Глава 6. День восьмой

Сербино Аранцо отошёл от спящего больного, переглянулся с Роберто.

– Я, конечно, слышал о выкрутасах человеческой психики, но никогда не думал, что душа настолько довлеет над телом.

– Что с ним?

– Смотри сам: ещё позавчера нога выше лодыжки имела нормальный цвет, а сегодня чернота уже подступает к колену. Гангрена буквально пожирает его. Возможно, уже началось заражение крови.

Накануне кто-то украл у Сэнди Холл диктофон с записью её разговора с Роберто, и дал прослушать Альберто. Информация о том, что вместо серьёзного лекарства он получал бесполезные конфетки, так потрясла несчастного, что вначале у него случилась вспышка ярости. Около часа исхудавший обозлённый на всех вокруг человек выкрикивал бесконечные проклятия. Израсходовав запасы психической энергии, Альберто впал в чёрную тоску. Он угасал буквально на глазах и всё из-за того тайного гада, который зачем-то выбил из-под него опору веры в собственное исцеление.

За стеклом иллюминатора прошла чья-то тень. Неожиданно больной открыл глаза, огромные, в пол лица – они смотрели куда-то в пространство. Но тут взор Альберто случайно упал на Ганессо. Его запекшиеся губы тут же зашевелились, по измождённому лицу пробежала непонятная судорога. Наконец он выговорил одну единственную фразу:

– Будь ты проклят!

На большее его не хватило, умирающей снова впал в забытьё.

К Роберто и Себрино подошёл Антонио. Он уже знал, о том, что произошло, и считал, что во всём виноват Ганессо. Капитан команды едва сдерживал желание пустить в ход кулаки.

– Я всё больше убеждаюсь, что все мы тут для тебя подопытные морские свинки. Но может быть, ты всё-таки предупредишь по старой дружбе, какой эксперимент будет следующим.

– Послушай, Переза, на этот раз моя совесть чиста. Хотя я и догадываюсь, откуда ветер дует.

В их разговор вмешался Сербино, который сообщил, что Альберто только что умер. Перед глазами Ганессо почему то всплыл образ ярко-красного спортивного автомобиля Альберто Алтунья, дожидающегося возвращения своего хозяина на автостоянке у аэропорта Монтевидео. Странно, но образ осиротевшей машины вызывал острейшее чувство сопереживания, будто речь шла о живом существе.

В ярости капитан схватил Роберто за плечи, встряхнул. Потом он грубо взял Ганессо за подбородок и силой повернул его лицо, заставив смотреть на тело только что умершего товарища.

– На, полюбуйся на дело рук своих! Только не думай, что всё это просто так сойдёт тебе с рук. Когда мы вернёмся, тебя будут судить, и вместо частной практики и богатых клиентов ты лет двадцать будешь в роли медсестры у своих сокамерников по окружной тюрьме.

– Не забывайся, Антонио! – крикнул со своего гамака Фредерико. – Хреновый из тебя шериф, если ты собрался линчевать человека, даже толком не разобравшись в его вине. Альберто прикончил вовсе не Ганессо, а Чано. Когда он давал Альберто слушать запись с диктофона, я спал. Потом я проснулся, но продолжал делать вид, что вижу сны. Чано доставляло удовольствие глумиться над наивностью Альберто, поверившего в сказку про чудесные пилюли. Этот Чано вообще в последние дни явно не в себе. Мечется словно крыса, загнанная в угол и смотрит на всех красными от злобы глазами.

Переза не успел отреагировать на заявление Фредерико, ибо с улицы вбежал Рой Хестидо. В его руках был радиоприёмник. Сегодня Рой один пробовал поймать какую-нибудь радиостанцию, и на свою беду поймал. Хестидо смотрел на Антонио, вернее, сквозь него, и потерянно лепетал:

– Нас больше нет. И не будет. Только фотографии в траурных рамках, да вмёрзшие в вечный лёд трупы.

– Ты что это? Что за вздор ты несёшь? Помешался что ли?

Рой и вправду на какое-то время потерял связь с реальностью, когда услышал, как ведущий новостей аргентинской радиостанции сообщил, что поиски пассажиров пропавшего рейса «Монтевидео-Сантьяго» решено прекратить, ибо все они наверняка мертвы, а трупы и обломки самолёта скорее всего засыпаны лавиной.

