Подросток Алексей, дремавший на козлах почтовой кареты в стылом апрельском утреннем тумане, вряд ли видел в легких сонных видениях ущелья Грузии, улицы советского Тбилиси и слышал переливчатые песнопения грузинских хоров. Но кто знает, может быть, Царство Небесное, чей зов мальчик слышал и на который шел, открывалось ему в ощущениях небесной Палестины — некоей земли, которую ему еще предстоит увидеть. Что и случилось, когда жизнь старца Андроника перешла уже за восьмой десяток.

Глинская пустынь была одним из самых светлых монастырей в дореволюционной России и славилась подлинными подвижниками. Она такой и осталась, несмотря на то, что закрывали ее несколько раз. Жизнь сына почтового служащего Алексея Лукаша, в монашестве — Андроника, связана с Глинской, где бы он ни находился. Первый арест случился в 1923 году. Андроник был приговорен к ссылке, пять лет провел на Колыме. Как вспоминает сам старец, арест был совершен после провокации. В храме к нему подошла плачущая женщина и стала сетовать, что храмы закрываются один за другим, что скоро больше не будет слышно звона колоколов. «Бог даст, и зазвонят», — ответил Андроник. Ответ был передан с доносом, и вскоре последовал арест. Андроника определили работать в тюремную больницу. Здесь проявился один из его духовных талантов — дар утешения. Андроник мыл больных сам, не брезговал грязью и коростой, прекрасно перевязывал раны и лечил Божьим словом. Сосланные узбеки прозвали его «мамой», что означало самую высшую похвалу и выражение искренней преданности и любви. По амнистии Андроника освободили в 1925 году. Вскоре владыка Павлин (Крошечкин) рукоположил его в иеромонаха. Владыка прозревал в этом молчаливом монахе великие духовные дары.

В 1939 году, перед самой войной, отец Андроник снова был арестован и сослан в лагерь. И снова на Колыму. В лагере провел девять долгих лет. Началась и закончилась Великая Отечественная война, а лагерная жизнь проходила в однообразных трудах. В лагере ведь — как на фронте. Что-то было отчасти знакомо, что-то напоминало монастырские труды. Лагерь — вывернутый наизнанку монастырь: труды, болезни, терпение. Отец Андроник был уже не послушником, как в двадцатые, а иеромонахом. Есть свидетельства, что его молитва и вера помогали людям. В руках отца Андроника лагерное полотенце превращалось в епитрахиль. Порой он шутил: «Иду помыть такого-то». Это значило — исповедовать. Отец Андроник стал для многих и многих людей лестницей в небо. В 1948 году был освобожден и снова вернулся в Глинскую.

Казалось бы, после лагерей и долгой разлуки с родной обителью ничего не было желаннее, чем оставаться в ней, среди братии и хвалить Бога за Его бесконечную милость. Отец Андроник никогда особенно не привязывался ни к месту, ни к людям. Но был чрезвычайно чуток к красоте — зданий, природы, человеческой души, проявляемой во внешности и голосе. Эта чуткость особенно не была заметна в его поведении. Старец казался строгим наставником, которого ни разжалобить, ни уговорить невозможно. Если прочитать высказывания отца Андроника, возникнет впечатление, что старец был резкого, прямого характера. Но если прочитать еще раз, откроется, сколько в них подлинной любви. Если прочитать в третий раз (а потом и в четвертый, и в пятый, и каждый день), станет немного яснее, что значит «Царствие Божие внутрь вас есть».

Рай, с детства обитавший в сердце отца Андроника, наконец приобрел зримые и осязаемые черты. Рай воплотился в прекрасной природе, озаренной Евхаристической радостью. Но сначала пришла, возможно, самая большая в жизни отца Андроника скорбь. В 1961 году Глинская пустынь была закрыта. Работа над «просвещением» трудящихся масс шла полным ходом и приносила все новые и все более страшные плоды.

В те годы Грузия, а особенно Новый Афон для верующих казались землею обетованной. Там, в ущельях и горных лесах, совершалась таинственно благодатная духовная жизнь. Там были скиты, в которых подвизались монахи и монахини, строгостью жизни соперничающие с древними пустынниками. Там были небольшие цветущие обители, укрывавшие беглецов от власти. Словно бы сам Иоанн Златоуст, окончивший свои дни в Абхазии, простер святительские руки, охраняя новых ссыльных, гонимых за Христа, и сам тайно помогал им, как ему помогали когда-то.

