Глава 5. История о цифрах
Первыми, кто начал использовать силикон для увеличения размера груди, были японские проститутки. Промышленное производство грудных имплантов началось в начале 1960-х. В 1976 году Управлению по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных средств США (FDA) предоставили регулирующие полномочия. Это означало, что до выдачи разрешения на продажу FDA могло потребовать от производителей доказательства безопасности изделия. Грудные импланты попадали в категорию изделий медицинского назначения, но их уже столько лет продавали и использовали, что FDA одобрило дальнейшую их продажу без дополнительных исследований. Учитывая отсутствие жалоб на этот товар, это казалось рациональным.
Первыми ласточками будущих проблем стали статьи в японских медицинских журналах. У некоторых японок были диагностированы болезни соединительной ткани, в частности такие заболевания, как ревматоидный артрит, фибромиалгия, волчанка. Много лет назад этим женщинам делали инъекции силикона, и врачи предположили наличие связи между этими двумя фактами.
В 1982 году в Австралии был опубликован отчет, в котором описывались три случая болезней соединительной ткани у женщин с силиконовыми грудными имплантами. Было не вполне ясно, есть ли здесь связь. До сих пор было известно, что импланты могут порваться или протекать, но мог ли силикон всасываться в организм и вызывать эти заболевания? Некоторые были убеждены, что так оно и есть. В том же 1982 году женщина из Сан-Франциско подала судебный иск против компании – производителя грудных имплантов, потребовав компенсацию в несколько миллионов долларов за свою болезнь. Обе эти истории получили широкое освещение в прессе и привлекли внимание к этой теме как женщин, так и врачей. В медицинской литературе стали появляться описания других случаев. Число болезней, ассоциировавшихся с грудными имплантами, неуклонно росло. Вслед за этим росло и число громких историй в СМИ. Страх быстро распространялся.
В 1990 году на телеканале CBS вышел выпуск ток-шоу Face to Face With Connie Chung («Один на один с Конни Чанг»). Заплаканные гостьи студии делились историями о своей боли, страданиях и потерях. Они винили во всем свои силиконовые импланты. И ведущая соглашалась. Сначала были импланты, потом женщины заболели. Какие еще нужны доказательства? Тон этого выпуска, который смотрела большая зрительская аудитория, был гневным и обвиняющим, в частности, досталось и FDA.
После этого словно прорвалась плотина. Средства массовой информации наводнили статьи под заголовками «Токсичная грудь», «Бомбы замедленного действия» и им подобными, в которых множество болезней напрямую связывали с имплантами. Прошли слушания в Конгрессе. Общественные активисты, включая некоммерческую организацию Public Citizen под руководством Ральфа Надера, сделали импланты своей главной мишенью. Для феминисток, которые считали изменение размера груди «сексуальным увечьем» (этот термин предложила писательница Наоми Вульф), импланты стали символом всех пороков современного общества.
В начале 1992 года, находясь под огромным давлением, FDA объявило производителям имплантов, что у них есть 90 дней, чтобы предоставить доказательства безопасности своей продукции. Производители на скорую руку собрали все, что смогли, но в FDA их доказательства сочли неубедительными. Между тем суд в Сан-Франциско постановил выплатить компенсацию в объеме 7,34 миллиона долларов женщине, которая подала иск против компании Dow Corning, утверждая, что произведенные этой компании импланты привели к развитию у нее смешанной болезни соединительной ткани.
В апреле 1992 года FDA объявило о запрете на использование силиконовых грудных имплантов, хотя в ведомстве всячески подчеркивали: это делается потому, что производители еще не подтвердили безопасность своей продукции, как должны были сделать, а не потому, что эта продукция опасна для здоровья. Почти одному миллиону американок с имплантами не о чем волноваться, утверждал глава управления.
Но они волновались. В паре с выигранным судебным иском запрет FDA был воспринят как подтверждение опасности имплантов. СМИ вновь наполнились историями о несчастных, страдающих женщинах, а «ручеек судебных исков превратился в полноводный поток», писала Марсия Анджелл, редактор журнала New England Journal of Medicine и автор книги Science on Trial: The Clash Between Medical Science and the Law in the Breast Implant Case («Наука под следствием. Столкновение медицинской науки и закона в деле о грудных имплантах»).
