Всю ночь я проворочалась. Всякий раз, закрывая глаза, я видела лицо Аркуса, когда он снял капюшон: смесь сильной боли и кипящей ненависти.

Теперь я знала, почему он всегда ходит в капюшоне. Его лицо было сильно обожжено. Ухо и щека с правой стороны были изуродованы, кожа бугрилась, как растаявший и застывший воск. Шрам от ожога прятался в волосах, слегка поседевших вокруг него. Шрам, рассекавший губу, изгибался влево. Изуродовано было почти все лицо.

Внезапно до меня дошел смысл его угроз, когда мы впервые встретились, его нерешительность, когда он пытался войти в горящее аббатство. Он был в ужасе от огня, и этому была причина.

И я обожгла его.

Да, его слова были суровыми, но он просто пытался заставить меня выпустить свой дар на волю, раскрыть способности. Я сама была виновата в том, что вышла из себя, что не могла сопротивляться ему или другим Ледокровным, истребляющим мой народ на равнинах. И я сорвалась. Я обожгла его там, где у него уже были ожоги.

Я поняла, что мои чувства к Аркусу изменились с момента моего появления в аббатстве. Сначала он был просто ещё одним Ледокровным. Но он не использовал свой дар, чтобы причинить мне боль. Он использовал его только, чтобы помочь мне научиться владеть собой, сделать сильнее. Несмотря на его холодное поведение, его нападки, я стала уважать его, даже прониклась к нему симпатией. С ним я ощущала себя более живой, чем с кем-либо еще.

Я не понимала, как это произошло. Он все время грозился разгромить меня, называл слабой и стыдил за недостаток мастерства. Но, несмотря на все это, я видела в нем и того человека, к которому мне хотелось приблизиться, если только он перестанет на меня злиться.

– Глупая девчонка, – прокляла я себя.

Хуже всего было то, что он мог подумать, что мой немой шок при виде его лица был вызван отвращением или ужасом.

Конечно, я была в ужасе, но не по другим причинам. Я была потрясена тем, как много он пережил, что его лицо было изуродовано навсегда, постоянно напоминая ему о том, от чего он никогда не сможет убежать. Мне стало тошно оттого, что я лишний раз напомнила ему обо всем этом.

Наступил рассвет. Оранжевые лучи восходящего солнца скользнули с рук на глаза. Я потерла их и пошла умываться гораздо медленнее, чем обычно.

Я чувствовала слабость из-за бессонной ночи, да и лодыжка пульсировала болью. Брат Гамут предложил мне свой лечебный чай, но я отказалась. Мне казалось, что сейчас я не заслуживаю облегчения. Вместо этого я пробиралась по аббатству как призрак, молчаливый и холодный. Сестра Пастель увидела меня, когда я проходила мимо библиотеки, и махнула рукой. Я помахала в ответ, но не смогла заставить себя улыбнуться.

Увидев брата Тисла в церкви, я остановилась. Он стоял на коленях, склонив голову, губы шевелились в молчаливой молитве. Закончив молиться, он с обожанием посмотрел на изображение Темпуса на витраже, поднялся, опираясь на трость, и пошел по центральному проходу, постукивая ею и отбрасывая облачка холода.

– Брат Тисл, – сказала я, заставив его остановиться.

– Мисс Отрера, – отозвался он коротко.

Я скрестила руки.

– Я знаю, что вы, должно быть, сердитесь на меня. Я тоже в ярости от себя самой. Но, пожалуйста, поверьте, я не хотела причинить ему боль. Я даже не знала, что смогу.

Он вздохнул.

– Не думаю, что это было намеренно. Однако это было…

– Это было неконтролируемо, опасно и… ужасно. Я знаю. Простите. Я просто хочу сказать это Аркусу. И что я расстроилась не из-за его шрамов, а из-за его слов. Пожалуйста, брат Тисл. Вы можете сказать, где он?

– Он уехал рано утром. Был еще один набег на деревню, на этот раз в Тристуотере.

– Это всего лишь день или два пути на восток, да? – спросила я с тревогой.

Он кивнул.

– Аркус хотел выяснить, почему там были солдаты.

– Думаете, они знают, что я рядом?

– У нас нет причин так думать. Аркус вернется через несколько дней и расскажет.

Мое сердце упало.

– Ох.

Его проницательные голубые глаза смягчились.