Одна подвижница — монахиня несколько лет жила, почти не покидая кельи, построенной ею самой в лесу, высоко в горах. Из немногих вещей в этой келье была простая печка, которая помогала пережить зимний холод. Когда запасы пропитания иссякали, подвижница сушила семена растений на этой печке. Семена часто обугливались, но монахиня с благодарностью принимала эти угольки и чувствовала, как восстанавливаются ее силы. Накануне праздников она спускалась с гор в город и шла на богослужения в местный собор. Исповедовал ее один священник, настоятель храма, которому было открыто, что эта монахиня блаженная и в прелести не находится. Со слезами монахиня рассказала этому священнику, что однажды зимой она почти поняла, что такое сораспятие своему Жениху Христу. Иногда эта монахиня юродствовала. Например, однажды пришла в храм с табличкой на груди, говорившей о многочисленных грехах, которые она совершила. Священник обратился к настоятелю, сказав, что не может допустить к причастию монахиню, так как у нее есть смертные грехи. Настоятель, знавший монахиню, к причастию допустил. Эта старица жила долго, но годы, когда была отшельницей в горах Нового Афона, вспоминала как самую радостную пору своей жизни.

Подобно этой подвижнице, бывшие обитатели Глинской пустыни скрывались в горных лесах и проводили жизнь, вполне сопоставимую с жизнью монахов золотой поры монашества. Горы пестрели скитами и обителями, для глаз властей не заметными.

Монахи Глинской пустыни, за которыми все же велось некоторое наблюдение, предоставлены были сами себе. На работу устроиться трудно — верующие вызывали подозрение. Да и какая работа для восьмидесятилетнего старика. В то время келейник отца Андроника иеромонах Павлин поступил в распоряжение Грузинского Патриарха Ефрема и стал служащим священником в небольшой женской монашеской общине в селении Ахкерпи, примерно в 100 километрах от Тбилиси в сторону Армении. Павлин пригласил своего старца, и тот принял приглашение. Попутчиком в Грузию отцу Андронику стал схиигумен Серафим, из Глинских старцев, — он следовал в Сухуми. Отец Серафим предложил отцу Андронику ехать с ним в Сухуми, но тот отказался, так как дал слово отцу Павлину и не хотел его подвести.

Дорога была долгой и довольно трудной. Отец Андроник прибыл в Ахкерпи. Встретили его с истинно грузинским радушием. Келейник, отец Павлин, рад был до слез своему старцу. Игумения Мария и сестры назвали Божией милостью такое посещение. После пережитых невзгод наступил период утешения. Возможно, старец узнал виденный в сновидениях детства рай.

Для жилья отцу Андронику выделили «хижину» на берегу быстрой речки, рядом с лесом. И он навсегда влюбился в природу Кавказа. Где бы в Грузии ни доводилось побывать отцу Андронику, а он много где успел побывать, он восклицал негромко: «Это Палестина! Палестина!» Земля Христова.

В Ахкерпи отец Андроник служил, исполнял необходимые требы, чему был несказанно рад. Здесь его не беспокоили посетители, которых в Глинской бывало утомительное множество. А в лес, расположенный рядом с его «хижиной», он мог уйти хоть на целый день и там собеседовать в созерцательной молитве с Богом. Отцу Андронику приглянулось тихое, ухоженное кладбище возле обители, где похоронены почившие сестры, а также служившие в обители архимандрит Иесей и игумен Ферапонт. Он сказал однажды, что на таком кладбище и сам хотел бы быть погребенным. Однако это «первое грузинское небо» продолжалось всего полгода. Иеромонаха Павлина перевели в Дагестан, в городок Хасавюрт. Игуменья Мария и сестры сильно огорчились, узнав, что им предстоит остаться без старца. Отец Андроник последовал за своим духовным сыном и стал ему подспорьем на новом месте. Так совершился переход на «второе грузинское небо».

