Я не ожидала вновь встретить Хэла после того, как он так твердо и решительно расстался со мной. Я должна его оставить. Однако Хэл дожидался меня в первой же зеркальной книге, в которую я вошла на следующий день. Он со страдальческим видом стоял в одиночестве на вершине горы, и холодный ветер развевал его волосы. Под горой раскинулся лес.

Опять лес. Всегда и везде лес.

– Встретимся в «Звездной тени», – тихо сказал мне Хэл. – Я хочу кое-что тебе показать.

Я кивнула, и он добавил, натянуто улыбнувшись:

– Там есть старый, заброшенный во время войны концертный зал. Я буду тебя ждать в нем.

А затем Хэл исчез.

Я отдала приказ библиотеке, и передо мной немедленно замерцало зеркало. Я шагнула в него, и вышла на холм, освещенный яростным светом звезд, а под холмом лежал превращенный в руины город.

Я спустилась туда, долго бродила по извилистым улицам, пробираясь через завалы и стараясь не присматриваться к темным пятнам на мостовой. Наконец мне встретился мальчик с окровавленной повязкой на голове и объяснил, как я могу пройти к концертному залу. Это было большое, увенчанное стеклянным куполом здание неподалеку от центра города. Где-то поблизости слышался плач и пронзительные крики. Вздрогнув, я как можно скорее вошла внутрь здания. Прошла через фойе, поднялась по разбитой лестнице, миновала остатки расколотой двери и очутилась в огромном зале.

Высоко над головой парил купол потолка, сквозь осколки его разбитых стекол мерцали крупные звезды. Над широкой деревянной сценой нависли четыре яруса балконов, похожие на богато одетых людей, подслушивающих и подсматривающих в замочную скважину. В центре сцены стоял рояль, а за ним сидел Хэл. Одет он был довольно странно для сцены – простые черные брюки, свободная голубая шелковая рубашка с расстегнутым воротом, босые ноги. Я вдруг вспомнила о том, как небрежно и легко он играл на клавесине в «Музыканте императрицы». Как бесцеремонно отзывался о Беренде.

Я подошла ближе к сцене, уселась в самом центре первого ряда. Хэл не смотрел на меня, хотя наверняка должен был знать, что я здесь.

Он начал играть, перебирая клавиши в низкой октаве левой рукой, а правой выводя прекрасную мелодию, переливающуюся, как звездный свет, – и вместе с тем тревожную, даже пугающую. Затем левая рука медленно поднялась, чтобы встретиться с правой и вместе с ней обрушиться на клавиши, рождая ураган бушующих аккордов. Они были пронизаны низкой повторяющейся нотой – неустойчивой, словно угасающее биение сердца. Музыка взлетала все выше и вдруг резко оборвалась. Ничего прекраснее я в своей жизни еще не слышала. Пьеса была гениальной, но при этом в каждую музыкальную фразу была вплетена невыносимая для сердца печаль.

Музыка оборвалась совершенно неожиданно, но мои щеки к тому времени уже стали мокрыми от слез. Моргая, я смотрела на Хэла, который, закончив играть, оперся локтями на клавиши и опустил голову на ладони. Его плечи дрожали. Я вскочила с места, поднялась на сцену, подошла, села рядом с Хэлом и обняла его за талию. Я буквально чувствовала, как велика придавившая его печаль.

– Я хотел… Чтобы ты знала обо мне одну вещь, – тихо заговорил он. – Хотя бы одну истинную вещь. Эта пьеса… Я не смог придумать ничего другого, чтобы показать тебе…

Голос его звучал хрипло, устало.

«Задавай правильные вопросы», – шепнула неожиданно всплывшая в моей памяти огненная женщина.

– Где ты научился так играть?

– У подруги. Она сочинила эту пьесу, чтобы подарить ее мне.

Сердце разрывалось от ревности, но я старалась не поддаваться ей.

– И что случилось с твоей подругой?

– Я потерял ее. Давным-давно, – он одним решительным, резким движением встал со стула.

– А как давно это было?

– Только что. И в то же время целую вечность тому назад, – ответил Хэл, глядя на меня влажными от слез глазами.

Я тоже встала, подошла вплотную к нему.

– Скажи, Хэл, если бы был способ… Вернуть все назад… Все исправить… Ты позволил бы, чтобы я помогла тебе?

– Ты не можешь мне помочь, Эхо. И никогда не могла.

Я уставилась на него, слыша, как грохочет мое сердце.

– Хэл…

Дрожа всем телом, он отступил назад, и тут…

И тут под ногами вдруг затряслась, заходила ходуном сцена. Над куполом, затмевая звезды, сверкнула ослепительная белая вспышка. По тому, как резко выдохнул Хэл, я поняла, что этой вспышки не должно было быть. Снова происходит непредвиденное изменение сюжета.

Хэл взглянул на меня и в следующий миг бесследно исчез.

Я повернула голову и увидела стоящую в зале перед сценой Мокошь в бледно-зеленом платье, подол которого развевался на невидимом и неслышимом ветру.

– Он только и делает, что врет тебе, – сказала она. – И как только ты этого не видишь?

– Почему ты появляешься только после его ухода? – сорвалась я. – Ты преследуешь меня? Библиотека! Я хочу перестать читать эту книгу!

– Эхо, я всего лишь присматриваю за тобой, – начала Мокошь, но концертный зал уже исчезал. Я покидала его, унося в сердце музыку Хэла.

В ту ночь мне снилось, что я танцую с Хэлом в сверкающем огнями бальном зале. Мы танцевали, а затем в зал ворвались солдаты с винтовками и штыками. Они схватили Хэла и перерезали ему горло зазубренным серебряным кинжалом. Хэл взглянул на меня, скорчился и упал.

– Ты не можешь помочь мне, Эхо, – прошептал он, умирая. – И никогда не могла.

А в следующую секунду я уже стояла на коленях в снегу. Передо мной умирал не Хэл, а Родя. Брат задыхался, хрипел разорванным горлом, окрашивая белый снег красной кровью. У меня перехватило дыхание. Я обернулась и увидела охваченный огнем книжный магазин, а за окном – лицо запертого внутри отца. «Папа!», – закричала я и побежала к нему. Потом все исчезло. Я оказалась в темной комнате за обсидиановой дверью. Сверкающие подвески сорвались с нитей и полетели навстречу, разрывая меня на куски. Но я протиснулась сквозь эти падающие звезды и подошла к странно жужжащим часам, за стеклом которых увидела перекошенное, с широко раскрытыми от ужаса глазами, лицо Хэла.

Я проснулась от того, что в темноте кто-то плакал. Меня била дрожь, но не от холода. Кошмар сна мучил меня наяву. Я и раньше подозревала, что волк просто не может так плакать, теперь же была в этом абсолютно уверена.

Не может такого быть, просто не может.

Преодолевая страх, я протянула руку к лежащему под одеялом волку, но вместо шерсти пальцы нащупали человеческую руку.

Тот, кому принадлежала эта рука, от моего прикосновения проснулся. На мгновение в спальне повисла звенящая тишина.

– Не прикасайся ко мне, – раздался хриплый, отчаянный шепот. – Ты не должна прикасаться ко мне.

Но я не отстранилась. И не убрала руку. Сердце билось так бешено, словно готово было разорваться. Прозвучавший голос показался мне знакомым.

Но где и когда я могла его слышать?

– Отпусти меня, Эхо. Прошу тебя.

Я его отпустила.