В 1994 году компании – производители имплантов согласились на крупнейшее в истории коллективное удовлетворение исков во внесудебном порядке. Был сформирован фонд в объеме 4,25 миллиарда долларов, включая один миллиард на оплату услуг юристов, которые превратили подобные иски в отдельную отрасль. Женщины должны были подтвердить документально, что у них были грудные импланты, а также наличие одной из тех многочисленных болезней, которые, как говорили, они вызывают. При этом им не нужно было доказывать, что причиной имеющегося у них заболевания действительно были импланты. «Адвокаты истцов иногда направляли своих клиенток к врачам, которые занимались преимущественно такими пациентками и получали гонорар от адвокатов, – писала Марсия Анджелл. – Более половины общего числа женщин с грудными имплантами претендовали на выплату в рамках внесудебного соглашения, половина из них утверждали, что в данный момент они страдают от заболеваний, вызванных имплантами». Этого не мог покрыть даже огромный выделенный фонд. Компания Dow Corning объявила о банкротстве, и выплаты по искам прекратились.
Отношение к силиконовым имплантам в корне изменилось. Если раньше они считались не более опасными, чем силиконовые контактные линзы, то теперь в них видели смертельную угрозу. В опросах, которые проводил Пол Словик, большинство людей оценивали степень риска от имплантов как «высокую». Более опасным в опросах называли только курение.
При всем этом так и не было научных доказательств, что силиконовые грудные импланты вызывают болезни соединительной ткани или любые другие проблемы со здоровьем. Вплоть до 1994 года не было проведено даже ни одного эпидемиологического исследования. «То, что мы видели и слышали в судебных залах и в прессе, было всего лишь суждениями на основе досужих домыслов», – писала Марсия Анджелл.
Подобное развитие событий было обусловлено многими факторами, но наиболее важным из них был не химический состав силикона, не биологические особенности женских молочных желез, не упорство общественных активистов, не хищное поведение юристов, не бессердечность корпораций и не безответственная погоня за сенсацией со стороны СМИ. Нет, основополагающим фактором стал тот простой факт, что люди хорошо воспринимают истории и не так хорошо – цифры.
Любому журналисту известно, что люди по-разному реагируют на цифры и на истории. Статья, в которой сообщается, что в результате происшествия погибло много людей, возможно, и привлечет внимание читателя, но чтобы его удержать, нужно нечто большее. Вспомните новостные заголовки: «Крушение автобуса в Андах в Перу, 35 человек погибло» или «Наводнение в Бангладеш продолжается – по оценкам спасателей, погибло несколько тысяч человек». Просматривая их, вы даже не оторветесь от своей чашки кофе. Они пусты. Тот факт, что это о людях где-то далеко, также объясняет недостаток нашего внимания, но не менее важен и формат сообщения: это факты и цифры. Если добавить графику (автобус, свалившийся с горного склона) или фотографии (выжившие цепляются за обломки, трупы плывут по течению), шансы удержать внимание читателей повышаются.
Однако даже в этом случае внимание аудитории будет недолгим. Чтобы действительно его удержать, заставить людей думать и чувствовать, журналист должен сделать историю личной. Однажды я сидел в номере отеля в Мексике и рассеянно смотрел репортаж CNN о серьезном наводнении в столице Индонезии: множество жертв, сотни тысяч людей потеряли крышу над головой. Я переключил канал и внизу экрана увидел бегущую строку на испанском со срочными новостями: Anna Nicole Smith muere. Я знаю на испанском всего несколько слов, и muere – одно из них. Я был потрясен: «Умерла Анна Николь Смит». Я позвал жену, которая в тот момент была в ванной. Стоит ли говорить, что я сообщил ей не о наводнении в Индонезии, хотя эта новость была гораздо более важной, чем безвременная кончина второстепенной знаменитости. Но Анна Николь Смит была конкретным человеком, а смерти людей в Индонезии – статистикой. Утрата конкретного человека способна тронуть нас гораздо больше, чем статистическая абстракция. В этом наша человеческая природа.
Почти три тысячи человек погибло тем солнечным утром в сентябре 2001 года, но какие чувства вызывает в нас эта статистика? Цифра большая, спору нет. Но холодная и пустая. Сама по себе она не вызывает у нас особых эмоций. Максимум, на что она способна, это напомнить о картинах того дня: взрыв, рушащиеся здания, выжившие бредут сквозь развалины и пепел, что, вполне вероятно, заставит нас испытать чувства, чего не могут сделать цифры. Еще сильнее на нас действуют изображения людей, например ужасная фотография человека, летящего вниз головой навстречу смерти, или бизнесмен, который идет прочь с портфелем в руке и пустым взглядом.