– Если тебе станет легче, я думаю, что вы не причинили ему физической боли. Ледокровных с таким сильным даром, как у него, сжечь почти так же трудно, как и Огнекровных.

– Но он был ранен, – прошептала я.

– Да. Но не вами. Он сильный. Он обладает сильным даром. Просто то, что ты сделала, напомнило ему о худшем моменте его жизни, который до сих пор преследует его во снах.

Я закрыла глаза от сожаления.

– Что с ним произошло?

– Я не могу говорить об этом. Аркус сам расскажет, если захочет.

– Пожалуйста, скажите, чем я могу помочь?

Он спокойно смотрел на меня.

– Делайте то, о чем мы вас просим. Учитесь контролировать свой дар. Выполните свою задачу.

– Выполню. И всему научусь.

Возможно, Аркус и не простит меня, но я могу снова заслужить уважение брата Тисла. Я полностью сосредоточусь на занятиях. Я научусь контролировать и себя, и свой дар и буду выкладываться на каждом уроке.

Потому что, если солдаты так близко, время мое заканчивается.

Аркус вернулся через три дня, и эти дни тянулись бесконечно. Как только я услышала, что он вернулся, то тут же покинула кухню, где помогала брату Пилу готовить обед, и пошла к нему. Я старалась не обращать внимания на горячие удары сердца, когда спешила по грунтовой дороге к гостевым домам, говоря себе, что я только хочу извиниться.

Аркус жил в скромном гостевом доме, стоявшем отдельно от главного здания. Я давно задавалась вопросом, что он делает в аббатстве. Сначала я думала, что его наняли, чтобы помочь мне убить короля. Но кто его нанял? Зная, с каким тщанием брат Тисл вел свои конторские книги, я догадывалась, что у аббатства нет денег. Да и монах относился к нему скорее как к сыну, чем как к наемнику.

Я постучала в дверь и услышала краткое «Войдите» в ответ.

Аркус сидел за маленьким деревянным столом, перед ним лежала открытая книга. Мягкий свет свечи падал на его серую тунику, наполовину прикрытую новым черным плащом с капюшоном, закрывавшим его лицо.

Его комната была больше, чем лазарет, где спала я, а обстановка отражала наклонности жильца. Одну из стен полностью закрывал гобелен с изображением леса, пронизанного солнечными лучами. Несколько музыкальных инструментов. Один угол был занят книгами. У стены стоял стол, за которым сидел Аркус, и два стула. У другой – кровать, застеленная синим одеялом. На маленькой тумбе рядом с кроватью горела лампа.

Я первой нарушила молчание.

– Твоя комната лучше моей. Вот уж точно некоторым злодеям везет больше, чем другим.

Он наклонил голову.

– Должен тебе сказать, что извинения мне нравятся еще меньше, чем благодарность.

Я постаралась проглотить комок в горле.

– Я разозлилась на тебя, но я, правда, целилась в край туники. Ты так легко отразил все мои атаки. Мне и в голову не пришло, что я могу причинить тебе боль.

Он молчал, и я сказала:

– Прости меня. Даже если тебе не хочется слышать это. Мне было плохо от того, что я сделала.

Он кивнул.

– И я злилась, что ты ушел. Я даже не смогла объясниться, – я подошла ближе. – Мне бы хотелось посмотреть в твои глаза.

Он горько усмехнулся.

– Но тогда тебе придется увидеть и остальное, – низкий насмешливый тон смягчал боль в голосе. – А я предпочел бы больше никогда не видеть это выражение ужаса. Никогда в жизни.

Он произнес это таким тоном, будто ему было не все равно, что я о нем думаю. Я шагнула вперед, выдвинула стул и села за стол напротив него.

– Это был не тот ужас, про который думаешь. Это…

– Я знаю, как выглядит шок и отвращение, – тон его был тверд и непреклонен.

– Шок, да, – я покачала головой. – Но не отвращение, нет. Я не знала, что случилось с тобой, и я почувствовала…

– Жалость, – сказал он.

– Сожаление. Я пришла в ужас от того, что я могу сделать нечто подобное. Все, что ты говорил, – правда. Я опасна. Для себя. Для других. Моя бабушка говорила мне, что когда-нибудь я буду спасать людей благодаря своему дару. Но я никого не смогла спасти. Ни себя, ни маму.

– Ты еще можешь спасти людей.

– Убив короля, – сказала я, тяжело моргая. – И ты думаешь, я смогу?