– Он сказал, что надежды больше нет и искать дальше нет смысла.

В это невозможно было поверить и, тем не менее, необходимо было приучить себя к мысли, что всех их сегодня похоронили заживо. Больше ни один самолёт не поднимется в воздух с поисковыми целями, дома родственники закажут по своим любимым людям заупокойные панихиды и на кладбищенских газонах появятся новые кресты с фотографиями тех, кто, зачем-то всё ещё продолжал отрицать неизбежное в месте, где никакая другая биологическая жизнь не могла отвоевать себе клочок жизненного пространства.

Решение лезть в горы на поиски рации, оставшейся в оторванном самолётном хвосте, родилось у Антонио сразу же после того, как он узнал, что далее нет смысла сидеть на месте и чего-то ждать. Теперь бортовая радиостанция была их единственным призрачным шансом на спасение. Вместе с Переза вызвались идти американка, Рой и ещё двое мужчин, сохранивших достаточно сил для восхождения, обещающего быть очень трудным. Нандо тоже готовящийся к тому, чтобы покинуть убежище, пока не мог этого сделать, так как продолжал неотрывно находиться рядом с балансирующей на тонкой грани между жизнью и смертью сестрой. В последний момент к экспедиции примкнул Сербино.

*

Эдуардо Чано вовсе не шутил, когда серьёзным деловитым тоном говорил Карлитосу, что для них двоих настало время позаботиться о себе самим. Каким-то образом Чано узнал, что Ховьер нашёл в одном из чемоданов большую упаковку печенья и втайне от всех подкармливает им свою жёнушку.

– Теперь ты видишь, что отныне здесь каждый за себя, – убеждал Карлитоса Чано, – чем же мы хуже?

Но Паэс не слишком то верил в рассказ про печенье. Просто сверхчеловеку Чано жгло руки оказавшееся у него оружие, и теперь, когда всех их объявили мертвецами, он намеревался прикончить бесполезных обитателей горного убежища, снять с трупов тёплые вещи, забрать оставшуюся треть бутылки красного вина, которое предназначалось только для раненных, и небольшой командой пробиваться через горы. Только одно обстоятельство немного омрачало приятное возбуждение Чано. В обойме его «Кольта» было только семь патронов. Между тем даже после ухода группы Антонио в убежище оставалось ещё 18 человек, которых желательно было уничтожить внезапной атакой, не давая «врагам» опомниться. А поэтому необходимо было срочно придумать, как и чем они будут кончать тех, на кого не хватит пуль, а потом добивать раненных. Правда, Чано уже приготовил для напарника «розочку» из разбитой винной бутылки. Эдуардо очень гордился своим умением придумывать оружие буквально из ничего. Взяв бутылку за горлышко, он с удовольствием продемонстрировал приятелю какими ударно-колющие движениями, тому лучше всего кроить черепа и протыкать тела «врагов».

– И всё-таки, пожалуй, для такого дела нам потребуется ещё кто-то третий – был всё же вынужден признать Чано. – Это должен быть кто-то из нашей крысиной стаи. Как думаешь, старик, кому из бывших соратников стоит подарить жизнь.

– А почему ты её даришь мне? – подозрительно поинтересовался Карлитос.

– Потому что в душе ты такой же законченный подонок, что и я – расхохотался Чано. – Я ведь помню, как в первую ночь после катастрофы, ты велел той умирающей дуре заткнуться. Многие тогда хотели, чтобы старая корова прекратила свои идиотские мычания, но только ты решился высказаться вслух. Браво! Не сомневаюсь, что и теперь ради того, чтобы вернуться к ночным клубам, девочкам и первоклассным ресторанам ты сумеешь переступить через глупую жалость к нашим соседям по норе. Пойми: большинство из них итак обречены на смерть гораздо более мучительную, чем та, которую мы им принесём. Теперь, когда всех нас похоронили, эти люди – живые мертвецы. По сути, их убийство, это всего лишь пустая формальность.

Чано мог говорить с приятелем без опаски быть подслушанным кем-то из будущих жертв, ибо специально вызвал Карлитоса в дальнюю часть «поляны», вытоптанной за многие дни местными обитателями вокруг своего убежища. Под конец разговора Чано неожиданно придумал вместо соратников по «крысиной стае» взять на роль наёмного палача этого странного индейца Чезе Чарруа, как человека, у которого жестокость должна быть в крови.

