Глава 9.

День двенадцатый

Нандо впал в ярость, когда узнал, что новая поисковая партия, ушла без него. Но Роберто, которого теперь большинство считало своим лидером, объяснил Чаввадо, что пока тот не начнёт есть мясо, ему будет запрещено покидать лагерь:

– Ты пока ещё слишком слаб для того, чтобы лезть в горы. Вспомни про тех двоих, что не вернулись из прошлой экспедиции.

Нандо с завистью провожал взглядом три движущиеся точки вдали. На этот раз на поиски аккумуляторов отправились Сербино, Тин-тин и Коча Инчиарте. После того, как в их желудках появилось мясо, мужчины заметно окрепли физически и приободрились духом. С собой в дорогу они взяли достаточный запас пищи. И только убийственный высокогорный холод по-прежнему оставался проблемой, которую решить не удавалось. Не смотря на то, что ставшиеся в убежище товарищи поделились с уходящими своими тёплыми вещами, всё равно одеты поисковики были слишком легко для продолжительной по времени вылазки…

Сербино Аранцо взглянул на часы. Уже два часа они, с неимоверным напряжением воли и мускул восходили по крутому склону в сторону ослепительно сияющей на солнце горной седловины. Пока ещё у Сербино было достаточно душевных сил любоваться великолепием окружающего пейзажа, а вот медленно бредущие вслед за ним Коча и Тин-тин имели довольно измождённый вид. Похоже, они могли сейчас думать только об отдыхе, который ожидал их среди россыпи серых каменных глыб на перевале. Воздух здесь, – на высоте около пяти километров был прозрачным и ледяным, а пышные облака сплошным белым ковром расстилались, будто прямо у них под ногами. Гряда камней впереди, так же, как и холодный диск солнца в пронзительно-голубом небе, казались отсюда абсолютно недостижимыми.

К полудню группа, наконец, достигла каменной гряды. Здесь можно было укрыться от пронизывающего до костей ледяного ветра и устроить привал. Абсолютно вымотанные мужчины повалились на снег, тяжело дыша и обмениваясь впечатлениями о пройденном пути.

Немного поев и отдохнув, они вновь обрели необходимый положительный настрой для дальнейшего продвижения вглубь неизведанной территории. Им предстояло спустить в долину, а затем вновь начать карабкаться на крутой бок очередной горы.

Сербино всё больше охватывало тревожное сомнение, что, продолжив движение вперёд, они не успеют до темноты вернуться в убежище. Наконец, он решил поделиться своими мыслями с сидящими бок о бок с ним товарищами:

– Я немного физиолог и знаю: в такой одежде без спальных мешков и палатки мы не переживём ночёвку в горах. Может быть, не стоит дальше рисковать.

– А что если там впереди находится самолётный хвост, – в ответ предположил Тин-тин, – и мы уже завтра сможем включить рацию и вызвать вертолёты.

Яркий образ, возможно ожидающей их всего в нескольких километрах страстно желаемой цели, разом перечеркнул все сомнения. Поднявшись на ноги, мужчины бодро начали спуск в затянутую гигантской тенью долину…

*

Чезе Чарруа проснулся среди ночи и долго лежал с открытыми глазами. В последнее время его чувства обострились настолько, что Чезе с трудом переносил неприятные запахи, которыми была перенасыщена атмосфера тесного убежища. Сейчас его подташнивало от слабости, сильно болела голова. Он закурил и тут же почувствовал позывы к рвоте. Кажется, продолжительная голодовка начинала потихоньку доканывать и его. Чезе не боялся смерти. Правда и особой радости по этому поводу он тоже не ощущал. Что поделаешь, но любому даже самому сильному молодому орлу когда-нибудь предстоит стать падалью. С детства Чарруа знал: если мужчина начинает чувствовать себя старым и смертельно уставшим, он должен тихо собраться, и, не тревожа близких горьким прощанием, уйти умирать в уединенное место – подальше от любопытных глаз и тревожащего душу женского плача. Переход в мир иной слишком интимное и чрезвычайно ответственное для каждого человека дело, чтобы совершать его на людях.

