Свет от квазара способен обогнуть звездный остров с любой из сторон – перед нами идет настоящий квантовый эксперимент, но только в огромных масштабах. Согласно Уилеру, измерения параметров приходящего к нам кванта света теперь определяют ранее неопределенный путь, который он проделал миллиарды лет назад. А это прошлое, созданное в настоящем. Разумеется, все это напоминает реальные квантовые эксперименты, о которых рассказано в предыдущих главах, где наблюдение сегодня определяет путь, проделанный частицей-близнецом в прошлом.

В 2002 году журнал Discover командировал Тима Фолджера на побережье штата Мэн, чтобы взять интервью у Джона Уилера. Его мнение об антропном принципе и прочем все еще продолжало вызывать большой интерес. Уилер говорил такие провокационные вещи, что журнал озаглавил статью «Существует ли Вселенная, если мы на нее не смотрим?». Речь шла о десятилетних исследованиях ученого. Уилер признался Фолджеру в своем убеждении, что Вселенная забита «громадными облаками неопределенности», которые еще не общались ни с наблюдателем, ни даже с комком неодушевленной материи. Такие участки космоса представляют собой «огромную арену со своими реальностями, где прошлое еще не стало прошлым».

Похоже, голова у вас идет кругом и стоит сделать перерыв. Вернемся к моей подруге Барбаре. Сейчас она сидит в своей гостиной и убеждена в ее существовании так же, как и в своем собственном. В ее доме, как обычно, на стенах висят картины, в нем есть чугунная печь и старый дубовый стол. Она переходит в другую комнату. Она выбирала все это девять десятилетий, так что посуда, простыни, предметы искусства, механизмы и инструменты в мастерской, а также ее жизненный путь – все это наполняло ее годы.

Каждое утро она открывает входную дверь, чтобы забрать из почтового ящика газету Boston Globe или поработать в саду. Она выходит на лужайку позади дома, где установлены маленькие флюгеры, которые поскрипывают на ветру. Она думает, что мир вращается вокруг нее, независимо от того, открыла она дверь или нет.

Ее нисколько не трогает, что кухня исчезает, когда она находится в ванной. Что сад и флюгеры испаряются, когда она спит. Что мастерская со всеми ее инструментами не существует, пока она находится в продуктовом магазине.

Когда Барбара переходит из одной комнаты в другую, когда ее ощущения, свойственные живому организму, больше не воспринимают кухню – звуки посудомоечной машины, тикающие часы, журчание труб и аромат жареной курицы, кухня со всеми ее кажущимися отдельными элементами растворяется в первичной энергии-небытии или волнах вероятности. Вселенная рождается из жизни, а не наоборот. Или выразимся более понятно: существует вечная взаимосвязь природы и сознания.

Для каждой жизни (если хотите, для жизни вообще) имеется Вселенная, которая состоит из «сфер реальности». Ее контуры и форма рождаются в голове человека, при этом используются все сенсорные данные, собранные посредством ушей, глаз, носа, рта и кожи. Наша планета состоит из миллиардов сфер реальности, из слияния внутреннего и внешнего – невообразимой смеси, от возможностей которой захватывает дух.

Но может ли быть так на самом деле? Вы просыпаетесь каждое утро, а комод продолжает находиться напротив кровати, стоящей на своем месте. Вы надеваете те же самые джинсы и свою любимую рубашку и топаете на кухню в шлепанцах, чтобы сварить себе кофе. Разве кто-то в здравом уме может посчитать, что весь этот огромный мир выстроен у нас в головах? Тут стоит провести некоторую аналогию.

Чтобы полнее охватить Вселенную неподвижных стрел и исчезающих лун, обратимся к современной электронике и инструменту восприятия живых существ. Вам хорошо известно, что черная коробка DVD-плеера способна перевести пластиковый диск в художественный фильм. Электроника плеера трансформирует и анимирует информацию с диска в двухмерное зрелище. Подобным образом и ваш мозг анимирует Вселенную. Мозг выполняет ту же функцию, что и электроника в DVD-плеере.

Говоря на языке биологии, мозг трансформирует электрохимические импульсы от наших пяти чувств в некий порядок и последовательность, в это лицо, в эту страницу книги, в комнату, в окружающую среду. Превращает в единое трехмерное пространство буквально всё. Он преобразует исходный сенсорный поток данных в нечто настолько реальное, что мало кто задается вопросом, как это происходит. Наши умы настолько поднаторели в создании трехмерной Вселенной, что мы редко поднимаем вопрос, является ли Вселенная чем-то иным, чем наше представление о ней. Наш мозг сортирует, упорядочивает и интерпретирует получаемые нами ощущения. Например, фотоны света, приходящие к нам от Солнца и несущие с собой электромагнитную энергию, сами по себе ни на что не похожи. Они лишь кванты энергии. В неисчислимом множестве эти частицы отражаются от окружающих нас объектов, а от каждого из них наш глаз улавливает различные комбинации волн с разной длиной. Здесь они передают энергию миллиардам атомов, выложенных красивым ковром из нескольких миллионов конусообразных ячеек, срабатывающих в столь многих комбинациях, что компьютер попросту бессилен их пересчитать.

Затем в нашем мозге возникает мир. Свет, который сам по себе, как мы узнали из главы 3, не имеет цвета, теперь заиграл волшебным попурри всех форм и оттенков. Дальнейшая параллельная обработка в нейронных сетях со скоростью в одну треть от скорости звука завершает весь процесс. Этот шаг необходим: тот, кто был слеп десятки лет и чье зрение было восстановлено, со смущенным неверием глядит в мир: он еще не умеет видеть то, что видим мы, или не научился правильно обрабатывать исходные данные.