Или персональные истории, такие как история о Диане О’Коннор, 37 лет. Диана была пятнадцатым ребенком из шестнадцати детей в семье и жила в Бруклине. Она работала на трех работах, чтобы оплатить свое обучение в университете. Благодаря своему упорному стремлению к успеху она добилась кресла руководителя и кабинета на верхних этажах здания Всемирного торгового центра. Диана О’Коннор – всего лишь одна из тысяч погибших, но ее история, рассказанная так, что мы видим за ней реального человека, трогает нас до глубины души, как никогда не сможет тронуть фраза «почти три тысячи человек погибло». Поэтому иногда статистику называют «людьми с высохшими слезами».
Сила личных историй объясняет стандартный формат, который преимущественно используют в газетных статьях и телевизионных передачах: представить главного героя с историей, способной вызвать интерес и участие аудитории, связать эту историю с более глобальной темой, обсудить эту тему со статистикой и анализом, завершить все возвратом к главному герою. Это пилюля в сладкой оболочке, и когда она сделана качественно, это наивысшее мастерство журналиста. Этот формат эмоционально увлекает читателя, но при этом предлагает интеллектуальное содержание, необходимое, чтобы поднять вопрос. К сожалению, гораздо проще бывает рассказать трогательную историю и на этом остановиться. Самое приятное – для ленивого журналиста, – что история без аналитики привлечет внимание аудитории точно так же, как и история с отличным анализом.
Людям нравятся истории о людях. Мы любим рассказывать истории и слушать их. Это универсальное человеческое качество, что заставляет эволюционных психологов предположить: оно заложено в нас от природы. Но чтобы это было правдой, рассказывание и прослушивание историй должно давать нам эволюционное преимущество. И такое преимущество есть. Во-первых, это отличный способ распространения информации, благодаря которому люди получают возможность использовать опыт друг друга. Во-вторых, это процесс социального характера. Роберт Данбар из Университета Ливерпуля отметил, что, хотя шимпанзе не рассказывают истории, ежедневно они проводят до 20% времени за чисткой меха друг друга. Это говорит не о чистоплотности, а о социальности этих животных. Груминг – это способ шимпанзе и других видов приматов формировать и поддерживать персональные связи. Подобно шимпанзе, люди – социальные приматы. Но наши далекие предки жили в более крупных сообществах, чем шимпанзе, и если бы Homo sapiens формировали персональные связи так же, как это делают приматы, на это уходила бы половина дня. А вот разговаривать можно одновременно со многими. Можно даже заниматься чем-то еще во время разговора. Благодаря этому вербальное общение идеально заменяет чистку меха. Как отмечает Роберт Данбар, анализ повседневных разговоров современных людей показывает, что они редко носят образовательный или воспитательный характер. В большинстве случаев это просто дружеская болтовня: люди рассказывают истории о людях.
Помимо прочего, рассказывание историй может быть отличной формой репетиции. По мнению философа Дениса Даттона: «Когда для того, чтобы выжить, требуется взаимодействовать с враждебной внешней средой, а также с представителями своего вида, как дружелюбными, так и враждебными, воображение, которое готовит мозг к следующему вызову, играет огромную роль. В рамках этой модели рассказывание историй сродни проведению многочисленных экспериментов: оно позволяет представить, к каким последствиям могут привести те или иные действия. Несмотря на то что повествование может быть связано с проблемами внешнего мира, привычная его сфера, как говорил еще Аристотель, – это область человеческих взаимоотношений». Шекспир может рассказать нам о психологии не хуже любого психолога, именно поэтому его произведения вызывают в нас такой отклик. Когда любовь Отелло к Дездемоне превращается в ненависть из-за гнусных нашептываний Яго, а ненависть приводит к убийству, мы чувствуем: да, так могло случиться. Ослепленный ревностью и недоверием человек способен на такое. Это правда.
Тем не менее истории могут не быть правдой или быть полуправдой. Истории, которые привели к запрету силиконовых грудных имплантов, были глубоко личными и болезненными. Кроме того, их было много. Казалось очевидным, что импланты вызывают различные заболевания. Это выглядело правдой на уровне чувств. Так утверждал наш Внутренний голос. Как сказал Коки Робертс в программе Nightline на канале ABC News: «У нас перед глазами примеры бесчисленного множества женщин, у которых грудные импланты и которые при этом жалуются на нестерпимую боль. Возможно ли, что все они ошибаются?»
