VI
Вечером Лиза наконец сподобилась осчастливить отчётом. Юлия Викторовна открыла общий диск и вдруг обнаружила, что в пятницу, накануне своего исчезновения со связи, Вера загрузила документ без названия. На отчёт по кафедре это не было похоже.
29.05. «Из крика того, кто был распят на Голгофе, Франция извлекла декларацию прав человека», — писал Виктор Гюго. Но теперь, кажется, самое время для нового Термидора. Франсуа говорит, чтобы я не публиковала такие посты, здесь теперь этого нельзя. Французы всё ещё уверены, что справятся, что всё под контролем, при этом люди рассказывают истории о том, как девушки-католички вынуждены прятать свои крестики под платье, чтобы не раздражать чувств других верующих. Эта революция зашла слишком далеко. Гуманистические ценности даются слишком дорого. Марсель произвёл печальное впечатление, останавливаться даже не решились».
Судя по всему, Вера забыла отключить функцию автоматической загрузки на диск и сохранила сюда свои путевые заметки, которые осторожный Франсуа не позволил публиковать в блоге. «Только бы что-то полезное», — внутренне взмолилась Юлия Викторовна, открывая следующую запись.
30.05. «Весь путь от Марселя до Канн я сидела на заднем сиденье прямо за Хосе, который был за рулём. Франсуа заснул, а мне — смешно сказать — в зазор между спинкой сиденья и задранным подголовником были видны только мелкие чёрные кудри, затейливой восточной вязью падавшие на загорелую крепкую шею нашего неожиданного попутчика. Самые крупные плотные завитки восседали, словно мухи. Всю дорогу мучительно хотелось их отогнать. И было стыдно вместе с тем. Получалось, что я как будто злюсь на него, а услужливое подсознание сразу подыскало назойливый мушиный образ. Фрейд не дремлет. Только сам-то Хосе тут при чём? Мы в любой момент могли сказать ему «нет», «не по пути», да почему-то не сказали».
Это ещё что такое? Юлия Викторовна перечитывала отрывок снова и снова. Всё-таки это было правдой: они путешествовали втроём. Но кто этот Хосе, куда ехал вместе с парой влюблённых? Зачем?
31.05. «В плане матримониальных надежд Хосе — настоящая чума. Бедная его будущая жена, если он вообще когда-нибудь женится. Впрочем, эти чёрные восточные «многозначительно бессмысленные» глаза, полные страстного отчаяния и невыразимой тоски, по-своему привлекательны. Он говорит, что в нём есть арабская кровь: да, очень на это похоже. Горяч хлопец. Они с Франсуа словно с разных планет. Франсуа помешан на ЗОЖ, велоспорт, диета, а этот курит, точнее вейпит, любит вино, знает все ночные клубы и бары не только в своей родной Валенсии, но и у нас в городе и чувствует себя прекрасно. «Я — красавчик», — говорит. Кажется, единственное слово, которое выучил по-русски».
Жбан невольно ахнула. Фрейд действительно не спал: ехать на собственную помолвку и думать о завитках на шее какого-то испанца. Впрочем, совсем недавно она сама запальчиво спорила на конференции с одним ярым приверженцем материалистической теории любовного обмена. У сердца свои резоны, о которых разуму ничего не известно. И это не просто вопли тётки, которая на своём веку не раз пыталась полюбить нужного человека, а потом возникали запахи, жесты, родинка над губой, по-особому сказанное слово, завиток, похожий на муху. Любовь встраивалась в клетки, как вирус гриппа: без ведома, без разрешения, против воли. Даже самый рациональный человек, придирчиво рассчитавший каждый пункт шкалы обмена, может испытывать болезненные искушения. Но хуже всего то, что девушка сравнивает этих двоих. Впрочем, благодаря этому сравнению стала ясна одна деталь: скорее всего, Хосе летел с ними прямо из России. И это не кто иной, как один из тех испанцев, что посещали курсы Веры.