Некоторое время мы сидели молча. Я уставилась на свои руки, сложенные на коленях.

– Послушай, Руби, – он наклонился вперед, и я встретилась с ним взглядом. – Я точно знаю, что сейчас ты стала намного сильнее, чем когда пришла сюда. Брат Тисл думает, что ты не просто еще одна Огнекровная с дурным характером.

Я слабо улыбнулась в ответ на его попытку поддразнить меня.

Масляная лампа тускло горела, заставляя тени плясать по комнате.

– Почему ты здесь? – спросила я, уставившись на его угрюмо сжатые губы, и пожалела, что не вижу его глаз.

– Брат Тисл, – ответил он. – Он подобрал меня, когда мне больше некуда было идти.

– Что случилось с твоим домом?

Он покачал головой.

– Ничего. Я ушел.

Я ждала большего, но он ничего не сказал.

– Ты сражался на войне?

– Меня готовили, но я никогда не сражался.

В его голосе прозвучало нечто, что говорило о сожалении или позоре, возможно, горечь.

– Тебя обожгло на пожаре?

Его губы сжались.

– Хотела спросить: «Где тебя так изуродовали?»

– Ты же сам ничего не рассказываешь, поэтому приходится выспрашивать.

– Не стоит любопытствовать. Все равно это не твое дело.

Мои руки сжались в кулаки, и спокойствие улетучилось, как туман. Всегда одно и то же. Как только я подбиралась ближе, он отталкивал меня с силой, мощнее порывов северного ветра. Никто другой не заставлял меня чувствовать себя такой живой и никто не мог рассердить меня так, как он.

– Конечно, это не мое дело, – горячо сказала я. – Кто ты, почему ты здесь. Почему тебя так заботит король и его трон. Я должна просто отправиться на смерть, не зная, почему ты меня послал.

Он так резко поднялся, что стул накренился и упал на пол.

– Думаешь, я хочу, чтобы ты умерла? – его грудь поднималась и опускалась очень быстро. – Что я с радостью пошлю тебя на смерть?

Я почувствовала покалывание на коже. Ни разу он не проявил таких эмоций. Но, как всегда, гнев его быстро утих. Я откинулась на спинку стула и положила ладони на стол.

– Да! И вот что я думаю. Ты назвал меня слабой, угрожал мне, унижал меня и заставил меня так разозлиться, что я потеряла контроль и чуть не навредила тебе. А в день моей смерти ты, вероятно, учредишь новый праздник. – Я вскинула руки вверх, тепло заливало мне лицо. – День смерти Огнекровной. Скатертью дорога, Руби!

Он подошел ко мне, дыша легким холодом.

– Ты так…

Я вздернула подбородок, встала из-за стола и подошла ближе.

– Безумна? Вспыльчива? Опасна? Я все это слышала раньше. Придумай что-нибудь новое.

– Плюс к этому, – сказал он, и голос его зазвенел, – ты еще и слепа. Некоторым приходится думать и о других. Ты же заботишься только о себе.

Глаза мне закрыло красной пеленой. Это заявление было настолько несправедливым. Никогда в жизни я не жила так, как хотела. В детстве мне не разрешали сердиться, чтобы я не потеряла контроль над теплом. Я поступила эгоистично лишь раз, опробовав свой дар, и была быстро и беспощадно наказана самым мучительным и страшным способом. Из-за меня пришли солдаты и убили единственного человека, которого я любила. Я потеряла свою мать и месяцы жизни из-за короля. Теперь я тренировалась с утра до ночи, чтобы выполнить задание, разработанное двумя Ледокровными, задание, которое, если увенчается успехом, принесет пользу королевству, но может стоить мне жизни. Все, что я делала, было вовсе не для моего блага.

Аркус и Брат Тисл не доверяли мне настолько, чтобы раскрыть свой план.

– Если бы это было правдой, – сказала я гудящим от гнева голосом, – я бы взяла лошадь и уехала. Я бы поехала к океану, пробралась на корабль и никогда больше не вернулась бы на эту проклятую землю. Может, я так и сделаю!

Я повернулась к двери, но он схватил меня за плечо.

– Не сделаешь. А знаешь, почему? Ты хочешь убить короля больше всех. Вот почему ты вернулась.

Я обернулась и посмотрела на него, моя рука зудела от желания снять с него капюшон, чтобы увидеть его полностью.