– Он и в горах будет намного полезнее любого из нашей шайки. У индийцев есть особое чувство природы. Потом, когда мы выйдем из этого снежного ада, от него тоже можно будет избавиться. Зачем нам лишние свидетели.

Карлитос чувствовал, что если откажется принять участие в бойне, то не проживёт и трёх минут. Чано застрелит его из своего «Кольта», а всем расскажет, что был вынужден шлёпнуть негодяя, который подбивал его на подлое дело.

*

Дорога в горы оказался намного труднее, чем это себе представляли шесть смельчаков. Теперь все они чувствовали себя очень плохо: ноги болели и отказывались подчиняться приказам сознания, почти всех мучили головные боли, трудно было дышать. Многих одолевали приступы сильнейшего кашля, от которого внутренности подбрасывало к самому горлу и трещали рёбра. Но главное, что всех их пробирал до костей страшный холод. А между тем даже после трёх часов пути скалистая гряда, на которую они держали курс, как будто не стала ближе. Хуже всего себя чувствовала Сэнди Холл. Последние сто метров американка еле тащилась, а в какой-то момент просто рухнула на снег, как подкошенная. Её пример негативным образом подействовал на других.

Люди неподвижно лежали на снегу – у них не было сил даже говорить. Никто больше не думал о поисках аккумуляторов. Пределом общих мечтаний являлась стальная нора самолётного фюзеляжа, в которой хотя бы можно было как-то согреться. Антонио приходилось уговаривать и даже принуждать пинками товарищей подняться на ноги. Они должны успеть вернуться в убежище до наступления темноты, иначе смерть. Переза последним из группы был вынужден признать, что их обессиленным от голода телам не под силу одолеть окружающие вершины. В горах предел собственных возможностей почувствовать довольно легко. И этой край они все теперь ощущали достаточно ясно.

Они встретились, как и договаривались, по другую сторону самолётного фюзеляжа. Погода начинала ухудшаться, и Чано спешил поскорее закончить дело, пока все «враги» находятся на улице. Ему было удобнее стрелять по живым мишеням при свете дня, чем в тесном полумраке помещения. Чезе Чарруа и Карлитос уже получили от Чано по винной бутылке с отколотым дном. Сам Чано перед выходом ещё раз проверял свой пистолет. При этом он уже второй раз за несколько минут ронял обойму с патронами.

– Что с тобой, у тебя дрожат руки? – усмехнулся Карлитос. Ему было приятно наблюдать, как у этого «сверхчеловека» зуб на зуб не попадает от страха. Оказывается, разглагольствовать об отсутствии у кого-то права на жизнь, и действительно отнять эту жизнь – далеко не одно и то же. До сих пор Чано стрелял только в тире, да в своём воображении. Но уже через считанные минуты ему предстояло хладнокровно разрядить оружие в реальных живых людей, которых он к тому же хорошо знал.

После того, как обойма в третий раз выпала из рук Чано, её поднял Чезе Чарруа и с невозмутимым видом предложил Чано:

– Позволь, «ствол» возьму я. В таком состоянии ты не попадешь в цель даже с полуметра.

Было видно, что Чано очень не хочется отдавать пистолет. Но Карлитос поддержал «Чёрного орла», резонно заметив, что индеец сумеет с пользой распорядиться каждым патроном, которых и так слишком мало. В конце концов, Эдуардо был вынужден признать, что находиться сегодня не в лучшей форме, и протянул пистолет Чарруа…

*

Наконец, Антонио удалось поднять свой отряд для отступления в лагерь. Но возвращение оказалось ещё более сложным делом, чем путь сюда. После полудня задул сильный встречный ветер. Порой его порывы сбивали людей с ног. Из-за громкого воя разбушевавшейся стихии трудно было разобрать слова человека, находящегося всего в двух шагах от тебя. Неопытные восходители вовремя не придали значения некоторым признакам приближающегося урагана. Облачная пелена, появившаяся внизу, показалась лишённому кислорода мозгу Антонио несущественной частью окружающего пейзажа. Так же никто не обратил внимания на шапку тяжёлых багровых облаков, в которых спрятались восточные вершины. А между тем опытный глаз сразу бы истолковал эти знаки, как грозное предупреждение об опасности: приближается ураган.