Как и в Глинской, отец Андроник принимал приходящих к нему людей, исповедовал и служил литургию. Верующие часто просили его отслужить молебен с акафистом, что он покорно и совершал. Прихожане полюбили приезжего старца, доверяли ему, слушали его. Но в Хасавюрте отец Андроник прожил недолго. Иеромонаху Павлину предстояло обучение в семинарии. Старец благословил его на обучение, а сам решил перебраться в Тбилиси, к епископу Зиновию (Мажуге). Так встретились через много лет два брата о Христе. Владыка Зиновий принял отца Андроника с радостью и тут же определил ему для жилья «хижину», где старец прожил до перехода в вечность. Это было «третье грузинское небо».

В 1963 году определением владыки Зиновия отца Андроника решено было возвести в сан архимандрита. Время было суровое, и Церковь нуждалась в опытных людях, чтобы управлять церковными делами. Владыка знал, что его брат о Христе человеческую славу не любит и всегда смиренно просит благословения как младший. Владыка решил посвятить его в сан архимандрита без предварительного объявления. В то время в Тбилиси у владыки Зиновия гостил бывший настоятель Глинской пустыни архимандрит Модест. Приехал на каникулы также иеромонах Павлин — повидать своего старца. Владыка Зиновий посвятил Павлина в свой замысел.

Решено было навестить отца Андроника в его «хижине» и попросить послужить обедницу — небольшую службу с избранными песнопениями литургии. Старец всегда был рад видеть владыку. Услышав его просьбу, возможно, несколько удивился, но, надев фелонь, взяв поручи и епитрахиль, стал служить. Владыка же приехал, взяв с собой полное облачение. Присутствовал при обеднице и архимандрит Модест. После того, как обедница была отслужена, владыка Зиновий велел отцу Андронику наклонить голову и прочитал молитву о возведении в сан архимандрита. Затем старцу надели прекрасную митру, сделанную специально для него и с любовью. Но митру эту старец надел только один раз — в день посвящения. Один раз за одиннадцать лет. Он считал, что недостоин награды.

Незадолго до кончины отец Андроник попросил владыку Зиновия перевести его на жительство в Жировицкий монастырь, чтобы там «сложить свои кости». Это внезапное желание таинственно возникло будто бы из ничего. С Жировицким монастырем особенных связей у него не было. Владыка Зиновий не дал благословения, а велел оставаться в Тбилиси. Отец Андроник принял отказ с обычным спокойствием и смирением: «Не моя, но воля Божия». Однако нет-нет да и скажет: «Ин тя пояшет и ведет, а може не хощеши». После отказа владыки распорядок жизни отца Андроника нисколько не изменился. Он чрезвычайно охотно нес богослужебные послушания и как будто не уставал никогда, хотя нагрузка была ощутимой даже для молодого человека.

Отец Андроник служил проскомидию, на которой поминал всех, кто просил молитв. Это был длиннейший список. Принимал участие в служении литургии, которую любил трепетно и служил с подлинным страхом Божиим. Часто приезжие издалека верующие просили отслужить молебен о путешествующих или пособоровать. Как говорили — «маслособоровать». Отец Андроник охотно исполнял эти просьбы, хотя народа собиралось порой множество. В течение дня старец обязательно уединялся и читал Евангелие в часовне при храме. Спал очень мало, словно старался как можно больше порадоваться дню и Божественным службам, предчувствуя, что ему осталось жить не так много лет. Ел всегда за столом с владыкой Зиновием, который очень любил старца и заботился о нем как о родном брате. До самой болезни отец Андроник принимал людей, а людской поток только увеличивался. Вечером, между службами и после недолгого дневного отдыха, отец Андроник принимал посетителей «на совет». Есть множество свидетельств силы его молитвы.

В 1973 году отец Андроник тяжело заболел. Проболел он около года, не сетуя, хотя видно было, что болезнь причиняет ему огромные страдания. Скончался в марте 1974 года, накануне празднования Сорока мучеников Севастийских. Похоронен на Грмагельском кладбище в городе Тбилиси. Отпевал усопшего его духовный брат, владыка Зиновий.

«Царство Божие внутрь вас есть». И человек уже здесь, на земле обретает спасение. Рай. Бывает «восхищен до третьего неба».