За иллюминатором расстилался стылый зимний мрак. Чарруа разобрал несколько чемоданов, прикрывающих вход в стальную нору, и выбрался из убежища. В первые мгновения мороз буквально парализовал Чезе тысячами острых игл вонзившихся, казалось, в каждую пору его тела. Но индеец не застонал и не поспешил вернуться в убежище. Он только крепче стиснул зубы и напряг мускулатуру. И тут неожиданное зрелище заставило Чезе сразу забыть о мучившем его холоде. Своими орлиными глазами он разобрал, как по склону спускались три человеческих фигуры. «Вот ведь живучие!» – восхищённо подумал Чарруа о товарищах, что вчера утром отправились на поиски аккумуляторов. Когда до наступления темноты они не вернулись, все решили, что больше никогда уже не увидят Себрино, Тин-тина и Кочу. И тем не менее они возвращались! В лютый мороз, неизвестно как ориентируясь в безлунной ночи!

Чезе поспешил навстречу героям. Но чем ближе он подходил к медленно бредущим по склону фигурам, тем всё более не по себе ему становилось. Что-то в них было не так. Индеец не узнавал товарищей. Эти трое были неестественно высокорослы и своими силуэтами напоминали высокие тонкие колонны. Одеты они были в странные комбинезоны с глухими капюшонами, похожими на рясы монахов-доминиканцев. Когда Чарруа и идущих ему навстречу людей разделяло метров тридцать, из-за облаков выглянула луна, осветив окружающее пространство. Чезе почувствовал, как мурашки пробежали по его позвоночнику – это были не его ушедшие в горы товарищи!

*

Когда утром Карлитос подошёл к Роберто, Ганессо нарезал из ягодиц одного из трупов кусочки мяса и складывал их на большой металлический поднос, в котором они обычно растапливали снег. Карлитос накануне тоже начал есть мясо, и теперь чувствовал себя уже не таким слабым, как в предыдущие дни. Сейчас он думал о том, что если бы сразу послушался Нандо и Роберто, то скорей всего тоже бы ушёл вместе с Тин-тином и Сербино на поиски аккумуляторов. И хотя Паэс заранее знал ответ, он всё же с надеждой спросил Ганессо:

– Как ты думаешь, что с Себрино и остальными?

– Он мертвы, – убеждённо ответил Роберто. – Ночью было градусов 30—40, а парни одеты слишком легко.

Подошедший Рафаэль перекрестился:

– Мы всю ночь молились за них. Надо продолжать верить, ведь наши жизни зависят только от Господа.

Карлитос чувствовал, что продолжать верить во всемогущего и сострадательного Бога с каждым новым днём ему становится всё сложнее. Это в прежней благополучной жизни легко и приятно было осознавать, что твоя реальность так прекрасна только потому, что Создатель персонально позаботился о тебе и о тех людях, которых ты знаешь. Да, где-то за границами твоего благополучного мирка существуют страдания и творятся всевозможные несправедливости, но персонально к тебе они не имеют никакого отношения. «Господь заботится и оберегает тех, кто ему предан» – так всегда учили Карлитоса, и до поры он свято в это верил. Но оказалось, что Бог жесток или просто равнодушен даже к самым преданным своим творениям, иначе он бы никогда не допустил, чтобы честные христиане срезали с трупов своих друзей мясо, чтобы его есть. Карлитос боялся своих богохульных мыслей и никому в них не признавался. Когда вечером все молились за невернувшихся товарищей, его голос тоже звучал в общем хоре. Но наедине с собой Паэс больше не обращался к Богу с просьбами о спасении, так как почувствовал, что высшим силам на него наплевать.

– Разве кто-то ещё полез в горы? – Рафаэль только сейчас обратил внимание на цепочку свежих следов, уходящую наверх по склону.

