Оптинский монах Петр готовился встречать Пасху. Пасха в ссылке на севере — праздник особенный. Снег только начинает таять, приходят первые теплые ветерки. Солнышко еще бледное, но уже веселое и с каждым днем все лучше греет. Настроение у отца Петра было пасхальное. Пост в ссылке легкий: есть все равно нечего, а силы Господь дает. Северная пустыня многому подвижников обучает.

«Египетские монахи превратили пустыню в цветущий сад, — вспомнил слова своего духовника отец Петр, закончив работу по хозяйству, — а у нас северная пустыня процвела многими обителями. У нас и старчество есть».

Про старчество отец Петр вспомнил не зря. Нынче Лазарева суббота, а в Вербное надо бы сходить в соседнюю деревню Воепала к своему старцу, отцу Никону. От Козловки, где поселился отец Петр, до Воепалы ходу немного, однако по снегу тяжеловато будет. Надо бы лыжи взять.

Ссыльных в деревнях не любили. Не верили, что сослали ни за что — за религию. Про воровство и убийство местные жители понимали, про остальное — если только Бог Сам объяснит. Ссыльные для местных были дармовой рабочей силой. Чужаков, каковыми были ссыльные, обворовывали — просто потому, что чужой. Бывало, и убивали.

Отец Петр знал, что хозяйка дома, где проживал старец Никон, женщина жестокая. Она заставляла батюшку носить воду, рубить дрова, мыть и стирать. Словом, делать всю черную работу по дому. Отец Никон работу исполнял старательно, как мог, никогда не роптал и даже не жаловался. В редких письмах духовным чадам, для которых он всегда находил нужные слова утешения, отец Никон был бодр и полон любви.

В 1919 году отец Никон уже был в заключении. Тогда он значился еще директором музея «Оптина пустынь». Из заключения написал матери письмо, что это был арест за веру и труды для обители, а не вследствие злоупотреблений.

Оптина пустынь в качестве музея государство не устраивала: слишком много было посетителей в этом музее, а монахи слишком хорошо жили рабочими артелями. Налицо пропаганда религиозного культа, а это антисоветская деятельность. Выйдя из заключения, отец Никон снова начал принимать людей. Он продолжал жить в осиротевшей обители, наблюдая, как гаснет в ней жизнь. Вот здесь, в хибарке, принимал и отец Амвросий, и его батюшка — старец Варсонофий, о котором отец Никон всегда говорил с подлинной любовью. Не прошло и года, арестован был настоятель обители старец Исаакий, который так же, как и до него блаженный Нектарий, благословил отца Никона принимать на исповедь тех, кто обычно приходил к нему.

Люди продолжали приезжать в Оптину для совета и с просьбой о молитве. Кажется, их не стало меньше после того, как гонения на Церковь начались. Сразу несколько человеческих потоков потекли к отцу Никону. Это была тяжелая, но и благодатная работа. Отец Никон уверял, что принимать людей помогали ему «все Оптинские старцы». Действительно, бывший послушник обладал высокими духовными дарами: он был прозорлив, читал в сердцах, и ему Бог открывал будущее. Чада поражались его ясной памяти и выносливости. Что бы ни случалось, его чисто русское лицо с чуть широкими скулами было спокойно. Он очень редко повышал голос.

С 1924 года некоторое время отец Никон жил в Козельске, на квартире. В июне 1927 года старца арестовали. Дали три года лагерных работ, направили в лагерь «Кемперпункт». В марте 1928 года эшелоном отец Никон был отправлен на Север. К вагону, в котором находился ссыльный, пришла целая толпа народа — провожали батюшку. Отец Никон прибыл в Кемь, когда навигация закончилась, — переправить его на Соловки возможности не было. Начальство распорядилось поставить отца Никона сторожем складских сараев. Надо сказать, духовным лицам сторожить склады в лагерях было делом обычным. Начальники знали, что «эти не воруют». Зато уголовников чистоплюйство ссыльных духовных лиц порой раздражало. Случались провокации и даже убийства.

Господь не оставил Своего избранника без лучшего утешения. В Кеми, сторожа склады на морском берегу, отец Никон встретился с отцом Агапитом (Таубе), также оптинцем. Они вместе выполняли работы, вместе служили литургию. «Где двое или трое во имя Мое, — говорит в Евангелии Христос, — там Я посреди них». Двое ссыльных монахов Оптиной составили Церковь. Вскоре духовным братьям пришлось разлучиться. Через некоторое время им довелось встретиться снова.