Ответ на его вопрос: возможно. «На момент запрета грудных имплантов в США проживали около 100 миллионов взрослых женщин. Из них примерно 1% имели импланты и из них 1% – заболевания соединительной ткани. Так что даже по чистой случайности два этих фактора могли совпасть у 10 тысяч женщин», – отмечает Марсия Анджелл. Печальные истории женщин с грудными имплантами, которые при этом страдают от заболеваний соединительной ткани, не являются – и не могут являться – подтверждением того, что импланты вызывают эти заболевания. Нужно было провести эпидемиологические исследования, чтобы выяснить, является ли число заболеваний среди женщин с имплантами более высоким, чем среди женщин без имплантов. Если бы выяснилось, что это так, это все равно не стало бы неопровержимым доказательством причинно-следственной связи между имплантами и заболеваниями, – они могли быть связаны через третий фактор. Но это стало бы основанием для дальнейшего изучения этого вопроса. К сожалению, эпидемиологические исследования не проводились. Ученые, возражавшие против запрета имплантов, неоднократно к ним призывали. Как и FDA, которое утверждало, что запрет имплантов наложен на тот период, пока ведомство ждет заключения эпидемиологов. Риск еще не подтвержден, подчеркивали в FDA. Доказательств нет. Это выводило из себя активистов, лозунгом которых стали слова: «Мы и есть доказательства!» В их искренности не было сомнений, но страсть и боль не могут заменить разум, а разум говорил, что доказательств нет.
Истории – это не данные, любят повторять ученые. Истории могут быть просвещающими, как у Шекспира. Они могут обращать наше внимание на темы, требующие научного изучения. Множество историй о грудных имплантах, якобы вызывающих болезни, несомненно, были основанием для тщательного исследования. При этом истории ничего не доказывают. Доказательствами служат только данные – корректно собранные и проанализированные.
Так было всегда, но прогресс в области науки и техники делает это утверждение еще более актуальным. Сегодня мы способны проводить измерения в микронах и световых годах, определять состав в частях на миллиард. Информации и цифр становится все больше. И чтобы действительно понимать, о чем эта информация, от нас требуется гораздо больше, чем просто рассказывать истории.
К сожалению, наш Внутренний голос не совершенствует навык обращения с цифрами. Поскольку наша интуиция формировалась в период бивачных костров и копий, мы обращаемся с историями эффективнее, чем с цифрами. Нейробиолог Станислас Деан из Коллеж де Франс отмечает, что разные животные – от дельфинов до крыс – имеют базовое понимание чисел. Они легко могут отличить два от четырех и «владеют элементарными навыками сложения и вычитания». Однако по мере увеличения значения чисел их способности резко снижаются. Им требуется гораздо больше времени и усилий, чтобы понять и использовать числа шесть и семь.
Как выяснилось, внутренний навык обращения с числами у человека не намного лучше, чем у крыс или дельфинов. По словам Деана: «Мы медленнее вычисляем результат, когда нужно сложить, например, 4 и 5, чем 2 и 3». Аналогично тому как животному требуется время на осознание разницы между близкими числительными, например 7 и 8, «нам требуется больше времени, чтобы определить, что 9 больше 8, чем на то, что 9 больше 2». Конечно, человек обладает интеллектом и он преодолевает этот этап, однако то, сколько усилий требуется любому школьнику на запоминание таблицы умножения, служит напоминанием об ограничениях нашей природной способности обращения с цифрами. «Печально, но факт: нормальное человеческое состояние – это неумение оперировать числами, и требуется приложить немало усилий, чтобы этому научиться», – пишет Станислас Деан.
Сколькие из нас прикладывают эти усилия, неизвестно. Канадская компания, проводящая опросы общественного мнения, задала респондентам вопрос: сколько миллионов в миллиарде? 45% опрошенных этого не знали. Интересно, как они отреагируют, если им сказать, что содержание мышьяка в питьевой воде составляет три части на миллиард? Даже тому неспециалисту, который знает, что такое миллиард и сколько в нем миллионов, потребуется собрать больше данных и хорошо подумать, чтобы понять, что это означает. Те же, кто не знает, что такое миллиард, могут обратиться только к своей интуиции, которая тоже понятия не имеет, что это такое. При этом Внутренний голос точно знает: мышьяк – это что-то плохое. Итог: жмем на тревожную кнопку!
Влияние нашей древней среды обитания не ограничивается одним лишь неумением человека обращаться с цифрами. Физик Герберт Йорк однажды признался, что причина, почему ядерная боеголовка ракеты-носителя Atlas имеет заряд в одну мегатонну, в том, что это круглое число. «Таким образом, физический размер первой ядерной боеголовки и число людей, которых она может убить, определялись тем фактом, что у человека две руки и по пять пальцев на них, поэтому он может считать десятками».