Наконец до всех дошло, что, приняв решение идти в горы без тёплой одежды и продуктов, они, возможно, подписали себе смертный приговор.

– Я не хочу умирать, – постоянно повторяла Холл. – Пожалуйста, не бросайте меня, я не хочу умирать.

Как самый сильный из шестерых Антонио практически тащил на себе ослабевшую американку. Это чудовищная по напряжению задача очень быстро вымотала Переза. Так, что во время одной из остановок стоящего на коленях Антонио вырвало желчью. Теперь отряд возглавил Рой. Далеко впереди появилась серая точка их убежища. Вид конечной цели придал Рою сил. Забыв о плетущихся позади товарищах, он поспешил поскорее пересечь отделяющее его от убежища снежное пространство, и неожиданно провалился по пояс в какую-то яму. Рой просто сделал очередной шаг и не почувствовал никакой опоры под ногами. Под ним была абсолютная пустота, и только слежавшийся снежный наст ещё удерживал тело Роя на поверхности. Кто бы мог подумать, что небольшой снежный бугорок посреди белого поля таит в себе новую смертельную опасность. Идущие следом за Роем парни в прыжке успели схватить первопроходца за руки. Под осыпавшейся снежной коркой взглядам людей открылась бездонная трещина. Было видно, как куски обрушенного Роем снежного наста бесконечно долго летят вниз, и исчезают из поля зрения в тёмной глубине, так и не достигнув дна расщелины. Если бы не отменная реакция спутников и их безоглядная готовность с риском для собственной жизни спасать товарища, Рой был бы обречён. Ведь на нём не было альпинисткой верёвки, а без неё вытащить человека из пропасти невозможно…

*

От неожиданного хлопка выстрела все вздрогнули. Мало кто знал про пистолет. Все с удивлением смотрели на вышедших откуда-то из-за их спин Карлитоса и Чарруа. Казалось, эти двое были чем-то сильно смущены. Особенно подавленный вид имел Карлитос. В его расширенных глазах застыл ужас. Чарруа же держался со скорбным достоинством. Чезе продемонстрировал всем ещё дымящийся пистолет и коротко пояснил, почему они только что были вынуждены застрелить из него Эдуардо Чано. Никто из обитателей горного убежища не выразил своего осуждения убийцам или жалости к убиенному. Только Роберто Ганессо, подойдя вплотную к Чарруа, грустно посоветовал:

– На твоём месте, Чезе, я бы забросил этот пистолет подальше в снег, чтобы ни у кого больше не возникло соблазна творить с его помощью беззаконие или устанавливать справедливость.

*

После того, как Роя удалось вытащить с края пропасти, шокированные случившимся люди, остановились в ужасе перед новыми невидимыми ловушками. Обессиленный Антонио уже не мог гнать товарищей вперёд, ибо был вымотан вознёй с американкой. Сама Сэнди Холл еле двигалась. Её шатало, сознание журналистки помрачнело настолько, что Сербино пришлось оттаскивать её от края трещины, куда она норовила съёхать вместо Роя. А между тем сильный ветер превратился в ураган. Видимость сократилась до пяти-шести метров. Но главное что неожиданно быстро стемнело. Ночь в горах наступает стремительно. Она словно обрушивается на вас и стирает все краски, размывает очертания предметов. Из всех чувств человеку остаётся только слух. Но вой ветра лишал шестерых отважных даже этой возможности найти верное направление. А между тем от убежища их отделало чуть более полукилометра. Но сейчас это расстояние ровнялось сотням и тысячам обычных равнинных километров. Ведь даже опытные альпинисты, попав в такую ситуацию, в которой сейчас находилась группа Антонио, мысленно прощаются с близкими людьми и вспоминают слова молитвы…

Кажется, что они уже целую вечность блуждают в кромешной темноте и снежной буре по горному склону. Теперь каждый пытается выжить в одиночку. Только Антонио продолжает тащить на себе журналистку. Лишь однажды он ненадолго оставляет её, когда случайно натыкается на тело Сербино. Тот кажется мёртвым – снег забился ему под свитер, нет левого ботинка, руки холодные, как ледышки. Рядом с Сербином Антонио обнаружил ещё одного своего спутника. Его ещё живое тело покрыто сантиметровой коркой льда. Очнувшийся Сербино хрипит слабым, искажённым до неузнаваемости голосом:

