Глава 15

Строительные блоки творения

Я недавно опубликовал статью, где впервые описал, как в будущем станут выращивать важную разновидность глазных клеток. Именно благодаря таким клеткам люди смогут избавиться от слепоты. На следующее утро я опаздывал на работу и явно превысил разрешенную скорость. Не сбавляя ее, я стал заруливать на стоянку, но тут же испытал прилив адреналина: пришлось резко нажать на газ, чтобы не въехать в патрульную машину. Полисмен уже вышел из нее и о чем-то расспрашивал прохожего. «Сегодня мне чертовски везет. Как хорошо, что он меня не заметил», – подумал я, неспешно въехал на стоянку и припарковался в дальнем углу. Я надеялся, что полисмен был слишком занят и не обратил на меня внимания. Сердце продолжало колотиться, и я поспешно проследовал в здание. «Похоже, обошлось, – решил я, оглядываясь через плечо. – Следов погони не видно».

В своем кабинете я чувствовал себя в безопасности. Я пришел в себя и приступил к работе, когда вдруг услышал стук в дверь. Это оказался Янг Чунг, один из моих старших сотрудников. «Доктор Ланца! – в его голосе слышались панические нотки. – У стойки регистрации полисмен, он хочет вас видеть. У него при себе наручники и пистолет».

В лаборатории возникло нездоровое оживление. Я вышел и поздоровался с полисменом, одетым по всей форме. Мои коллеги явно испугались, что страж порядка увезет меня в наручниках.

«Доктор, – строго сказал он мне, – мы можем поговорить в вашем кабинете?»

«Похоже, я действительно влип», – подумал я про себя.

Но полицейский с извинениями попросил меня поподробнее рассказать об открытиии, о котором он прочитал в Wall Street Journal (на парковке он остановил пешехода, чтобы узнать, где наша компания). Он рассказал, что является членом общества родителей, которые по интернету сообщают друг другу о новейших медицинских достижениях, которые могут помочь их детям. И он пришел ко мне, потому что служит в нашем городе Вустер.

У его сына-подростка оказалось серьезное дегенеративное заболевание глаз, и, по прогнозу врачей, он через пару лет ослепнет. Схожая болезнь его родственника развилась примерно в том же возрасте, и сейчас он полностью ослеп. Он показал на коробку с книгами и сказал: «Пока что мой сын еще может это видеть. Но часы тикают…»

Когда он закончил свой рассказ, я был готов разрыдаться. Слушать его было особенно тяжело – ведь я знал, что у меня в лаборатории хранились замороженные клетки, которые могли помочь при лечении его сына. Эти клетки уже более девяти месяцев пролежали в морозильной камере. Нам не хватало всего 20 тысяч долларов для экспериментов на животных, чтобы мы доказали их эффективность (иногда за такую сумму Пентагон закупает простой молоток). Уйдет еще год или два, пока не появятся средства доказать, что эти клетки – те самые, что могут восстановить зрительные функции у животных. И в самом деле, улучшение остроты зрения было на 100 % лучше, чем в контрольной группе, а побочные эффекты отсутствали. Сейчас (пока я работаю над книгой) мы ведем переговоры с Управлением по контролю за качеством пищевых продуктов и медикаментов (FDA) о начале реальных клинических испытаний на пациентах с дегенеративным поражением сетчатки. В число таких недугов входит и дегенерация желтого пятна, от которой страдают более 30 миллионов человек в мире.

Но у этих клеток есть и другая функция, куда более поразительная, чем способность предотвращать слепоту. В тех же чашках Петри с клетками сетчатки мы наблюдали образование фоторецепторов – то есть колбочек и палочек, благодаря которым мы видим, и даже миниатюрных «глазных яблок», которые как бы смотрят на нас через микроскоп. Во всех таких экспериментах мы начинаем с эмбриональных стволовых клеток, главных клеток организма, которые спонтанно производят все виды нервных клеток. И это первые виды клеток человеческого организма, которые они стремятся создавать. Некоторые из нейронов, которые я выращивал в лаборатории, имеют тысячи отростков, благодаря которым они общаются с клетками-соседями. Связи эти настолько обширны, что надо сделать дюжину фотографий, чтобы получить снимок одной-единственной клетки.

С биоцентрической точки зрения эти нервные клетки являются фундаментальными единицами реальности. Они – первое, что природа больше всего предпочитает создавать, когда ее не трогают. Нейроны, а не атомы представляют собой фундамент и принципиальную основу нашего мира, определяемого наблюдателем.

