В Париже невозможно страдать долго. Особенно если эти страдания из-за несчастной любви. Юлия Викторовна прилегла в гостиной, пытаясь сосредоточиться. Информации мало, но всё равно версия с самоубийством, которую, надо сказать, на кафедре обсуждали охотнее всего, казалась самой слабой.

Вера не склонна ни к абстиненции, ни к депрессиям. Эмоционально стабильна, умеет быстро перегруппировываться. Отношения Веры и Франсуа нельзя назвать чистым расчётом с холодным носом, но это всё же не всепоглощающая страсть, не чистая эмоция. Многие люди уверены: по любви это тоже по расчёту, и они удивительно правы. Всё чаще на психологических конференциях звучала идея любви как бизнес-транзакции. Жбан легко могла назвать имена пары-тройки коллег, написавших монографии о любви с точки зрения прибыли и убытков. На брачном рынке у всех разная востребованность: кто-то входит в топы стобалльников, кто-то едва телепается на отметке 50, есть и те, что вовсе за гранью рейтинга. И, кто бы что ни говорил, любовь имеет к этому рейтингу самое прямое отношение, потому что влюбиться в доброго, заботливого, красивого, умного и богатого намного легче, чем в психованного бедного урода. Теневые цены на любовно-брачном рынке напрямую зависят от цифр этой негласной шкалы. «Влюбляйтесь в тех, кто наиболее привлекателен из тех, кто готов влюбиться в вас» — примерно так звучит формула любви. Граф Калиостро с досады съел бы десять вилок.

Вера точно знала свои баллы: сотня по всем параметрам, кроме одного — финансового. А вот Франсуа именно здесь вырвался вперёд, зато недобрал баллов по шкалам «внешность» и «мужественность». И всё же обмен обещал быть не только равнозначным, но и приятным благодаря уму и чувству юмора обоих.

Что бы там ни произошло, Вера одна отправилась гулять по городу. И уж тут вечно оживлённый Париж во всей красе своих улиц орехового цвета не мог подвести. Париж благосклонен к любознательным: он рассеивает их тоску. Не зря Салтыков-Щедрин рассказывал, как встретил на улице столицы Франции своего знакомого доктора, о котором знал, что тот в «последнем градусе чахотки». На изумлённый вопрос писателя, почему тот не лечится дома, доктор ответил: «Нельзя, батюшка, тянет на улицы». Через три месяца доктор умер в Ницце, но всё-таки напоследок Париж почти оживил беднягу. Нет-нет, суровые времена Неизвестной из Сены давно в прошлом. Современный Париж, как бактерицидный пластырь: если и не залечит рану, то отодвинет боль, чтобы, несмотря ни на что, продолжалось движение.