– Я видел, как Филлипо сдуло в темноту. Где-то рядом с нами снова обрыв, будь осторожен. Спасайся сам, если сможешь». В конце концов, Антонио принял решение в одиночку идти к лагерю, чтобы вернуться к товарищам с подмогой…

Сэнди была счастлива. Она, наконец, вернулась домой из этой адской командировки. Их заметил пилот какого-то пролетающего мимо вертолёта и снял с горного склона – её и Антонио. И вот теперь они в обнимку входили в шикарный мраморный вестибюль дома, где у Сэнди был свой пентхауз на шестом этаже. Сэнди достаточно богата, и запросто может себе позволить на пару недель или даже месяцев затвориться дома с любимым мужчиной, наплевав на это время на работу и карьеру. Сейчас они поднимутся на лифте. Сэнди подождёт, пока Антонио вышвырнет из её квартиры итальянского Жигало. И они, наконец, останутся вдвоём. Всё время, пока они ехали на такси из аэропорта, Антонио не переставал балагурить. Он говорил ей, что теперь они месяц не вылезут из тёплой постели, разве что для того, чтобы понежиться в горячей ванне с благоухающей розовой пеной. Сэнди эта идея была по душе. В такой огромной квартире, как у неё – во весь этаж, где предусмотрено всё для долгого автономного существования, они могут жить месяцами, не выходя на улицу, словно в огромном подводном «Наутилусе» капитана Немо.

Сэнди тихо смеётся от счастья. Ах, какое это наслаждение после продуваемого всеми ветрами горного склона вновь очутиться в собственном комфортабельном убежище с видом на зелёное море Центрального парка, где в любой момент можно заказать по телефону обед из лучшего ресторана. Она торопиться поскорее уединиться с Антонио, и тянет его, шутливо упирающегося за собой через вестибюль. Но неожиданно всегда такой приветливый швейцар преграждает Сэнди и её спутнику дорогу к лифтам. В его лице на этот раз нет ничего добродушного.

– Прошу прощения, мисс Холл, но вы здесь больше не живёте.

– Это ещё почему, Джек?

– Потому что вы переехали от нас.

– И куда же, смею вас спросить?

– В Грин-Вуд.

Сморозив такую неслыханную глупость, дурак-швейцар зачем-то начал нахваливать чудесные рощи, пруды и лощины элитного квартала, что расположен за Бруклинским туннелем. При этом речь шла о квартале для мёртвых – крупнейшем кладбище Нью-Йорка. В конце концов, Сэнди не выдержала и набросилась на служителя с кулаками…

– Почему ты плачешь, котёнок?

Сэнди с трудом разомкнула слипшиеся на морозе ресницы. Вокруг снова был мрак. Тоскливо скулил и рвал одежду, будто сорвавшейся с цепи, злобный ветер. Смутно Холл видела, как из черноты ночи к ней тянулись руки Антонио. Он сидел перед ней на корточках и смотрел сочувственно.

– Не волнуйся, Сэнди, – запросто и нежно назвав её по имени и на «ты», сказал Переза, – я нашёл дорогу домой. Сейчас я отнесу тебя в убежище, а потом найду остальных.

Вместе с Роберто и Тин-тино Антонио удалось обнаружить и сопроводить в убежище трёх человек: Сэнди, Роя и Себрино. Мёртвое тело одного из парней они нашли уже наполовину засыпанным снегом. Филипп пропал без вести. Таков оказался итог первой попытки самостоятельно покинуть место катастрофы.

*

Высокопоставленный чиновник никак не мог понять, как этому нагловатому молодому хлыщу удалось проникнуть в его кабинет, преодолев на своём пути в святая святых здания министерства несколько кордонов охраны и секретарей. Далеко не каждому крупному бизнесмену и даже влиятельному политику удавалось добиться его аудиенции. А тут просто человек с улицы вваливается в рабочий кабинет члена правительства, занятого важными государственными делами, и словно нашкодившего кота начинает отчитывать уважаемого всеми человека за то, что он, видите ли, раньше времени свернул мероприятия по поиску пропавшего некоторое время назад гражданского самолёта. Неописуемая наглость на грани злостного хулиганства или даже сумасшествия! Впрочем, надо отдать осторожному чиновнику должное, хозяин кабинета не приказал немедленно выкинуть незваного посетителя вон, а снизошёл до терпеливого объяснения своей позиции.