По истечении лагерного срока, в 1930 году, отец Никон свободы не получил, а получил три года ссылки в Архангельскую область. Из лагеря — в ссылку, или даже наоборот. Такая политика государства в отношении верующих была очень эффективной. В ссылках и лагерях многие умирали от болезней.

Накануне отправки в ссылку, на обязательном медосмотре врач поставил отцу Никону диагноз: туберкулез легких. Этот монах вызывал симпатию: немногословный, аккуратный, всегда в опрятной одежде.

— Вам бы следовало написать ходатайство об изменении места ссылки по здоровью.

— Благодарю, — ответил отец Никон, — я буду иметь это в виду.

Когда отец Агапит узнал, что у его друга туберкулез, едва не заплакал. Сослать могли с севера на юг. Перемена места могла вызвать обострение заболевания. Все сводилось к одному: с туберкулезом долго не живут. Помолившись, оба решили:

— Да будет воля Божия.

Ходатайство об изменении места ссылки писать не стали. Так отец Никон, последний Оптинский старец, оказался в деревне Воепала.

Когда отец Петр наконец добрался до дома старца, он увидел того лежащим на двух табуретах, один к другому, завернувшегося в собственноручно сшитый ватный подрясник. В головах, у ножки табурета, стоял мешок с вещами, на ногах — валенки. Из дома раздавался грозный шум.

— Отче, что все это значит? — изумился отец Петр.

Старец слабо улыбнулся:

— А это значит — вылетай, куда хочешь!

Не мешкая, отец Петр перевез старца в Козловку, в свой дом. Так, со старцем на закорках, верный оптинец встретил Вербное воскресенье 1931 года.

Вскоре, получив известие о тяжелом состоянии старца, в Козловку приехала Ирина, его духовное чадо, монахиня.

Окруженный заботой и любовью чад, отец Никон стал чувствовать себя получше. В северном домике ссыльного монаха воскресла Оптина прежних дней. Старец Никон и отец Петр подолгу беседовали о прежних ее днях. Вспоминали любимого батюшку — старца Варсонофия.

Однако недолгое улучшение вскоре сменилось новым обострением. И отцу Петру с Ириной стало ясно: скоро старец скончается. Незадолго до кончины отец Никон вдруг сказал:

— Всечестный батюшка, отец Макарий! Ирина, подай стул… К нам пришел старец Макарий, а ты не видишь…

И сделал движение, будто сам хочет подать стул вошедшему старцу Макарию. Ирина медлила, подумав, что у старца болезненное видение.

— Простите, батюшка, ведь она неопытная! — сказал, извиняясь, отец Никон.

По воспоминаниям отца Петра и Ирины, отец Никон на смертном одре разговаривал со всеми Оптинскими старцами. Они приходили к нему, укрепляли в несении тяжелой болезни и что-то говорили ему, но что — чада слышать не могли. Они только были свидетелями приоткрывшейся их глазам тайны вечной жизни.

8 июля 1931 года, на следующий день после праздника Рождества Иоанна Предтечи, престольного праздника Оптинского скита, отец Никон, последний Оптинский старец, скончался 43 лет от роду, напутствованный Святыми Таинствами. Причащал его архимандрит Никита (Курочкин).

Могила старца Никона была осквернена. Духовные чада тайком перезахоронили тело своего батюшки в другом месте, сведения о котором передавались также тайно.

«Преподобный Феодор Студит, сам бывший в ссылке, ликует и радуется за умирающих в ссылке. И мне приходила мысль, что мы, иноки, отрекшиеся от мира, и ныне, хотя и невольно, проводим мироотреченную жизнь. Так судил Господь. Наше дело — хранить себя в вере и блюсти себя от всякого греха, а все остальное вручить Богу. Не постыдится надеющийся на Господа…» — написал старец Никон в одном из последних писем.

Возлюбленная Оптина и все ее старцы пребывали вместе с оптинцами в ссылке. Отец Никон был тому свидетелем, да и его духовные чада отчасти тоже.

В том же 1931 году, когда скончался последний Оптинский старец, на территории осиротевшей обители открыт был Дом отдыха имени Горького.

В 1939 году, после раздела Польши, Дом отдыха был упразднен, а на территории обители создали концентрационный лагерь для поляков — «Козельск-1». По приказу Берии там содержались около пяти тысяч польских военнопленных офицеров, ожидавших обмена. Узников «Козельска» расстреляли в Катыни. Так лагерь пришел на территорию обители в то время, когда обитель собирала в лагерях своих птенцов.