31.05. «Попробую описать то, что произошло вчера ночью в Орлеане. Последняя остановка перед Парижем. Улица к нашему отелю внезапно оборвалась стройкой. На хаотично сваленных бетонных блоках восседал огромный десятиглазый страж, весь в клубах пара и инфернального дыма. Всеми своими десятью выпученными чёрными глазами с яркими, неестественно огромными белками Аргус нехорошо рассматривал нас: чистеньких пришельцев с дорожной поклажей. Мы побежали. Мимо ночной забегаловки, огромной лысой негритянки, что-то жарившей на вонючем масле, мимо уличного интернет-кафе, где все места были заняты такими же темнокожими, мутноглазыми Аргусами, привстававшими при нашем внезапном появлении. На улицах Орлеана не было ни одного белого, ни одного полицейского. Мы были здесь пришельцами. Чужими в центре ночной дремлющей родины героической Жанны. Три пришельца: француз, испанец и русская — плохой анекдот».
Юлия Викторовна перевела дыхание, чтобы продолжить чтение.
«Хосе бежал впереди с моим чемоданом и рюкзаком. Франсуа держал меня за руку. — Vamos! Vamos! Оглядываясь, я всякий раз видела этих парней. Словно гигантская акула, они не торопились и не отставали. Загоняли, как мелкую рыбёшку. С другой стороны улицы появилась такая же плотная кучка. Перекрёсток. Мигающий светофор. Железные ставни, исписанные граффити. Подняв глаза, я вдруг не увидела впереди Хосе. Сердце ухнуло, а уже в следующую секунду я почувствовала боль, кто-то схватил за свободную руку и грубо дёрнул. Франсуа инстинктивно потянул к себе. Взрыв боли, распята между улицей и чёрным зевом незнакомого подъезда. Тот невидимый оказался сильнее. Намного сильнее. Поняла, что произошло, только когда оказалась в небольшом холле дешевого хостела. Франсуа влетел за мной. Хлопнула дверь, щёлкнул замок. Падаю-качусь в туманную полуобморочную жижу. Вижу только мелкие-мелкие кудряхи-мухи, склоняющиеся надо мной. Хосе успевает подхватить меня. Дальше не помню».
Юлия Викторовна покачала головой. Приём «Адреналиновый укол» часто используется в кинематографе, романах и, конечно, в психотерапии. Дальше обычно бывает какой-то резкий и неожиданный поворот сюжета. Жбан машинально скопировала отрывки дневника своей ученицы. Озаглавила: «Страсти нашего рацио».
Последняя запись в дневнике была совсем короткая: «Проснулась посреди ночи. Хотелось пить. Хосе с Франсуа спустились в бар, снимали стресс. Гостиница какая-то поистине мопассановская, узкие коридорчики, старомодная мебель, душа нет, ставни вместо стёкол. Но и это очень хорошо, даже не хочу представлять, что было бы с нами, если бы Хосе не увидел это пристанище. В соседней комнате, и, кажется, этажом ниже крики и гогот: играют в карты. Есть в этом как будто что-то литературное».
Юлия Викторовна проговорила одними губами: «Как будто! Эх, Вера-Вера. Учишь вас учишь, как об стенку горох».
«— Этот мир и так ужасен, зачем делать его ещё хуже? — Хосе ввалился в мой номер весёленьким и развёл дешёвую философию мачо-гедониста. Насилу выставила. Что бы я делала с этим krasavchikom после?!»
Жбан сделала пометку жёлтым: «поворот не любовный».
«Франсуа вернулся только под утро. Ужасно мрачный. Уже даже как будто трезвый. Впервые в жизни наорал на меня, разбил пепельницу и выбросил в окно вазу. Не знала, что алкоголь и стресс так разрушительно действуют на него. Метался по комнате, но теперь уснул. Жду пробуждения, чтобы объяснил своё поведение».
Жёлтым: «вот и поворот».