Умение оперировать цифрами не наделяет цифры силой заставить нас чувствовать. Благотворительные организации уже давно поняли, что призыв помочь конкретному человеку гораздо эффективнее, чем просьба о помощи большому числу людей сразу. «Когда я вижу перед собой массу людей, я не могу действовать, – писала мать Тереза. – Когда я вижу перед собой одного человека, я начинаю что-то делать». Важность чисел помогает понять наша реакция на смерть. Если смерть одного человека – это трагедия, то смерть тысячи человек должна быть в тысячу раз более болезненной, но наши чувства так не работают. В начале 1980-х годов упоминания в СМИ о случаях заражения СПИДом были крайне редкими, несмотря на стабильно растущее число жертв этой болезни. Все изменилось в июле 1985 года, когда число газетных статьей о СПИДе, опубликованных в США, вдруг выросло на 500%. Событием, послужившим причиной, стало заявление популярного американского актера Рока Хадсона, что он болен СПИДом. Его знакомое всем лицо сделало то, что не могла сделать никакая статистика. «Смерть одного человека – это трагедия, смерть миллионов – статистика» – эта фраза принадлежит эксперту по смертям Иосифу Сталину.
Цифры способны притушить эмоции, пробудившиеся при виде страданий одного человека. Пол Словик, Дебора Смолл и Джордж Лоуэнстейн провели эксперимент, в ходе которого просили людей сделать пожертвование в помощь населению Африки. В первом случае просьбу сопровождал статистический обзор кризисного положения, во втором – история семилетней девочки, в третьем – присутствовал и рассказ о девочке, и статистические данные. Как и ожидалось, во втором случае объем пожертвований был больше, чем в первом. Но здесь интересно то, что жертвовали больше, чем и в третьем случае, словно цифры каким-то образом препятствовали душевному порыву помочь, возникшему после прочтения истории о маленькой девочке.
Большие цифры способны произвести впечатление, поэтому их так любят общественные активисты и политики. Однако они впечатляют только своей величиной и не формируют чувство связи. Представьте, что вы стоите в центре стадиона, на трибунах которого 30 тысяч человек. Впечатляет? Несомненно. Это огромная толпа людей. А теперь представьте, что людей 90 тысяч. Да, впечатляет, но не в три раза сильнее, потому что наши чувства так не работают. Первое число большое. Второе число большое. Это то заключение, которое способен сделать наш Внутренний голос.
Любопытный побочный эффект нашей неспособности воспринимать большие числа в том, что пропорции влияют на наши суждения сильнее, чем простые цифры. Пол Словик предложил группе студентов обозначить на шкале от 0 до 20, до какой степени они готовы поддержать закупку аэропортом аварийно-спасательного оборудования. В первом случае участникам эксперимента сказали, что это может спасти жизни 98% от 150 человек, а во втором – что это может спасти 150 человеческих жизней. Пол Словик отметил, что в первом случае степень поддержки респондентов была выше, чем во втором. Это объясняется тем, что мы не воспринимаем число 150. Да, оно кажется хорошим, потому что обозначает спасенные жизни, но оно абстрактно. Мы не можем себе представить 150 жизней, поэтому не можем это почувствовать. Но мы можем почувствовать пропорции. 98% – это почти целое. Это чашка, наполненная почти до краев. Поэтому спасти 98% от 150 человек кажется лучше, чем спасти 150 человек.
Даниэль Канеман и Амос Тверски развенчали утверждение о важности статистики в ходе одного из вариантов эксперимента про «Линду». Сначала участникам предлагали прочитать описание мужчины, качеств его характера и привычек. Затем им сообщали, что этого мужчину случайным образом выбрали из группы, в которой 70 человек были инженерами и 30 – юристами. Далее исследователи просили респондентов оценить, что более вероятно: что этот мужчина инженер или что он юрист? Канеман и Тверски много раз проводили этот эксперимент, и абсолютно во всех случаях на статистику – 70 инженеров, 30 юристов – обращали меньше внимания, чем на психологический портрет.
Статистические понятия могут привлекать еще меньше внимания, чем числа. Даниэль Канеман рассказывает о случае, когда израильский инструктор по технике пилотирования на основе личного опыта пришел к выводу, что критика улучшает результаты его учеников, а похвала ухудшает. Почему он так решил? Когда пилот на редкость хорошо сажал самолет, инструктор его хвалил, и следующие посадки обычно оказывались не столь гладкими. А когда пилот сажал самолет на редкость плохо, инструктор его ругал, и следующие попытки проходили лучше. Таким образом инструктор сделал вывод, что критика эффективнее похвалы. По словам Канемана, этот умный, образованный мужчина не принял во внимание такое явление, как «регрессия к среднему значению»: за результатом, сильно отклоняющимся от среднего, с большой вероятностью последует результат, более близкий к среднему значению. То есть за самыми удачными посадками должны последовать не столь удачные, а самые неудачные посадки в следующий раз, скорее всего, станут лучше. Ни критика, ни похвала на это никак не влияют. Это просто числа. Однако, поскольку у нас нет интуитивного восприятия регрессии к среднему значению, требуется серьезное интеллектуальное усилие, чтобы осознать ошибку такого рода.