Он был совершенно неподвижен, словно статуя, вырезанная изо льда. Я открыла рот и закрыла его.

– Хочешь что-то сказать? – спросил он. – Скажи.

– Ты был там ночью, когда умерла моя мама? – спросила я напряженным голосом. – Ты был одним из солдат?

Подозрения давно роились в моей голове, но спросить об этом я осмелилась только сейчас, сильно расстроившись.

Его рука сжала мое плечо, лицо было всего в нескольких сантиметрах от моего.

– Ты хочешь это услышать? Чтобы ненавидеть меня еще сильнее?

Он опустил руку и сделал шаг назад, снимая плащ, под которым была тонкая туника.

– Можешь убить меня прямо сейчас, если тебе так хочется, – сказал он мягким и глубоким голосом. – Если хочешь, чтобы я страдал. Может, тебя развеселит, если ты поймешь, что я чувствую боль. Может, тебе станет легче, если я исчезну.

Я тяжело дышала, сердце пульсировало кипящим жаром.

– Ты был там? – спросила я тихо.

Сжав челюсти, он помолчал и, наконец, ответил:

– Нет, но ты ведь веришь только в то, во что хочешь. Зачем ты вообще сюда пришла?

Гнев угасал. Я покачала головой.

– Попросить прощения и… потому, что я хочу знать, кто ты.

Аркус издал длинный вдох.

– Правда, Руби, в том, что неважно, кто я, если ты проиграешь. Если я завтра умру, мир останется прежним – таким, как сейчас.

Он подошел ближе.

– Все зависит от тебя. Если ты потерпишь неудачу, для этого королевства не останется даже надежды. Ты понимаешь, что я имею виду.

Его рука поднялась, и замерла в воздухе, в сантиметре от моей щеки, как будто он не мог заставить себя прикоснуться ко мне.

– Мир останется прежним, – повторила я с горечью его слова. – Ты говоришь, что не нуждаешься в жалости, и теперь я знаю почему. У тебя её уже и так полно для себя любимого.

Его рука упала. Он отступил.

Я шагнула вперед, сжав кулаки от внезапной ярости от того, что его так легко оттолкнуть.

– Мне не все равно, если ты умрешь, глупый ты козел. Я буду скучать по тебе. Как скучала, когда ты ушел на несколько дней, и я не знала, где ты и когда вернешься.

Голос сорвался, меня накрыло волной гнева, боли и тоски. Я не могла помочь себе. Но на каком-то уровне я чувствовала, что и он одинок, как и я, и, может, ему не обязательно быть одному. Может, и мне не обязательно.

Я стояла достаточно близко, и тепло моего тела смешивалось с его холодом. Он пах мылом, соснами и дымом, и чем-то заманчивым, чем мог пахнуть только он.

Спонтанно я подняла руку к краю его капюшона. Когда я медленно потянула его назад, его рука поднялась и схватила меня за запястье. Я замерла.

Его губы были слегка приоткрыты, дыхание было прохладным. Иногда я задумывалась, каково это – прижаться своими губами к его. Я спрашивала себя, будет ли больно или холодно, или наши губы просто сольются, как горячий и холодный воздух смешиваются в летнем бризе.

Я подняла указательный палец и прикоснулась к его губам. Он втянул воздух, но не отпрянул. Его губы были холодными, но не слишком. Я провела пальцем по верхней губе со шрамом и по гладкой нижней.

– Перестань, – прошептал он тяжело, почти болезненно. – Остановись.

На меня снова дохнуло холодом. Казалось, будто меня ударили, и по телу прошла боль.

Я опустила руку и обхватила себя, чтоб скрыть дрожь. В тени под капюшоном я пыталась найти хоть какой-то след эмоций, но он был холоден и неподвижен. Ледяная статуя была охвачена горячим ветром, но не оттаяла даже по краям.

– Грязная Огнекровная демонстрирует свои чувства, – съязвила я, пытаясь скрыть боль и горечь, судорожно сжавшуюся у меня в животе. – Придется тебе просить у Форса очищения.

Его губы сжались, но он ничего не сказал.

– Не волнуйся. Я скоро уйду, и ты сможешь вздохнуть спокойно.

Я повернулась и распахнула дверь, торопясь уйти прежде, чем разрыдаюсь. Едва я вышла в звездную ночь, как слезы горячим потоком хлынули из глаз и, скатываясь по щекам, с шипением падали на холодную землю.