Взгляды, тактильные ощущения, запахи – все эти ощущения воспринимаются только внутри ума. Ничего из всего этого богатства не находится «вовне», а наше убеждение в обратном объясняется лишь условностями языка. Все, что мы наблюдаем, является прямым взаимодействием энергии и разума. А все, что мы не наблюдаем напрямую, существует только потенциально – или, выражаясь более математически, как туман вероятности. «Ничего не существует, – говорит Уилер, – пока кто-то за ним не наблюдает».

Можно считать также, что мозг работает как электронно-вычислительное устройство. Допустим, вы купили новый калькулятор и вынули его из упаковочной коробки. Стоит вам ввести клавишами 4 × 4, как на маленьком экране дисплея выскочит число 16, хотя на этом конкретном устройстве четверки никогда ранее не перемножались. Калькулятор следует за набором правил, как и ваш разум. Число 16 всегда будет отображаться на включенном калькуляторе, если ввести 4 × 4, или 10 + 6, или 25 – 9. А если вы выходите на улицу, то в мозг поступает новый набор чисел, который будет определять, что отобразится на «дисплее», – будет ли луна находиться с той или с этой стороны, закрыта ли она тучами, полная или имеет форму полумесяца.

Все штрихи и детали физической реальности не являются штрихами и деталями, пока вы реально не посмотрите в небо. Луна обладает определенным существованием только после того, как она вышла из области математической вероятности в сеть сознания наблюдателя. В любом случае пространство между ее атомами настолько велико, что справедливо называть Луну пустым пространством, а не объектом физической реальности. Не существует ничего твердого, есть только наш мозг.

Возможно, вам вдруг вдруг захочется мельком увидеть этот туман вероятности, прежде чем он обретет форму, – так подросток украдкой бросает взгляд на обложку журнала Playboy. Вас может увлечь соблазн резко оглянуться, чтобы поймать запрещенный взгляд. Но вы не можете увидеть того, что еще не существует, поэтому такая игра бесполезна.

Возможно, некоторые читатели сочтут все это чепухой и станут доказывать, что мозг не имеет механизма для создания физической реальности. Но помните, что наши сны и шизофрения (возьмем, к примеру, фильм «Игры разума») доказывают способность ума строить пространственно-временную реальность столь же убедительную, как и та, которую вы сейчас переживаете. Как врач, я могу засвидетельствовать, что видения и звуки, которые больные шизофренией «видят» и «слышат», так же реальны для них, как эта страница книги или стул, на котором вы сейчас сидите.

Наконец, мы приближаемся к воображаемой границе самих себя. В старой сказке заяц и лиса желают друг другу спокойной ночи. Как всем известно, во сне сознание притупляется, исчезает непрерывность в соединении времени и места, приходит конец пространству и времени. Но где тогда мы находимся? На призрачных ступенях реальности, которые могут оказаться где угодно. Например, на том самом дне, где «Гермес выиграл у Луны в кости, чтобы мог родиться Озирис», по выражению Эмерсона. Правда и то, что сознание – лишь поверхность нашего разума. Как и о Земле, наши знания о нем простираются на не слишком большую глубину. Проникнув ниже уровня сознательного мышления, мы можем столкнуться с бессознательными нейронными состояниями. Однако такие умственные способности сами по себе, не связанные с нашим сознанием, существуют в пространстве и времени не больше, чем камень или дерево.

Что же до пределов сознания, или его границ, то существуют ли они каким-либо мыслимым образом? Или дело обстоит проще, чем мы можем это себе представить? «Всегда есть возможность быть всем», – заметил по этому поводу Торо.

Но как это может быть? Как получается, что – вспомним об эксперименте с электронами – одна частица может быть в двух местах одновременно? Как можно увидеть гагару в пруду, редкий василек в поле, луну или Полярную звезду? Насколько обманчивым оказывается пространство, которое их разделяет, делает их одинокими предметами? Разве не являются они субъектами одной и той же реальности, которые интересовали Белла, чей эксперимент раз и навсегда доказал зависимость локальных процессов от нелокальных событий.

Ситуация отчасти напоминает происшествие с Алисой, угодившей в Озеро слез. Мы уверены, что никак не соотносимся с рыбой в пруду, потому что у рыбы есть чешуя и плавники, а у нас их нет. Однако «неразделимость», по выражению физика-теоретика Бернара д’Эспанья, «является сегодня одной из наиболее общих физических концепций». Мы не считаем, что наши умы, как частицы в эксперименте Белла, связаны и в состоянии нарушать причинно-следственные связи. Представьте себе два детектора, расположенных на противоположных сторонах Вселенной, причем к каждому из них из ее центра летят фотоны. Изменив поляризацию одного луча, экспериментатор мгновенно повлияет на события, происходящие на расстоянии 10 миллиардов световых лет. Однако никакая информация посредством этого процесса не может быть передана из точки A в точку B или от одного экспериментатора другому. Луч разворачивается строго сам по себе.

Именно таким образом часть нас находится в неразрывной связи с рыбой, плавающей в пруду. Мы считаем, что вокруг нас существует некая непроницаемая стена, а Белл показывает нам, что существуют причинно-следственные связи, выходящие за рамки обычного классического мышления. «Люди почитают истину далекую, – заметил Торо, – на задворках системы, за самой дальней звездой, до Адама и после последнего человека… Но все эти времена, места и события существуют здесь и сейчас».