То же верно и в отношении статистического понятия «ошибка выборки». Предположим, вы хотите узнать, что думают американцы о действиях президента. Все просто – нужно опросить какое-то число американцев. При этом кого вы будете опрашивать, имеет решающее значение. Если вы пойдете на встречу республиканцев и начнете опрашивать ее участников, очевидно, что результаты вашего опроса будут необъективными (вне зависимости от того, к какой политической партии принадлежит президент) и вы составите некорректные заключения о том, что думают «американцы». То же самое произойдет, если вы будете опрашивать только жителей Техаса, только протестантов или только инструкторов по йоге. В каждом случае отклонение будет в определенную сторону, и иногда его влияние на общий результат может оказаться неочевидным. Если неверно сделать выборку из людей, мнение которых вас интересует, – в данном случае «все американцы», – полученные результаты будут искаженными и ненадежными. Специалисты, проводящие опросы общественного мнения, обычно избегают такой опасности, случайным образом выбирая телефонные номера из всей совокупности людей, чье мнение они хотят изучить. Благодаря этому у них формируется корректная выборка и они получают достоверные результаты. (Насколько на результаты влияет неуклонно растущее число отказов участвовать в опросах, это уже другой вопрос.)
В случае с силиконовыми грудными имплантами средства массовой информации сформировали весьма некорректную выборку. Статья за статьей они писали о больных женщинах, которые в своих проблемах со здоровьем винили импланты. В итоге число этих историй перевалило за несколько сотен. Кроме того, журналисты излагали мнения организаций, за которыми стояли еще тысячи женщин. Все вместе это выглядело впечатляюще. Число «жертв» было огромным, а все истории пугающе похожими: «Я установила импланты, а потом заболела». Разве можно было усомниться в том, что это как-то связано? Почему-то все забыли, что у здоровых женщин с грудными имплантами не было причин присоединяться к группам лоббистов или обращаться в прессу. А журналистам незачем было искать этих женщин и рассказывать их истории, потому что заголовок «Женщина совершенно здорова» вряд ли привлечет внимание аудитории. Таким образом, несмотря на вал историй об имплантах, они отражают ситуацию со здоровьем всех женщин с грудными имплантами в той же мере, как опрос общественного мнения, проведенный на встрече республиканцев, отражает мнение всех американцев.
Наша неспособность увидеть некорректную выборку – это следствие еще более фундаментальной проблемы: отсутствия интуитивного понимания случайности событий.
Попросите человека поставить 50 точек на листе бумаги так, чтобы это выглядело бессистемно и хаотично, и, скорее всего, он равномерно распределит их по всему листу – там не будет столбиков и рядов, но лист будет выглядеть сбалансированным. Покажите человеку две последовательности чисел – 1, 2, 3, 4, 5, 6 и 10, 13, 19, 25, 30, 32, – и он скажет, что вторая последовательность с большей вероятностью может выпасть в лотерее. Попросите его подбросить монету, и если пять раз подряд выпадет орел, он будет уверен, что в следующий раз выпадет скорее решка, чем орел.
Все эти заключения ошибочны, так как основаны на интуитивных предположениях, не принимающих во внимание случайность событий. Каждый раз, когда вы подбрасываете монету, шансы, что выпадет орел или решка, абсолютно равны. Убеждение, что повторение одного и того же результата несколько раз увеличивает вероятность, что в следующий раз результат будет другим, получило название «ошибка игрока». Что касается лотереи, каждый номер выбирается случайным образом, а потому то, что выглядит как закономерность – 1, 2, 3, 4, 5, 6, – вполне может выпасть наравне с любым другим результатом. И совсем уж маловероятно, чтобы 50 точек, расположенных на листе бумаги в случайном порядке, оказались бы равномерно распределены: скорее в одних местах листа наблюдалась бы высокая концентрация точек, а другие оказались бы пустыми.
Подобные заблуждения могут быть распространенными и устойчивыми. Амос Тверски, Том Гилович и Роберт Валлон проанализировали такое явление в баскетболе, как hot hand – череда удач. Это убеждение, что игрок, забивший два, три или четыре последних раза, с большей вероятностью попадет в корзину и в следующий раз. Ученые на основании неопровержимой статистики доказали, что «череда удач» – это миф. Но они лишь стали мишенью для насмешек баскетбольных тренеров и фанатов по всей стране.