Очень быстро выяснилось, что пропал Чезе Чарруа. Идти в погоню за ним не имело смысла – с его ухода прошло слишком много времени. Многие и раньше считали Чезе странным человеком. Поэтому загадочный уход Чарруа не вызвал особых эмоций. Только Нандо долго вглядывался в ту сторону, куда тянулась цепочка следов, завидуя несгибаемому духу товарища, наплевавшему на все «нельзя» и «невозможно». Подошедший к Чаввадо Роберто грустно прокомментировал:

– Похоже наш «Чёрный орёл» предпочёл умереть в полёте.

*

Поселившаяся где-то в глубине его сердца тревога, тоскливым страхом сковала всё его существо. Огромным усилием воли Чарруа заставлял себя не поддаваться охватившему его ужасу. Но даже ему, получившему суровое мужское воспитание, было сейчас не просто сохранять самообладание. Чезе никогда не боялся людей, но от этих троих веяло могилой. В чёрных провалах их капюшонов Чарруа не различал очертаний лиц. И, тем не менее, Чезе чувствовал, что его внимательно разглядывают. Неизвестно, сколь ещё долго они бы так простояли молча друг напротив друга – Чарруа не смел первым совершить какое-либо действие, а странные пришельцы будто испытали его волю. При этом Чезе слышал, как шелестят, перебираемые ветром их похожие на саваны одежды. Иногда Чарруа казалось, что в шуме ветра он улавливает чьё-то свистящее тихое перешёптывание. Неведомое, дикое «Нечто», казалось, обступило его плотной стеной, и чего-то ожидало. Наконец один из чёрных пришельцев шагнул к индейцу. Краем оборвавшегося сознания Чарруа запомнил внезапно вспыхнувшие в провале его капюшона мертвенно-жёлтые глаза волка-оборотня. Больше Чарруа ничего не помнил. Но очнулся он с твёрдым убеждением, что откуда-то наверняка теперь знает, что к Востоку отсюда за горным озером всего в 16-ти километрах находится крохотное высокогорное селение.

*

Их разбудили солнечные лучи. Вчера вечером Сербино, Коча и Тин-тин едва успели спрятаться от ветра в камнях на седловине до того, как темнота скрыла очертания окружающих предметов. Всю ночь они просидели, свернувшись калачиком на отполированном ураганами льду под сомнительной защитой скального выступа. Их временное укрытие едва ли превосходило своими размерами обычную кухонную плиту. Закрыв глаза, люди ждали смерти. Ночью температура опустилась ниже 40 градусов. В какой– то момент в полузабытьи сна в сознание Сербино вспыхнула тревожным сигналом страшная мысль: если сейчас они заснут, то никогда уже больше не проснуться. Сербино заставил себя подняться. Затем он стал пытаться всеми возможными способами расшевелить товарищей. Чтобы согреться самому и заставить двигаться костенеющие на морозе тела Кочи и Тин-тина он колотил друзей ничего не чувствующими руками и ногами. Товарищи возмущённо мычали что-то невразумительное в ответ, ибо сил говорить ни у кого из них не осталось. В первые же ночные часы, как минимум двое из застигнутой ночью в горах троицы, должны были погибнуть. Но этого не случилось только потому, что Сербино всё-таки удалось заставить Кочу и Тин-тина подняться на ноги и начать двигаться. Почти до самого утра они играли в салочки и выполняли несложные гимнастические упражнения, не позволяя себе устало опуститься на снег и через пятнадцать – двадцать минут окоченеть навеки. Только под утро, прижавшись друг к другу, совершенно обессиленные, они ненадолго заснули.

Сложно передать словами всю полноту счастья людей, которых коснулись первые солнечные лучи после ночи, которую они по всем законам физиологической науки просто не должны были пережить. Все понимали: они до сих пор живы только потому, что не сдались – не позволили себе малодушно забыться в сладком сне, где не было лютого мороза и ветра, а плескалось бирюзовыми волнами тёплое море и можно было вдоволь понежиться на нагретом солнцем пляжном песочке.

– Господи, клянусь, отныне и до последнего своего дня я буду ценить, как величайший твой подарок каждую возможность лечь в обыкновенную постель и выпить чашку горячего кофе! – торжественно подняв правую руку, проникновенно воскликнул Коча.