Цепи этих клеток в нашем мозге составляют логическую схему пространства и времени. Они являются нейрокоррелятами ума и связаны с периферической нервной системой и органами чувств организма, включая и фоторецепторы, растущие в чашках Петри. Они охватывают все, что мы когда-либо сможем наблюдать. Это как DVD-проигрыватель отправляет информацию (кинофильм) на экран телевизора. Когда мы читаем слова в книге, то ее бумага на расстоянии тридцати сантиметров от глаз не воспринимается – этот образ, бумага и есть восприятие, образ такой бумаги записан в логической схеме наших нейронных сетей. Относительная реальность включает в себе все, и только разум проводит разделение между внешним и внутренним, между там и здесь. Может, это матрица нейронов и атомов, встроенная в энергетическое поле Разума?

Наши тысячелетние попытки постичь природу космоса с самого начала были довольно-таки странным и рискованным предприятием. Сегодня наш главный инструмент – это наука, но порой помощь приходит в неожиданной доселе форме. Я припоминаю один обычный серый день, когда почти все мои коллеги или еще спали, или уже совершали в больнице утренний обход. «Не беда, – подумал я и налил себе кофе в чашку, пар от которой конденсировался на окне. – Все равно уже опоздал». Я провел по стеклу полоску, на пальцах у меня остались кристаллики льда. Через этот просвет в стекле я видел стоящие вдоль дороги деревья. Косые лучи раннего солнца высвечивали голые ветки и кучки мертвых листьев. Во всем было ощущение какой-то тайны, и оно было настолько сильным, что сама его суть ускользала от научной точки зрения.

Я надел свою белую лабораторную куртку и решил для разминки пройтись в сторону университета. Проходя мимо больницы, я вдруг испытал желание сделать крюк и взглянуть на пруд в кампусе. Именно в это магическое утро я не особенно торопился увидеть предметы, режущие глаз, – приборы из нержавеющей стали, слепящий свет в операционной, запасные баллоны с кислородом и вспышки на экране осциллографа. Это вынудило меня остановиться у края пруда в тишине и одиночестве, когда в нашей больнице кипела суета и слышались возбужденные голоса. Торо бы меня понял. Для него утро всегда было радостным приглашением внести простоту в свою жизнь. «Поэзия и искусство, – писал он, – а также самые правильные и запоминающиеся поступки происходят именно в такие часы».

Было большим утешением вот так стоять в холодный зимний день и следить, как на поверхности пруда, подобно нотам из Девятой симфонии Малера, танцуют фотоны. В какой-то момент составляющие природы повлияли и на мой организм, разум слился с ней настолько глубоко, как никогда ранее. Как и большинство важных вещей, случившееся со мной было малозаметным эпизодом. Слившись с этим скромным спокойствием, я мог унестись далеко за камни и камыши. Я ощущал Природу – беззащитную и полностью раскрытую, какой она стала для Торо и Лорена Айзли. Я обогнул пруд и пошел в больницу. Утренние обходы закончились. Умирающая женщина сидела передо мной на кровати. За окном слышалась трель певчей птицы, она сидела на ветке у самого пруда.

Потом я много думал, что тогда на рассвете какая-то глубокая тайна мне не открылась, когда я процарапал глазок среди кристалликов льда. «Мы чересчур довольствуемся нашими органами чувств», – заметил однажды Лорен Айзли. Недостаточно просто видеть танец фотонов своими нервными окончаниями. «Мало видеть так, как видит человек – даже если он дойдет до конца Вселенной». Все наши радиотелескопы и суперколлайдеры просто расширяют восприятие нашего разума. Мы видим лишь завершенную работу и не замечаем, как вещи соединяются друг с другом и становятся цельной реальностью. Единственное исключение – пять секунд в то славное декабрьское утро, когда все чувства вдруг соединились.

Конечно, физики этого не поймут, так как они не видят за своими уравнениями квантовой реальности. В тот декабрьский день на краю пруда дул неровный ветерок, а разум сливался со всей природой, которая прячется за каждым листом и веткой.

Мы, ученые, так долго смотрели на мир, что больше не оспариваем его реальность. Как заметил Торо, мы похожи на индусов, которые полагали, что мир лежит на слоне, слон стоит на черепахе, а черепаха расположилась на свернутой в кольцо кобре. Вот только под змею нечего подложить. Все мы стоим на плечах друг у друга – и вместе стоим в пустоте.

Лично для меня эти пять секунд зимним утром – самое убедительное доказательство, которое может потребоваться. Как Торо сказал об Уолдене:

 

Я и берег каменистый

Ветерок, летящий быстро;

И в руке моей всегда

твердь его, его вода…