Ошибочное представление о случайности событий, как правило, приводит к безобидным странностям, подобным убеждению про «череду удач» или уверенности тети Бетти, что она должна купить лотерейный билетик на следующей неделе, потому что цифры, на которые она ставит уже 17 лет, так и не выпали, а значит, самое время, чтобы это наконец произошло. Но иногда последствия могут быть гораздо более серьезными.
Одна из причин, почему люди часто реагируют на наводнения иррационально, в нашей неспособности осознать случайность событий. По наводнению в этом году нельзя судить о том, случится ли наводнение в следующем году. Однако Внутренний голос так не считает: если наводнение произошло в этом году, значит, его вероятность в следующем году снизилась. Когда эксперты говорят, что наводнение в этом году было «наводнением века» – настолько сильное, что подобное ему происходит раз в сто лет, – Внутренний голос воспринимает это как утверждение: «Другое наводнение такой силы не случится в ближайшие несколько десятилетий». Тот факт, что «наводнение века» может происходить три года подряд, в системе координат Внутреннего голоса лишено всякого смысла. Приложив определенные усилия, это способен понять Разум, но не Внутренний голос.
Убийство – определенно неслучайное событие, но в городах с миллионным населением распределение убийств во времени носит абсолютно случайный характер. В силу случайности может наблюдаться формирование распределений – периодов, когда число убийств превышает среднее значение. В статистике такое явление называется «распределением Пуассона» в честь французского математика Симеона Дени Пуассона. Пуассон провел расчеты, позволяющие различать распределение, которое формируется случайным образом, и распределение, которое формируется в силу других причин. В книге Struck by Lightning («Удар молнии») математик Джеффри Розенталь из Университета Торонто рассказывает, как пять убийств в Торонто, совершенных в течение одной недели, подняли волну новостей и обсуждений на тему того, что уровень преступности выходит из-под контроля. Начальник полиции города даже заявил, что это лишний раз подтверждает излишнюю мягкость судебной системы, не способной обуздать разгул преступности. При этом Розенталь рассчитал, что для Торонто со средним показателем полтора убийства в неделю «вероятность совершения пяти убийств в неделю составляет 1,4%. Так что следует ожидать, что подобные всплески могут повторяться каждую 71-ю неделю, то есть почти раз в год!» Согласно тем же расчетам, существует вероятность в 22%, что в течение недели не будет совершено ни одного убийства – просто по счастливой случайности. Как отметил Розенталь, в Торонто часто не совершается ни одного убийства в неделю. «Но я еще никогда не видел заголовков газет: “На этой неделе не было совершено ни одного убийства!”»
Еще одно пугающее явление: распределение случаев заболевания раком. Оно тоже связано с нашей неспособностью осознать случайность событий. Ежегодно в развитых странах в ведомства системы здравоохранения поступают обращения от обеспокоенных граждан, убежденных, что восемь случаев лейкемии или пять случаев рака мозга в их городе не могут быть простым совпадением. Бдительным гражданам всегда известна истинная причина: это пестициды на сельскохозяйственных полях, радиация от местной атомной станции или токсины с ближайшей мусорной свалки. В подавляющем большинстве случаев у них нет доказательств, подтверждающих причинно-следственную связь между заболеваниями и потенциальными источниками. Однако людям бывает достаточно «подозрительного» уровня заболеваемости раком вблизи от чего угодно.
В большинстве подобных случаев чиновники проводят расчеты и обнаруживают, что уровень заболеваемости вполне объясняется фактором случайности. Напуганным гражданам дают нужные объяснения, на этом все заканчивается. Однако иногда, как правило, когда жители, не доверяя официальным разъяснениям, обращаются к представителям СМИ и политикам, начинается полномасштабное расследование. Практически всегда его результат бывает отрицательным. Известны случаи, когда жители и общественные активисты не хотели соглашаться даже с результатами официального расследования, но это в большей мере говорит об устойчивости интуитивных суждений, чем о причинах возникновения заболеваний.