– Мальчик захотел в тёплую кроватку – домой к мамочке – криво улыбнулся посиневшими губами Тин-тин.

Сербино тоже попытался улыбнуться, но ему было не до смеха. Он ещё не снимал обмоток, которыми перед походом утеплил ноги поверх кед, но чувствовал, что, несмотря на все усилия, несколько обморожений он себе всё-таки заработал. Сербино приходилось видеть в медицинских учебниках почерневшие обмороженные пальцы альпинистов. Если в течение нескольких суток повреждённые участки конечностей не ампутировать, то их обладателя, то есть его, неминуемо ожидает участь Альберта Алтуньи, скончавшегося от гангрены.

Сегодня им удалось очень быстро пересечь долину. За новым перевалом поисковики наткнулись на страшные следы постигшей их авиакатастрофы. Вначале они нашли два соединенных между собой кресла, вырванные воздушным потоком из салона падающего самолёта. Из снега торчали только их нижние части. Поднапрягшись, Тин-тин и Коча перевернули сиденья в нормальное положение и обнаружили в них два мужских трупа. Мертвецы были пристёгнуты к своим смертельным катапультам ремнями безопасности. Несмотря на то, что лица покойных были сильно обезображены, поисковики сразу узнали своих знакомых. Тин-тин снял с трупов нательные крестики, достал из внутренних карманов их пиджаков деньги и документы. Всё это они собирались передать родственникам погибших. Через несколько десятков метров они обнаружили ещё одного мертвеца. Точнее сначала они наткнулись на торчащую из сугроба человеческую руку, а уже потом откопали очередного погибшего пассажира. Тело этого человека обгорело до неузнаваемости. Видимо, он выпал из самолёта в тот момент, когда взорвались топливные баки во втором оторванном крыле. Словно в подтверждении этой версии поисковикам стали попадаться обломки крыла и мотора. Они так же нашли несколько чемоданов. В одном из них оказалась коробка конфет. Все стали торопливо набивать себе рот разноцветными сладкими шариками, которые к великому разочарованию парней оказались жевательной резинкой.

Теперь, когда были найдены тела выпавших из падающего самолёта пассажиров и обломки самого авиалайнера, уже не было сомнения в том, что оторванный хвост надо продолжать искать в этом же направлении. Возможно даже, что аккумуляторы находись в каких-нибудь нескольких сотнях метрах отсюда. При этом каждый из троицы не мог не думать о том, что вряд ли им повезёт пережить и вторую ночь вне убежища. Сербино видел по лицам товарищей, как трудно им отказаться от продолжения поисковой экспедиции, когда цель уже так близка. Ему захотелось рассказать им о своих обмороженных ногах. Какое-то время он колебался. Потом понял, что не может произнести страшные слова «обморожение» и «гангрена» применительно к самому себе, ведь это означало бы материализовать страшное предположение в нечто реальное и неотвратимое, словно приговор. А вдруг ему только кажется, что его пальцы потеряны? До сих пор Сербино так и не решился снять обмотки и осмотреть свои ноги. И всё из того же страха обнаружить помертвевшую ткань пальцев, а может быть и ступней. И тем не менее, это необходимо было когда-нибудь сделать и желательно как можно быстрее.

…Тин-тин предложил очень необычный способ поскорей вернуться к убежищу. Он принёс три металлических листа, видимо, служивших когда-то обшивкой их разбившемуся самолёту.

– Вверх по склону мы будем карабкаться на своих двоих, а вниз съезжать на этих салазках.

Идея была смелой и нуждалась в проверке. Никто из них не умел управлять таким видом «транспорта». Но всем им так хотелось поскорее вернуться к убежищу, что никто не возразил против эксперимента. А в итоге всё вышло просто великолепно. На базе никто не ожидал их возвращения, тем более столь необычным образом. Вначале товарищи с удивлением вглядывались в стремительно спускающиеся с горной седловины три чёрные точки, а когда стали видны лица пропавших друзей, всех охватило ликование. Оставшиеся люди радовались возвращению с того света друзей так, будто со стороны горного перевала к ним приближались спасательные вертолёты.