– Говорю же вам, уважаемый, решение свернуть поисковые мероприятию принимал не один я. Это было коллегиальное решение, принятое на уровне кабинета министров страны. Конечно, я понимаю ваше горе, ведь вы, как я понял, кого-то потеряли из родных на этом рейсе. Но вы должны понять и правительство: каждый день поисков обходился государственной казне в значительную сумму. Но раз надежды больше нет, то разве разумно пускать на ветер бюджетные деньги?

– Да с чего вы вдруг решили, что надежды нет? – возмущался в ответ Макс Фалько. – Самолёт то, насколько мне известно, до сих пор не нашли, тел тоже. А ведь даже в криминалистике существует правило, что если не т трупа, то нет и преступления. Ищите! Найдите хотя бы обломки.

Министр начинал терять терпение. Через час он должен был быть на приёме в итальянском посольстве, но надоедливый посетитель явно не собирался выпускать его из кабинета, не добившись своего.

– Хорошо, сформулируйте свою просьбу на бумаге, оставьте её у секретаря, а я обещаю рассмотреть ваше прошение в ближайшее время.

Посчитав вопрос урегулированным, высокопоставленный государственный вельможа стал деловито укладывать в портфель документы, которые он должен был согласовать с итальянцами. Это был невысокий человек, с полным и бледным от кабинетной работы лицом. Впрочем, даже не смотря на его дряблые щёки, второй подбородок и солидное брюшко любовницей министра была одна из самых красивых девушек страны – ведущая новостей государственного телевидения. Одет он был подчёркнуто элегантно и обладал изысканными манерами потомственного аристократа. Макс знал эту породу пятидесятилетних «тузов». Они часто посещали лучшие увеселительные заведения Монтевидео, в том числе и игровые, но всегда играли очень осторожно. Раскрутить этих господ с ледяными расчётливым мозгами на серьёзные деньги было не под силу даже такому опытному игроку и «душеведу», каким был Фалько.

– Нет, меня это не устраивает – жёстко отверг предложенное ему компромиссное решение Макс.

– Так что же вам нужно? – поморщился крупный начальник, чувствуя, что попал в проблемную ситуацию, которая ставит под сомнение приятное продолжение дня в итальянском посольстве. Теперь он даже опасался снять трубку, чтобы вызвать охрану. Человек через стол парализовал его своим ледяным взглядом. «Вот так дела! – наконец, полностью осознал серьёзность своего положения чиновник. – Этот парень прирождённый атлет, для него свернуть мне шею, или раскроить череп пресс-папье – пара пустяков. Нет, надо осторожней подбирать слова, а то вдруг он сейчас кинется на меня! Мало ли по улицам ходит опасных сумасшедших, так может этот псих один из них!».

Макс жёстко выдвинул свои условия, и в свою очередь подумал: «А можно ли доверять этому человеку, ведь его высокого положения не добьёшься без умения интриговать?».

– Хорошо, я обещаю вам, что завтра же поговорю с Президентом и сделаю всё, чтобы в урезанном виде поиск несколькими самолётами и альпинистскими группами продолжался вплоть до получения какого-то результата. Надеюсь, теперь вы довольны?

– Вполне. Только прошу учесть, что я злопамятный.

– В каком смысле?

– В том, что не прощаю, когда меня обманывают.

– Ну зачем же вы так, юноша. Я ведь действительно искренне хочу помочь всем, кто потерял своих близких в этой драме.

На прощание они крепко пожали руки, как бы скрепляя негласное соглашение. Но на выходе из здания Фалько скрутила охрана. В полицейском участке Максу предъявили обвинение в нападении на государственного служащего в его кабинете. Интересы заявителя представлял срочно вызванный на место событий самый известный адвокат Уругвая – министр попросил своего юриста сделать всё возможное, чтобы ближайшие пять лет потревоживший его молодой бандит провёл в тюремной камере, либо в психиатрической лечебнице тоже непременно тюремного типа.