Я не стремлюсь преувеличивать «провалы» Внутреннего голоса. Даже в современном мире космических спутников и нанотехнологий интуиция по-прежнему часто оказывается права. Кроме того, не стоит забывать, что у науки и статистики есть свои ограничения. Например, они никогда не могут полностью исключить неопределенность. Статистика говорит, что распределение случаев заболеваемости раком может быть случайным, но статистика не может сказать, что оно является случайным. Даже самые тщательные эпидемиологические исследования не способны доказать, что пестициды, которые применяют фермеры, вызывают или не вызывают рак: они могут только предположить это, всегда с той или иной степенью неопределенности. Во всех формах научных изысканий сбор неопровержимых фактов и доказательств требует времени и серьезных усилий. «Иногда интуиция действительно оказывается права, – отмечает Пол Словик. – Временами она привлекает внимание науки к проблеме, требующей изучения. Часто все, что может предложить наука, это ответ с большой степенью неопределенности. В случаях, когда преимущества не слишком велики, а риск пугает, возможно, лучше прислушаться к интуиции». По крайней мере, пока наука не скажет больше.
Есть и хорошая новость: приложив немного усилий, мы можем стать гораздо менее уязвимыми перед своими интуитивными суждениями. В серии из четырех исследований команда психолога Эллен Питерс, коллеги Пола Словика по Decision Research, изучала, насколько развитие математических способностей влияет на ошибки, которые склонен совершать Внутренний голос. Оказалось, что влияет, и значительно. Питерс проводила несколько широко известных экспериментов, но теперь участников тестировали еще и на уровень их математических навыков. Результаты были однозначными: чем выше математические навыки, тем меньше вероятность, что человек угодит в ловушки Внутреннего голоса. Не вполне ясно, результат ли это того, что Разум более эффективно вмешивается и корректирует суждения Внутреннего голоса, или того, что математические способности, подобно гольфу, можно развить до такой степени, что они после обширной практики переходят из области рациональных знаний в разряд автоматических навыков. Так или иначе, но математические навыки помогают.
Гораздо меньше оптимизма вызывает результат, полученный Эллен Питерс в ходе тестирования математических навыков участников. Только 74% респондентов смогли правильно ответить на вопрос: «Если в течение 10 лет вероятность заболеть у человека А составляет 1 из 100, а у человека Б риск в два раза выше, то какова вероятность заболеть у человека Б?» Правильно на следующий вопрос ответили 61% опрашиваемых: «Предположим, мы тысячу раз бросаем шестигранную игральную кость. Из тысячи бросков сколько раз, по вашему мнению, выпадет четное число (2, 4 или 6)?» Только 46% респондентов справились с такой задачей: «В лотерее Acme Publishing Sweepstakes шанс выиграть автомобиль составляет 1 на 1000. Какой процент лотерейных билетов выигрывает автомобиль?» Эти тесты проходили студенты университета. Если даже самая образованная часть общества настолько плохо справляется с математическими задачами на определение степени риска, всему обществу грозит опасность неправильного его восприятия.
Паника, касающаяся грудных имплантов, достигла пика в июне 1994 года, и тогда наконец были обнародованы результаты научных исследований. В журнале New England Journal of Medicine был опубликован отчет о результатах эпидемиологического исследования, проведенного в Клинике Мэйо. Причинно-следственной связи между установкой силиконовых грудных имплантов и развитием болезни соединительной ткани выявлено не было. Позже были проведены еще несколько исследований, но их результаты были аналогичными. В итоге Конгресс предложил Институту медицины (I.O.M.), подразделению Национальной академии наук, провести аналитический обзор многочисленных исследований. В 1999 году Институт медицины опубликовал отчет о проделанной работе. «Часть женщин, установивших грудные импланты, действительно больны, и комитет Института медицины выражает им свое глубокое сочувствие. Тем не менее комитет не обнаружил доказательств, что причиной их заболеваний были грудные импланты».
В июне 2004 года – после девяти лет, прошедших с момента банкротства, – компания Dow Corning возобновила свою работу. Как часть плана по реорганизации был сформирован фонд в объеме двух миллиардов долларов на выплату по более чем 360 тысячам исков. В свете обнаруженных доказательств это могло показаться несправедливой удачей. Конечно, это было несправедливо по отношению к компании Dow Corning, но удачей это точно не назовешь. Огромное число женщин годами мучились от мысли, что их организм был отравлен. В этой трагедии была только одна выигравшая сторона – армия юристов.
В ноябре 2006 года FDA сняло запрет на использование силиконовых грудных имплантов. В заявлении говорилось, что данные медицинские изделия подвержены риску порыва, что может привести к возникновению болевых ощущений и развитию воспалительного процесса, но убедительных доказательств того, что они вызывают болезнь соединительной ткани, на сегодня нет. Активисты, выступавшие против имплантов, были в ярости. Они продолжали считать, что силиконовые грудные импланты представляют смертельную угрозу, и ничто не могло убедить их в обратном.