*

Мишель Сердан колебался почти неделю прежде чем решился воспользоваться неожиданно выпавшим ему шансом. С большим трудом Мишель поборол собственное отвращение перед предстоящим ему делом. А, приняв решение, поклялся перед распятием, что употребит славу и деньги не только для собственных нужд, но и обязательно станет щедрым благотворителем. Переступив таким образом через барьер собственной совести, Мишель лично отвёз проект уникального дома-корабля в конкурсную комиссию, которая уже месяц как заседала в американском Далласе. А уже через три дня Мишеля пригласил лично председатель экспертной комиссии и поздравил с победой в архитектурном конкурсе. Причём за ним – никому не известным в Америке и Европе простым архитектором из провинциального Уругвая даже прислали к гостинице роскошный лимузин. А потом – в шикарном интерьере конференц-зала уважаемые члены экспертной комиссии – мэтры архитектуры, стоя, дружно аплодировали разработчику удивительно оригинального и очень красивого проекта.

– Позвольте мне от лица присутствующих здесь моих коллег выразить вам наше общее восхищение вашей работой, – говорил председатель комиссии до крайности смущённому оказанным ему поистине королевским приёмом уругвайцу.

– У вас удивительно оригинальный, я бы даже сказал – смелый взгляд на малую архитектуру. Вы оказали бы честь моей компании, если бы согласились некоторое время поработать здесь в Штатах. Во всяком случае, я буду рад рассмотреть любые ваши условия.

Впрочем, Сердан и не сомневался в своём успехе. Хотя, конечно, третьеразрядного архитектора поразил размах пришедшего, наконец, и к нему долгожданного профессионального триумфа. Одно омрачало радость победителя – Мишель чувствовал себя вором, обобравшим умершего друга.

Тот воскресный обед у Лавальехи Мишель запомнил в мельчайших подробностях. В какой то момент речь за столом зашла о нашумевшем в архитекторской среде миллионном контракте на проект загородного дома для крупного американского промышленника и миллиардера. Заказчик имел репутацию, как человека крайне экстравагантного, так и чрезвычайно щедрого, когда дело касалось его прихотей. Одним словом американский денежный мешок хотел иметь не просто шикарный особняк, а уникальное жилище, которое поразило бы его воображение.

Сердан за такие амбициозные дела уже много лет не брался, так как давно разуверился в собственном таланте и везучести. Это по молодости начинающий архитектор обивал пороги известных проектных бюро и с энтузиазмом ввязывался в каждый конкурсный марафон. Но с годами его квартира наполнилась чертежами отвергнутых проектов, а душа горечью многочисленных поражений. Мишель даже не смог сделать среднюю карьеру просто крепкого профессионала по причине пристрастия к алкоголю. Эта пагубная привычка развилась у него, как ответ на регулярные неудачи.

В последнее время Сердан перебивался мелкими заработками, с радостью хватаясь за любую халтуру – выполнял на заказ курсовые и дипломные студенческие работы; проектировал конюшни, коровники, деревенские бойни, даже рисовал вывески для мелких торговых лавок.

И вот недавно совершенно случайно на набережной Мишель повстречал своего старого университетского товарища. Он даже не сразу признал в хорошо одетом господине приятеля молодости. Это был Ховьер Лавальехи. Тот словно не заметил стоптанных ботинок бывшего сокурсника, его многократно чиненных брюк и давно потерявшего форму пиджака. Ховьер не разговаривал с Мишелем свысока, хотя имел на это полное право, ибо, в отличие от спившегося неудачника, зарабатывал неплохие деньги в своей компании, да и вообще – был в полном порядке. Но нет! Ховьер будто не замечал огромной социальной дистанции выросшей между ними за те годы, что они не виделись.

Вот тогда то Мишель и получил от старого знакомого приглашение на обед, во время которого всё и случилось. Ховьер сам показал бывшему сокурснику проект придуманного им дома, который будет, словно океанский парусник, менять свои очертания в зависимости от настроения своего хозяина и морской погоды, ведь он должен был стоять с видом на океанский залив. В случае шторма или перемены ветра конструкция дома могла быть с помощью специальных электрических механизмов изменена таким образом, будто на корабле убрали или напротив прибавили паруса, и судно приняло максимально выигрышное положение относительно ветра и волн. Кроме того, предусматривалось, что дом будет «питаться» энергией морского ветра, приливов и солнца. Для этого плоскости крыши одновременно с защитой от дождя выполняли функцию огромных солнечных батарей; а специальные мельницы извлекали электричество из приливных волн и ветра.

– Я отказался от классического отношения к конструкции жилого строения, как чему-то статическому и искусственному – с гордостью рассказывал Мишелю Ховьер. – Мой дом будет живым! Я придумал его, когда прочёл в одной из газет, что заказчик – страстный яхтсмен и имеет личные парусные суда, чуть ли не на всех океанах и морях. Я также знаю, что у него уже есть пять или восемь вилл в разных уголках мира, но конкретно этот дом он захотел построить у самого океана, чтобы приезжать в него прямо из офиса – на несколько дней отдохнуть, отвлечься от деловых проблем; или наоборот – поразмышлять над важным делом. Одним словом, это должен быть дом для души. Таким я его и задумал. Ведь насколько я понял у заказчика душа романтика, страстно влюблённого в океан.

Ховьер также рассказал старому приятелю, что задумал послать проект на конкурс в частном порядке, не рассказывая о нём руководству своей фирмы и вообще больше никому.

– Моя Лилиан постоянно повторяет мне, что начальник паразитирует на моих идеях, зарабатывая на них отличные деньги, а со мной рассчитываясь стандартной зарплатой. Так что в этот раз она уговорила меня проявить инициативу. Но, честно говоря, я немного волнуюсь отправлять проект на столь ответственный конкурс, не посоветовавшись с кем-нибудь из коллег. Может быть ты, дружище, возьмёшь чертежи на несколько дней? А потом подскажешь мне, если вдруг обнаружишь какие-нибудь просчёты. Я был бы тебе очень признателен за такую помощь.

Вначале Мишель воспринял предложение университетского приятеля без особого энтузиазма. Дело в том, что Сердана жгла зависть к успехам товарища, который в годы учёбы не превосходил его по способности к наукам. Более того, ещё в молодости многие считали Ховьера тихим сумасшедшим и считали, что дальше скромного библиотекаря или хранителя архива он не подымится. И вот «дурачок» Лавальехи процветает: имеет свой дом, несколько автомобилей, счёт в банке. А умный и честолюбивый Сердан ожесточённо борется с конкурентами за право проектировать павильон общественных туалетов в крохотном провинциальном городишке. Так где же она справедливость?!

Впрочем, Мишель Сердан быстро перестал обижаться на несправедливую судьбу, когда она сделал так, что автор талантливого проекта пропал где-то над Андами, оставив бывшему однокурснику щедрое наследство. Как только Мишель убедил себя, что является вовсе не вором, а наследником погибшего в авиакатастрофе товарища дней своей юности, он сразу перестал обвинять самого себя в воровстве: «А кто тогда имеет право на этот проект, как не я – единомышленник и коллега покойного! – даже с некоторым праведным гневом размышлял Мишель, будто отвечая на возможные обвинения недоброжелателей. – Не-ет, Ховьер явно не даром оставил этот проект именно мне перед самой своей смертью. Он наверняка подсознательно чувствовал свой конец и хотел передать последнюю работу, в которую вложил всю душу, в надёжные руки истинного друга».

В качестве аванса за свой чудо-проект Мишель Сердан получил от заказчика двести тысяч долларов и обязательство выплатить ещё столько же после завершения работ. Кроме того, талантливый самородок из Южной Америки заключил очень выгодный контракт с одной из самых успешных американских архитектурных компания сроком на пять лет. Сумма этого контракта осталась тайной для публики, но среди архитектурной тусовки Америки сразу стали циркулировать слухи, что новый служащий будет обходиться владельцу преуспевающей компании примерно в такую же цену, в которую магнату обходится содержание его любовницы – восходящей звезды Голливуда.